Литература

Источник: Средние века. Вып. 11. – М.: Наука, 1958

*

В отличие от крестьянства большинства стран Европы, для которых характерной формой земледельческого поселения является деревня, норвежское крестьянство живет по преимуществу в обособленных дворах. Это в значительной мере объясняется природными условиями, трудностями обработки почвы. Крестьянам приходится возделывать сравнительно небольшие участки земли в тех местах, где возможно, и селиться изолированно друг от друга. Впрочем, и в Норвегии существуют поселения деревенского типа. Поэтому, когда началось изучение аграрной истории Норвегии, некоторые ученые высказывали предположение, что в этой стране, как и у других германских народов, деревня была изначальной формой поселения. Такова точка зрения А. Мейцена (1) и А. Ганзена (2), к ним присоединился также А. Тарангер (3).

Однако О. Олафсен, на основании углубленного изучения местного материала, показал, что, например, в Хардангере (Юго-Западная Норвегия) первоначальных поселений деревнями не было: там, где в XIX в. существовали деревни с 10-20 хозяевами, в XVI в. имелись лишь однодверные или двухдверные поселения (4). М. Ольсен, изучавший данные топонимики и археологии, распространил этот вывод на всю Норвегию (5). Это не означало, тем не менее, возврата к точке зрения П. А. Мунка, который еще в середине XIX в. утверждал, что двор землевладельца в Норвегии раннего средневековья был совершенно обособлен и хозяйство его носило самодовлеющий характер (6). Олафсен, Ольсен и другие ученые отмечали связь дворов отдельных землевладельцев с хозяйствами их соседей, которые вместе использовали неогороженные земли. Особенно большое значение для ведения крестьянского хозяйства имело пользование общими землями, так называемым альменнингом (7). Было установлено, что в древних дворах жили большие семьи (storfamilien); увеличение числа их членов приводило к разделам и к превращению однодверного поселения в групповое. Подобные разделы часто происходили в Западной Норвегии. В восточной части страны и на севере - в Треннелаге - обособленные усадьбы проявили большую устойчивость (8). Препятствием на пути превращения однодверного поселения в деревенское служило здесь отсутствие достаточного количества земли, пригодной для возделывания, поэтому при разделе большой семьи двор не дробился, и новые дворы возникали в результате выселок (9). Селение, возникшее в результате увеличения числа жителей одного двора, вокруг которого со временем появилось несколько новых, часто вплоть до XIX - начала XX в. сохраняло название gaard (двор). Отсюда выражения: "двор на 4 (или 6 и т. д.) хозяйств" (gaarden er раа 4, 6 bruk) (10).

Для изучения устройства норвежской общины много сделал К. Эстберг. Он показал наличие в ней некоторых хозяйственных связей, выявил элементы самоуправления и присущие ей обычаи. Материал, приводимый в его работе, как и в работе О. Олафсена, относится преимущественно ко времени не ранее XVI в., а сплошь и рядом - к XVIII и XIX вв. (11). В какой мере отмечаемые им явления имели место в норвежской общине раннего средневековья и, главное, каково своеобразие этой общины в ранний период ее существования, остается недостаточно ясным.

Начиная с 30-х годов нынешнего столетия, исследование крестьянской общины перестало быть делом отдельных норвежских ученых. Изучение общины стало основным объектом деятельности Института сравнительного изучения культур в Осло (Instituttet for sammenlignende Kulturforskning). Программу для целой серии дальнейших конкретных исследований составил известный историк Э. Булль. В своей книге "Сравнительные исследования культурных отношений крестьянства" он наметил ряд проблем, подлежащих дальнейшей разработке. В частности, Булль справедливо подчеркнул необходимость изучения соседских связей, которые играли немалую роль и при однодверном поселении (12). Он полагал также, что известное сходство хозяйственных методов в ряде областей Норвегии и в альпийских землях Австрии и Швейцарии делает небесполезным их сопоставление (13). Особенно настоятельно, по его мнению, нуждается в исследовании проблема земельной собственности в раннюю эпоху норвежской истории (14). Булль обратил внимание историков на важность анализа прав собственности как на пахотные земли, так и на пастбища и луга, находившиеся в общинном обороте. В связи с этим необходимо изучение роли скотоводства в сельском хозяйстве Норвегии. Булль подчеркивал важность выяснения различий в правах крестьянина на отдельные категории земельных владений (усадьба; земля, принадлежавшая усадьбе, но лежавшая за пределами ограды; земля, находившаяся в распоряжении коллектива соседей), так как эти различия слабо учитывались историками права (15). Буллем собран большой конкретный материал о порядке использования крестьянами земель, необходимых для скотоводства, подмечены особенности права владения альменнингом в отдельных областях Норвегии, в частности, различия между Треннелагом и Юго-Западной Норвегией. Отмечая важность изучения первых норвежских судебников, Булль использовал, однако, их данные лишь в незначительной мере.

Институт сравнительного изучения культур организовал широкое исследование истории норвежской общины и ее пережитков, сохранившихся вплоть до настоящего времени. При активном содействии населения, проявляющего живой интерес к местной истории, был собран весьма обширный материал. Опубликован ряд исследований, среди них книги Л. Рюннинга (16), Л. Рейнтона (17), С. Сольхейма (18) и др. Накопленную массу сведений частично обобщили в своих статьях А. Хольмсен, X. Бьерквик и Р. Фриманнслуид (19). В статьях названных авторов содержится краткий отчет о работе, проделанной Институтом до настоящего времени. Здесь отмечается, что в свете новых данных вновь приходится пересматривать некоторые взгляды, казалось бы, уже установившиеся в науке. В частности, вызвавший в свое время большую полемику вопрос о том, какова была первоначальная форма аграрного поселения в Норвегии, по мнению А. Холъмсена, не может ныне считаться окончательно решенным. Новые археологические раскопки обнаружили остатки групповых поселений, относящихся к раннему железному веку. Если некоторые современные деревни восходят к хуторам XVI и XVII вв., то не исключена возможность, что на месте последних в более ранний период, до сокращения населения в XIV в., существовало по нескольку хозяйств (20). Собранные в этих статьях сведения об устройстве крестьянской усадьбы и структуре общины представляют несомненный интерес (21); однако проведенные Институтом обследования носят преимущественно этнографический характер и опираются на данные, сохранившиеся до настоящего времени, либо восходящие к XVII-XIX вв. Между тем специфика норвежской общины в более ранние периоды таким ретроспективным путем вскрыта быть не может.

Наша работа представляет собой попытку определить особенности норвежской общины на наиболее раннем этапе развития норвежского крестьянства, который может быть более или менее обстоятельно изучен по письменным источникам. Мы стремимся разобраться в характере собственности на разные виды земель, входивших в состав крестьянского двора и общинной территории. Мы не будем останавливаться на вопросе о распространенных в Норвегии того времени формах собственности на пахотную землю, так как уже имели возможность заняться этим вопросом. Пахотная земля принадлежала патриархальной большой семье или домовой общине, населявшей крупные дворы или хутора, и лишь постепенно высвобождалась из-под контроля этого коллектива в связи с его распадом (22).

Изучая землевладение большой семьи, составлявшее основу института одаля, мы рассматривали отношения между ее членами. Теперь нам хотелось бы выяснить, в каких отношениях находилась большая семья, населявшая отдельный двор, с другими подобными хозяйствами.

Изучение под таким углом зрения древнейших записей норвежского права - областных судебников Фростатинга и Гулатинга, относящихся к Западной Норвегии, - представляет значительный интерес. Судебники сохранились в редакциях XII и XIII вв., но они фиксируют общинные отношения, сложившиеся в значительной части в гораздо более ранний период и восходящие к VIII-X вв., т. е. ко времени, предшествующему первой записи обычаев. Однако в судебниках содержатся также позднейшие добавления и поправки, которые, как правило, удается выделить. Характер источников, а равно и самый предмет исследования вынуждают нас уделить большое внимание анализу ряда терминов, встречающихся в судебниках, - таких, как almenningr, garðr, grannar, grend, sambuð и др.

Что представляло собой крестьянское хозяйство в Норвегии раннего средневековья? Крестьянский двор охватывал группу строений, составлявших хозяйственный комплекс, и участок земли, иногда также расположенный в пределах ограды. В состав усадьбы могло входить и несколько пахотных участков. Имея обычно вследствие особенностей почвы небольшие размеры, эти участки нередко оказывались разбросанными в разных местах. К усадьбе примыкали луг, лес и, если она была расположена на берегу реки или на побережье моря или фиорда, соответствующие воды и рыбные ловли.

Центр крестьянского владения составлял, разумеется, дом, вернее, группа строений, в которых жил бонд со своей семьей и работниками (23). Дом находился под особой охраной обычного права, позднее - закона, и нарушение неприкосновенности жилища каралось особенно строго. "Законы Фростатинга" предписывали, что "все свободные люди должны пользоваться безопасностью в своих домах" (24). Поджог чужого дома приравнивался к наиболее тяжким преступлениям, называемым "черными делами" (измена королю или заговор против него и т. п.) (25). Нападение на человека в его доме рассматривалось как исключительное правонарушение: в этом случае собирались его соседи и убивали виновного. В Треннелаге, население которого долгое время сохраняло самостоятельность по отношению к королевской власти, подобная мера самозащиты применялась даже против королевских представителей - лендерменов, ярла и самого короля. Если это злодеяние совершал король, то против него созывали жителей всех восьми округов (фюльков) Треннелага; если напавшим на чужой дом был ярл, собирались жители четырех фюльков; против лендермена - двух фюльков (26). Показательно также следующее предписание "Законов Гулатинга": если человек был ограблен, грабитель должен был уплатить штраф в 5 марок, но если нападение с целью ограбления было совершено на усадьбу свободного человека, то виновные объявлялись поставленными вне закона, либо должны были уплатить возмещение в 40 марок (27). Как и у других народов в раннее средневековье, ограбление в пределах усадьбы или дома каралось в Норвегии значительно более сурово, нежели подобное же преступление, совершенное в каком-либо ином месте.

Обладание домом и усадьбой служило гарантией правоспособности. Пока человек занимает хозяйское почетное сиденье (öndvegi) в доме, он может распоряжаться своей собственностью, - гласят "Законы Фростатинга" (28). Восседая на этом почетном сидении, домохозяин осуществлял свои права главы семьи и собственника. Здесь его нужно было извещать о вызове в суд (29), здесь он должен был защищаться от всех притязаний на его собственность (30); после смерти отца его сын должен был занять хозяйское сидение и пригласить в дом кредиторов для погашения долгов (31). Вступая на почетное место в доме покойного отца, сын делался его наследником (32). Дом и усадьба служили обеспечением в судебных тяжбах их владельца (33), залогом в случае, если он был обвинен в убийстве (34). В усадьбе ответчика происходил суд посредников, выбранных тяжущимися сторонами. В "Законах Гулатинга" подчеркивается, что в число посредников нельзя включать лендермена или королевского управляющего: "этих людей нельзя подпускать настолько близко, чтобы были слышны их голоса" (35). Как видим, в судебниках предусматривался ряд гарантий неприкосновенности усадьбы крестьянина и мер против возможных посягательств на нее со стороны приближенных короля.

Если один из хозяев обнаруживал у себя пропажу и следы вора вели к усадьбе другого владельца, пострадавший мог оповестить своих соседей и вместе с ними прийти к дому подозреваемого, но не имел права войти внутрь. Они должны были остаться сидеть за оградой, вызвать хозяина наружу, сообщить о павшем на него подозрении и просить разрешения обыскать его усадьбу; если домохозяин выражал согласие, соседи могли войти в дом в одних верхних одеждах, без поясов, и произвести обыск (36).

Особенно наглядно процедура третейского разбирательства в пределах усадьбы ответчика описывается в титуле "Законов Гулатинга", посвященном выкупу наследственной земельной собственности - одаля. Посредники со стороны человека, домогающегося выкупа, усаживались перед дверью дома того лица, которое отказывалось допустить выкуп одаля; в свою очередь владелец одаля усаживал своих посредников спиною к двери, и между теми и другими оставалось пространство, достаточное для того, чтобы могла проехать телега и в дом можно было бы вносить воду и дрова. Затем вызывались свидетели сторон и рассматривалось дело (37). Здесь опять-таки предполагалось, что истец не имел права войти в дом своего противника, хотя и блокировал его снаружи. Это явствует и из дальнейшего. После того как ответчик дважды был извещен о требовании истца отдать ему одаль, истец должен был проплыть в лодке вдоль берега, на котором находилось оспариваемое владение, или обойти вокруг его ограды (38).

Представление о крестьянской усадьбе мы получаем при ознакомлении с процедурой скейтинга (skeyting), при посредстве которой происходила передача одаля. Отчуждающий землю "должен взять прах, как предписывает закон: он должен взять его из четырех углов очага, из-под почетного сидения и с того места, где пахотная земля встречается с лугом и где лесистый холм соприкасается с выгоном..." (39).

Однако не всегда усадьба представляла собой единый комплекс земельных угодий и построек. Зачастую отдельные ее части были расположены за пределами ограды (40) и даже на значительном расстоянии от нее. В "Законах Фростатинга", например, упоминаются "удаленные части усадьбы" (af heimr), в том числе поле и луг (41).

Живую картину сельской усадьбы в Норвегии в раннее средневековье содержит "Сага об Олафе Святом", рисующая хозяйство родственника Олафа, мелкого конунга в Рингерике (в Юго-Восточной Норвегии) Сигурда Свиньи. "Конунг Сигурд Свинья был в поле... С ним там находилось много людей. Одни из них жали хлеб, другие связывали его в снопы, иные возили домой, некоторые складывали в скирды или убирали в амбары. А сам конунг с парой сопровождающих то ходил по полю, то туда, где ссыпали зерно... О конунге Сигурде рассказывают, что он был очень предприимчивым человеком, чрезвычайно хозяйственным и умело распоряжавшимся своим скотом и запасами, и что он сам следил за всем в своем хозяйстве... и имел очень богатое владение" (42).

В судебниках отсутствуют указания относительно размеров усадьбы, но имеются некоторые сведения о ее составе. Устанавливая возмещение за тяжелое увечье, сопровождавшееся потерей зрения, составители судебника Фростатинга предписывали, что пострадавшему следовало дать двор (bu) с 12 коровами, 2 лошадьми и тремя рабами (43). Очевидно, это была своего рода норма обеспечения бонда в Треннелаге. Размеры земли здесь не определены непосредственно, но, по-видимому, находились в связи с количеством скота, прежде всего коров. Недаром в этом предписании отдаваемый в порядке компенсации двор так и назван - "двор на 12 коров" (XII kua bu). Это объясняется не только необходимостью удобрять почву навозом, но в первую очередь огромной ролью, которую играло скотоводство в хозяйстве норвежского крестьянина (44). Усадьба с 12 коровами считалась вполне достаточным его обеспечением. Это видно хотя бы из сравнения приведенного предписания с другим постановлением "Законов Фростатинга", в котором сказано, что если при ограблении усадьбы крестьянина у него уведут трех коров или более (или имущество ценою в три коровы - III kugilldi), это будет квалифицировано как разбой, за исключением случая, когда в хозяйстве вообще имеются только три коровы. Тогда разбоем считается увод хотя бы одной коровы (45). По-видимому, хозяйство с тремя коровами считалось бедным. Приведенные постановления относятся к раннему средневековью, но и во второй половине XII в., когда "Законы Гулатинга" подверглись окончательной редакции, в них было включено предписание, позволяющее определить состав "среднего", типичного для этого времени хозяйства. Здесь сказано, что каждый бонд должен участвовать в традиционном празднике с выпивкой пива; но если он занимает хозяйство, в котором менее шести коров (minna a en sex kua bu), он может принять участие в этом празднестве только, если того желает (46). Хозяйство в шесть коров рассматривается здесь как нижний предел обеспеченности крестьянина (47). Согласно постановлениям церковного права, включенным в "Законы Фростатинга" также в XII в., бедным считался владелец, имевший меньшее количество коров, нежели такое, за которым должны следить двое из его домашних (48). Различия в имущественном положении крестьян определялись прежде всего числом коров, которыми они обладали (49).

Другим показателем имущественного положения домохозяина являлось наличие или отсутствие в его хозяйстве помощников или работников. В судебниках проводится различие между "полным бондом" (fullerbonde), бондом, работающим в одиночку (einvirki), и человеком, не имеющим хозяйства совсем (einloypr maðr) (50).

В приведенном выше отрывке из "Законов Гулатинга" указан еще один важный критерий обеспеченности бонда - необходимость известного количества посевного зерна: бонд должен иметь либо не менее шести коров, либо землю под 6 сальдов зерна (51). Существовало определенное соотношение между числом голов скота и количеством зерна, потребного для посева в данном хозяйстве. Во всяком случае в "Законах Фростатинга" делается попытка такую зависимость установить. Среди правил, регулирующих передачу земли держателю-лейлендингу (52), имеется постановление, согласно которому лейлендинг, обязанный поддерживать в порядке занимаемую им усадьбу, "на каждый сальд посеянного им зерна должен содержать одно рогатое животное или уплатить 1/2 эре за каждую недостающую голову" (53). Очевидно, отсутствие должного количества скота затрудняло обработку земли, так как на малоплодородной и каменистой почве необходимость в удобрении навозом была очень велика (54). В Норвегии в раннее средневековье была широко распространена система земледелия, при которой - вследствие наличия довольно значительного количества скота при сравнительно небольших размерах пахотного поля - землю настолько хорошо удобряли, что ее не нужно было оставлять на год под пар. Даже в тех районах страны, где на единицу пахотной площади приходилось относительно меньше скота, поле оставляли под пар не каждый третий год, а на четвертый, пятый или даже шестой год (55).

Как видим, роль скотоводства в хозяйстве норвежского бонда была значительно большей, нежели в крестьянском хозяйстве многих других стран Европы. В ряде случаев это хозяйство имело, пожалуй, даже не столько земледельческую, сколько скотоводческую направленность, хотя, несомненно, скотоводство было здесь оседлым, связанным с земледелием. Земля для норвежского крестьянина - не только источник зерновых продуктов, - она представляет для него особенно большую ценность как пастбище для скота. Поэтому в судебниках большое место занимает вопрос о пользовании землями, на которых бонды пасли свой скот.

Как уже отмечалось, в состав крестьянского хозяйства, наряду с пахотной землей, входили луг и участок леса. Правила пользования лесом подробно определяются в судебниках. Из целого ряда титулов "Законов Фростатинга" явствует, что отдельные хозяйства действительно владели этими участками обособленно от других. Пользование лесом без разрешения владельца считалось нарушением его прав и соответствующим образом каралось (56). Однако ознакомление с этими постановлениями убеждает нас в том, что лес, будучи выделен в пользование отдельных хозяев, не являлся их частной собственностью и правила пользования им существенно отличались от тех норм, которыми регулировалось владение пахотными землями. Обычно лесным участком того или иного крестьянина могли в известных пределах пользоваться и другие владельцы. Так, в судебнике предусматривается случай, когда в одном лесу рубили дрова два разных хозяина (57), в чужом лесу нельзя было ставить ловушки на каких-либо зверей, за исключением, однако, волков, лисиц и выдр (58); если был нужен материал на постройку церкви или на сооружение корабля для службы королю, можно было производить порубку в лесу любого человека (i hvers manns mörco er vill). Автор судебника отмечает: "Лучше спросить позволения, хотя собственник и не имеет права отказать" (59). Такого рода льготы не распространялись на поле или луг, так как здесь же подчеркивается: "Но если пострадают [при этом] поле или луг, следует возместить убыток". Подобную же мысль встречаем еще в одном титуле: "Никто не смеет рубить дрова в чужом лесу, если только это делается не для ремонта средств передвижения, саней или корабля, или того, что нуждается в починке, или для отопления, если он живет в открытом месте (60); в других случаях он должен уплатить штраф за нарушение прав владения (landnam)" (61). Следовательно, пользование "чужим лесом" допускалось. О том, что собственники разрешали другим людям пользоваться своими лесами, говорится и в иных титулах "Законов Фростатинга" (62).

Правда, в судебнике подчеркивается, что пользование лесом, находившимся в индивидуальном владении, могло быть запрещено посторонним лицам. Нарушение подобного запрета наказывалось (63). Если владелец хотел запретить пользоваться его долей в лесу или пастбищем, или рыбными ловлями, ему принадлежащими, он должен был сообщить об этом в церкви, или на тинге того округа, в котором расположена его земля. "И если собственником или его управляющим объявлено о запрещении, оно должно оставаться в силе в течение следующего года", - гласит соответствующее постановление (64). Отсюда можно сделать вывод, что при отсутствии подобного публично выраженного запрещения всякий сосед мог пользоваться безнаказанно угодьями, закрепленными за тем или иным землевладельцем (65). Более того, такое запрещение имело силу только на один год. Иными словами, права хозяина на его участок леса существенно отличались по своему объему и характеру от права частной собственности и.по существу были не чем иным, как правами индивидуального пользования в рамках коллектива. Это подтверждается, на наш взгляд, титулом "Законов Фростатинга", гласящим: "Если земельный собственник (landsdrottinn) позволит кому-либо произвести какую-нибудь работу в лесу для своих нужд и разведенный им огонь причинит больший ущерб, чем было позволено, он [виновный] обязан очиститься от обвинения в злом умысле тройной клятвой и возместить ущерб сообразно решению бондов" (66). По-видимому, эти соседи выносили постановление о возмещении ущерба на том основании, что были нарушены и их права.

Мы можем говорить о принадлежности леса коллективу крестьян, имевших право пользования им. Для удобства отдельные участки леса выделялись во владение индивидуальных хозяйств, не приобретавших, однако, исключительного права на выделенную долю (67).

Что представлял собою подобный коллектив, каков был его состав? Судя по имеющимся сведениям, его члены не жили деревней. Характерно, что в норвежском языке нет соответствующего понятия (68).

В судебниках неоднократно встречается термин grannar - "соседи". В большинстве случаев он прилагается к домохозяевам, живущим в разных дворах. Так, в постановлении "Законов Гулатинга" от 1164 г., предписывающем платить ежегодные взносы епископу, упоминаются соседи, вместе с которыми управляющий (armaðr) епископа должен был явиться к дому того, кто уклонялся от платежа, и потребовать уплаты долга. Управляющий привлекал в качестве свидетелей "двух ближайших соседей" (69). Владелец, обнаруживший вора в своем амбаре или в хлеву и убивший его, был обязан сообщить об этом своим соседям (70). Хозяин, обнаруживший следы обокравшего его вора, которые вели от его дома ко двору другого владельца, должен был созвать своих соседей, показать им эти следы и вместе с ними явиться к дому подозреваемого, чтобы просить у него разрешения произвести обыск (71). В этих и в некоторых других постановлениях соседи фигурируют в качестве свидетелей, понятых или соприсяжников (72). В тех случаях, когда в судебниках указано число соседей, привлекаемых по тому или иному делу, оно оказывается крайне незначительным: два-три, самое большее четыре человека. Это объясняется, несомненно, разбросанностью дворов в Западной Норвегии, когда усадьбы часто отделялись одна от другой фьордом или лесом.

Однако соседи могли жить и бок о бок, так что их владения непосредственно соприкасались. Судебники регулируют взаимоотношения между такими хозяевами. В "Законах Фростатинга" предусматривается случай, когда двое занимают "одну землю" (П. menn búa á einni jörðu): если оба засеяли одно поле (einni acrugerði) и один начал жатву раньше другого, а по окончании ее хочет пасти свой скот по жнивью, то он должен позаботиться о том, чтобы его скот не заходил на ниву его соседа (i acr granna sins). После того как хозяин, начавший жатву позднее, собрал в стога: свой урожай, первый должен по-прежнему пасти свой скот так, чтобы он не попал на выгон его соседа, "пока обе части не будут объедены одинаково" (73). Очевидно, эти хозяева вели раздельные хозяйства; но поскольку их пахотные участки соприкасались или даже были расположены чересполосно (74), то после снятия урожая они убирали изгороди и могли пасти свой скот вместе. Здесь соседство означало уже и некоторую хозяйственную общность, проявлявшуюся в совместном пользовании землею под выпас. Такого рода общность называлась в "Законах Фростатинга" sambuð.

Хозяева, входившие в sambuð, по-видимому, не являлись родственниками, во всяком случае в судебнике об этом ничего не сказано. Против подобного предположения говорит то обстоятельство, что у них мог быть различный социальный статус. Так, мы читаем: "Если несколько человек владеют землей сообща, они все должны получать такое возмещение за потраву, какое полагается человеку высшего положения, участвующему во владении землей" (75). Совместное владение землей, о котором здесь идет речь, не следует понимать как ведение ими общего хозяйства. Хозяйственные интересы их могли быть различны, ибо далее предусматривается возможность, когда некоторые из них разрешили посторонним людям пользоваться лесом, а другие протестуют против этого. Последние получат возмещение за потраву и "такую часть штрафа за недозволенную работу, какова их доля в земле" (76). Отсюда можно заключить, что, по-видимому, входившие в sambuð лица вели раздельные хозяйства на своих участках земли, но совместно пользовались лесом (77). Совместно пользовались они и выгоном. В следующем титуле той же главы "Законов Фростатинга" говорится, что если один из двух хозяев, живущих "на одной земле", потребует соорудить изгородь между их участками, а другой воспротивится этому, то последний будет нести ответственность за все убытки, которые могут быть причинены скотом обоих хозяев. Таким образом, выгон мог быть поделен. Но далее здесь указывается: "Никто не должен запрещать другому пользоваться неподеленным выгоном" (78). Если же один из хозяев хотел запретить другому пользоваться его лугом, он должен был огородить луг с той стороны, где их доли соприкасались (79). После того как была проведена граница и установлена изгородь, нарушение ее каралось уплатой в пользу соседа возмещения за потраву, тогда как в предшествующем постановлении шла речь об уплате возмещения совместно всем владельцам неподеленного леса (80).

До проведения межей и установления оград права отдельных хозяев, входивших в sambuð, могли быть, по-видимому, недостаточно точно определены, так как в "Законах Фростатинга" мы читаем: "Если люди не могут прийти к согласию относительно пользования рощей или пастбищем, полем или лугом (hollt eða liaga acr eða engi)", должно быть наложено запрещение пользоваться ими и дело передано в судебное собрание (81). Если соглашение не могло быть достигнуто, предписывалось поделить землю пополам. Не следует, однако, думать, что все перечисленные выше земельные угодья находились до раздела в совместном пользовании: последнее распространялось только на лес и выгон. Действительно, процедура, к которой прибегали для доказательства прав на пахотную землю, и способ доказательства законности притязаний на прочие земли были различны. В то время как по отношению к пахотной земле тяжущиеся старались доказать наличие у них права одаля (82), для обоснования права на рощу и пастбище достаточно было представить свидетелей, причем, как сказано в "Законах Фростатинга", "свидетельство двоих имеет такую же силу, как и десяти..." (83). Это означало, что было достаточно двух свидетелей, т. е., что применительно к лесу и выгону процедура доказательства была облегченной по сравнению с порядком, который был установлен для обоснования прав на пахотную землю. Характер собственности на разные виды владений был неодинаков. На пахотные земли в результате распада больших семей постепенно складывалась индивидуальная собственность, тогда как лес и пастбищная земля оставались в коллективном пользовании ряда хозяйств (84), которые, хотя и могли выделить для себя отдельные участки, не приобретали, однако, как указывалось выше, исключительных прав на них.

Совместное поселение нескольких хозяев на одной земле, называемое в Треннелаге sambuð, в области Гулатинга было известно под именем grend (объединение соседей - grannar). Однако grend отличался от sambuð. Тогда как хозяева, жившие в пределах sambuð, занимали общую землю, но, возможно, имели обособленные усадьбы (насколько можно судить по употребляемой в "Законах Фростатинга" терминологии: fleiri menn eigu jörð saman или: búa á einni jörðu), в области Гулатинга владельцы, входившие в состав grend, часто жили в пределах одного двора. Так, "Законы Гулатинга" предполагают случаи, когда несколько хозяев живут в одном и том же дворе (menn bui samtynis i einum garðe) (85). "Если два человека или более, чем двое, занимают одну усадьбу (a bo einum), они обязаны поддерживать в порядке изгороди, согласно размерам их участков и так, как это было раньше", - говорится в другом постановлении "Законов Гулатинга", называющем этих людей "соседями" (granna), а их поселение - grend (86). Изгородью обносились поля и луга. Указание на то, что подобные ограды сооружались и сохранялись в неизменном виде с давних пор, исключает всякое предположение о возможности переделов между хозяевами, занимавшими такую усадьбу. Об отсутствии таких переделов свидетельствует и другое постановление о спорах из-за границ участков в пределах усадьбы, в котором упоминаются пограничные камни, стоявшие на межах между долями пашни и луга; если один из хозяев передвинет эти камни, он будет считаться "вором земли" (87). Поскольку хозяева, занимавшие одну усадьбу, совместно пользовались выгоном, то каждому из них запрещалось "иметь больше скота летом, чем он может прокормить зимою"; в противном случае его сосед понес бы убытки. По этой же причине оба должны были одновременно выгонять свой скот на пастбище и в одно время начинать косить луг (88).

Однако в состав grend могли входить и несколько усадеб, расположенных по соседству, ибо в том же самом постановлении, которое мы уже цитировали, далее читаем: "Если люди живут по соседству каждый в своей усадьбе (nu bua menn i grend saman a sinum bo hvarer), и один хочет провести изгородь (garð) между ними, но другой противится этому", и т. д. (89). Отказ одного из этих хозяев возвести ограду между их полями и частями выгона (haga) объясняется, очевидно, наличием некоей хозяйственной общности между ними. Заинтересованность в ее сохранении могла определяться стремлением по-прежнему пользоваться выпасом для скота.

Приведенные сведения дают основание сделать вывод, что термином grend обозначалась не просто группа хозяев, живших поблизости один от другого (или даже в одном дворе), а совокупность нескольких домохозяйств, связанных между собой совместным пользованием лесом, выгоном для скота и другими угодьями. Наличие такого рода хозяйственной общности между ними позволяет квалифицировать grend, а равно и sambuð, как своеобразную соседскую общину. Она отличалась от общины, известной нам из истории других стран Европы, прежде всего своими незначительными размерами: в состав ее редко входило более нескольких дворов, а подчас все "соседи" жили в пределах одной усадьбы. Соседи исполняли совместно некоторые административные функции, выступали свидетелями в касавшихся их тяжбах, помогали друг другу в хозяйстве и других случаях жизни (90).

Говоря об ограниченности числа хозяев, входивших в состав норвежской соседской общины, не следует упускать из виду, что она тем не менее занимала весьма значительную территорию в связи с важной ролью скотоводства в жизни ее членов. По данным Олафсена, размеры пастбища, принадлежавшего отдельному двору, могли достигать 1-3 км в ширину и 4-6 км в длину (91).

Трудно с достаточной определенностью установить происхождение таких общин. Возможно, что зачастую они возникали в результате раздела разросшейся домовой общины; во всяком случае из некоторых приведенных выше постановлений судебников видно, что отдельные владельцы являлись одальменами, т. е. хозяевами, права которых на землю проистекали из факта их принадлежности к такой домовой общине (92). Отмеченное выше отличие grend от sambuð связано, по-видимому, с тем, что раздел домовых общин шел в Треннелаге медленнее, чем в Юго-Западной Норвегии. В области Гулатинга, где распад больших семей ко времени записи судебника зашел уже довольно далеко, в пределах двора могло оказаться по нескольку семей, обособившихся друг от друга в имущественном отношении, но лишенных возможности, вследствие недостатка земли, основать новые усадьбы. Однако наряду с одальменами в состав grend или sambuð могли входить лица, купившие землю (93). Не исключена возможность, что в качестве членов grend фигурировали и лейлендинги, сидевшие на чужой земле (94). Но не следует упускать из виду тех трудностей, с которыми было связано возделывание земли в норвежских условиях: некоторые соседские общины могли возникнуть в результате того, что отдельные крестьяне, будучи не в состоянии в одиночку поднять новь, объединялись между собой. Поэтому в одном дворе оказывалось по нескольку хозяев. Что касается крестьян, живших по соседству в отдельных дворах, то общее пользование выгонами и лесами определялось хозяйственными условиями, в первую очередь - потребностями скотоводства. В этом - другая особенность норвежской общины: если важной функцией континентальной соседской общины являлось регулирование пользования пахотными наделами (эта община принадлежала к типу Feldgemeinschaft), то норвежская община была связана преимущественно со скотоводством, хотя и в ней, как видно из вышеизложенного, участки пашни могли быть расположены чересполосно.

Особую ценность для крестьян представляли горные пастбища, так называемые saetr. В течение года крестьяне пасли свой скот на горных пастбищах по нескольку месяцев, обычно с 14 июня до 14 сентября (95). Эти пастбища, как явствует из судебников, находились в общем владении. В "Законах Гулатинга" читаем: "Пользование горным пастбищем устанавливается таким образом. Никто здесь не может отослать [чужой] скот домой [к его собственнику] с предупреждением [о потраве], так как здесь рог должен встретить рог и копыто - копыто" (96). B то время как со своей земли владелец мог прогнать зашедший на нее чужой скот к его хозяину с предупреждением, что в случае вторичной потравы он убьет зашедших на его землю животных (97), на горном пастбище он не имел права так поступать. Выражение "здесь рог должен встретить рог и копыто - копыто", нужно понимать, по-видимому, как указание на право совместно пользоваться горным пастбищем, в равной мере принадлежащим каждому домохозяину: любой из них мог пасти одинаковое количество скота. Подобно этому, и дороги на горное пастбище, и тропы, по которым гнали скот, находились под общим контролем. Если такая дорога проходила через чей-либо двор, его владелец мог передвинуть ее за пределы своего владения - "но лишь на том условии, что он соорудит такую же хорошую" (98). Препятствовать кому-либо пользоваться тропой на горное пастбище запрещалось под угрозой штрафа в пользу короля размером в 3 марки и уплаты возмещения пострадавшему за разбой; в отдельных случаях наказание за этот проступок возрастало еще более. В судебниках подчеркивается, что пользование горными пастбищами, а равно и тропами, ведущими на них, должно оставаться таким, каким оно было исстари (99). Эти традиционные отношения не имели ничего общего с индивидуальной собственностью на землю.

Горные пастбища, леса и воды, в том числе фьорды и море, входили в состав общинных земель, называемых в сборниках права almenningr (100). "Каждый имеет право пользоваться водами и лесом сообща (i almenningi). Каждый имеет такие права на общие владения, какими он пользовался раньше" (101). Таков общий принцип пользования этими угодьями. Ими пользовались как общей собственностью (102). Между тем в судебниках последовательно проводится положение, согласно которому собственником альменнинга является король. Так, усадьба, созданная кем-либо на расчистке в пределах альменнинга, считалась собственностью короля (103). Равным образом и кит, убитый у берега альменнинга, принадлежал королю, тогда как если бы кита убили у берега индивидуального собственника, то он достался бы последнему (104). Занимать участок земли из альменнинга можно было только с разрешения короля (105), который, как гласят "Законы Фростатинга", имел право передавать эти земли в пользование отдельным хозяевам (106).

Ясно, что это право собственности короля на общинные земли не носило характера частной собственности, так как сочеталось с правами крестьян совместно пользоваться пастбищами и иными угодьями, входившими в альменнинг (107). Правильнее, по нашему мнению, было бы считать собственность короля выражением общинных прав на эти земли в условиях существования государства, присвоившего власть над общинами и взимавшего в свою пользу доходы с общинных земель - при сохранении прав пользования ими за всеми крестьянами.

Судя по имеющимся в судебниках данным, леса, участки которых выделялись в пользование отдельных домохозяев (см. выше), не входили в состав альменнинга, хотя также не составляли частного владения. Иными словами, можно обнаружить две различные категории общинных владений: одни принадлежали группам соседей, называемым grend, тогда как другие общинные земли считались собственностью короля. Угодья, принадлежащие соседским общинам, как мы убедились выше, находились обычно в индивидуальном пользовании хозяев, при котором, однако, и другие соседи могли в определенных случаях пользоваться ими. В отличие от этого альмендой (альменнингом) обычно пользовались совместно все общинники, населявшие тот или иной район.

Пользование угодьями, принадлежавшими соседским общинам, было непосредственно связано с пользованием альменнингом. Это хорошо видно из предписания "Законов Гулатинта" относительно сроков выпаса скота на горных пастбищах. Здесь говорится, что выгонять скот с приусадебных лугов на "верхние пастбища" необходимо не позднее конца второго месяца лета, т. е. 14 июня (лето считалось с 14 апреля). Если же кто-либо из соседей задерживал своих животных долее на "нижних пастбищах", он мог быть обвинен в грабеже и незаконной пастьбе скота. Очевидно, это вызывало протест со стороны соседей, опасавшихся, что общинные земли, расположенные около их дворов, будут объедены скотом. Такое же наказание угрожало общиннику в случае, если он возвращал своих животных с горного пастбища домой раньше окончания пятого летнего месяца, т. е. до 14 сентября, так как трава, выросшая на нижних пастбищах за время отсутствия скота, принадлежала в равной мере всем, и никто не смел начать пользоваться ею раньше других под угрозой обвинения в краже травы (108). Следовательно, перевод скота на горные пастбища производился всеми общинниками одновременно, равно как и его возвращение домой. Крестьян заботило в первую голову пользование приусадебными землями, предназначенными для пастьбы скота и заготовки фуража на зиму; нарушение установленного здесь порядка влекло штрафы и возмещения, тогда как пользование альменниигом было более свободным от ограничений.

Это видно также и из того, что альменнинг являлся не только общинным пастбищем, но служил еще и земельным фондом, за счет которого могли расширяться индивидуальные владения крестьян, и создаваться новые хозяйства. Уже упоминалось, что король передавал части общинных земель отдельным крестьянам. В соответствующем титуле "Законов Фростатинга" сказано: "Король может давать общинные земли кому пожелает, и тот, кто их получит, обязан огородить землю в течение первых двенадцати месяцев и не имеет права впоследствии передвигать изгороди" (109). Установление изгороди означало, по-видимому, приобретение владельцем права собственности на выделенную землю. Действительно, в предыдущем титуле, озаглавленном "Um almenninga" (110), указывалось, что "если возникнет спор и один [из спорящих] будет утверждать, что эта земля его собственная, а другой - что она общинная", то следует обратиться в судебное собрание - тинг, которое компетентно решать подобные дела. В качестве свидетелей и соприсяжников должны быть привлечены 12 хольдов или "лучших бондов" (если нет хольдов) (111), двое из которых могли бы под присягой показать, была ли эта земля в действительности частной собственностью (eign), или альменнингом. Содержание присяги было следующее: "Я слышал, что эта граница проходит между собственностью крестьян и общинной землею, и я не знаю ничего более верного в этом деле" (112). Из дальнейшего текста данного постановления видно, что оспариваемая собственность была выделена из земли, входившей ранее в состав альменнинга: королевский управляющий обвиняет собственника в том, что его земля расчищена в общинных владениях без разрешения короля (113); если владелец докажет, что эта земля была расчищена не менее чем 30 лет тому назад (114), то претензии к нему отпадают. Таким образом, частная собственность на землю могла возникнуть в результате расчистки части общинных земель.

Этому выводу не противоречит, по нашему мнению, и предписание "Законов Гулатинга" о том, что "если сделана расчистка в альменнинге, она принадлежит королю" (115). И здесь имеется в виду расчистка на общинных землях, произведенная без разрешения короля. Это становится ясным уже из следующей фразы: "Если человек построил изгородь вокруг своего поля и своего луга, он может владеть землей на таком расстоянии от изгороди, на какое он способен бросить свой серп, но то, что лежит дальше, является общим владением" (116). Следовательно, выделение земли в частную собственность из альменнинга разрешалось, но присвоить можно было не любое количество земли, а, по-видимому, лишь столько, сколько крестьянин был в состоянии обработать. Трудовой принцип присвоения земли в альменнинге лежит в основе соответствующих постановлений как "Законов Гулатинта", так и "Законов Фростатинга". В цитировавшемся выше постановлении судебника для Треннелага, разрешавшем огораживать землю в альменнинге с согласия короля, указывается, что крестьянин "может соорудить изгородь в пределах, до которых он в состоянии добросить свой нож во всех направлениях" (117). Точно также и право пользования лугом в альменнинге принадлежало тому, "кто первый положит свою косу на траву" (118). Если же двое в одно и то же время выйдут косить траву, каждому достанется то, что он скосит. Равным образом разрешалось нарубить в общинном лесу столько дров, сколько можно вывезти до сумерек, иначе они считались общей собственностью (в отличие от более крупного лесного материала, который можно было оставлять в альменнинге в течение года) (119). Право собственности крестьянина вытекало из факта приложения им своего труда к земле.

Таким образом, крестьянский двор мог возникнуть в результате заимки на территории общинных земель. Разрешение короля выделить участок альменнинга в индивидуальное владение, по-видимому, стало обязательным уже в период составления судебников. Это предположение вытекает, на наш взгляд, из приведенного выше текста из "Законов Фростатинга", в котором говорится, что в ответ на выдвинутое королевским управляющим обвинение относительно неразрешенной заимки земли в альменнинге владелец мог сослаться на свое право давности (120) и указать, что оспариваемая у него земля была расчищена "прежде времени трех королей, из которых ни один не правил в стране менее, чем 10 зим" (121). В этом случае разрешения короля не требовалось; поскольку три его предшественника не возбуждали иска против захватившего участок на альменнинге, то его владелец мог и впредь им обладать. Если иметь в виду, что основное содержание "Законов Фростатинга" относится, судя по имеющимся данным, к начальному периоду объединения Норвегии (конец IX - начало X в.), а историческая традиция приписывает первому объединителю страны королю Гаральду Горфагру (Прекрасноволосому) "присвоение" всех земель в королевстве (в том числе и общинных владений) (122), то есть основания считать, что согласие короля на заимку в альменнинге стало требоваться именно с этого времени (123).

Возникает вопрос: каковы были права крестьянина на участок, выделенный в его владение из общинных земель? Из приведенных выше постановлений судебников, как кажется, можно сделать вывод о том, что такая земля становилась индивидуальной собственностью. Однако более внимательное изучение памятников вынуждает нас существенно уточнить этот вывод. Дело в том, что как в "Законах Фростатинга", так и в "Законах Гулатинга" при описании владения бонда проводится различие между двумя частями усадьбы. Одна из них называется "двором", местом, обнесенным изгородью, и обозначается термином "innangardz", буквально - "в пределах двора", тогда как земля домохозяина, расположенная за пределами изгороди, определяется как земля "utangarðz". Какой смысл вкладывается в это противопоставление?

В отдельных титулах судебников оба термина употребляются, по-видимому, для описания всех возможных видов владений, входивших в состав усадьбы. Так, в постановлении "Законов Гулатинга", согласно которому родственники мужского пола имели право выкупить землю одаля у женщины в случае, если они находились с нею в достаточно близком родстве, указывается, что они должны были произвести оценку земли и с этой целью осмотреть ее "как внутри ограды, так и вне" (124). Равным образом в "Законах Фростатинга" мы встречаем подобное же описание усадьбы в постановлении о купле-продаже и о передаче земли в пользование; в состав усадьбы входит земля "в пределах двора или снаружи" (125). В этих титулах не удается обнаружить различия в правах владельца на разные категории земли.

Иначе обстоит дело в других случаях. В разделе "Законов Фростатинга", где перечисляются преступления, обвинение в которых можно было отвести с помощью очистительной клятвы, упоминается поджог чужого дома или нивы "в пределах двора", когда под угрозой пожара оказывалась вся усадьба. Это преступление считалось одним из наиболее тяжких, и для очищения от обвинения в нем требовалась двенадцатикратная присяга (т. е. присяга, даваемая с 12 соприсяжниками) (126). Возникает предположение, что право собственности на владение, расположенное в пределах ограды, было более полным и, соответственно, было лучше защищено законом, чем право владельца на его землю, которая находилась за пределами двора. Однако в данном случае этот принцип выражен недостаточно ясно, и можно предположить, что необходимость повышенной охраны от поджога владения в пределах двора объяснялась только тем, что мог быть сожжен весь двор с постройками, т. е. нанесен особенно тяжкий ущерб. Но в титуле 91 "Законов Гулатинга" различие в характере собственности на землю в пределах ограды и за ее пределами выражено самым недвусмысленным образом. Здесь устанавливаются размеры возмещений, которые полагалось платить собственнику в случае потравы, незаконной запашки земли, покоса сена или иного нарушения его права владения землей. Размер этого возмещения (landnám) определялся прежде всего социальным статусом владельца: в титуле указаны возмещения в пользу вольноотпущенника, сына вольноотпущенника, стоявшего несколько ближе к полноправным свободным, бонда, хольда, лендермена, ярла и короля. По мере повышения статуса возмещение удваивалось. Далее сказано: "В пределах усадьбы (inriangarðz) каждый имеет право, как я установил; вне усадьбы (utan garðz) имеют право на половину меньше" (127). Это различие в размерах возмещений за нарушение права владения в зависимости от того, произошло ли такое нарушение в пределах усадьбы или за ее пределами, несомненно, свидетельствует о неодинаковости прав собственника по отношению к земле "irmangar3z" и к земле "utangarðz".

Нечто подобное наблюдаем мы в титуле 242-м того же судебника. Определяя размеры возмещения за нарушение "домашнего мира" (heimsokn), т. е. за кровопролитие в чужом владении, составители судебника предписывали взимать с виновного дополнительный платеж, если это нарушение совершалось в пределах усадьбы (128).

Такой вывод подтверждается и при рассмотрении другого постановления "Законов Гулатинга". В данном случае речь идет о правах людей различного общественного положения на убитого кита (129). Хольд или человек более высокого достоинства имел право на присвоение себе всего кита длиною в 18 локтей, тогда как "другой человек" (более низкого достоинства) - лишь на половину кита такой длины. "Если кит подплывет к владению какого-либо человека в пределах его двора (innan garðz), он должен принадлежать тому, кто владеет землей (se er jörð á). А если кит подплывет к земле человека за пределами его двора (utangarðz) и будет иметь большую длину, чем позволено для нашедшего его, то половину кита получит король, а половину - собственник земли..." (130). Как видим, при поимке кита на той части морского побережья, которая являлась чьим-либо частным владением и находилась в пределах ограды, :кит, независимо от своей величины, доставался собственнику земли. Права последнего на этой территории были неограниченными и неоспоримыми. Иначе обстояло дело, если речь шла о его владении за оградой, окружавшей его усадьбу: здесь, если кит имел длину большую, чем была установлена для лиц данного социального статуса, владелец должен был отдать половину добычи королю. Можно ли объяснить это право короля его регалией на море? В следующем титуле читаем: "Если кит подплывет к берегу альменнинга, он принадлежит королю..." (131). Очевидно, право на кита принадлежало тому, кому принадлежала земля, у берега которой он был убит. Поскольку земля "innangarðz" была собственностью отдельного хозяина, то и кит, пойманный у ее берега, целиком доставался ему. Поскольку альменнинг считался собственностью короля (см. выше), то и кит, убитый у берегов общинных земель, должен был принадлежать королю. Сложнее обстояло дело при поимке кита у берега той земли, которая являлась индивидуальным владением, но была расположена за пределами двора. В этом случае кита делили пополам. Следовательно, земля "utangarðz" не являлась полной собственностью ее владельца, он имел на нее более ограниченные права, нежели на землю "innangarðz" (132). Чем это объяснить? По нашему мнению, ответ можно почерпнуть в приведенном постановлении. Владения "utangarðz" представляли собой как бы переходную форму от общинной земли (альменнинг) к частной собственности. Именно поэтому право владельца на землю "utangarðz" было ограниченным, но зато король также имел на нее некоторые права, в данном случае право на половину выловленного кита (133).

Неполнота прав бонда на ту часть его земельного владения, которая была расположена за оградой усадьбы, объясняется тем, что этот участок был выделен из общинных земель. В подтверждение можно сослаться на титул 19-й вводной части "Законов Фростатинга", относящейся к 1260 г.: "Что касается земли, которая, как говорят, лежит за пределами двора (utan stafs) и выделена из общих земель, то мы желаем, чтобы между королем и крестьянином (karl) соблюдались такие законы и обычаи, какие существуют в южной и восточной частях королевства, и чтобы исполнялись такие повинности, какие там назначит король" (134). Упоминаемые здесь stafs - это столбы, на которых держалась ограда усадьбы; иначе говоря, термин utan stafs равнозначен термину utangarðz. Как видим, владение utan stafs выделено из альменнинга. В цитированном постановлении оно названо eign - "собственность", но существенно отличается от земли, входившей в состав двора крестьянина: за землю, выделенную из альменнинга, ее обладатель был обязан исполнять повинности в пользу короля и подчиняться установлениям, которые были введены королевской властью для всей страны, не только для Треннелага.

Ранее мы уже убедились, что заимки из альменнинга могли производиться с разрешения короля. Из других постановлений явствует, что если крестьянин занимал необработанную землю (auðn), то ему предоставлялись льготы в отношении исполнения обязанностей перед государством на первые несколько лет: так, он освобождался от обязанности принимать участие в береговой охране, лежавшей на всех землевладельцах. С другой стороны, если крестьянин хотел передать эту землю кому-нибудь для обработки, то закон 1260 г. рекомендовал сдавать ее на шесть лет также на льготных условиях, а именно, без уплаты ренты. Получивший землю лейлендинг должен был возделать пашню, привести в порядок луг и возвести строения (135). Однако на владельца заимки возлагалась с самого начала повинность по содержанию нищих, распространявшаяся на всех землевладельцев, и он должен был являться в местное судебное собрание по всем вызовам. Об исполнении своих обязанностей он договаривался с "теми, кто живет ближе всех к этой необработанной земле, на условиях, которые сведущие люди сочтут справедливыми" (136). В цитированном сейчас постановлении предусматриваются два возможных случая заимки. Во-первых, "человек жнет, но не засевает необработанную землю", владельцем которой он считается; вероятно, речь идет о пользовании лугом, так как ив следующем титуле говорится о том, что в состав вновь создаваемой усадьбы включались как пахотное поле, так и луг. На владельца возлагалась здесь лишь часть названных выше обязанностей; от участия в охране морского побережья он был свободен. О втором возможном случае сказано: "Но если он не только жнет, но также и засевает землю, то он обязан принимать участие в морской охране (leiðangr)" (137). Очевидно, при этом за данным владельцем уже признавалось право собственности на землю; по крайней мере, оно делалось более полным в результате возделывания земли, нежели при пользовании только лугом. Здесь мы снова сталкиваемся с представлением о том, что право собственности крестьянина на землю вытекало из факта ее обработки.

Насколько можно судить по данным областных законов, освоение новых земель поощрялось. Не только король давал льготы лицам, бравшим в альменнинге невозделанную землю для обработки, но и частные владельцы, отдавая такие участки лейлендингам, делали им некоторые уступки. Так, если держатель засевал уже обработанную землю, а затем покидал участок, он не получал ничего. Если же он возделывал новую землю в пределах усадьбы, ему, в случае ухода, возвращали цену семян. Но если он поднимал новь вне усадьбы, то ему полагалось отдать половину урожая, даже если он покидал землю до наступления жатвы (138). При этом в судебнике делается характерная оговорка; "если он огородил землю" (ef harm gerðiz um). В результате подъема нови происходило увеличение размеров усадьбы. Подобным образом в пределах усадьбы мог оказаться и участок, выделенный из горного пастбища (saetr). Поджог ограды вокруг этого участка, равно как и поджог чужого урожая или двора, карался уплатой возмещения за нарушение права собственности. В "Законах Фростатинга" подчеркивалось, что приведенное предписание' касалось тех участков горного пастбища, которые были огорожены, т. е. не принадлежали к альменнингу (139).

Следовательно, выделение участка из общинных земель в пользу отдельного хозяина могло пройти две стадии. На первой, охарактеризованной выше, выделенная доля оставалась землей utangarðz или utari stafs, хотя она более не входила и в состав альменнинга (140). Как уже отмечалось, король сохранял на этой стадии часть своих прав на участок, что свидетельствует о неполном выделении земли из общинной собственности. Недаром относительно прав на участки, расположенные utangarðz, зачастую возникали споры. Как сказано в "Законах Гулатинга", "когда бы ни возник спор из-за горного пастбища (saetr), или части лесистой земли (markteig), или пограничной борозды (markreinu) вне двора, решение принимает тот, кого укажут свидетели...Если спорят о горном пастбище или доле в лесу, пусть ее получит тот, кто владел ею с неоспоримым и неопороченным правом в течение двадцати лет или более, если факты известны свидетелям" (141). Право на участок, выделенный из альменнинга, проистекало, таким образом, из его фактической обработки в течение длительного времени. Однако применительно к земле utangarðz право владельца не было полным. Другие общинники в какой-то мере сохраняли по отношению к этой земле право пользования. Например, если через чью-либо усадьбу проходила проезжая дорога или тропа, по которой крестьяне гоняли свой скот на пастбище, владелец, как упоминалось выше, имел право передвинуть ее за пределы двора (utangarðz), но воспрепятствовать пользованию дорогой на своей земле, расположенной вне усадьбы, он не мог под угрозой штрафа (142).

Второй стадией включения участка, выделенного из альменнинга, в индивидуальную усадьбу было превращение его из земли utangarðz в землю innangarðz (143). Мы уже убедились в том, что на этой стадии владелец приобретал по отношению к участку земли полное, неограниченное право собственности, нарушение которого каралось по всей строгости закона. Следовательно, различия между владениями utangarðz и innangarðz не исчерпывались местоположением участков земли в усадьбе, но коренились глубже. Мы должны связывать эти различия со степенью выделения земельных владений из альменнинга и превращения их в индивидуальную собственность (144).

Мы попытались вскрыть характерные черты раннесредневековой норвежской общины. Наше исследование основано на анализе наиболее ранних памятников права, а не на этнографическом материале, на котором по преимуществу строят свои выводы норвежские авторы. Думается, что подобная постановка вопроса позволяет лучше проследить исторический путь эволюции общины.

Из изложенного следует, что отсутствие деревни и распространенность поселений хуторского типа не исключали существования в Норвегии общины. Этот вывод нам хотелось бы особенно подчеркнуть в связи с тем, что противники теории о господстве общинной собственности на ранних ступенях развития иногда используют в качестве аргумента против нее распространенность у некоторых народов однодверных поселений (145). Этот аргумент несостоятелен. В действительности различные хозяйственные и природные условия порождали разные типы общин. В частности, специфика норвежской общины определялась, с одной стороны, чрезвычайно большой ролью скотоводства в ее жизни, а с другой - трудностями земледелия в стране, в которой и в наши дни менее 3% территории доступно обработке. Крестьянское хозяйство поддерживало экономические связи с соседними усадьбами, вместе с которыми оно пользовалось лесными угодьями и лугами. Зачастую в пределах одного хутора существовало несколько крестьянских хозяйств, составлявших своеобразную соседскую общину, участники которой коллективно распоряжались пастбищными землями и использовали пахотные земли после снятия с них урожая для совместного выпаса скота. Эти небольшие объединения ограниченного числа хозяйств входили в состав более широких Марковых общин (146), в собственности которых находились все общинные земли, в первую очередь горные пастбища, весьма важные для скотоводства: на лето крестьяне перегоняли туда свой скот. Общинные земли - альменнинг - со временем попадали под власть короля. С его разрешения крестьяне могли выделять участки на альменнинге в свое индивидуальное распоряжение. Удается выявить разные стадии выделения этих земель из общинного пользования в частную собственность, что нашло свое отражение в градуированности прав крестьян на отдельные части их владений. Тем самым раскрывается тесная связь между крестьянским хозяйством и. маркой, вне которой это хозяйство не могло существовать, особенно в условиях интенсивного развития скотоводства, диктовавшего необходимость использования большого количества пастбищных земель и лугов. Двор, находившийся в личной собственности крестьянина (или в собственности домовой общины), и альменнинг - собственность народа, своего рода ager publicus - представляли собой крайние полюсы в системе землевладения, соединенные между собой рядом промежуточных форм, характеризующихся разной степенью собственнических прав крестьянина.

ПРИМЕЧАНИЯ:

* Доклад, прочитанный в секторе истории средних веков Института истории АН СССР 26 октября 1956 г.

1. А. Меitzen. Siedlung und Agrarwesen der Westgermanen und Ostgermanen, der Kelten, Römer, Finnen und Slawen, Bd. I-III. Berlin, 1896.

2. A. M. Hansen. Landnaam i Norge. En udsigt over bosaetningens historie. Kristiania, 1904.

3. A. Taranger. Udsigt over den norske rets historie. Forelaesninger. II. 1. Statsrettens historie (indtil 1319). Kristiania, 1904, s. 21; IV. Privatrettens historie, 1907, s. 274-278.

4. O. Olafsen. Jordfaellesskab og sameie. Enhistorisk undersøgelse. Kristiania, 1914, s. 19-20. См. также K. Нaff. Zu den Problemen der Agrargeschichte des germanischen Nordens. - "Historische Zeitschrift", Bd. 155, Heft 1, 1936, S. 99.

5. М. Оlsen. Farms and Fanes of Ancient Norway. Oslo, 1928, p. 29.

6. P. A. Munch. Det norske folks historie, I Deel, 1 Bind. Christiania, 1852, s. 139.

7. Как пишет Олафсен, институт альменнинга присущ всему германскому миру, но в силу природных и общественных условий он нигде не играл столь значительной роли и не сохранялся так долго, как в Норвегии (O. Olafsen. Jordfaellesskab..., s. 75).

8. М. Оlsen. Farms and Fanes..., p. 52-53.

9. Ibid., p. 117, 124, 162, 176, 211.

10. K. Østberg. Norsk bonderet, V Bind: Sedvaner i granneforhold. Oslo, 1928, s. 13.

11. K. Østberg. Norsk bonderet, V-VI Bind. Oslo, 1928-1930.

12. E. Bull. Vergleichende Studien über die Kulturverhältnisse des Bauerntums. Ein Arbeitsprogram. Instituttet for sammenlignende Kulturforskning. Oslo, 1930, S 8.

13. Ibid., S. 10, 64.

14. Ibid., S. 11.

15. Ibid., S. 30.

16. L. Rynning. Bidrag til norsk almenningsrett, I. Bd. Oslo. 1934.

17. L. Reintоn. Saeterbruket i Noreg, I. Bd. Oslo, 1955.

18. S. Solheim. Norsk Saetertradision. Oslo, 1952.

19. A. Holmsen, H. Björkvik, R. Frimannslund. The old Norwegian Peasant Community. Investigation undertaken by the Institute for Comparative Research in Human Culture. - "The Scandinavian Economic History Review", vol. IV, 4956, № 1.

20. Ibid., p. 30-31.

21. См. также С. Сольxeйм. Изучение развития форм норвежской крестьянской общины. - "Советская этнография", 1956, № 4, стр. 73-76.

22. См. А. Я. Гуревич. Большая семья в Северо-Западной Норвегии в раннее средневековье (по судебнику Фростатинга). - Сб. "Средние века", вып. VIII, 1956.

23. Об устройстве норвежского дома см. Н. Shetetelig and H. Falk. Scandinavian Archaeology. Oxford, 1937, p. 318-328.

24. Norges gamle love indtil 1387. Udg. ved. R. Keyser og P. A. Munch, I. Bd. Christiania, 1846, Frostaþingslov (далее: F), IV, 5: "...at frjalser menn sculo aller friðhalger at heimile sino...".

26. F, IV, 4.

26. F, IV, 50-52.

27. Norges gamle love indtil 1387..., I. Bd., Gulaþingslov (далее: G), 142, 143. Такой же штраф должен был уплатить лендермен, если он входил в чью-либо усадьбу с целью захвата имущества - см. G, 213.

28. F, IX, 20.

29. F, X, 2: "У домохозяина (buanda) следует потребовать, чтобы он был дома, и [истец] пусть придет к его дому. Если он найдет его в пределах усадьбы, пусть он пригласит его быть в доме на своем хозяйском месте, и пусть это будет сделано при свидетелях"; F, X, 4: "Я призываю тебя быть дома в усадьбе, которую ты возделываешь, или где ты живешь у огня и очага, и в доме, где расстелены ковры на скамьях, для того, чтобы выслушать мои требования или быть вызванным на тинг..."; ср. G, 46.

30. F, X, 31.

31. G, 115; ср. G, 35 и 62.

32. F. Jόnsson. Heimskringla, I. Bd. København, 1893, Ynglinga saga, kap. 40.

33. F, III, 20; X, 9, 26.

34. F, IV, 54.

35. G, 37.

36. G, 255; F, XV, 7, 8.

37. G, 266.

38. G, 267.

39. G, 292; A. Taranger. Udsigt over den norske rets historie, IV, s. 213-219; его же. The Meaning of the Words Othal and Sneyting in the Old Laws of Norway. Essays in legal history, ed. by P. Vinogradoff. Oxford, 1913, p. 159, 161-162, 167; А. Я. Гуревич. Большая семья в Северо-Западной Норвегии..., стр. 88.

40. См. ниже, стр. 22 и сл.

41. F, IV, 5.

42 . О. A. Jоhnsеn og J. Helgason. Saga Olafs konungs hins helga, I. Bd. Oslo, 1930, kap. 33. В VIII-XI вв. дворы бондов обычно были значительных размеров. Недаром в сагах часто упоминаются крупные усадьбы. См. F. Jόnsson. Heimskringla, I. Bd., Ynglinga saga, kap. 15 (baer mikill at Steini), kap. 17 (III storbaei); Saga Halfdarmr Svarta, kap. 5 (bu stor); Harallds saga hins Harfagra, kap. 40, 45 (storbu); Saga af Olafi konungi Tryggvasyni, kap. 3 (bae mikinn), kap. 70 и др. К чрезвычайно ценным выводам пришли ученые, которые, подобно М. Ольсену, исследовали названия сельских усадеб в Норвегии. Обильные материалы топонимики дают возможность представить эволюцию крестьянского двора на протяжении многих столетий, начиная с раннего железного века.

43. F, IV, 44.

44. Недаром возмещения и платежи сплошь и рядом выражались в скоте. См. G, 218 и сл.; G, 223: "В счет уплаты [вергельда] можно дать скот. Корова, молодая и здоровая, оценивается в 2,5 эре"; ср. F, XIII, 21: "Двое животных ценою в одну корову"; F, II, 27: "... имущество ценою в одну корову". Подобные постановления встречаются, как известно, и в других варварских правдах. Однако у других народов они относятся лишь к раннему средневековью, в то время как в Норвегии платежи скотом практиковались даже в XII-XIII вв. Мы не говорим уже о периоде после Черной смерти (середина XIV в.), когда роль скотоводства в Норвегии еще более возросла. Не только поземельная рента, но даже государственные налоги в это время уплачивались в виде масла, сыра, мяса и других продуктов.

45. F, V, 14.

46. G, 6.

47. Ср. F, XIII, 21: за потраву можно убить до шести голов скота. К подобному выводу для Исландии того же периода приходит К. Маурер ("Island von seiner ersten Endteckung bis zum Untergange des Freistaats". Munchen, 1874, S. 444).

48. F, II, 27.

49. Этот критерий мы находим и в первом норвежском общегосударственном законе Магнуса Лагаботира (1274 г.). А. Taranger. Udsigt over den norske rets historie, II, 1, s. 72.

50. G, 299; F, II, 33 и др.

51. Сальд (salld) равняется примерно 3 бушелям, т. е. несколько больше 100 литров зерна.

52. Лейлендинг (буквально: взявший землю) был возделывателем чужой земли, уплачивавшим за пользование ею ренту. Соглашение между собственником и лейлендингом в раннее средневековье заключалось на один год (но обычно возобновлялось по истечении этого срока). В областных судебниках, защищавших интересы собственников, регламентировались правила пользования землей лейлендингами и определялись их обязанности.

53. F, XIII, 1. В Треннелаге сальд был вдвое больше, чем в Юго-Западной Норвегии. По-видимому, и размеры крестьянского двора здесь были большими.

54. В этом же постановлении подробно рассматривается вопрос об удобрении поля и о вывозе на него навоза "туда, где он более всего необходим".

55. K. Visted og H. Stigum. Vår gamle bondekultur, I, Bd., 2. utg. Oslo, 1951. Цит. по кн.: Excerpta Historica Nordica, vol. I. Copenhagen, 1955, p. 61.

56. F, XIII, 10. Говоря об индивидуальной усадьбе, не нужно упускать из виду, что в действительности она могла принадлежать большой семье.

57. F, IV, 26.

58. F, XIII, 7.

59. F, VII, 26.

60. Очевидно, здесь предполагается случай, когда человек не имеет собственного участка леса.

61. F, XIII, 10; ср. L. Rynning. Bidrag til norsk almenningsret, I. Bd. Oslo, 1934, s. 220.

62. F, XIII, 12.

63. F, XIII, 11: "Если кто-нибудь запретит пользоваться его выгоном в лесу, а другой после этого будет им пользоваться, он, если его вина будет доказана, уплатит королю штраф за разбой и возмещение за потраву в чистом серебре - собственнику земли...".

64. F, XIII, 14.

65. Ср. G, 80: "... Если имеется необработанная земля поблизости [от усадьбы], владелец должен ее огородить (gerða)... но если он этого не сделает, никто не обязан платить ему возмещение, если трава будет поедена...".

66. F, XIII, 12.

67. Данные "Законов Гулатиига" на этот счет не расходятся с показаниями судебника для Троннелага. См. G, 95, 161, 169, 175; G, 306: Если нужно соорудить корабль, можно использовать чужой лес. "Но если нужно соорудить несколько кораблей, не следует окончательно истреблять лес одного человека".

68. В Швеции деревня называется by, но в Норвегии так называют город; датское landsby применяется в норвежском языке для обозначения поселений деревенского типа в других странах.

69. G, 9. В другом титуле говорится о человеке, который с целью избежать необходимости есть мясо в постные дни, обращается к троим из своих соседей с просьбой продать ему пищу (G, 20).

70. G, 160.

71. G, 255; F, XV, 8.

72. F, X, 32: в тяжбе в качестве соприсяжников должны участвовать четверо крестьян, которые живут близ дома ответчика (þa er naestir bua heimili hans).

73. F, XIII, 20.

74. О. Олафсен ("Jordfaellesskab..., s. 31-33) и М. Ольсен ("Farms and Fanes..., p. 49-50) допускают возможность возникновения чересполосицы при разделах дворов больших семей.

75. F, XIII, 16: "...Ef fleiri menn eigu jörð saman. Þa sculu allir eptir hinumbezta manni landnam taca. Þeim er i jörðu a".

76. Ibidem.

77. Впрочем, лес мог быть поделен на отдельные участки, которыми пользовались порознь.

78. F, XII, 18: "En uskoptum haga ma engi о ðrum banna......

79. F, XIII, 19: "Þa seti harm garð me ðal...".

80. На то, что входившие в sambuð крестьяне вели раздельные хозяйства, указывает и следующее постановление: "Если предназначенное под пар поле одного находится рядом с лугом или нивой другого, он обязан огородить его крепкой изгородью" (F, XIII, 22).

81. F, XIII, 23. Часто граница между участками разных хозяев не обносилась плетнем и не отмечалась камнями, а определялась на глаз. В некоторых областях Норвегии вплоть до недавнего времени сохранялся обычай установления и проверки такой границы следующим своеобразным путем. Владельцы шли вдоль воображаемой межи и, останавливаясь в определенных местах, секли подростка, которого они захватывали с собой: считалось, что побои, полученные им при обходе границы, помогали ему запомнить ее местоположение (М. Оlsen. Farms and Fanes...., p. 12).

82. F, XIII, 23, 25.

83. F, XIII, 25.

84. F, XIV, 15: "Если кто-либо едет по дороге на коне и есть трава около дороги, он может, если надобно, взять, сколько нужно, чтобы покормить коня; но если он возьмет сено с собой, и это обнаружится, он будет вором".

85. G, 19.

86. G, 82.

87. G, 89: "Если люди не согласны относительно границы в пределах усадьбы (garðz) будь то граница пахотной земли или луга, и один говорит, что он обработал лишь ту землю, какую он имел право обрабатывать, но [другой обвиняет его в том, что он] украл землю, вырыв пограничные камни, они должны обратиться к тем, кто лучше знает границу между ними..." и т. д., ср. G, 264.

88. G, 81.

89. G, 82.

90. K. Østberg. Norsk bonderet, V, Bind, s. 13-28. О хозяйственных связях между соседями см. статью R. Frimannslund в "Scandinavian Economic History Review", vol. IV, 1956, № 1, p. 70-77.

91. О. Olafsen. Jordfaellesskab..., s. 73; ср. описание состава владений усадьбы Opedal в Ullensvang (Хардангер) - ibid., p. 71-72.

92. В F., VII, 10 упоминаются "совершеннолетние свободные люди", которым хозяин двора выделил отдельный дом и двор (husar ос heimar). Ср. K. Haff. Die altnorwegischen Nachbarschaften und ihre markgenossenschaftliche Organisation. - "Vierteljahrschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte", Bd. 22, Heft 1, 1929, S. 194-195.

93. См. F, XII, 25.

94. На этом особенно настаивает А. Тарангер (Udsigt..., II, 1, s. 27). Если одна усадьба принадлежала нескольким собственникам, которые не вели в ней своего хозяйства, но передавали землю под обработку держателям-лейлендингам, то раздела поля на обособленные участки могло не производиться. Каждый собственник идеальной доли получал соответствующую часть ренты-ландскюльда (landskyld). Лейлендинги же образовывали своего рода общину и иногда жили в одном доме, причем в законе Магнуса Лагаботира (Landslov, VII, 15. - Norges ganile love, II. Bd., Christiania, 1848, s. 113) указывалось, что дом следовало делить таким образом, чтобы каждый имел равное право пользоваться дверьми (см. О. Olafsen. Jordfaellesskab..., s. 32).

95. G, 81. Зимой практиковалось стойловое содержание скота.

96. G, 84, Подобное выражение встречается также в исландском, датском и шведском обычном праве (E. Bull. Vergleichende Studien..., S. 51).

97. См. F., XIII, 21: "... Скот [пробравшийся сквозь ограду] следует отослать домой к его собственнику с предупреждением. Но если он не будет пасти свой скот лучше, чем прежде, другой может безнаказанно убить двух животных ценою в одну корову...".

98. G, 90.

99. Ср. F, XIV, 7.

100. Ibidem. Альменнинги были "верхними" (øfra) и "наружными" (ytra), - F, XVI, 2. См. также О. Olafsen. De "ytre" Almenninger. - [Norsk] "Historisk Tidsskrift", 5. Raekke, 5. Bd., 1924, s. 313-316.

101. G, 145; F, XVI, 2: жителям Северной Норвегии "позволено пользоваться общинными владениями, как они владели ими в дни святого короля Олафа" (Олаф правил Норвегией с 1015 по 1028 г.).

102. В XV-XVI вв. к альменнингу часто прилагался термин sameiga (sameie) - "общая собственность". См. L. Rуnning. Bidrag til Norsk almenningsrett I. Bind, s. 140-141; иначе О. Olafsen. Jordfaellesskab..., s. 65 и сл.

103. G, 145.

104. G, 150. См. ниже, стр. 23-24.

105. F, XIV, 7: "Если управляющий короля или его агент обвинит человека в том, что он владеет землей, которая была расчищена в общинных владениях (i almenningi) без позволения короля..." и т. д.

106. F, XIV, 8.

107. Ibidem: "Если кто-нибудь посеет зерно на общинной земле, не получив разрешения от королевского управляющего, то сжатый хлеб и сено, которое будет скошено, должны принадлежать королю". Однако штраф за потраву, который положено было платить в случае нарушения права частного собственника, в этом случае не взыскивался. Человек, нарушивший порядок, установленный для пользования общинными землями, лишь терял плоды своего труда и засеянные семена.

108. G, 81.

109. F, XIV, 8: "Konungr ma byggia almenning hvargi er harm vill. En hinn er tekr seal verþa garðr um fyrstu. XII. manaði oc eiga origan kost at þoca eptar".

110. F, XIV, 7.

111. Хольды составляли верхушку бондов, обладавшую наследственной земельной собственностью - одалем - и сформировавшуюся постепенно в привилегированный слой землевладельцев, заправлявший всеми местными делами в фюльках. См. K. Maurer. Die norwegischen Höldar. - "Sitzungsberichte der königl. bayer. Akademie der Wissenschaften", Philosophisch-philologische Classe, Bd. II, Heft II, München, 1890.

112. F, XIV, 7: "Þat hefir ek heyrt at þat scill marca ameðal eignar buanda oc almenningr oc eigi veit ec annat sannara i þvi mail".

113. F, XIV, 7: "at hann se handhafi at jörðu þeirri er i almenningi hefir verit gör at uleifi konongs...".

114 Буквально: "прежде времени трех королей, из которых ни один не правил в стране меньше, чем 10 зим".

115. G, 145: "En ef bygd gerizt i almenningi. þa a konongr".

116. G, 145: "ef þar er acr. oc eng. oc garðe um loket. þa a hann sva langt fra garðe. sem hann ma kasta snidrili sinum. En siðan er almenningr".

117. F, XIV, 8.

118. Ibidem.

119. F, XIV, 8; cp. Lex Salica, XXVII, 19.

120. О праве давности как предпосылке индивидуального пользования участком в альменнинге см. L. Rynning. Bidrag til norsk almennigsrett, I, Bd. s. 36. Cp. Kulturhistorisk leksikon for nordisk middelalder, I. Bd. Købenbavn, 1956, Alminding.

121. F, XIV, 7. Cp. G, 86: в спорах из-за обладания участком, выделенным из общинных земель, выигрывал тот, кто мог доказать с помощью свидетелей, что он владел этой землей в течение 20 лет и более.

122. P. A. Munсh, С. R. Ungеr. Saga Olafs konungs ens Helga. Christiania, 1853, s. 4; F. Jόnssоn. Egils Saga Skallagrimssonar. Halle (Saale), 1924, s. 14.

123. А. Taranger. Udsigt..., II, 1, s. 186-187. О. Олафсон в своей работе "Jordfaellesskab..." (s. 53) относил время установления королевской собственности на альменнинг к правлению короля Олафа Святого, но впоследствии согласился с Тарангером. См. О. Olafsen. De "ytre" Almenninger. - "Historisk Tidsskrift", 5. Raekke, 5. Bd. Oslo, 1924, s. 316-322.

124. G, 274: "oc sja baeðe utangarðz oc innan garðz...".

125. F, XII, 1; XIV, 2. Аналогичный смысл имело у исландцев противопоставление терминов heimhagi и uthagi. K. Maurer. Island von seiner ersten Entdeckung...., S. 403.

126. F, XV, 2.

127. G, 91. Ср. F, XIII, 15.

128. G, 242. О. Олафсен ("Jordfaellesskab...," s. 47-56) приводит относящиеся к 'Восточной Норвегии данные о существовавшем там разграничении между земельными владениями, называемыми heimrast и utrast. Небезынтересно было бы выяснить, нет ли какого-либо сходства в содержании понятий heimrast и utrast с англосаксонскими inland и utland. Учитывая различия во владельческих правах на отдельные категории земель, мы могли бы считать такое сравнение допустимым.

129. Морской промысел и, в частности, охота на китов были важной отраслью хозяйства норвежцев и в ту эпоху, которой мы занимаемся.

130. G, 149.

131. G, 150. По законам Магнуса Лагаботира (1274 г.), король должен был разделить кита, прибитого к берегу альменнинга, с бондами, которые владели альменнингом вместе с ним. По этим же законам (VII, 65) найденный на берегу тюлень подлежал разделу следующим образом: нашедший должен был отдать его собственнику земли, удержав 1/3 тюленя, если он нашел его utan garðz, и 1/4, если он нашел его innan garðz (Norges gamle love, II, Bd., s. 149).

132 О. Олафсен ("Jordfaellesskab"..., s. 23, 36, 55) утверждает, что земля, расположенная за пределами усадьбы (udmark), считалась столь же полной собственностью владельца, как и земля в пределах ограды (indmark). Однако он сам же признает возникновение владений, расположенных за оградой двора, из альменнинга (ibid, р. 55, 64). На различия в характере собственности домохозяина на землю innangarðz и землю utangarðz указывает и цитируемое Олафсеном (ibid., p. 31) постановление о правилах раздела одаля, содержащееся в законах Магнуса Лагаботира (VI, 3): земли первой категории следовало делить с помощью палки и шнура, земли второй категории - просто на глаз.

133. В Исландии, где индивидуальная собственность на землю восходит ко времени ее заселения выходцами из Норвегии, в постановлениях обычного права о китах, найденных на побережье, упоминается лишь различие между землей отдельных владельцев и альменнингом (K. Maurer. Island von seiner ersten Entdeckung..., S. 415).

134. F, Indl., 19: "Of eignir þaer er utan stafs его kallaðar oc i almenningum ero görvar. Þa vilium ver at þar standi slic lög, oc scipan um meðal konungs oc karls sem austr eða suðr i landit. oc slica þegnscylldu geri þeir her sem þar eptir konungs skipan...". Cp. G, 145.

135. F, Indl., 18.

136. Ibid., 17.

137. Ibidem.

138. G, 75.

139. F, XIII, 13: "saetrs innan stafs ос þan ero eigi eru i almeningum...

140. См. F, Indl., 19.

141. G, 86. В этих спорах в качестве свидетеля мог быть привлечен любой человек, свободный и совершеннолетний, и даже тот, кто работал на участке как раб, если он был впоследствии освобожден.

142. G, 90. Ср. F, XIII, 10.

143. В F, II, 23 упоминается вновь обработанная земля (nylaend) в пределах усадьбы (innan stafs); ее собственник должен исполнять за эту землю все полагающиеся повинности.

144. Значительная часть приведенных выше постановлений о заимке новых земель из альменнинга относится к XIII в., когда в Норвегии, после окончания гражданских войн предшествующего столетия, происходил некоторый подъем сельского хозяйства. См. А. Вugge. Om hvorledes Norge var bygget i vikingetid og middelalder. - "Historisk Tidsskrift", 5. Raekke, 4. Bd., Oslo, 1920, s. 367-435. Однако подобные же расчистки широко практиковались и в эпоху викингов (ibid., p. 348-358). Немало сведений о корчевке лесов, их выжигании, создании на расчистках поселений и распашке новых пространств в этот период, содержится в "Хеймскрингле" Снорри Стурлусона. См. F. Jόnsson. Heimskringla, I. Bd. Ynglinga saga, kap. 37, 40, 46;. Saga Hakonar Gode, kap. 13.

145. См. G. Hatt. Das Eigentumsrocht an bebautem Grand und Boden. - "Zeitschrift für Agrargeschichte und Agrarsoziologie". Jahrgang 3, Heft 2, 1955, S. 121 ff. Г. Хатт использует археологические данные о существовавших в древней Дании формах поселения и землепользования, которые имеют известное сходство с норвежскими. При этом автор делает вывод, что общинная и индивидуальная собственность представляют не две последовательные стадии землевладения, но сосуществующие с древнейших времен формы. Такое утверждение по сути дела равносильно отказу от общинной теории.

146. Термин merki многократно упоминается в судебниках для обозначения границы владения. Им обозначается либо граница на горных пастбищах (G, 84) и в альменнинге (F, XIV, 7), либр граница индивидуального владения, расположенного за пределами усадьбы (markreinu utangarðz - G, 86), либо борозда, проведенная между участками членов общины (F, XIII, 19), либо, наконец, граница между долями, выделенными при разделе большой семьи. (G, 87). Особый интерес представляет сопоставление терминов hagagarð и merkigarð в титуле 82-м "Законов Гулатинга". Здесь говорится: "Если кто-либо вторично обнаружит на своем лугу (i haga sinum) чужой скот, он может его убить, ибо не полагается возмещения за животных, пробравшихся через hagagarð или через merkigarð, если тот [во владение которого скот пробрался] соорудил свою часть изгороди, а другой [владелец скота] не сделал этого". Первым из этих терминов обозначалась ограда луга, выделенного в индивидуальное пользование домохозяина, второй - не ясен, так как больше в судебниках не встречается. Не исключено, что merkigarð была оградой вокруг участка, выделенного из общинных земель марки, в состав которой входили леса и горные пастбища.

Сканирование: Halgar Fenrirsson