| Дружинная организация Севера во многом остается "вещью в себе". Хрестоматийное "мы все равны" воинов Хрольва Пешехода, столь часто цитируемое в различном контексте, слишком расплывчато и не вполне адекватно.
Между тем совершенно ясно, что без достаточно объективного представления о том, чем на самом деле были эти воинские коллективы, чрезвычайно трудно оценить их влияние на другие социальные организмы, как собственно скандинавские, так и зарубежные.
Предмет нашего внимания в данном случае достаточно узок. Это ядро скандинавской военной организации, та молекула, которая была основой любого воинского соединения, предназначавшегося для реализации той или иной боевой задачи, – дружина. Она отнюдь не тождественна любому отряду, который появлялся у берегов потенциального объекта грабежа, насилия или завоевания.
О единоначалии говорить, разумеется, довольно сложно. Раннее Средневековье – как, впрочем, и все Средневековье вообще – эпоха, когда талант полководца заключался главным образом в том, чтобы без потерь доставить свою армию в точку непосредственного визуального контакта с противником и построить ее в определенном соответствии с ситуацией. Дальнейший ход событий в подавляющем большинстве случаев от вождя фактически не зависел. При этом чем более надеж но шлемы скрывали под своим покровом уши и глаза подчиненных и чем тяжелее становились их индивидуальные "спецсредства", тем более утрачивался контроль над воинством в ходе битвы. Основной вопрос всей средневековой стратегии, безусловно, сводился к проблеме хоть сколько-нибудь эффективного управления войсками на поле бра ни. Окончательно этот вопрос в Средние века так и не был решен и в какой-то мере снят был лишь в новое время.
В раннем Средневековье, когда большинство воинов было относительно легко – по позднейшим меркам – вооружено, сохранялось большое число полноправных, то есть потенциально рекрутируемых людей, размеры воинских контингентов были довольно значительны. Однако специфически северная разреженность населения не позволяет говорить о больших отрядах. Да, собственно, у них и не было достойной цели. В "эпоху Инглингов" боевые действия исчерпывались межродовыми и межплеменными столкновениями достаточно локального масштаба. Экспедиция свеев на Готланд или данов в Среднюю Швецию, при всей колоссальной значимости и эпическом размахе для участников похода, для нас – не более чем мышиная возня на краю карты мира. Масштаб подобных походов – несколько кораблей, в крайнем случае – несколько десятков кораблей.
Цифры корабельного состава, приводимые источниками даже в эпоху викингов, представляются нам более убедительными, нежели численность воинских отрядов. Саги довольно часто оперируют численностью именно кораблей, а не воинов (это, разумеется, не относится к сугубо сухопутным походам). При организации и созыве ледунга именно корабль был основной единицей. Так, в X в. Хакон Добрый ввел закон, согласно которому все населенные земли от моря до той границы, куда поднимался по рекам лосось, были поделены на корабельные округа. "Было определено, сколько кораблей и какой величины должен выставить каждый фюльк в случае всенародного ополчения" (92; 20). В сагах редко встречаются указания на конкретную численность отрядов, чаще оперируют понятием корабля. Судя по всему, эта информация вполне удовлетворяла потенциального слушателя саги и была для него достаточной. Кроме того, корабль выступает совершенно определенно в качестве самодостаточной единицы. Сам драккар боевым кораблем был только в силу и при условии наличия на нем "морской пехоты", единолично и в буквальном смысле "собственноручно" решавшей исход схватки.
С точки зрения строгой типологии, воинской единицей в сугубом смысле слова можно признать лишь отряд:
а) непосредственно подчиненный своему командиру;
б) неделимый, если к тому не понуждали исключительные обстоятельства;
в) автономный при выполнении боевой задачи, то есть в известном смысле аналог современного взвода.
В архаической Скандинавии с организационной точки зрения име ли место три основных типа воинских формирований, а именно:
1. Народное ополчение.
2. Дружины отдельных конунгов.
3. Свободные дружины викингов.
Народное ополчение было наиболее древним и, если угодно, естественным видом вооруженных сил. Истоки его происхождения коренились во глубине веков и были столь же стары, как и сам организованный социум. Как отмечалось А.Я.Гуревичем, короли Норвегии (равно и других скандинавских стран) не располагали – из-за неполного развития феодального землевладения – достаточным количеством профессиональных воинов, чтобы опираться только на дружину и ленников, не считались с низкой боеспособностью крестьянского ополчения и постоянно созывали его.
С этим следует согласиться – за одним исключением. Представляется, что, как раз напротив, в силу специфически заторможенных в Скандинавии процессов исторического развития эффективность этого ополчения на уровне отдельного бойца вряд ли принципиально отличалась от эффективности профессионала-дружинника. Что же касается вооружения, то ни археологические находки, ни простая логика и здравый смысл не позволяют говорить всерьез о какой-либо экстраординарной оснащенности оружием дружинников-профессионалов. Невероятно, чтобы нищий – по европейским меркам – полу остров мог снабжать своих обитателей не только большим, но хотя бы равным с франкскими или англосаксонскими армиями количеством вооружения. В пользу этого свидетельствует и постоянный импорт оружия на Север с Рейна в эпоху викингов; столь же постоянными были наверняка захваты трофеев во время материковых и островных кампаний.
Вообще, способности к рукопашному бою, судя по всему, были, как и в любом ином обществе, строго индивидуальной особенностью того или иного человека, а масса превратностей повседневной жизни поддерживала постоянную боеготовность бондов, частенько вынужденных обнажать оружие.
Основной функцией ополчения следует считать решение задач местной обороны (в Норвегии, в частности, обороны побережья, чему и служили позднейшие реформы Хакона Доброго) (14; 108-109).
Народное ополчение являлось, в свою очередь, источником рекрутирования новых членов в дружины.
Дружины, группировавшиеся вокруг конунгов, имели давнюю историю. Общеизвестен пассаж Тацита о юношах, стремящихся посту пить на службу к выдающимся вождям; они "собираются возле отличающихся телесною силой и уже проявивших себя на деле, и никому не зазорно состоять их дружинниками" (116; 13). Примечательно, что уже тогда дружина не была однородна, в ней присутствовали ранговые различия (там же). Несомненно, что этот институт – ровесник самой власти, которая не могла возникать на одном личном обаянии и авторитете вождя, но была изначально гармоничным сочетанием славы его собственных подвигов и страха окружающих перед открытым принуждением. Строго говоря, история сложения вокруг династий конунгов их военных отрядов и борьба руками членов этих отрядов за установление власти конунга на возможно большей территории и есть история генезиса государства.
Второй и третий тип вооруженных формирований – дружины. Подчеркнем, речь не идет о людях, массово отправлявшихся в походы с конца VIII в. Наиболее явственно, в рафинированном виде, эти дружи ны предстают перед нами не в заморских походах, а в самой Скандинавии, где они были в отдельные эпохи настоящим бедствием для коренных обитателей, становившихся объектом их внимания как источник добычи. Именно в Скандинавии среди своих соотечественников, в столкновениях с единоплеменниками и соседями дружина викингов и приобрела свой завершенный вид, в котором вышла на международную арену и стала достоянием истории. Причем начались эти внутренние походы, разумеется, очень давно, будучи ярким проявлением эпохи военной демократии. "Сага об Инглингах" наполнена сообщения ми о бесконечных "экспроприациях" данов в Швеции и наоборот.
Выделить эту дружину среди прочих отрядов для пристального ана лиза можно. Труднее адекватно ее охарактеризовать. Ее история берет начало задолго до первых походов викингов. Первоначально, в эпоху Тацита и Великого переселения народов, вообще отсутствовала граница между такими "вольными" дружинами и дружинами конунгов. В условиях, когда не существовало даже зачатков официальной государственности, в принципе не могло быть никаких "побочных" дружинных институтов. Все вожди, обраставшие дружиной, были при мерно в равном положении (см. вышеприведенный пассаж Тацита).
Середина I тыс. н.э. – время попыток формирования в Скандинавии протогосударственных союзов племен на основании объединения вокруг общих культовых регионов. Сравнительно кратковременный период существования "Державы Инглингов", естественно, не успел породить самостоятельной военной традиции. Любые крупные формирования в этот период оставались не более чем механически соединенными дружинами под руководством отдельных вождей-конунгов, Существовал разумный предел, после которого дружина становилась трудноуправляемой путем непосредственной отдачи приказаний и установления обратной связи. К тому же сама внутренняя ситуация тогда не предполагала. Наличия крупных воинских формирований – они не имели реальных задач для выполнения. Такие задачи могли быть поставлены только за пределами Скандинавии. И первый "поход викингов" в 521 г., поход Хигелака-Хутлейка (99; 645), был по своей сути "протогосударственным" мероприятием. Родственник верховного правителя данов самим фактом своего руководства придавал походу статус такового.
Что же касается избыточных, маргинальных элементов, то они выталкивались из структуры вендельского социума на пустующие территории, то есть происходила достаточно крупномасштабная внутренняя колонизация (50; 58).
Однако уже в рамках вендельского времени в полной мере заявляет о себе альтернативная, чрезвычайно типичная для Скандинавии и являвшаяся несколько столетий основой ее военной культуры система – система власти малых конунгов (sma konungR). Потомки знатных вождей, владевшие правами на наследственное доминирование в том или ином небольшом регионе, являлись средоточием власти и авторитета на местах. Именно вокруг них формировались дружины, именно они объезжали свои земли, кормясь на вейцлах и пируя в домах богатых бондов. Именно им принадлежали пиршественные длинные дома, вокруг очагов которых творился тот стиль жизни, который в дальнейшем стал дружинной визитной карточкой Скандинавии.
Малые конунги были основой властной культуры Севера. Усилившись как более жизнеспособная альтернатива племенным объединениям, они как нельзя лучше соответствовали стилю парцеллярного мироощущения того времени. Именно из них рекрутировались претенденты на верховную власть в формирующихся в позднейшее время северных странах. И именно они были стойким противовесом этой пробивающей себе дорогу верховной власти.
Начал расти
на радость друзьям
вяз благородный,
радости свет;
щедро давал он
верной дружине
жаркое золото,
кровью добытое.
(Первая Песнь о Хельги убийце Хундинга, 9)
Однако период с VI – конец IX в., без сомнения, – эпоха безраздельного торжества "локальной идеи". Малые конунги командуют малыми дружинами и ставят перед собой малые цели. Но из этих "незначительных" войн рождалось ощущение силы и власти; в них выковывались стереотипы дружинного быта и менталитета; оттачивалась, становясь привычной, стратегия и тактика десантных операций, доведенных на Севере до автоматизма. В этот же период начинаются массовые походы в Балтийском море. Ни в одной из их черт нельзя усмотреть принципиальной разницы с походами викингов в VTII – XI вв. И в VI в., и в последующие столетия берега Поморья, Прибалтики и Финляндии становятся добычей скандинавов.
Эпоха викингов зрела в недрах общества. Викингами были все члены этих малых дружин уже задолго до походов в Западную Европу, и нужен был только незначительный толчок или, скорее, прецедент, что бы накопившаяся энергия и талант выплеснулись на континент.
Параллельно существующий институт морских конунгов – тех, у кого "были большие дружины, а владений не было" (88; 30), – был принципиально идентичен институту малых конунгов, с той лишь разницей, что его существование обусловливалось безземельным статусом этих претендентов. Комплекс причин – нехватка земли для младших сыновей в роду, недостаточная прибыльность хозяйства для самостоятельных землевладельцев, жажда подвигов и приключений – побуждал сниматься со своих мест значительное количество людей. Для большинства это было сезонным и временным занятием. И вокруг них возникали аналогичные дружины. Разница была лишь в меньшей привязанности к месту.
Несомненно, существовали и дружины предельно маргинализированных элементов, хорошо известные по сагам позднейшего периода, однако они не стали распространенным явлением. Подобные прослойки возникают в эпоху общественных катаклизмов (кризис конца XI в., породивший крестовые походы, тому примером), а вендельское время все же было достаточно спокойным веком.
Таким образом, военная дружина представляет собой первооснову и первичную организационную структуру социально подвижной части общества Скандинавии догосударственной и протогосударственной эпохи, единый и самодовлеющий организм с достаточно устойчивой и слабо стратифицированной (что повышало его устойчивость) внутренней структурой и обновляющимся составом. Причем дружина "морского конунга" и шайка берсерков могут выступать как явления сопоставимые – имеющие общие источники происхождения, хотя и преследующие различные цели.
Представляется продуктивной оценка дружины с точки зрения критериев социальной психологии. Она выступает как классический образец так называемой малой группы (44; 5-12). Количественный состав мог очень существенно варьироваться. Здесь и классические 12 берсерков, восходящие к мифологическим вождям Асгарда, и упоминаемые в сагах команды в 20, 30, 60, 100 человек (114).
Этот микросоциум был пронизан многочисленными связями межличностного порядка (позднейшие фелаги) и подчиненности конунгу; возникали линии, скрепляющие его не только по вертикали, но и по горизонтали. Создавалась структура маргинальной группы по типу современной криминальной группы. Сходство усиливалось явным или скрытым противостоянием всех вместе основному населению.
Маргинализировалось и самосознание. В пользу этого свидетельствует и весьма убедительная, на наш взгляд, этимология слова "викинг", выводимая из глагола "vikja" – "поворачивать, отклоняться" (153; 121, 140, 182-183) (14; 80). Само "рекрутирование" осуществлялось в силу притягательности образа дружинника как такового [дружина, с точки зрения критериев социальной психологии, – тип референт ной группы – группы, в которой престижно состоять (44; 8-12)]. Бытование в вендельскую эпоху и позднее обильного тотемистического материала (вепри и хищные птицы на оружии и т.д.) маркирует наличие определенных воинских союзов (127; 40-41) (129). Распространение в дружинной среде культов Одина и особенно Тора; восторженный пафос и само содержание скальдической поэзии, воспевающей культ битвы как таковой; специфичность воздаяния в мире ином в форме весьма своеобразного роскошно-казарменного блаженства в Вальхалле, недоступного невоинам, – все это демонстрирует сложение определенного, во многом тупикового, ответвления норм родовой морали в форме дружинной идеологии.
Скандинавия представляет собой уникальный регион, характеризующийся крайним и наиболее полным воплощением заложенных в германском языческом варварском обществе потенциальных возможностей. Это то, чем могла стать и не стала германская Европа, "сбитая с пути истинного" слишком близким знакомством с Римом и христианизацией. Оттого Скандинавия для нас – своего рода увеличительное стекло, при аккуратном обращении позволяющее исследовать, в частности, дружинный быт и дружинную идеологию предшествующей поры с высокой степенью достоверности, "выпячивающее" тенденции, слабо различимые по ранним источникам.
Следует отметить, что в стадиально близких обществах Европы, переживавших тот же этап развития – в рамках так называемой Балтийской цивилизации (51; 101-102), среди финских и балтских племен, на Руси, возможно, в Польше, – формировались сходные формы дружин. Причем скандинавские дружины были именно образцом для подражания – как наиболее эффективные в своем роде примеры. По их образу и подобию сбивались команды из жадной до воинских новшеств молодежи и опытных воинов в сопредельных со Скандинавией странах, их оружием – частью приобретенным, частью скопированным – они вооружались.
Идеологическим катализатором данного процесса были особенности воинской психологии, архетип которой, насколько можно судить, не претерпевает принципиальных изменений с течением тысячелетий, Основная ее черта – переплетение на первый взгляд взаимоисключающих тенденций: с одной стороны, обостренной тяги ко всем новшествам оружейного, тактического и стратегического плана; с другой же – чрезвычайного консерватизма многих ценностных и поведенческих характеристик, длительное и устойчивое бытование суеверий (пограничные состояния психики в современных воинских коллективах, острое переживание суеверий, преимущественно в группе риска (пилоты, подводники и т.д.)). Пример бытования (лишь небольшой пример, заметим, являющийся незначительной вершиной айсберга) подобных предрассудков и суеверий в воинской среде дает одна из эддических песней:
Много есть добрых,
знать бы их только,
знамений в битве;
спутник прекрасный
сумрачный ворон
для древа меча.
Вторая примета:
если ты вышел,
в путь собираясь, –
увидеть двоих
на дороге стоящих
воинов славных.
Есть и третья:
если услышишь
волчий вой,
если увидишь
воинов раньше,
чем будешь замечен.
Никто из бойцов
сражаться не должен,
лицо обратив
к закатному солнцу;
те победят,
чьи очи зорки,
кто в сходке мечей
строится клином.
Если споткнешься
перед сраженьем –
примета плохая:
дисы коварные
рядом стали, –
раненным будешь.
Чист и причесан
должен быть мудрый
и сыт спозаранку,
ибо как знать,
где будет к закату;
блюди свое благо.
(Речи Регина: 21-25)
Таким образом, основной и главной движущей силой грядущих грабительских, завоевательных и отчасти торговых походов скандинавов стала дружина викингов, вызревшая в недрах вендельского общества, – чрезвычайно эффективная (а в рамках раннего Средневековья – максимально эффективная) форма воинского добровольческого профессионального объединения, бытующая в двух основных вариантах: 1) частично оторванный от традиционной родовой структуры отряд под руководством конунга (морского конунга) и 2) полностью маргинализированный воинский коллектив. В Северной Европе раннего Средневековья этот стадиальный институт позднего родового и раннего государственного общества достигает своего апогея, приобретая за конченные и во многом рафинированные формы. |
|
