Литература

Источник: Средние века. Вып. 20. – М.: 1961

Одной из важнейших особенностей норвежского феодализма было отсутствие барщинной формы эксплуатации крестьян и крепостной зависимости их от землевладельцев. Сохранение в Норвегии непосредственными производителями личной свободы при существовании феодального строя объясняется тем, что в силу природных условий возможности для развития земледелия были здесь ограничены, создание барской запашки крайне затруднено, а при господствовавшей в стране хуторской системе крестьянин, даже если он сидел на земле феодала, вел хозяйство по существу совершенно самостоятельно и зависимость его от собственника двора выражалась преимущественно в уплате ренты продуктами. Подобная организация производства не предполагала возникновения интенсивной системы внеэкономического принуждения, и хотя держатели земли стали, по мере укрепления феодального строя, сословно неполноправными, они так и не превратились в крепостных (1). Норвежские историки, в том числе и современные, всегда выделяли эту характерную черту социальной эволюции Норвегии и видели в ней определенное преимущество перед другими народами, испытавшими крепостничество. В живучести крестьянской свободы эти ученые усматривали основу создания сильной государственной власти в XIII в., условие сохранения демократических традиций в период датского господства (с конца XIV до начала XIX в.) и залог общественного прогресса в новое время. Не трудно, однако, убедиться, что, говоря - и не без основания - об этих преимуществах норвежских бондов по сравнению с их крепостными собратьями по классу в других странах средневековья, историки обращали свое внимание на роль крестьян в политической жизни и по существу не касались вопроса о влиянии свободы крестьянина на его экономическое положение, на хозяйственную жизнь Норвегии. Между тем именно этот вопрос представляет, на наш взгляд, особый интерес при изучении норвежского феодализма.

Характерной чертой средневековой истории Норвегии была также хозяйственная бедность, крайняя медленность экономического развития, сравнительно позднее возникновение городов, слабость самостоятельной торговли, исключительная цепкость натурально-хозяйственных форм жизни. Подобно всей Западной Европе Норвегия пережила "черную смерть" XIV в., но ни одна другая страна, пожалуй, не пострадала от чумы так сильно, ибо хозяйство Норвегии не смогло оправиться от последствий этого бедствия на протяжении двух с лишним столетий (2).

Разумеется, и для этих особенностей экономической истории средневековой Норвегии можно искать объяснения в своеобразном соотношении таких форм хозяйства, как скотоводство, земледелие, морской промысел, в географическом положении страны, удаленной от основных очагов европейской цивилизации в средние века, в неблагоприятных природных условиях. Несомненно, однако, что решение вопроса о медленном или быстром развитии производительных сил в немалой мере зависит от изучения характера производственных отношений: насколько они благоприятствовали прогрессу производства или, напротив, тормозили его. То, что норвежский крестьянин оставался лично свободным на протяжении средневековья, прежде всего определялось всем хозяйственным укладом страны; но какое влияние в свою очередь оказывала сама эта свобода на дальнейшее развитие экономики? Здесь, как нам кажется, мы стоим перед проблемой большого исторического и социологического значения.

Но решение этой проблемы, даже в самой общей форме, не может быть дано в статье ограниченного объема, оно предполагает предварительное исследование других вопросов. Одним из них является вопрос о месте свободного крестьянства в феодальном государстве, приобретающий применительно к Норвегии, в силу особенностей ее социального строя, особую научную актуальность. Норвежские крестьяне, вследствие сохранения ими личной свободы и слабого развития политической власти землевладельцев, не могли быть исключены из официальной общественной жизни. Но какова именно была роль лично свободных бондов в норвежском государстве в X-XII вв., т. е. в период, когда оно находилось в процессе становления? В специальной литературе преимущественное внимание уделяется одной стороне этого вопроса - сохранению бондами права участвовать в управлении. Нам представляется необходимым рассмотреть некоторые другие аспекты проблемы взаимоотношений бондов и государства (3).

Как уже было отмечено, при господстве в Норвегии крупного землевладения крестьяне, даже лишенные права собственности на свою землю, не утрачивали личной свободы и правоспособности. Еще в XII и XIII вв. сохраняли силу принципы норвежского права, сложившиеся в дофеодальное время. Правоспособность любого норвежца считалась ничем не ограниченной (4). Пока он находился в здравом уме и был способен вести свое хозяйство, а также "мог ездить верхом и участвовать в пирушках", бонд пользовался неоспоримым правом владеть собственным имуществом (5). Усадьба и дом его считались неприкосновенными (6). Все свободные люди имели право на возмещение за причиненный им имущественный, физический или моральный ущерб, хотя размеры причитавшихся им возмещений были неодинаковы, находились в зависимости от их происхождения. Всякий свободный человек мог добиваться судебного решения по своим имущественным и иным делам (7). С этой целью он имел право созвать тинг (8) или обратиться к услугам посредников (9). Закон гарантировал его право защищаться от выдвинутых против него обвинений (10) и пользоваться всеми видами судебных процедур (11). Правоспособность бонда проявлялась также в том, что он имел право принимать участие в заседаниях местного суда фюлька или более мелкой территориальной единицы, где решение принималось всеми присутствующими. В областных судебниках участники тинга, выносившие решение, называются без различий либо "тингманами", либо просто "бондами", ибо все бонды, присутствовавшие на тинге, выполняли роль судебных заседателей. В обязанность тингманов входило не только судебное разбирательство и принятие решения, но и осуществление его в тех случаях, когда выигравшая сторона не могла добиться этого самостоятельно (12). Бонды, кроме того, могли выступать на тинге и при заключении всякого рода сделок в качестве соприсяжников и свидетелей (13). Этим правом пользовались опять-таки все свободные люди в равной мере (14); исключение составляли дела, касавшиеся одаля: по ним свидетельские показания могли давать лишь одальманы-хольды.

Собрания бондов на тингах восходят ко временам общинно-родового строя и в некоторых своих обычаях и процедурах сохранили традиции ассамблей вооруженного народа. Достаточно указать на процедуру vapnatak - одобрения или утверждения решений тинга посредством поднятия оружия всеми участниками собрания. Принятое таким путем решение считалось окончательным и нерушимым (15).

Как свидетельствуют саги, тинги сплошь и рядом созывались не конунгом или его представителем, а предводителями самих бондов. В "Книге о заселении Исландии" рассказывается, например, о созыве тинга Асгримом, сыном херса Ульфа из Телемарка (Юго-Восточная Норвегия) (16). Сага об Олафе Трюггвасоне повествует о том, что когда члены наиболее влиятельной семьи Хордаланна (Юго-Западная Норвегия), сыновья Хорда-Кари, узнали о намерении конунга Олафа Трюггвасона ввести в стране христианство, они решили созвать Гулатинг и пригласили на него конунга Олафа (17). Весьма характерно, что перед открытием тинга Олаф выразил желание переговорить с хавдингами области (landshöfðingja), с которыми и достиг соглашения (по их предложению он сосватал свою сестру за Эрлинга Скьяльгссона, одного из наиболее знатных хавдингов Хордаланна, который сам был херсом и происходил из рода херсов). Затем был созван тинг, и бонды, видя, что их предводители поддерживают конунга, не осмелились ему перечить; христианство было принято (18).

И хотя речи, которые Снорри вкладывает в уста разных лиц, упоминаемых в этой связи, без сомнения, были сочинены им самим (столь же недостоверны и некоторые другие детали повествования), но соотношение реальных сил на тинге - конунг, предводители и масса бондов - подмечено Снорри очень верно. Решающим влиянием на тинге пользовался не "народ", а представители местной знати, с которой конунгу приходилось считаться в первую очередь. По существу то же самое произошло и в Треннелаге. На Фростатинге конунг встретил упорное сопротивление бондов, не желавших принять крещение. Бонды явились в полном вооружении, приняв посланный по фюлькам знак о созыве тинга (Þingboð) за боевую стрелу (hergr), с помощью которой оповещали о созыве воинского ополчения, и грозили прогнать конунга, который все же добился у них согласия отложить дело до встречи его со всеми хавдингами и могущественными бондами области. В конце концов он силой вынудил бондов подчиниться его воле (19).

Несмотря на то, что со временем конунгам удалось поставить крестьянские тинги под свой контроль, они еще и в XIII в. сохраняли некоторые черты автономии от государственной власти и не перестали играть роль органов местного самоуправления. Часть штрафов, взимавшихся королевскими слугами с преступников по решению тинга, нередко шла в пользу его участников - бондов (20). Если законом 1163 г. лендрманам, не занятым охраной порядка в фюльках, предписывалось участие в Гулатинге - главном тинге Вестланна (21), то в Треннелаге, где традиции, охранявшие независимость бондов, были сильнее, лендрману и в XIII в. запрещалось появляться на тингах без разрешения бондов (22). Более того, злоупотребления своими полномочиями со стороны лендрмана или армана (управляющего конунга), так же как невыполнение ими своих обязанностей, карались штрафами, частично или полностью уплачивавшимися в пользу тингманов (23). При этом штраф, который должен был платить лендрман как служилый человек конунга, делился на две части: половина уплачивалась бондам, а половина - государю. Арман в подобном случае должен был целиком отдавать штраф бондам (24). Стремление тронхеймцев сохранить свою автономию нашло отражение в Законах Фростатинга, гарантировавших неприкосновенность бонда в его доме: "Никто не должен нападать на человека в его доме, ни конунг, ни кто-либо другой. Если это сделает конунг, нужно послать стрелу [как знак о созыве ополчения] по всем фюлькам [Треннелага], и люди должны пойти против него и убить... а если он убежит, пусть никогда не возвращается в страну...". Нападение ярла на бонда в его доме должно было вызвать подобный отпор со стороны жителей четырех из восьми фюльков Треннелага, нападение лендрмана - выступление против него бондов двух фюльков (25). В X-XII вв. подобные столкновения происходили неоднократно.

Тинги являлись не только судебными собраниями. Областные тинги принимали законы: текст ранних редакций областных судебников свидетельствует о том, что они вырабатывались на тингах от имени бондов (26). Вплоть до второй половины XII в. сохранялся обычай обязательного провозглашения конунга на крестьянских тингах. Претендент на верховную власть над Норвегией, происходивший из королевского рода (konungborinn), должен был просить у бондов согласия признать за ним это достоинство (27). Нередко он должен был давать им определенные обещания или льготы, словом, старался заинтересовать их в своем избрании (28). Даже принятый под влиянием высшего католического духовенства закон 1163 г. о престолонаследии, направленный на усиление роли аристократии в провозглашении конунга, не предусматривал окончательного устранения бондов от участия в этом акте (29). Верхушка бондов продолжала играть активную роль на тингах и в начале XIII в. Так, на Боргартинге, созванном баглерами (противниками норвежских королей-преемников Сверре), выступили "наиболее могущественные бонды" и потребовали избрания на престол правителя, который "предоставил бы бондам права"; они вынудили баглеров принять поддерживаемого ими кандидата (30). На Эйратинге, созванном Хоконом Сверриссоном, королевский титул был дан ему бондами (31). Нарушение мира на тинге каралось специальными штрафами, лишением собственности и права пользоваться защитою закона (32). На тинге даже рабы сопровождавшие своих господ, находились под охраною закона (33); здесь они могли получить возмещение в случав нанесения им ущерба (34).

Многие норвежские историки склонны подчеркивать именно эти стороны общественной жизни средневековой Норвегии, которую они считают родиной свободного крестьянства, твердыней народной свободы в феодальной Европе. Действительно, вряд ли где-либо еще в Европе, за пределами Скандинавии, мы встретим в XII и XIII вв. явления, подобные обрисованным выше.

Но для того чтобы полнее разобраться в существе свободы норвежского бонда в средние века, следует обратить внимание и на ее оборотную сторону. Как известно, права члена дофеодального общества были вместе с тем и его обязанностями. Сохранение норвежскими бондами этих прав-обязанностей и в феодальный период означало превращение их по существу в весьма тягостные повинности по отношению к государству.

Бонд не только имел право посещать тинг и участвовать в решении на нем судебных и других дел - он был обязан это делать. Тинг был всеобщим (allsherjarþing). В Законах Гулатинга устанавливалось, что все бонды, получавшие оповещение о созыве тинга, должны на него явиться (35). Бонд должен был ходить на все тинги, созываемые в фюльке - административном округе, в котором он проживал: на тинг всего фюлька, на тинг четверти, т. е. более мелкой единицы, входившей в состав фюлька, а в известных случаях и на тинги более крупных территориальных объединений. При этом местные тинги созывались не в определенное время, скажем, несколько раз в год, но в каждом случае правонарушения, совершенного в данной местности или местным жителем. Для судебных собраний были отведены особые места в фюльке. Поскольку фюльк обычно охватывал сравнительно обширную территорию, перерезанную фьордами и горами, на которой население жило очень разбросанно, добраться до места заседаний было нелегко и это отнимало много времени. Не случайно оповещение о созыве тинга в фюльке делалось, как правило, за пять и более дней до его открытия (36). Заблаговременно посылалась стрела, означавшая, что должен собраться тинг (посылал ее человек, желавший созыва тин-га), и ее передавали от усадьбы к усадьбе (каждый домохозяин, получивший стрелу, должен был отнести ее к следующему дому). В законах содержится угроза штрафа тем, кто не передал стрелу дальше или сделал это с опозданием (37). На основании некоторых предписаний судебников можно заключить, что fimtarstefna - тинг, созываемый через пять дней после оповещения, - был судебным заседанием по делам, требовавшим срочного решения. Так, согласно Законам Фростатинга, человеку, ранившему другого, бонды должны были гарантировать безопасный путь на тинг фюлька в течение пяти дней летом и двух недель зимой (38). Из другого предписания этого судебника отчетливо видно, что отсрочка давалась вследствие невозможности прибыть на тинг в более раннее время: здесь ответчику предлагается явиться на тинг через трое или через пять суток после получения им вызова истца, "если ему нужно пересекать фьорд или горы" (39). В судебниках, содержащих категорическое предписание всем бондам являться на тинг, указывается также, что если извещение о его созыве придет слишком поздно к людям, которые живут в удаленных местах, они тем не менее должны отправиться на тинг и идти на него до тех пор, пока не повстречаются с бондами, совершающими обратный путь с тинга, иначе они будут наказаны как уклонившиеся от посещения судебного собрания. Если же на тинг вызывали человека, находившегося вне данного фюлька, то срок его явки увеличивался до полумесяца, месяца и даже года, в зависимости от того, находился ли он в пределах своей области (lög) или вне ее, в пределах Норвегии, и т. д. (40).

Разумеется, посещение тингов было для мелких бондов весьма тягостной обязанностью, так как всякий раз надолго отрывало их от хозяйства и причиняло им дополнительные расходы. Государственная власть, угрожавшая штрафами людям, которые уклонялись от явки на тинг, не могла вместе с тем вовсе не учитывать того, что, посещая тинг, крестьяне постоянно вынуждены были прерывать свои дела. Поэтому в конце XI или в XII в. участие во всех тингах было сделано обязательным для бондов, имевших помощников в доме (будь то их сыновья или другие люди). Крестьяне же, работавшие в одиночку (einvirkjar), должны были являться только на особо важные тинги, а именно: на тинг в присутствии конунга, на ежегодный тинг, посвященный организации вооруженной охраны побережья (см. ниже), и на тинги, на которых разбирались дела о человекоубийстве; остальных тингов эти бонды могли не посещать (41).

Не трудно видеть, что приведенная оговорка в условиях, когда большие семьи в основном распались, означала некоторое сужение состава участников судебных собраний. Но эта уступка со стороны королевской власти вряд ли могла удовлетворить бондов. Во-первых, все они по-прежнему обязаны были совершать ежегодно несколько поездок на тинг: если тинг с участием конунга созывался редко, то дела о всякого рода преступлениях возникали постоянно. Во-вторых, бонд должен был посещать все тинги без исключения, если он имел в своем хозяйстве хотя бы одного помощника старше пятнадцати лет. Следовательно, повинность, связанная с посещением тингов, как и прежде, полностью распространялась не только на богатых собственников, во владениях которых их личный труд не играл большой роли, но и на многочисленных бондов, несших на себе основные заботы по хозяйству, хотя бы они имели помощников в лице сыновей, слуги или отдельного лейлендинга (рабство в XII в. утратило свое прежнее значение). Иными словами, значительный слой крестьян в результате упомянутой меры никакого облегчения не получил. Они по-прежнему были обязаны совмещать производительный труд с посещением всех судебных собраний.

Право свободного человека участвовать в судебном собрании в указанных условиях действительно превращалось в крайне обременительную повинность, от которой многие бонды стремились избавиться. Отсюда - обилие постановлений, каравших за уклонение от явки на тинг и от участия в его деятельности

О том, насколько сильным было стремление бондов избежать хлопотного путешествия на тинг и обратно, свидетельствуют постановления Законов Фростатинга о порядке заседаний главного судебного собрания Треннелага - Фростатинга. На него (по крайней мере, в XII и XIII вв. (42)) все бонды не должны были ходить: от каждого из четырех фюльков Внутреннего Треннелага арманы назначали по 40 человек, а от каждого из четырех фюльков Внешнего Треннелага - по 60 человек. Эти 400 человек были, как говорится в судебнике, "наиболее старыми и способными людьми" (43). Для поездки на Фростатинг они получали средства, собранные с остального населения. Тем не менее эти тингманы, по-видимому, стремились уклониться от участия в заседаниях высшего законодательного и судебного собрания области, ибо в судебнике несколько раз упоминаются наказания за неявку на Фростатииг. Очевидно, обеспечить явку всех тингманов на это собрание было весьма затруднительно.

В Треннелаге, кроме того, ежегодно созывался другой областной тинг - Эйратинг. Первоначально на нем избирался конунг. Там принимались законы (44). На Эйратинг должны были приходить все бонды, которые имели помощников в своем хозяйстве. Поездка на него казалась крестьянам особенно обременительной; недаром уклонявшимся от нее угрожал штраф в целую полновесную марку (45), что превышало цену трех коров.

Высшей судебной инстанцией в Юго-Западной Норвегии (Вестланн) был Гулатинг. Численность тингманов, обязанных ежегодно собираться на этом тинге (их назначали лендрманы, арманы и другие слуги конунга), согласно Законам Гулатинга, в конце XI в. определялась примерно в 400 человек, а постановлением Магнуса (60-е годы XII в.) была сокращена до 250 (46) (в 1274 г. представительство бондов было вновь сокращено до 148 человек). В это число не включались духовные лица и лендрманы. Вряд ли можно сомневаться, что власти назначали тингманами на Гулатинг наиболее состоятельных и влиятельных бондов (47). Население фюльков, из которых отправлялись тингманы, должно было снабжать их продовольствием сообразно размерам своего имущества, а уклонявшимся от этого взноса грозил штраф. В зависимости от местоположения фюлька продовольствие выдавалось на срок от одного до полутора и даже двух месяцев. Следовательно, путь на Гулатинг тингманы покрывали в течение двух и более недель. Не удивительно, что и от посещения этого собрания тингманы старались уклониться. За непосещение Гулатинга или опоздание на него грозил штраф. Показательно, что в постановлении 1163 г. предполагается возможность неявки на областной тинг сразу всех тингманов от целого фюлъка, за что они должны были уплатить огромный штраф в 40 марок (цена 128 коров). Коллективный отказ бондов отправиться на Гулатинг можно понимать как проявление их крайнего недовольства этой тягостной повинностью, выливавшегося в открытое неповиновение властям.

Неукоснительное посещение бондом тингов, а также исполнение им функций свидетеля, соприсяжника и других обязанностей, сопряженных с судебными процедурами и заключением всякого рода сделок, должно было отнимать у него много рабочих дней (ибо все дела, согласно церковным предписаниям, могли совершаться только в рабочие дни).

Насколько сильно было стремление бондов избежать посещения судебного собрания, видно из того, что нередко имели место случаи, когда стороны старались уладить спор, не обращаясь в тинг. Иногда даже пострадавший от воровства предпочитал достигнуть полюбовного соглашения с вором частным порядком. В постановлении 1260 г. категорически запрещались такие соглашения, ибо они нарушали право конунга на получение штрафа в результате приговора (48). Законами Гулатинга за подобный обход тинга и вор и обворованный им подвергались одинаково суровому наказанию (49).

Таким образом, с одной стороны, мы можем констатировать определенную эволюцию системы народных собраний-тингов в направлении сужения состава их участников, исключения из их числа малоимущих крестьян и сосредоточения судебных функций в руках преимущественно верхушки бондов, извлекавшей из них немало выгоды для себя. Но, с другой стороны, эта тенденция не победила окончательно, ибо бонды все же не были лишены права участвовать в тингах и, более того, их присутствие на них приобрело характер обязательной повинности. Для понимания причин превращения права свободных бондов посещать тинги и участвовать в их деятельности в государственную судебную повинность, как нам кажется, нужно иметь в виду следующие обстоятельства. Во-первых, далеко зашедший процесс распада больших семей и постепенное изживание патриархального рабства, до XII в. игравшего немалую роль в хозяйстве, вызывали необходимость интенсификации труда бондов, которым все труднее становилось отрываться от своих усадеб; имущественное расслоение, приводившее к росту слоя мелких хозяев и лейлендингов - держателей чужой земли; иными словами - окончательное превращение основной массы бондов в непосредственных производителей, в крестьян. Во-вторых, созыв тингов представителями государственной власти по вопросам, имевшим интерес для нее, но не для бондов, и связанное с этим учащение созыва собраний. В-третьих, изменение системы наказаний, налагавшихся на тингах (взимание большей части штрафов не в пользу тингманов, как прежде, а государя) (50).

Сложные судебные процедуры, диктовавшиеся древненорвежским правом, требовали от их участников значительного досуга и предполагали человека, который не нес на себе основного бремени забот по ведению хозяйства. Но такой была лишь верхушка бондов (51). Эти порядки и процедуры совершенно не подходили для крестьянина, поглощенного напряженным трудом и лишенного такого досуга.

Изучение организации и функционирования тингов в Норвегии в XII и XIII вв. показывает, что тинги, сохраняя видимость народоправства (52), широкого участия крестьян в судебных делах, охране порядка и местном управлении, по сути дела постепенно вырождались в средство дополнительной эксплуатации массы бондов, в серьезную препону для их хозяйственной деятельности. Причина сохранения крестьянских тингов в этот период заключалась, по нашему мнению, в том, что в условиях неполного развития феодализма и при отсутствии условий для частной феодальной юрисдикции государственной власти приходилось использовать в своих целях старые народные собрания и возлагать на бондов функции охраны порядка и отправления правосудия.

Другим не менее серьезным препятствием для развития крестьянского-хозяйства в Норвегии была воинская повинность бондов. Она заключалась в строительстве военных судов, службе во флоте, снабжении его продовольствием и снаряжением и в участии в пешем ополчении. В областных судебниках имеются подробнейшие предписания относительно лейдан-га, которые содержат особые разделы о порядке охраны побережья. Но-областные законы рисуют организацию лейданга в том виде, в каком она сложилась к XII и XIII вв. "Королевские саги", записанные в это же время, вызывают сомнения в достоверности содержащихся в них сведений относительно предшествующей эпохи. Поэтому существующие исследования о лейданге преимущественно освещают его структуру именно в XII и XIII вв. Эдв. Булль (53) основывается главным образом на законодательных памятниках, лишь частично привлекая другие источники. X. Эберг (54) рассматривает лейданг в освещении "королевских саг". В них содержится много сведений об организации военной защиты страны.

В зависимости от степени достоверности Эберг делит эти саги на две группы. К заслуживающим доверия памятникам он относит саги о конунгах Сверре и Хоконе Хоконссоне, составленные во время описанных в них событий или непосредственно после них, тогда как другие "королевские саги", записанные во второй половине XII или в начале XIII в., повествуют о конунгах, которые правили Норвегией в более ранний период, (с конца IX в. до второй половины XII в.). По мнению современных исследователей, эти саги в значительной мере недостоверны. Хотя Эберг и говорит, что в вопросе о лейданге возражения о достоверности Хеймскрингла, например, должны отпасть, ибо сомнительно, чтобы Снорри исказил имевшиеся у него на этот счет данные, тем не менее сам Эберг ограничивается анализом "Саги о Сверре" и "Саги о Хоконе Хоконссоне". Иными словами, он рассматривает лейданг только в конце XII и в XIII в. Эберг указывает далее, что более достоверными источниками для изучения лейданга в предшествующий период являются песни скальдов IX-XI вв., но не привлекает эти произведения, так как считает, что о лейданге в них крайне мало данных. Но, во-первых, этим немногим неправильно было бы пренебрегать, ибо скальды - не только современники (или даже участники описываемых событий), но и отличаются счастливой, с точки зрения историка, особенностью: при свойственной им гипертрофии формы (употребление изощренных, но не связанных с содержанием стиха кеннингов (55)), они неспособны к поэтической переработке и не искажали сообщавшихся ими фактов (56). Во-вторых, изучение "королевских саг", более подробно рисующих ту же эпоху, может привести к положительным результатам только при сравнении их данных с показаниями скальдов. Такое сравнение должно обнаружить, что именно в "королевских сагах" заслуживает доверия, а что было искажено их составителями.

История возникновения лейданга является составной частью истории генезиса норвежского феодального государства. Конунг, располагавший в качестве военной силы одной лишь дружиной, собиравший доходы исключительно с личных владений, не имевший возможности издавать законы и карать преступников, - такой конунг не был обладателем государственной власти, ибо, очевидно, не существовало еще и государства. Именно таковы были правители отдельных районов в Норвегии в VIII-IX вв., да и позднее. Но начиная с Харальда Хорфагра конунги Норвегии уже эксплуатировали население страны, собирая с него дани и "угощения" - вейцлы, не являвшиеся налогами в точном смысле, но приближавшиеся к ним по своим признакам; они располагали в какой-то мере вооруженной силой, помимо собственной дружины. Если нельзя говорить о сложившемся государстве в Норвегии в конце IX и в X в., то вместе с тем неверно было бы не считаться с уже имевшимися определенными элементами феодальной государственности, главное же - с существованием в Норвегии социальных групп, на которые эта государственность могла и должна была опереться (57). Нам кажется, не следует, как это нередко происходит, смешивать два тесно связанных, но все же различных вопроса - вопрос о возникновении государства и вопрос об объединении страны под властью одного государя. Раннефеодальное государство в Норвегии довольно долго оставалось необъединенным. Как мы увидим, это отразилось и в истории лейданга.

Важно было бы выяснить, с какого времени норвежские конунги подчинили себе народное ополчение, возникшее еще в недрах общинно-родового строя, и превратили его в общегосударственное учреждение. Снорри в "Хеймскрингле" ("Сага о Хоконе Добром") и автор Fagrskinna утверждают, что деление прибрежных областей страны на "корабельные округа" (skipreiður) было впервые произведено конунгом Хоконом Добрым вскоре после его воцарения, приблизительно в конце 40-х годов X в. (58). В изданном Хоконом законе, как пишет Снорри, было сказано, сколько кораблей и какого размера должно было выставлять население каждого приморского фюлька, когда конунг требовал к себе ополчение (almenningr) при нападении на Норвегию чужеземного войска (59). Кроме того, согласно Fagrskinna, каждый боеспособный и лично свободный бонд (karlmaðr sa er vigr var ос frials) должен был являться в ополчение с запасами продовольствия и имея при себе щит и боевое оружие (60). Как можно понять, авторы "королевских саг" видели причину введения лейданга в частых нападениях викингов, грабивших и разорявших страну.

Мы остаемся в неведении, на чем основывались авторы "королевских саг" в данном случае. Весьма вероятно, что лейданг, изображаемый ими в виде единовременно созданной и законченной системы, является анахронизмом: это описание, очень хорошо соответствующее военному строю, который отражен в областных законах XII и XIII вв., вряд ли передает черты несомненно более примитивной организации народного ополчения в X в.

В Fagrskinna создание народного ополчения связывается с отменой конунгом Хоконом поголовного налога, якобы установленного его отцом Харальдом Хорфагром: "Хокон распорядился, чтобы поголовный налог (nefgilldis scatta), установленный конунгом Харальдом для всей страны, не собирался в прибрежных областях и в Треннелаге и был заменен снаряжением кораблей" (61). Снорри о введенном Харальдом поголовном налоге ничего не говорит, но в Heimskringla (как и в отдельной "Саге о святом Олафе" и в "Саге об Эгиле") содержится рассказ об "отнятии одаля" конунгом Харальдом у всего населения Норвегии, рассказ, который большинство современных историков, занимавшихся этим вопросом, истолковывает как отражение в исландской исторической традиции недовольства бондов введением налога (62). В первой же главе "Саги о Хоконе Добром" сказано, что Хокон добился признания его конунгом Норвегии на тинге в Тронхейме вследствие возвращения бондам прав на их одаль (63). Вполне возможно, что Снорри и автор Fagrskinna по-разному истолковали одно и то же историческое свидетельство, смысл которого, вероятно, заключался в вынужденном отказе конунга Хокона от сбора с населения Треннелага подати, установленной Харальдом Хорфагром. Но отказ конунга Хокона от сбора податей, если он и имел место в действительности (64), был: единичным фактом, не распространявшимся, по-видимому, на всю страну. И до Хокона Доброго, и после него, и даже при нем подвластное население должно было платить поголовную дань (65). Поэтому нет оснований вслед за автором Fagrskinna связывать установление лейданга с отменой поголовного налога в приморских районах.

Вряд ли можно сомневаться, что лейданг в какой-то форме существовал и до Хокона, может быть, даже до подчинения Норвегии Харальду Хорфагру (конец IX в.). Однако в то время все побережье страны не могло быть поделено на skiprei6ur и созыв ополчения производился местными правителями. Судя по всему, при Хоконе Добром (66) херсы и другие князьки, возглавившие отдельные районы - херады (67), признали над собой власть конунга Норвегии. На практике это означало прежде всего то, что в обязанность херса входило повиноваться повелениям конунга как военачальника (68) и являться к нему на службу во главе ополчения из своего района (69).

Посмотрим теперь, какие сведения относительно лейданга можно почерпнуть из стихотворений скальдов. От периода, предшествующего времени правления конунга Хокона Доброго, сохранилось довольно значительное количество произведений скальдов. Но мы не обнаружили в них каких-либо указаний на существование народного ополчения, возглавляемого конунгом. Возможно, молчание объясняется кругом интересов скальдов, нередко служивших тому князю, которого они воспевали: естественно, что при этом они преимущественно должны были отражать жизнь дружинников и их отношения с вождем, его щедрость и доблести. Но, по-видимому, неупоминание лейданга поэтами того времени объяснялось другой причиной. Некоторые скальды говорят о конунгах, ходивших в викингские походы, но не имевших земли. Так, Браги Боддасон, по прозвищу Старый, в первой половине IX в. слагал стихи о "вожде людей, лишенном земли", т. е. о "морском конунге" (70). У подобных вождей все их "подданные" были дружинниками. Взаимоотношения в дружине и подвиги, совершаемые ею под водительством князя, находятся в центре внимания большинства скальдов IX и X вв., даже когда речь идет о таких конунгах,. как Харальд Хорфагр (71). Из описания скальдами знаменитой битвы в Хафрсфьорде, в которой Харальд нанес окончательное поражение своим противникам (72), тоже трудно сделать вывод об участии в ней лейданга с той или иной стороны. В "королевских сагах" говорится, что против Харальда объединились жители Хордалана, Рогаланна, Агдера и Телемарка, т. е. всей юго-западной части страны, а Харальд двигался против них с севера с войском, причем Снорри применяет для обозначения его войска два термина - hérr и lið, и остается неясным, имел ли он при этом в виду две различные части вооруженных сил конунга, или единое войско (73). Снорри прибавляет, что Харальд "имел много людей из всех фюльков" (74). Однако сообщения скальдов не дают подтверждения атому. Тьодольф говорит только о дружине конунга. Что касается его противников, то слова скальда "Дружины херсов и хавдингов устали долго защищаться от Косматого [Харальда]; все храбрые викинги, кто смог, бежали из Хафрс-фъорда" (75), - не исключая возможности участия на их стороне ополчения бондов, которое могло быть попросту обойдено в данном случае молчанием, одновременно не оставляют сомнения, кто сыграл в битве главную роль. Другой скальд, Торбьорн Ворон (hornklofi), в поэме, посвященной Харальду (Haraldskvaeði), говорит о кораблях его противников: "Они были нагружены хольдами (hǫlða) и белыми [неокрашенными] щитами, западными (vestroenna) (76) копьями и франкскими мечами" (77). Здесь, как и повсюду в поэзии скальдов, термин höldr (haulðr) следует переводить "воин", "человек" (в отличие от памятников права XII и XIII вв., в которых хольдами называются представители социальной группы, возвысившейся над простыми бондами). Сочетание этого термина с описанием чужеземного оружия, которыми обладали викинги (78), вынуждает и в данном случае предположить, что речь идет о дружинниках, а не о народном ополчении. В Haraldskvaeði говорится только о дружинниках Харальда.

Непосредственные преемники Харальда Хорфагра также фигурируют в скальдической поэзии прежде всего в качестве предводителей дружин. О конунге Эйрике Кровавой секире скальд Эгиль Скаллагрнмс-сон говорит, что он "щедро раздает злато", "щедр на кольца" (79). "Щедрый на золото", "разламывающий кольца", "податель богатств", "раздающий дары" и т. п. - это обычные обозначения конунгов в песнях скальдов. Основу, на которой строились отношения между вождем и дружинниками, вскрыл скальд Олафа Святого Сигват Тордарсон: "Щедрый имеет для битвы гораздо более многочисленное войско, чем скупой, ибо довольная дружина старается не вызывать гнева повелителя народа; но у князя, лишенного друзей, который берег золото, было немного воинов вокруг знамени..." (80). Когда датский конунг Кнут спросил Сигвата, будет ли он ему служить так же верно, как служил Олафу, скальд отказался, ибо он дал Олафу клятву верности, но привел и другую причину: "Ты [Олаф] даешь людям плату" (Þu laetr her vanðan mála) (81).

Воспевание верности дружинников было традиционным сюжетом скальдической поэзии на всем протяжении ее истории. Но в ранний период (IX и первая половина X в.) дружина выступает в поэзии скальдов в качестве единственной военной силы, находившейся под началом конунга.

Первое прямое упоминание королевского ополчения в скальдической поэзии относится ко второй половине X в. и содержится в поэме Vellekla ("Недостаток золота") исландского скальда Эйнара Хельгасона Skálaglamm (умер около 995 г.). Интересующий нас отрывок из этой поэмы цитируется как Снорри в "Саге об Олафе Трюггвасоне" (гл. 18), так и автором Fagrskinna (гл. 14). Оба автора рассказывают о том, что в период правления ярла Хокона Сигурдссона (962/3-995 гг.) на Норвегию напал конунг Рагнфред, сын конунга Эйрика Кровавой секиры, и предпринял попытку подчинить себе страну (82). Ему удалось на короткий срок укрепиться в юго-восточной части Норвегии. Но ярл Хокон созвал ополчение со всей северной части страны - из Хельгеланна, Треннелага и фюльков, примыкающих к нему с юго-запада (Ромсдаля и Сунмёре), и вступил с Рагнфредом в бой. Войско Хокона было более многочисленным, хотя, как говорит Снорри, у Рагнфреда было ополчение из Тронхейма, и Хокон одержал победу, а Рагнфред бежал из Норвегии (83). Снорри (как и автор Fagrskinna) опирается на данные Vellekla, из которой в "королевских сагах" приводится ряд отрывков. В частности, Эйнар Хельгасон говорит: "Воинственный защитник народа Мере [ярл Хокон] (84) созвал войско севернее Согна (85). Воин [ярл Хокон] созвал весь народ (allri yrþjόð) из четырех foiklondum... (86) и семь правителей (landrekar) поспешили на кораблях в битву вместе с воином [ярлом Хоконом]..."

Сравнение этого сообщения скальда с рассказами в "королевских сагах" дает основание полагать,что ярл Хокон действительно созвал народное ополчение - лейданг - со всей северной части страны (87). Тем не менее Снорри допускает неточность: термин landreki он передает как jarl, хотя скальд имел в виду не ярлов (в Норвегии в то время был лишь один ярл - Хокон), а, по-видимому, херсов (88). Мы можем сделать вывод, что при созыве лейданга государь должен был рассчитывать на поддержку местных правителей, которые приводили в ополчение воинов из своего херада или фюлька.

Ко времени правления ярла Хокона относятся и другие сообщения скальдов о лейданге. В поэме, восхваляющей ярла Хокона и написанной, по мнению Ф. Йоунссона, около 987 г., исландский скальд Тинд Халькельссон повествует о борьбе норвежцев во главе с Хоконом против викингов из Йомсборга - укрепленного пункта датчан на балтийском Поморье. Снорри, который в этой связи сообщает, что Хокон созвал всеобщее народное морское и пешее ополчение (almenningr at liði ok skipum) со всего Треннелага, с обоих Мере (Sunnmaerr и Norðmaerr), Наумдаля и Хельгеланна (т. е. со всей подвластной ему Северной и Северо-Западной Норвегии) (89), ссылается на стихи нескольких скальдов X в., и в их числе на Тинда. Последний прямо говорит о воинах, входивших в ополчение (leiðar lið) (90), о лейданге, созванном для защиты страны (leiðangr fyr landi) (91). Другой исландский скальд - Торд Кольбейнссон в хвалебной песне в честь ярла Эйрика [сына ярла Хокона] (Eiríksdrápa), также описывая битву с викингами из Йомсборга, говорит: "Воин [ярл Эйрик] приказал, чтобы великое множество кораблей помчалось по морю..., ибо могучий воин решил огородить щитами страну своего отца [ярла Хокона]; побережье страны ощетинилось копьями" (92). Снорри сообщает о том, что под началом у ярлов в битве было до 180 кораблей, причем он называет имена предводителей отдельных отрядов, входивших в лейданг. Родом эти предводители были из различных фюльков Норвегии, подвластных ярлу Хокону, и, по-видимому, явились в ополчение с определенным количеством кораблей и воинов (93). Далее Торд говорит: "Долгим путем лейданг плыл навстречу жадным до добычи воинам [викингам из Йомсборга] вдоль побережья, откуда ярл [Эйрик] забрал большинство людей в Мере..." (94). Это указание хорошо согласуется со словами Снорри о том, что для отражения нападения столь опасного врага, как викинги, было созвано всенародное ополчение (95). Викинги были разгромлены.

Наоборот, когда конунгу не удавалось собрать достаточно большое ополчение, он терпел неудачу. Так случилось в битве при Сволдере (в 1000 г.), в которой конунг Олаф Трюггвасон встретился с датчанами.. Вследствие сопротивления, оказанного ему жителями Треннелага при наборе войска, Олафу удалось привести с собою лишь 11 кораблей, и битва была проиграна (96).

Таким образом, достоверность сведений о лейданге во второй половине X в. не может вызывать сомнений. Отметим, что скальдам того времени созыв лейданга государем (конунгом или ярлом, правившим страной в период отсутствия конунга) не казался каким-либо новшеством; по-видимому, с их точки зрения это был обычный способ обороны страны, а подчас и ведения наступательной войны (как мы увидим далее). Но лейданг X в.существенно отличался по своей организации от лейданга XII и XIII вв. По сути дела, он состоял из разрозненных ополчений, приводившихся под знамя конунга местными предводителями - херсами. Созывали лейданг не конунг и не какие-либо его чиновники (их вообще еще не было), а именно херсы - каждый в своей области, в соответствии с теми порядками, которые здесь сложились вне всякой зависимости от государственной власти.

Об этом достаточно ясно говорит Снорри. В "Саге о святом Олафе", характеризуя политическое положение Норвегии в начале XI в., он пишет: "В те времена в Норвегии было много лендрманов. Многие из них были могущественными и богатыми людьми столь знатного рода, что вели свое происхождение от конунгов или ярлов и мало чем от них отличались. Единственной опорой (allt traust) конунгов и ярлов, правивших страной,, были лендрманы, ибо в каждом фюльке лендрманы правили вооруженными бондами (fyrir bόndaliðinu) (97). Ярл Свейн (98) дружил с лендрманами, и у него было большое войско" (99). Эту характеристику отношений между государственной властью и местными правителями Снорри дает в связи с рассказом о том, что ярл Свейн, узнав о появлении в Норвегии Олафа Харальдссона, созвал лейданг со всего Треннелага. Таким образом, он объясняет, почему Свейну удалось собрать большое количество ополченцев и кораблей. Здесь хорошо показана зависимость государей Норвегии от военной поддержки местных правителей. При этом нужно лишь иметь в виду, что Снорри и в данном случае подставляет лендрманов - служилых людей конунга - на место херсов. Что такая подстановка действительно имеет место, становится ясным при сравнении приведенного рассказа с цитируемой Снорри висой Торда Кольбейнссона: "Я знаю, что большинство херсов... прежде было друзьями ярлов..." (100).

Сообщение Снорри о созыве ярлом Свейном лейданга в Треннелаге против Олафа Харальдссона (Олафа Святого) подтверждается висами скальда Сигвата Тордарссона - дружинника конунга Олафа, воспевшего его победу над Свейном в сражении при Nesjar (в Осло-фьорде) в 1016 г., в которой скальд непосредственно участвовал (101).

О том, что народное ополчение в первой трети XI в. оставалось под контролем местных властителей, без помощи которых конунг был бессилен его созвать, свидетельствуют события, происшедшие в конце 20-х годов, когда развернулась борьба между конунгами Кнутом Великим и Олафом Харальдссоном. Кнут стремился подчинить себе Норвегию и с этой целью подкупил в ней многих наиболее знатных и могущественных людей, изменивших Олафу (102). Конунг Олаф смог собрать лишь немногочисленное ополчение. Скальд Сигват говорит: "Повелитель Англии [Кнут] созывает воинов для похода, а мы испытываем недостаток в войске и кораблях (en vér fengum liðfaeð ok smaert skip)... Это чудовищное дело, если народ (landsmenn) заставит конунга страдать от нехватки людей; деньги сделали их неверными" (103). Летом 1030 г. при Стиклестаде (восточный Треннелаг) Конунг Олаф пал в битве с выступившими против него норвежскими хавдингами и шедшим за ними войском бондов, преимущественно трендов (104). Как видим, бонды повиновались своим предводителям, а не конунгу, и измена последних Олафу сделала невозможным для него созыв лейданга. Вскоре, однако, положение изменилось. Скальды, в стихотворениях которых неоднократно встречаются упоминания об ополчении, созывавшемся в середине и второй половине XI в., уже изображают конунга в виде единственного и полновластного начальника лейданга. Так, конунг Магнус Олафссон, по словам скальда Арнора Тордарсона, созвал народ для похода против врагов, захвативших Норвегию (105). Скальд Тьодольф Арнорссон в поэме, посвященной конунгу Магнусу, описывая поход на Данию, говорит о 70 длинных боевых кораблях, которые "люди" (т. е. участники лейданга) вели по приказу конунга, о лучниках-трендах, участвовавших в битве. Магнус одержал победу, и "женщины Согна [область в Юго-Западной Норвегии] будут рады узнать об этом" (106) (вероятно, имелось в виду население, ожидавшее возвращения лейданга из Дании). Война против Дании продолжалась и после смерти конунга Магнуса. Справедливость сообщения Снорри, что конунг Харальд Сигурдссон на следующий год созвал лейданг со всей страны (107), подтверждается цитируемым им отрывком из хвалебной песни Больверка Арнорссона (108). Скалъдическая поэзия сохранила сведения и о других случаях созыва ополчения Харальдом Сигурдссоном (109). Скальд называет конунга Iei6angrs visi - начальником, предводителем лейданга.

О размерах ополчения, которое созывалось в то время, дают представление слова скальда: "Мужественный господин херсов [конунг Харальд] двинулся на датчан с полутора сотнями длинных кораблей" (110). Скандинавы тогда считали на "большие сотни" (по 120). Следовательно, конунгом было собрано до 180 больших боевых кораблей. Значительную часть их должны были построить, снарядить и снабдить экипажем сами бонды. Снорри, говоря об этом походе, пишет, что приказ о лейданге конунг отдал зимой, а стал его собирать весною: нужно было время для снаряжения флота (111). Точно так же, готовясь к роковому для него походу на Англию (в 1066 г.), Харальд зимой объявил о подготовке ополчения, которое должно было отплыть на запад летом. При этом он определил, сколько кораблей и воинов должны быть выставлены от каждого фюлька (112), Здесь конунг фигурирует в качестве единственного и неограниченного повелителя, устанавливающего состав ополчения.

Бремя, ложившееся при этом на крестьянское население, было чрезвычайно велико (113). Боеспособность бондов, вынужденных служить, в ополчении, была, очевидно, невысока. Рассказывая о битве при Сволдере, Хальфред Оттарссон (по прозвищу "угрюмый скальд") упоминает о том, что перед битвой Олафу Трюггвасону пришлось обратиться к своему войску с призывом "не думать о бегстве" (114). Заканчивая описание сражения, скальд говорит: "Я знаю, что конунг, давший битву, несомненно, сильно, нуждался в помощи трендских молодцов; многие воины бежали..." (115). Нет особых оснований сомневаться в правильности сообщений "королевских саг" о том, что конунг Харальд Сигурдссон, созвавший лейданг и отплывший в Данию со 180 кораблями, перед битвой отправил назад, бондов (116). По-видимому, он не особенно полагался на их помощь вдали; от Норвегии (битва при Nizar, о которой идет речь, произошла в датских владениях). Дело в том, что у Харальда уже был в прошлом неудачный опыт использования крестьянского ополчения. Во время предыдущей его войны против датского конунга Свейна корабли последнего встретились в Ютландском проливе с семью норвежскими кораблями. Как говорят саги, "то был отряд лейданга из одних лишь бондов" (117). Несмотря на численное превосходство, бонды, не вступая в бой, попросили Свейна о мире и предложили выкуп. Скальд Торлейк Красивый, не скрывая своего презрения к струсившим, по его мнению, бондам, передает: "Друзья конунга [Харальда] попросили людей вождя [Свейна] о мире; те, кто уступал числом [датчане], прекратили мужественную битву, и проворные бонды отказались от нападения, начав переговоры; люди дорожили жизнью" (118). Заслуживает внимания и сообщение Fagrskinna о том, что, когда во время совместного похода на Данию Магнуса Олафссона и Харальда Сигурдссона (1047 г.) конунг Магнус умер, норвежские бонды и хавдинги, принимавшие участие в походе, отказались воевать и вопреки воле конунга Харальда отправились назад, в Норвегию: "ополчение распалось (Raufs nu leiðangrenn), и конунгу Харальду пришлось отплыть в Норвегию" (119).

Невысокие боевые качества крестьянского ополчения прежде всего, объяснялись, несомненно, его нежеланием воевать. Весьма характерна в этом отношении виса конунга Сигурда Крестоносца (1103-1130 гг.): "Бонды больше всего ценят меня, когда земля возделывается и сохраняется мир" (120). Среди бондов, страдавших от постоянных войн, тяжесть которых неизменно ложилась на них, пользовалась популярностью поговорка: "Государь предпочитает грабить, а не пахать" (heldr vill hilmir lierja an erja) (121).

Однако собственную страну население было готово защищать с большой стойкостью. Не случайно Снорри, повествуя о планах датского конунга подчинить себе Норвегию, вкладывает в его уста такие слова. "Норвегия - большая страна, народ ее силен и упорен в защите от чужеземного врага" (122).

Об организации воинской повинности, которую должно было исполнять население Норвегии, более подробные сведения содержатся в областных законах Гулатинга и Фростатинга. Законы рисуют систему лейданга в тот период, когда она уже целиком и полностью контролировалась государственной властью.

Служба в королевском флоте была всеобщей и распространялась в случае нападения неприятеля на Норвегию не только на свободных людей, но даже и на вольноотпущенников и рабов. От исполнения ее были свободны лишь духовные лица (но не все зависевшие от них люди), королевские арманы, а также тяжелобольные и совершенно обнищавшие бонды. Следовательно, она имела характер поголовной повинности. Однако ответственность за выполнение службы возлагалась на глав домохозяйств, которые должны были под страхом наказания сообщать на тинге обо всех военнообязанных мужчинах, находившихся под их покровительством (123). Как уже отмечалось, фюльки делились на корабельные округа, и население каждого округа было обязано выставлять экипаж и снаряжение для судна (124). Количество кораблей, выставлявшихся каждым фюльком, определялось конунгом. В Законах Гулатинга содержится перечень судов, которые конунг требовал со всей страны: в общей сложности их было 310 с 20 или 25 скамьями на каждом (125). Так, от всех фюльков Треннелага должно было быть выставлено 109 судов, от Вестланна - 126, причем от отдельных его фюльков по 24, 20, 16 и 10 судов, от Викэ - 60 судов (126). По расчетам Э. Херцберга, численность экипажей, потребных для всего флота, равнялась примерно 27 тыс. человек (127). Эти цифры относятся к XII в. Если считать (вслед за Сарсом), что население Норвегии даже в XIII в. не превышало 300 тыс. человек, то станет ясным, какого напряжения сил требовала от бондов служба во флоте.

Для ее исполнения население распределялось по так называемым manngor6ar. В состав manngorS входили хозяева трех дворов. От каждого manngor6 должен был служить на корабле один человек, два других хозяина оставались дома, они были обязаны заботиться о хозяйстве того, кто ушел во флот. В случае необходимости "двое должны пойти [во флот] и один останется дома" (128). При сравнительно большом составе крестьянской семьи в тот период это значило, что во флоте служил один человек из 10-20 жителей. В первую очередь призывались неженатые мужчины, но если их не доставало, то обязаны были пойти хозяева, в усадьбах которых имелись помощники. Однако могла возникнуть потребность в еще большем количестве людей и тогда во флот должны были пойти также и хозяева, не имевшие помощников. В более поздней редакции Законов Гулатинга, которую Эдв. Булль предположительно относит к концу XII или началу XIII в. (129), устанавливалась новая норма, по которой производился набор во флот: служить должен был каждый седьмой человек (130). Это означало дальнейшее утяжеление воинской повинности. Нормальный срок службы в ополчении первоначально составлял два месяца; во второй половине XIII в. (131) он был продлен до трех месяцев, но в действительности бонды нередко задерживались во флоте на более продолжительное время (132). Недаром жаловались они на длительность службы (133).

Бонды старались уклониться от службы во флоте. В судебниках подробнейшим образом разработаны предписания о наказаниях за отказ служить на судах, за дезертирство из флота, за уклонение от включения в корабельный округ и т. д. В одном из постановлений сказано: "Если человек бегает из одного фюлька в другой и из четверти в четверть с тем, чтобы спастись от лейданга, и нигде не исполняет своей службы, и если он будет в этом обвинен и изобличен, он будет поставлен вне закона" (134). Здесь же говорится о бондах, пытавшихся преуменьшить сведения о численности членов своего хозяйства и тем самым облегчить ложившееся на них бремя службы; среди этих бондов были как владельцы рабов, так и не имевшие таковых, т. е. крестьяне разной степени зажиточности. В других титулах авторы судебника находят необходимым вновь вернуться к вопросу об уклоняющихся от исполнения флотской службы (135). Бегство с корабля каралось не менее жестоко, причем ответственность возлагалась и на командира экипажа (136). Столь же подробные постановления о карах за эти проступки и в Законах Фростатинга (137). Обилие таких предписаний с несомненностью свидетельствует о том, что бонды были крайне обременены флотской повинностью и не хотели ее нести (138).

На населении лежала также обязанность снабжать продовольствием команды кораблей. В противном случае виновным опять-таки угрожали суровые наказания (139).

Помимо службы во флоте, бонды на собственный счет должны были строить корабли и заменять новыми судами пришедшие в негодность или недостающие. Поэтому с населения корабельных округов взимались средства для оплаты судостроителей и снаряжения кораблей всем необходимым. Любая нехватка в оснастке, малейшая небрежность в снаряжении судна карались штрафами в пользу конунга (140). Лес для постройки судов разрешалось рубить где угодно, и ни один владелец не мог этому воспрепятствовать. Равным образом для постройки корабля могло быть занято любое подходящее место (141). Как сказано выше, от каждого фюлька выставлялось немалое количество кораблей (например, в Вестланне - от 10 до 24), поэтому расходы населения по их постройке и снаряжению были чрезвычайно велики.

Для политической истории Норвегии XII в. характерны междоусобные войны хавдингов и претендентов на престол, а последняя треть XII в. и начало следующего столетия ознаменовались "гражданской войной", в ходе которой страна разделилась на два лагеря. То и дело вспыхивали вооруженные конфликты с соседними странами. Военные действия на скандинавском Севере в тот период велись преимущественно на море, близ побережья или в фьордах. Флот, как об этом рассказывают саги, нес огромные потери и неоднократно подвергался уничтожению. В такой обстановке заботы о строительстве новых судов, об их снаряжении и о пополнении их экипажей огромным бременем ложились на плечи народных масс.

При известии о появлении неприятеля в норвежских водах по стране, вдоль всего побережья, посылалась на специальном судне железная стрела (hergr) - сигнал о призыве во флот. Получив ее, бонды в течение пяти суток были обязаны явиться на суда, к которым были приписаны. Оставшиеся по домам объявлялись вне закона, "ибо в такое время все - и свободный и раб - должны явиться" [во флот]. Конунг во время вторжения неприятеля в страну мог потребовать от бондов предоставить ему заложников, "если он опасается, что люди готовы ему изменить" (142). Последнее предписание, зафиксированное в Законах Гулатинга, как нельзя лучше характеризует средства, к которым приходилось прибегать королевской власти для того, чтобы заставить население служить во флоте во время войны.

Многочисленные тяжелые штрафы, грозившие бондам за уклонение от службы во флоте, свидетельствуют о том, с каким трудом королевская власть принуждала их к несению этой повинности, являвшейся одной из причин кризиса крестьянского хозяйства. В конце концов система лей-данга обнаружила свои невыгодные стороны и для государства, которое в XII и XIII вв. стало опираться отчасти на профессиональное рыцарское войско. С этого времени лейданг стал использоваться государственной властью более гибко: он мог быть частично заменен ежегодным налогом, на который перешло это название (143). Замена военной службы налогом началась в Юго-Западной Норвегии, затем произошла и в Треннелаге (144). Налог уплачивался маслом, мукой и другими продуктами крестьянского хозяйства и приобрел со временем характер поземельной подати. Но полного освобождения от военной службы бонды так и не получили. В военное время конунг созывал в случае необходимости всеобщее ополчение или "ополчение в половинном размере" (halfr almenning). На крестьянах по-прежнему лежала обязанность участвовать в пешем ополчении (145).

О службе в пешем ополчении судебники не содержат специальных постановлений. В них лишь сказано, что все свободные люди обязаны весною являться на тинг, на котором производилась проверка имевшегося у них оружия. Каждый должен был иметь полный набор "народного оружия": боевой топор или меч, копье, щит с металлическими пластинками, а сверх того, лук со стрелами. При отсутствии этого оружия или неполном снаряжении воин подвергался штрафу (146). В Законах Фростатинга делается красноречивое добавление: "И до тех пор, пока человек не обзаведется этим оружием, он не должен пользоваться правом на получение возмещений (réttr)". Здесь можно видеть связь между личными правами свободного и его обязанностями, но характер этой связи изменился по сравнению с правами-обязанностями членов дофеодального общества, составлявшими сущность их полноправия. Теперь свободный человек может пользоваться своими правами только при условии, если он исполняет воинскую повинность перед государством. Обладание оружием стало отныне не столько правом, сколько обязанностью свободного.

В случае необходимости в ополчении должны были служить не только свободные, но и рабы. Поэтому в источниках, особенно часто в сагах, встречается выражение, которое дает представление о всеобщем характере набора: þegn og þraell - "свободный и раб" (147). Раб, убивший на войне неприятеля, делался свободным (148). В сагах много раз рассказывается, как норвежские конунги созывали ополчение бондов. Сплошь и рядом лейданг созывался из года в год (149).

Таким образом, крестьянское ополчение продолжало оставаться важной составной частью вооруженных сил, и воинская повинность неукоснительно взыскивалась с бондов конунгами как при войнах с соседними государствами, так и во внутренних войнах XII и начала XIII в. Конунги неоднократно принуждали бондов воевать, силою сгоняя их в войско (150).

Земледельческий труд в суровых природных условиях Норвегии требовал много времени и стоил постоянного напряжения сил; для зимнего (стойлового) содержания скота было необходимо большое количество корма, заготовка которого также являлась чрезвычайно трудоемким делом. Достаточно сказать, что одним из аргументов, которые приводили норвежские бонды против принятия христианства, было то, что соблюдение церковных праздников лишит их возможности прокормить себя и своих близких (151). Естественно, что всякие дополнительные потери времени ощущались бондами как исключительно тяжелый ущерб их хозяйству. Но исполнение ими государственных повинностей вело как раз к новым огромным и невозместимым тратам времени и сил, нужных не только для собственного содержания, но и для уплаты ренты собственникам земли, налогов государству и поборов в пользу церкви.

Помимо указанных повинностей, бонды были обязаны предоставлять конунгу по его требованию всех своих лошадей (152); при поездке епископа по фюльку ему также нужно было поставлять лошадей (153). На крестьянах лежала забота о строительстве и ремонте церквей в фюлъках, о ежегодном ремонте дорог и мостов в фюлъках и корабельных округах, для чего домохозяева должны были предоставлять работников (154). Бонды должны были дежурить у сигнальных огней, с помощью которых извещали о нападении неприятеля и указывали путь кораблям, и несли другие службы (155).

Государственные повинности, которые должны были исполнять норвежские бонды, представляли для них серьезное обременение прежде всего потому, что отрывали их от хозяйства. В этом отличие государственных повинностей от обычной феодальной ренты, которая производилась в крестьянском хозяйстве и, будучи всегда бременем для крестьянина, вместе с тем в определенные периоды все же могла явиться и своего рода стимулом для повышения производительности его труда (156).

При господстве в Норвегии натурального хозяйства обременительные публичные повинности лично свободных бондов явились немаловажной (хотя, разумеется, не единственной) причиной экономического застоя и последующего упадка в конце XIII - XIV в.

В силу ряда причин в Норвегии ранее, чем в других скандинавских странах, укрепляется государственная власть (157), игравшая очень важную роль в эксплуатации крестьянства, - как той части его, которая была втянута в феодальную зависимость (лейлендинги), так и бондов, сохранявших свою земельную собственность. Именно в условиях феодальной государственности остатки не изжитой до конца дофеодальной свободы непосредственных производителей превращаются в фактор их еще более интенсивного угнетения, которое особенно отрицательно отражалось на крестьянине и его хозяйственной деятельности.

Эксплуатация бондов государством, становившаяся системой по мере укрепления власти конунга Норвегии, встречала с их стороны упорное сопротивление. В норвежских условиях, исключавших столь интенсивное притеснение и насилие над крестьянством со стороны сеньоров, какое имело место во многих других странах Европы в период генезиса феодализма, крестьяне чаще страдали не от засилья крупных собственников, а именно от политики центральной власти. Их волнения вызывали не столько ренты, взимавшиеся частными владельцами со своих лейлендингов, сколько все учащавшиеся попытки конунгов принудить массу бондов служить интересам государства.

Решительное нежелание бондов поставить себя и свое хозяйство на службу королевской власти выражалось в разных формах. Иногда населению отдельного фюлька удавалось добиться от конунга согласия предоставить ему некоторые льготы - не взимать с него те или иные поборы и повинности (158). Еще более распространенными были попытки бондов сохранить в неприкосновенности старинные обычаи и вольности. Под этим лозунгом боролись бонды в X и начале XI в. против введения христианства, видя в нем посягательство не только на "веру их отцов", но прежде всего на весь их традиционный жизненный уклад и независимость. Как передает Снорри, в крещении бонды усматривали угрозу их порабощения (159). Мотив сохранения бондами своей самостоятельности часто повторяется в "королевских сагах" (160).

В условиях неполного развития феодальных отношений и при сохранении в XI и XII вв. в среде бондов свободных собственников эксплуатация крестьянства государственной властью приобретала особенно большое значение. Поэтому и недовольство бондов направлялось в первую очередь против королевской власти как представительницы совокупных интересов складывавшегося господствующего класса. Таким образом, конфликт между бондами и государственной властью коренился в самой природе социальных отношений, в сущности норвежского государства. Он обострился при конунге Харальде Сигурдссоне в 60-е годы XI в., т. е. именно в тот период, когда укрепилась королевская власть, получившая возможность более решительно вмешиваться в жизнь населения и, в частности, полностью взявшая под свой контроль систему обороны страны. Но сопротивление крестьянства отнюдь не было сломлено. Снорри сообщает, что при Харальде Сигурдссоне бонды Опланна отказывались платить подати конунгу (skyldum ok skottum), чем навлекли на себя его гнев (16)1. Однако автор Fagrskinna проявляет в этом вопросе большую осведомленность. По его словам, опланнцы заявляли, что они получили от Олафа Святого широкие привилегии, каких не имело население других частей Норвегии (в том числе льготы в отношении поставок судов для лейданга) (162), за то, что при подчинении им Норвегии (в 1016 г.) они оказали ему вооруженную помощь, выставив войско. Харальд Сигурдссон добивался того, чтобы "единое право конунга было во всей Норвегии" (at einn skylldi konongs rettr um allan Noreg).

С этой целью он предпринял карательную экспедицию против нескольких фюльков Опланна, все опустошая и сжигая на своем пути. Авторы "королевских саг" цитируют стихотворения скальдов - очевидцев экспедиции Харальда. Тьодольф Арнорссон воспевает "дела, при помощи которых конунг опустошил поля опланнцев, чтобы восстановить порядок". Бонды (Landkarlar), продолжает скальд, "не давали разгневанному конунгу возможности поддерживать закон в стране: народ творил неподобное... конунг добивался, чтобы народ вел себя, как положено... огонь был наказанием; конунг приказал, и высокое пламя привело к покорности несчастных бондов. Имущество грубых подданных горело, огонь охватывал крыши... люди молили сохранить им жизнь...". Скальд не сомневается в справедливости кар, обрушившихся на бондов: "Справедливый Харальд наказывал подданных за заносчивость; я убежден, что люди конунга получили каждый по заслугам..." (163). Тьодольф свидетельствует, что Харальд приказывал побивать камнями виновных в сопротивлении ему, выкалывать у них глаза. Другой скальд, Арнор Тордарссон, рассказывая о расправе Харальда с бондами, отмечает: "Это родовая черта, что конунг сжег дома опланнцев" (164), имея в виду, что подобные меры применял еще Олаф Харальдссон при введении христианства (165). Таким путем были опустошены фюльки Raumaríki, Heiðmǫrk, Haðaland и Hringaríki. "Порядок" был восстановлен, бонды приведены к повиновению. Вполне справедливо Харальд Сигурдссон называл самого себя: "ненавистный бондам" (leiðar búmǫnnum) (166). Его прозвали "жестоким правителем" (hárðraðr).

Весьма показательно, что восставшие бонды Опланна отказывались не только платить налоги, но и нести воинскую повинность (utgörð), тяжелым бременем ложившуюся на их плечи.

Мы не касаемся в данной связи вопроса о многочисленных выступлениях бондов - неизменно против королевской власти - на протяжении XII в., особенно в период "гражданских войн" (это отдельная большая тема). Следует только еще раз подчеркнуть, что часто вспыхивавшие восстания бондов были ярчайшим проявлением того неискоренимого антагонизма, который существовал между ними и государством. Отношения между бондами и королевской властью составляли лишь одну сторону их положения в обществе. Но этот аспект их жизни, по мере укрепления раннефеодального государства, приобретал все большее значение. Во второй половине XII в. и в начале XIII в. антагонизм крестьянства и государства, социальной опорой которого сделались крупные землевладельцы и служилые люди, приобрел новую остроту и вылился в ожесточенную кровавую борьбу. Тот факт, что широкие слои бондов восставали именно против королевской власти, подтверждает вывод о крупной роли государственной эксплуатации крестьянства в Норвегии. "Гражданские войны" закончились поражением крестьян, и феодальное государство укрепило свои позиции.

* * *

На протяжении столетий хозяйство норвежского бонда не могло приобрести необходимой устойчивости, и производительность труда в нем оставалась очень низкой. Рост сельского хозяйства выражался лишь в расширении площади пахотной земли за счет расчисток пустующих земель и создания новых дворов, условия же труда и жизни крестьянства оставались в основном неизменными. Отделение ремесла от земледелия происходило необычайно медленно, вследствие чего норвежские города начали превращаться в подлинные центры ремесла и торговли в тот период, когда в других странах Европы город давно уже стал средоточием экономического прогресса. В результате своего отставания норвежские города оказались в зависимости от иностранного купечества, прежде всего ганзейцев, что еще более затормозило их самостоятельное развитие. Эти особенности экономической жизни, ее застойность в средние века сделали невозможным полное развитие в Норвегии феодального строя. Социальные отношения, порожденные экономическим строем Норвегии, в свою очередь налагали на последний неизгладимый отпечаток и мало способствовали развитию производительных сил в крестьянском хозяйстве. Тяжелая государственная эксплуатация свободного крестьянства серьезно препятствовала его труду, и это усугубляло неустойчивость крестьянского хозяйства. Длительное, почти безраздельное господство натурально-хозяйственных форм жизни влекло за собою застой производства. С конца XIII в. в Норвегии начинается экономический кризис, выразившийся в сокращении площади пахотных земель, в уходе части населения из сельского хозяйства, что, при отсутствии развитого городского ремесла, неизбежно вело к росту пауперизма и бродяжничества (167). Когда в XIV в. на страну обрушилась эпидемия "черной смерти", причинившая огромный ущерб населению и хозяйству, последнее пришло в полный упадок, из которого не могло выйти до конца XV в. Нет сомнения, что экономическая слабость Норвегии облегчила ее политическое подчинение Дании и Швеции в период Кальмарской унии.

Мы полагаем, что упадок Норвегии в конце XIII и в XIV в. может быть понят только при учете особенностей социально-экономического ее развития в предшествующий период (168).

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Подробнее см.: А. Я. Гуревич. Некоторые спорные вопросы социально-экономического развития средневековой Норвегии. - "Вопросы истории", 1959, № 2, стр. 115 сл.; его же. Основные этапы социально-экономической истории норвежского крестьянства в XIII-XVII вв. - Сб. "Средние века", вып. XVI, 1959, стр. 49 сл.

2. А. Я. Гуревич. Основные этапы социально-экономической истории..., стр. 56-62.

3. Этому вопросу была также посвящена наша статья "Древненорвежская вейцла (из истории возникновения раннефеодального государства в Норвегии)". - "Научные доклады высшей школы", исторические науки, 1958, № 3.

4. F, I, 1.

5. G, 126, 141.

6. F, IV, 5.

7. G, 34, 47.

8. G, 35: "Всякий человек, который нуждается в помощи тинга, может созвать его по своему желанию"; G, 161: тот, кто найдет в лесу мертвое тело, обязан сообщить об этом первому встреченному им человеку и созвать тинг под угрозой обвинения в убийстве. Следовательно, право бонда созвать тинг было в определенных случаях и его обязанностью. Ср. G, 131, 151, 253; Е. Hertzberg. Grundlraekkene i den aeldste norske proces. Kristiania, 1874, s. 113.

9. G, 37.

10. G, 102.

11. G, 144.

12. G, 35 и Введение к "Законам Фростатинга" (в дальнейшем - F. Indl.), 15 - принудительное взыскание долга; G, 77 - выселение с незаконно захваченной земли; G, 121, 269 и др.

13. Например, F., XIV, 4 - участие бондов в разделе земли; F, XIII, 13 - оценка причиненного ущерба.

14. G, 59, 60 и др.

15. G, 144.

16. Landnámabόk Islands. Einer Arnόrsson gaf út. Reykjavík, 1948, bls. 33-34.

17. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 54, 56.

18. Ibid., kap. 56, 57.

19. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 65, 67. Ср. J. Schreiner. Trøndelag og rikssamlingen. - "Avhandlinger utgitt av Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo", II. Hist.-Filos. Klasse, 1928, № 3.

20. G, 3: штрафы, уплачивавшиеся на Гулатинге, принадлежали всем его участникам (Gulajoings menn); F, VII, 2: штраф за отказ принимать участие в постройке корабля для защиты страны шел в пользу бондов-тингманов, если армад (ármaðr) по помогал им наказать виновного.

21. G, 3.

22. F, I, 2: "Eigi scolo lendir menn koma í lögretto nema búendr gefi leyfi til".[Cp. F, X, 16 - запрещение лендрману присутствовать на третейском суде и на тинге, если у него не было собственного иска; G, 37, 46, 47 - запрещение бондам прибегать в судах к помощи лендрманов и других знатных людей. Запрещение лендрманам появляться на Фростатинге без разрешения бондов, по-видимому, как-то связано с борьбой бондов Тронхейма против укрепления королевской власти в конце XII и начале XIII в., ибо в более ранний период лендрманы, как явствует из саг, беспрепятственно посещали тинги в Тронхейме (см. Morkinskinna, s. 181 и др.).

23. G, 71. Ср. G, 141.

24. G, 152, 253; F, X, 33. Однако, по F, Indl. 12 (позднейшее постановление 1260 г.) арман уплачивал бондам лишь половину штрафа, другая половина шла конунгу. Здесь арман приравнивался к другим служилым людям конунга - сюсельманам (sýslomaðr eða ármaðr). По мнению Ю. Шрейнера ("Kongemakt og lendmenn i Norge i det 12. århundre". - "Scandia", Bd. IX, H. 2, 1936, s. 169 сл.), в Треннелаге арманы первоначально были служащими крестьянских тингов и лишь впоследствии превратились в слуг конунга. Полемику между Шрейнером и Й. А. Сейпом по этому вопросу см. в НТ, 32, 1940-1942, 5. 117-121, 199.

25. F, IV, 50-52.

26. О том, что в состав ранних редакций судебников Гулатинга и Фростатинга вошли доклады на тингах, которые делали лагманы - хранители и толкователи древних обычаев, см.: K. Maurer. Die Entstehungszeit der älteren Gulaþingslög. - "Abhandlungen der philosophische-philologischen Classe der königlich bayerischen Akademie der Wissenschaften", XII. Bd., III. Abth., München, 1871, S. 161-163, 165-169; его же. Die Entstehungszeit der älteren Frostuþíngslög. - Ibid., XIII Bd., III. Abth., 1875, S. 81-82. По вопросу о лагманах см. также: Е. Hertzberg. Grundtraekkene i aeldste norske proces, s. 156-176.

27. А. Тaranger. Om kongevalg i Norge i sagatiden. - H. Т., 30. bd. Oslo, 1934.

28. См. в Heimskringla рассказ о том, как Хокон Добрый был провозглашен конунгом на тинге в Тронхейме (Hákonar saga gόða, kap. 1). Когда бонды провозгласили Олафа Трюггвасона конунгом на Эйратинге, он обещал им соблюдать законы (Fagrskinna, kap. 21). Олаф Харальдссон просил бондов провозгласить его конунгом над Норвегией, обещая за это соблюдать их старинные законы (logum fornum) и защищать страну от чужеземных вторжений (Όláfs saga helga, kap. 37, 38, 40). После смерти конунга Олафа Спокойного население Треннелага провозгласило в 1093 г. конунгом Хокона Магнуссона, который обещал трендам широкие привилегии (rettar boetr a marga lund. - Fagrskinna, kap. 69). Магнус Босоногий отказался от податей с жителей Треннелага и Опланна и дал крестьянам "многие права за то, что они присвоили ему имя конунга" (ос bøtti i morgo rett lanzmanna í moti þvi er þeir gafo honom kommgs nafn. - Morkinskinna, s. 130).

29. G, 2. Закон этот, принятый при Магнусе Эрлингссоне, не применялся на практике, так как начались "гражданские войны".

30. Saga Hákonar Sverrissonar, Guttorms Sigurdarsonar ok Inga Bardarsonar, kap. 14; Fornmanna sögur, 9. Bd. Kaupmannahöfn, 1835. Cp. ibid., s. 85, 145-149.

31. Fornmanna sögur, 9. Bd., S. 61. Cp. s. 97-99. Saga Hákonar konúngs Hákonarsonar, kap. 2, 12, 17, 24.

32. F, I, 5; IV, 9, 10, 57.

33. F, IV, 61.

34. G, 198. До конца XI в. существовал обычай ежегодно отпускать на волю на Гулатинге одного раба (G, 4). Затем этот обычай был отменен (F, III, 19), по-видимому, в связи с исчезновением рабства.

35. G, 131.

36. G, 136, 184 и др.; F, III, 20; IV, 7 я др. Лишь иногда, в чрезвычайных случаях, мог быть созван тинг в тот же день, когда было совершено преступление. Однако в Законах Фростатинга признается, что часть тингманов не сможет прибыть на заседание в столь короткий срок (Г, V, 12).

37. F, II, 23; G, 131.

38. F, IV, 30.

39. F, X, 7. Ср. F, XV, 4; IV, 8.

40. F, IV, 24, 54, 56; G, 102 и др. В Heimskringla рассказывается, что когда в конце X в. сын конунга Эйрика Кровавой секиры Гудред напал на Вик (юго-восточная часть Норвегии) и потребовал, чтобы бонды приняли его в качестве конунга, бонды предложили послать оповещение о созыве тинга и согласились кормить его в течение того времени, пока не соберется тинг (Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 87).

41. G, 131. В средневековой Исландии право-обязанность посещать альтинг распространялась на всех свободных мужчин, имевших определенное имущество. Уклонявшиеся от посещения альтинга должны были платить выкуп (þingfararkaup). Малоимущие от посещения альтинга освобождались.

42. А. Тарангер не сомневается в том, что первоначально областные тинги в Норвегии были всеобщими тингами (альтингами) и лишь со временем превратились в тинги с участием представителей от бондов (А. Taranger. Alting og lagting. - НТ, 5. R., 5. Bd., 1924, s. 3, 12, 14).

43. F, I, 1-2.

44. А. Taranger. Trondheimens forfatningshistorie. - "Det kongelige Norske videnskabers selskabs skrifter", Trondhjem, 1929, № 5, s. 7.

45. F, I, 4.

46. G, 3.

47. Cp. E. Hertzberg. Grundtraekkene i den aeldste norske proces, s. 118-119.

48. F, Indl. 21.

49. G, 256.

50. Роль органов самоуправления в XII и XIII вв. тинги продолжали играть главным образом лишь в Тронхейме; в других областях, где феодальное развитие шло быстрее, их независимость от государства была уже утрачена.

51. Как видно из саг, тинги являлись не только судебными собраниями, но и центрами общественной и культурной жизни для верхушки бондов, общавшихся между собой, помимо тингов, сравнительно редко (см., например, "Сагу о Ньяле". Русский перевод в кн. "Исландские саги", М., 1956).

52. Мы не касаемся в данной связи недостаточно изученного вопроса о том, в какой мере судебные, законодательные и полицейские функции перешли в этот период в руки конунга и его служилых людей (см. J. Schreiner. Kongemakt og lendmenn i Norge i det 12. århundre. - "Scandia", Bd. IX, H. 2, 1936, s. 169).

53. Edv. Bull. Leding. Militaer- og finansforfatning i Norge i aeldre tid. Kristiania og København, 1920.

54. H. S. Øberg. Leidangsordningen i lys av sagaene. - HT, 34. bd., 7. h., 1948.

55. О кеннингах см.: М. И. Стеблин-Каменский. О некоторых особенностях стиля древнеисландских скальдов. - "Известия АН СССР". Отделение литературы и языка, т. XVI, вып. 2, 1957.

56. М. И. Стеблин-Каменский. Происхождение поэзии скальдов. - "Скандинавский сборник", III, Таллин, 1958, стр. 184-187.

57. В данной статье мы говорим об отношениях между бондами и государственной властью, не уточняя, каковы были те общественные группы, на которые она опиралась и в интересах которых эксплуатировала население: этому вопросу посвящены другие наши работы. Помимо упомянутых выше, см. еще "Так называемое "отнятие одаля" королем Харальдом Прекрасноволосым" ("Скандинавский сборник", II, Таллин, 1957) и "Проблемы социальной борьбы в Норвегии во второй половине XII - начале XIII в. в норвежской историографии" (сб. "Средние века", вып. XIV, 1959).

58. До этого при нападении неприятеля на Норвегию Хокон обращался к хавдингам, от которых он мог ожидать помощи (Þeim er hønum var liðs at ván. - Hákonar saga gόða, kap. 19).

59. Hákonar saga gόða, kap. 20.

60. Fagrskinna, kap. 11.

61. Ibidem.

62. См. нашу статью "Так называемое "отнятие одаля" королем Харальдом Прекрасноволосым". - "Скандинавский сборник", П.

63. Hákonar saga gόða, kap. 1: "Hákon... beiddi boendr at gefa sér konungsnafn..., en þar í mόt bauð hann þeim at gera alia boendr όðalborna ok gefa þeim όðöl sín, er á bjoggu".

64. Показательно, что в Bersöglísvisur скальда Сигвата Тордарсона (конец 30-х годов XI в.) подчеркивается, что бонды хранят добрую память о Хоконе Добром (Sigvatr Þόrðarson. Bersoglisvisur, 4). Скальды цитируются по изд.: Finnur Jόnsson. Den norsk-islandske Skjaldedigtning, В I Bind. København og Kristiania, 1912.

65. А. Я. Гуревич. Древненорвежская вейцла. - "Научные доклады высшей школы", исторические науки, 1958, № 3, стр. 144-146.

66. Сообщение о введении Хоконом деления прибрежных районов на skipreiður признается современными исследователями правильным, по крайней мере, для отдельных частей Норвегии (Edv. Bull. Leding..., s. 10-13).

67. Термины hersir и hérað происходят от одного и того же слова hérr - "войско". На древнескандинавском языке hérr означало и "войско", и "народ". Однако С. Тунберг отрицает связь между херсом и херадом в административном отношении (S. Tunberg. Studier rörande Skandinaviens äldsta politiska indelning. Upsala, 1911, s. 108-110).

68. Недаром в скальдической поэзии того времени конунг очень часто именуется "повелителем херсов" (hersa drόttin, hersa þengill, hersa valdr).

69. Например, когда датский конунг приказал ярлу Хокону, правившему северной частью Норвегии, выступить вместе с ним в поход против германского императора, Хокон созвал ополчение со всех своих земель, а многие другие хавдинги Норвегии привели отряды из своих областей (Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 24).

70. Bragi enn gamli Boddason. Ragnarsdrápa, 10. Cp. Ynglinga saga, kap. 30: в древние времена "было много морских конунгов (saekonungar), которые повелевали большими дружинами, по не владели землей". В этом же смысле Снорри часто упоминает о herkonungar - военных предводителях (Hákonar saga gόða, kap. 4; Όláfs saga helga, kap. 4, 10. Cp. Landnámabόk Islands. Einar Arnόrsson gaf út. Reykjavík, 1948, bis. 128, 139). Но в последнем случае речь идет о herkonungr, который управлял княжеством в Рогаланне (ríki á Rogalandi).

71. См., например, Þόrbjörn hornklofi. Haraldskvaeði, 16: "Щедро одарены воины, которые играют в шахматы в усадьбе Харальда (í Haralds túni); они наделены богатствами и блестящими мечами, гуннским железом [оружием] и рабынями с Востока...". Восток для норвежца IX-X вв. - это Швеция и Русь. Скальд Тьодолъф из Хвини говорил о Харальде Хорфагре: "Победоносный конунг раздавал своим воинам красное золото и в изобилии кольца, блестящие кольчуги и острые мечи, роскошно украшенные, сверкающие щиты" Þjόðόlfr όr Hvini. Et Kvad om Harald Haarfagre, 3).

72. В отличие от других историков (например, Н. Koht. Harald Hårfagre og rikssamlinga. Oslo, 1955, s. 43) Ю. Шрейнер полагает, что традиция, приписывающая битве в Хафрсфьорде решающее значение, недостоверна (J. Schreiner. Harald og Havsfjord. -"Scandia", Bd. IX, H. 1, 1936, s. 71-77. Cp. J. Schreiner. Slaget i Hasfjord. - "Festskrift til Halvdan Koht", Oslo, 1933, s. 111).

73. Haralds saga ins hárfarga, kap. 18.

74. Haralds saga ins hárfarga, кар. 18. См. "Сага об Эгиле", гл. 9. - "Исландские саги", стр. 74-75.

75. Þjόðόlfr όr Hvini (?). Den norsk-isländska skaldediktningen reviderad av Ernst. A. Kock. I bd., Lund, 1946, s. 12.

76. Т. е., английскими и французскими.

77. Þόrbjorn hornklofi. Haraldskvaeði (Hrafnsmál), 8.

78. H. Shetelig. Det norske folks liv og historie gjennem tidene, Bd. I. Oslo, 1930, s. 226.

79. Egill Skallagrimsson. Hόfuðlausn, 17, 18.

80. Sigvatr Þόrðarson. Nesjasvisur, 2.

81. Sigvatr Þόrðarson. Vestfararvísur (1025-1026гг.), 7, 8. Скальд Тьодольф Арнорссон, рассказывая о захвате большой военной добычи конунгом Магнусом Добрым, в дружине которого он служил, прибавляет: "Я захватил готский щит и кольчугу в битве, это я получил как свою долю; ...мне досталось превосходное оружие..., я взял шлем там, где храбрый конунг побил датчан" (Þjόðόlfr Arnόrsson. Magnúsflokkr, 23). Vaðmál - шерстяная одежда или ткань, которая у скандинавов играла роль средства платежа до того, как эта функция перешла к драгоценным металлам.

82. Издатель Fagrskinna Финнур Йоунссон относит это событие к 964 г. Хронология истории Норвегии в X в. неточна.

83. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 18; Fagrskinna, kap. 14.

84. Ярл Хокон владел фюльками Мере, унаследованными от его предков.

85. Согне-фьорд отделяет Северо-Западную Норвегию от Юго-Западной (области Гулатинга).

86. Имеются в виду Тронхейм, Мере, Росмдаль и Хельгеланн. Перевод дан по "Jslenzk fornrit", XXVI bd., Reykjavík, 1941, bls. 245. Старый перевод (Ф. Йоунссона) несколько иной: "Воин приказал спустить на воду корабли в четырех фюльках; он видел, что весь народ хотел быть полезным" (Einarr Helgason skálaglamm. Vellekla, 22).

87. Автор Fagrskinna пишет о всеобщем ополчении - almenningr.

88. В Fagrskiima сказано осторожнее - "знатные люди" (tignirmenn).

89. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 37.

90. См. "Jslenzk fornrit", XXVI bd., bls. 286 (комментарий Бьярни Адальбьярнарсона).

91. Tindr Hallkelsson. Drape om Hakon jarl, 9

92. Þorðr Kolbeinsson. Eiriksdrapa, 2.

93. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 40: "В войске ярла Хокона предводителями (høfðingjar) были Торир Олень из Хельгеланна и Стюркар из Гимсар [в Гулъдалене, Внутренний Треннелаг] с шестьюдесятью кораблями..., Гудбранд Белый из Опланна [Восточная Норвегия] и Торкель Глинистый родом из Вика, с 60 кораблями..., Скегги из Юрьар в Упхауге [в Нордмёре] и Рагнвальд из Эрвика в Стаде [Стад - мыс в западной оконечности Суннмёре] с 60 кораблями". В Fagrskinna, kap. 20 перечень хавдингов в ополчении ярла Хокона несколько иной. Этих предводителей автор Fagrskinna характеризует как лендрманов. Однако известно, что в сагах XII и XIII вв. лендрманами зачастую называются люди, которых скальды именовали херсами (ср. Egill Skallagrímsson. Arinbjarnarkviða, 14 и "Сагу об Эгиле", гл. 55. См. Landnámabόk Islands, bls. 287, 288). Совершая подобную подстановку терминов, авторы саг невольно модернизировали картину норвежского общества в X и в начале XI в., когда в отдельных районах заправляли еще в значительной мере независимые от конунга херсы, а не назначаемые им лендрманы, что стало обычным в последующее время.

94. Þorðr Kolbeinsson. Eiríksdrápa, 4.

95. В Fagrskinna, kap. 19 говорится, что Хокон собрал для битвы все корабли, включая даже торговые (kaupskip).

96. См. J. Schreiner. Olav Tryggvasons sistekamp. - "Festskrift til Hjalrnar Falk", Oslo, 1927, s. 59-77. В "Саге об Олафе Трюггвасоне" монаха Одда об этом рассказывается следующим образом. Конунг Олаф долго держал ополчение за пределами Норвегии и вызвал этим волнение бондов, оставивших дома свои хозяйства, семьи и сородичей. Обращаясь к войску, Олаф обещал распустить по домам всех, кто не может остаться с ним. Один старик сказал, что никто не покинет конунга, но его речь нашла отклик у немногих. Когда Олаф и его дружинники проснулись на следующее утро, они увидели, что лейданг распался (rofinn leiðangrin) и почти все бонды покинули лагерь и уплыли домой. У конунга осталось 11 кораблей (Saga Oláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk, udg. af Finnur Jόnsson. København, 1932, kap. 66 (A), 55 (S). Cp. L. Weibull. Kritiska undersökningar i Nordens historia omkring ar 1000. В кн.: L. Weibull. Nordisk historia. Forskningar och undersökningar, I. Stockholm, 1948, s. 320, 323, 325; W. В aetke. Das Svoldr-Problem. - "Berichte über die Verhandlungen der Sächsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig", philologisch-historische Klasse, Bd. 98, Heft 6, Berlin, 1952, S. 59 ff.).

97. Bόndalið - синоним bόndaherr.

98. Ярл Свейн (сын ярда Хокона) правил северной частью Норвегии после гибели конунга Олафа Трюггвасона.

99. Όláfs saga helga, kap. 46.

100. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 113; Þόrðr Kolbeinsson. Eiríksdrápa, 6: "Veitk, at hersar... vǫru ár flestir vinir jarla...". Имеются в виду братья - ярлы Эйрик и Свейн. На эту вису ссылается автор Fagrskinna (кар. 24) в подтверждение своих слов о том, что "все лендрманы были друзьями ярлов".

101. Sigvatr Þόrðarson. Nesjarvisur, 7, 11. Другой скальд, Берси Торфусон, участвовал в этой битве на стороне ярла Свейна и после ее окончания (попав в плен к конунгу Олафу) сочинил короткую поэму (flokkr), в которой, в частности, говорил: "Я никогда не служил в лейданге под началом воина более славного" [чем ярл Свейн]. Далее он признавал, что участвовал в сооружении большого военного корабля для предоставлении его в лейданг (Bersi Skáldtorfuson. En fiok om kong Olaf, 2, 3. Перевод по "Íslenzk fornrit", XXVII. bd., Reykjavík, 1945, bis. 66-67).

102. Όláfs saga helga, kap. 156; Fagrskinna,_kap. 27.

103. Sigvatr Þόrðarson. Lausavísur, 19. См. Όláfs saga helga, kap. 168.

104. Скальды - современники (частично и участники) этой битвы утверждают, что конунг Олаф потерпел поражение вследствие численного перевеса тронхеймских бондов. По свидетельству Сигвата, в битве против конунга Олафа выступали херсы и бонды (Sigvatr Þόrðarsson. Erfidrápa Όláfs helga, 20). Подлинной причиной восстания населения Треннелага против Олафа Харальдссона было стремление трендов, прежде всего их аристократической верхушки, сохранить независимость от посягательств конунга (см. J. Schreiner. Trøndelag og rikssamlingen, s. 39-43; его же. Olav den hellige og Norges samling. Oslo, 1929, s. 86 cл, 102 cл.).

105. Arnόrr Þόrðarson jarlaskáld. Magnúsdrápa, 2.

106. Þjoðolfr Arnόrsson. Magnúsflokkr, 4, 10, 15.

107. Haralds saga Sigurðarsonar, kap. 32.

108. Bølverkr Arnόrsson. Drape om Harald hårdråde, 8.

109. Halli stirði. Flokkr, 2. Þjoðolfr Arnόrsson. Sexstefja, 12, 22. Здесь встречаются оба термина, обозначавшие народное ополчение, - leiðangr и almenningr.

110. Steinn Herðisarson. Nizarvísur, 2.

111. Haralds saga Sigurðarsonar, kap. 60.

112. Fagrskinna, kap. 51: "...naefne or hvaerio fylke hvaerir fara skulldu". Cp. Morkinskmna, s. 112.

113. Случайно сохранившаяся анонимная виса (от конца Х в.) свидетельствует о сопротивлении, которое оказывали датчане конунгу, пытавшемуся заставить их принять на себя расходы по снаряжению флота: "Жители Ютландии не желают платить дань на корабли" (gjald til skeiða). Насколько велики были расходы на военные нужды, отчасти видно из Fagrskinna, kap. 44. Когда Магнус Олафссон и Харальд Сигурдссон поделили между собой власть над Норвегией (в 1046 г.), конунг Харальд, похваляясь своими сокровищами, награбленными в различных походах, якобы спросил конунга Магнуса, много ли золота он имеет. Тот ответил: "Часто происходили войны и созывались большие лейданги (storer leiðangrar), так что все золото и почти все серебро были истрачены на воинов", и у него осталось одно золотое кольцо (ср. Morkinskinna, s. 21).

114. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 102.

115. Hallfrøðr Ottarsson vandraeðaskald. Oláfsdrápa, 3.

116. Haralds saga Sigurðarsonar, kap. 61: "...lét aptr fara bόndaliðit..."; Fagrskinna, kap. 46: "Конунг Харальд разделил свое войско, отправил назад ополчение бондов (let aftr fara almenning bonda haerss) и отплыл со своей дружиной и лендрманами, а из крестьянского войска (af bonda liði) оставил лишь тех, кто жил ближе всего к восточной границе" (т. е. тех, кто находился во время военных действий поблизости от дома). Ср. Morkinskinna, s. 55.

117. Haralds saga Sigurðarsonar, kap. 35: "Þat var leiðangrslið ok boendr emir...". Согласно Morkinskinna, s. 59 и Fagrskinna, kap. 46, это были бонды из Вика.

118. Þόrleikr fagri. En flokk om Sven Ulfssön, 9.

119. Fagrskinna, kap. 46. Под 1134 г. Fagrskinna (kap. 79) сообщает, что, несмотря на призыв Магнуса Сигурдссона (Слепого) созвать ополчение, многие лендрманы остались дома и лишь немногие пришли к нему из херадов (sva com ос fatt af haeraðom til hans.).

120. Ágrip af Nόregs konunga sögum, hrsg. von Finnur Jόnsson. Halle (Saale) 1929, kap. LVI, 7. Ср. слова скальда Стейна Хердисарсона о конунге Олафе Спокойном, что он (Олаф) желает утвердить мир в своей стране, и "это нравится людям" (Steinn Herdisarson. Όláfsdrápa, 13).

121. F. Jόnsson. Den norsk-islandske Skjaldedigtning. В I Bd., s. 599. Ограбления крестьян и разорение их хозяйств в результате военных экспедиций конунгов упоминаются скальдами неоднократно, Скальд Оттар Черный, воспевая конунга Кнута, говорит: "Еще юный, ты велел, государь, сжигать поселения и дома; часто ты вынуждал бондов взывать о помощи от вражеского нападения" (Ottarr svarti. Knútsdrápa, 4). Столь же доблестным представляется Тьодольфу Арнорссону поведение конунга Магнуса Олафссона на о-ве Фьон во время его нападения на Данию: "Разгневанный конунг трендов, ты повелел уничтожить дома огнем; ты сжигал каждый дом..." (Þjoðolfr Arnόrsson. Magnúsflokkr, 20). Во время экспедиции конунга Магнуса Босоногого на Оркнейские и Гебридские о-ва его отряд грабил, жег и убивал всех, кто ему попадался. "Бонды лишались жизни и имущества" (Bjǫrn Krepphendi. Magnúsdrápa, 5, около 1100 г.). В висе исландца Эйрика о разбое на Оркнейских о-вах говорится: "Шесть дворов сожжены были утром и ограблены бонды - это дело рук Свейна, большой костер разжег он для них и ссужает теперь уголь лейлендингу (leigumanni)" (Eirekr, Lausavísa, около 1140 г.). Мы не касаемся в данной связи сообщений о карательных походах, которые норвежские конунги предпринимали в собственной стране против непокорных бондов, - о них речь впереди.

122. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 11.

123. G, 296; F, VII, 10. Повинность по постройке судов распространялась и на лендрманов (F, VII, 18).

124. Skipreiður - так назывались корабельные округа в Вестланне. Треннелаг подразделялся на skipsyslur, по-видимому, совпадавшие с фюльками. Желая дать определение, что такое фюльк, Одд Сноррасон в "Саге об Олафе Трюггвасоне" пишет: "У норвежцев фюльком называется округ, который выставляет 12 полностью снаряженных кораблей с людьми и вооружением, и на каждом корабле обычно по 6 или 7 десятков человек" [Saga Όláfs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk, kap. 45 (A), 34 (S)].

125. Размеры корабля определялись числом скамей для гребцов.

126. G, 315. Тяжесть лейданга неравномерно распределялась по отдельным областям: наибольшей она была в Вестланне, несколько более умеренной в Остланне.

127. НТ, 5. R., I. Bd., s. 274-275.

128. G, 199; F, VII, 7.

129. Edv. Bull. Leding..., s. 35.

130. G, 297.

131. Den nyere Landslov, III, 14.

132. H. S. Øberg. Leidangsordningen..., s. 565-566.

133. Бонды, долго находившиеся в ополчении, созванном конунгом Сверре, требовали его роспуска (aetluðu at rinialeiðangrin. - Sverris saga, utg. ved G. Indrebø. Kristiania, 1920, kap. 139). В другом месте "Саги о Сверре" сообщается о волнениях среди ополченцев, которых Сверре не распускал по домам в течение продолжительного времени (...geþiz mikill kur i liðinu. Villdu flestir leiðangrs-menn heim. - Ibid., kap. 176).

134. G, 296.

135. G, 298, 299, 301.

136. G, 302.

137. F, VII, 7, 8, 9, 10, 20.

138. Упоминание leiðangrsvíti - штрафа за неучастие в лейданге в "Саге об Олафе Трюггвасоне" (гл. 13), по-видимому, анахронизм: вряд ли этот штраф, который существовал в XII в. (см. G, 301), взимался с уклонявшихся от службы уже в конце X в.

139. G, 300: бонды должны доставлять на корабли мясо и масло в количестве, достаточном для пропитания команды в течение двух месяцев; G, 303: при нехватке продовольствия команда могла забирать скот у хозяев, получавших за это денежное вознаграждение; см. также F, VII, 12, 21, 23.

140. G; 306-308; F, VII, 1, 2, 4, 5, 6, 13.

141. F. VII, 26.

142. G, 312.

143. Den nyere Landslov, III. Отсюда различия между borðleiðangr (сдача продуктов) и útfararleiðangr (военная служба во флоте).

144. Edv. Bull. Leding..., s. 38.

145. Эдв. Булль справедливо отмечает, что сохранение бондами права носить оружие означало в тот период их обязанность нести воинскую повинность ("Leding...", s. 173-174).

146. G, 309; F, VII, 13.

147. Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 65; Sverris saga, tap. 29, 167 и др.

148. G, 312.

149. В рассказе о событиях на Оркнейских о-вах Снорри передает, что их ярл Эйнар (начало XI в.) "имел обыкновение каждое лето созывать ополчение (útboð)", чем крайне истощил ресурсы бондов и вызвал среди них большое недовольство. Под их давлением однажды ему пришлось сократить свои требования и удовлетвориться тремя боевыми кораблями вместо шести, которые они должны были поставлять ему в другие годы, но впоследствии он вновь брал с них по шести кораблей (Όláfs saga helga, kap. 98).

150. См., например, Sverris saga, kap. 47. Соответствующий материал собран в указанной выше статье Эберга.

151. Hákonar saga gόða, kap. 15. В ответ на требование конунга Хокона перейти в христианскую веру и блюсти воскресенье бонды Треннелага на Фростатинге ворчали, что "конунг хочет отнять у них доходы и что тогда они не смогут обработать землю. Но работники и рабы (verkalýðr ok þnaelar) говорили, что они могли бы и не работать [в воскресные дни], если бы не должны были добывать себе пищу".

152. F, Indl. 19.

153. G, 33.

154. F, III, 19. Ср. Ágrip af Nόregs konunga sögum, kap. XXIX, 2.

155. О. А. Йонсен (О. A. Jоhnsen. Die wirtschaftlichen Grundlagen des ältesten norwegischen Staates. - "Wirtschaft uad Kultur. Festschrift zum 70. Geburtstag von Alfons Dopsch", Leipzig, 1938, S. 278), с полным основанием утверждая, что "древнее норвежское государство основывалось в экономическом отношении на труде крестьян, как на их военной службе и публичных рабочих повинностях, так и на их собственно сельскохозяйственном производстве", не ставит, однако, вопроса, какое влияние на последнее оказывала эта государственная эксплуатация бондов. Ср. S. Hasund. Bønder og stat under naturalsystemet. Kristiania, 1924.

156. М. А. Барг. Надел английского виллана как выражение степени его эксплуатации в XI-XIII вв. - "Научные доклады высшей школы", исторические науки, 1959, № 3, стр. 141.

157. J. A. Seip. Problemer og metode i norsk middelalderforskning. - HT, 32 bd., 1940-1942, s. 92. Ср. А. Я. Гуревич. Некоторые спорные вопросы..., стр. 125-128.

158. См. F, XVI, 1 - "Новые постановления", дарованные жителям Треннелага конунгами Сигурдом, Эйстейном и Олафом (начало XII в.): освобождение от некоторых повинностей в пользу государства тех, "кто служит в береговой обороне"; освобождение бондов от обязанностей предоставлять постой конунгу; F, XVI, 2 - освобождение жителей Хельгеланна от податей продуктами, разрешение свободно пользоваться альменнингом, запрещение устраивать обыски в домах бондов; F, XVI, 4 - обещание конунгов Харальда и Магнуса (30-е годы XII в.) соблюдать "все законы святого Олафа" и его преемников.

159. Hákonar saga gόða, kap. 15; Όláfs saga Tryggvasonar, kap. 54, 68.

160. Говоря о причинах восстания тронхеймских бондов против ярла Хокона, авторы саг отмечают лишь его распущенность. Но в "Саге о святом Олафе" Снорри выдвигает уже другой мотив - самовластие ярла, которое народ не хотел сносить. Автор Fagrskinna (kap. 20) также говорит, что ярл Хокон не соблюдал законов. Таким же самовластием отличался и сменивший его конунг Олаф Трюггвасон, который тоже не долго правил страной (Όláfs saga helga, kap. 36). См. Bersǫglisvisur скальда Сигвата Тордарссона, в которых он призывает конунга Магнуса Олафссона отказаться от нарушения прав народа.

161. Haralds saga Sigurðarsonar, kap. 73.

162. Fagrskinna, kap. 47: "...toldo þaeir (Upplendigar) at Olafr konongr hafde gefet þaeim rettar boetr i margum staðum firir oðrum lanzmannurn i Norege. baeðe um utgerðer...". Cp. Morkinskinna, s. 65.

163. Þjoðolfr Arnόrsson. Sexstefja, s. 18-21, 24, 25.

164. Arnόrr Þόrðarson jarlaskáld. Erfidrápa om kong Harald hårdråde, 7, 8.

165. См. Όláfs saga helga, kap. 121, где цитируются эти слова скальда.

166. Haraldr Sigurðarson harðraði. Lausavísur, 7.

167. уже в XIII в. королевская власть видела в принявшем широкие размеры уходе населения из сельского хозяйства и росте бродяжничества серьезную угрозу для земледелия и пыталась приостановить распространение этих явлений (см. F, Indl. 20; X, 39. Ср. G, 70).

168. См. А. Я. Гуревич. Основные этапы социально-экономической истории..., стр. 60-61.