| "Буквенные переходы", приведенные в 1818 г. Расмусом Раском в его знаменитом "Исследовании о происхождении древнего северного или исландского языка" (1) и получившие впоследствии название германского передвижения согласных, были первым звуковым изменением, которое стало известным науке. С открытием звуковых изменений возникла новая область науки - историческое языкознание. То, что первым звуковым изменением, которое стало известным науке, было германское передвижение согласных, не обусловлено природой именно этого звукового изменения. Хотя оно и впоследствии очень много привлекало к себе внимание исследователей, никак нельзя сказать, что оно наиболее типичное из всех известных звуковых изменений. Но то, что историческое языкознание возникло с открытием звуковых изменений, что расцвет исторического языкознания в XIX в. был расцветом исторической фонетики, т. е. науки о звуковых изменениях, что изучение звуковых изменений всегда было основной и ведущей областью исторического языкознания, - это, несомненно, обусловлено природой звуковых изменений вообще. Звуковые изменения - это наиболее типичные языковые изменения. Изменчивость языка, то, что он не может не иметь истории, всего очевиднее проявляется в звуковых изменениях, и особенно в тех, которые находят отражение в письме.
Под "буквами" Раск понимал, если верить Бьеррум, "различающиеся между собой элементы языкового выражения, которые отчасти могут писаться определенным образом, отчасти произносятся определенным образом" (2), т. е., в сущности, нечто более близкое к фонемам в современном понимании, чем звуки в понимании классической фонетики, т. е. бесконечное число конкретных звуков речи и их слуховых ощущений и мнемонических образов, индивидуальных артикуляций и их моторных ощущений. А под "переходами" Раек понимал то, что в сравнительном языкознании называется соответствиями. Следовательно, его "буквенные переходы" были фонемными соответствиями между родственными языками, и он констатировал не звуковые изменения сами по себе, а только результаты определенного типа звуковых изменений, а именно - дивергентных изменений в родственных языках. Современная наука и в этом отношении ушла не так уж далеко от Раска. Звуковые изменения и до сих пор констатируются, как правило, по их результатам. Можно сказать вообще, что, как ни велик был тот прогресс, который имел место со времен Раска в изучении звуковых изменений, он едва ли может сравниться по своему значению с тем колоссальным прогрессом, каким было открытие звуковых изменений и возникновение исторического языкознания. Историческая точка зрения возникала тогда во всех науках, и даже не только в науках, но и в искусстве, как об этом свидетельствует возникновение исторического романа в ту эпоху. Открытие звуковых изменений и возникновение исторического языкознания было, таким образом, одним из проявлений сдвига в истории человеческой мысли, не многим менее крупного, чем тот, который в свое время привел к возникновению науки как формы общественного сознания.
Знаменитая соссюровская антиномия не была открытием синхронической и диахронической точек зрения в языкознании. Возникновение исторического языкознания неизбежно должно было привести к обособлению синхронической и диахронической точек зрения. Развитие синхронического языкознания в XIX и XX вв. было неизбежным следствием развития диахронического языкознания. Значение соссюровской антиномии в том, что она была первой попыткой вскрыть специфику синхронической и диахронической точек зрения в языкознании. Однако в эпоху Соссюра диахроническое языкознание было представлено в основном исторической фонетикой, т. е. наукой, занимавшейся исключительно частными фактами, которые "системе не только чужды, но и сами изолированы и между собой не образуют системы" (3). Говоря о диахроническом языкознании, Соссюр говорил, в сущности, о традиционной исторической фонетике, и это было совершенно закономерно. Но также закономерно было то, что уже в первом структуралистском манифесте соссюровская формулировка была отвергнута. "Антиномия синхронической фонологии и диахронической фонетики, - говорилось в нем, - окажется снятой с того момента, когда фонетические изменения будут рассматриваться в их зависимости от фонологической системы, которая их претерпевает" (4). Так возникла диахроническая фонология, т. е. наука, рассматривающая звуковые изменения с фонологической точки зрения. Отождествление диахронического языкознания с традиционной исторической фонетикой стало анахронизмом.
Развитие науки подразумевает дифференциацию ее различных областей и их противопоставление друг другу. Ужас по поводу того, что Соссюр "оторвал синхронию от диахронии", долго владевший нашими лингвистами, был одним из проявлений отставания нашего языкознания, замедленной дифференциации синхронического и диахронического языкознания. В период марризма историческая фонетика была у нас фактически ликвидирована как наука "формалистическая" и, следовательно, "буржуазная", а диахроническая фонология не получила признания как наука "структуралистская" и, следовательно, тоже "буржуазная". В первое время после 1950 г. диахроническое языкознание сводилось в основном к догматическому повторению общих фраз о пресловутых "внутренних законах развития языка". Недостаток соссюровской антиномии не в том, что она "оторвала синхронию от диахронии", а в том, что с возникновением фонологии этот "отрыв" уже не соответствовал состоянию синхронического и диахронического языкознания, т. е. был недостаточным.
Синхроническое исследование никогда не имеет своей предпосылкой диахроническое исследование. Мало того, всякое синхроническое исследование подразумевает отвлечение от того, что не является состоянием языка, т. е. от диахронии. Неудивительно поэтому, что развитие синхронического языкознания влечет за собой оттеснение диахронического языкознания на второй план, а последовательное проведение синхронической точки зрения в языкознании может привести к полному отрицанию диахронического языкознания. Примером этому может служить отношение к диахроническому языкознанию глоссематики и ее разновидностей, а также дескриптивной лингвистики в некоторых ее проявлениях.
Между тем диахроническое языкознание стоит в совершенно другом отношении к синхроническому языкознанию. Всякое диахроническое исследование подразумевает существование синхронных срезов и их сравнение. Другими словами, диахроническая точка зрения подразумевает синхроническую как первую ступень исследования, как свою необходимую предпосылку (5). Таким образом, синхроническая точка зрения возможна и там, где она не сопоставлена с диахронической; напротив, диахроническая точка зрения возможна только там, где она сопоставлена с синхронической. В известном смысле современное синхроническое языкознание - это возвращение к пониманию языка, существовавшему до возникновения исторического языкознания. Не случайно находят сходство между современным синхроническим языкознанием и древнеиндийской грамматикой (6).
Отсюда следует, что синхроническое языкознание по сравнению с диахроническим в известном смысле односторонне. Если оно последовательно, оно отвлекается от очень существенного свойства языка - от его изменчивости, от того, что он существует во времени. Тем самым оно схематизирует язык и уподобляет его математическому объекту. Синхроническое языкознание изучает статические связи между языковыми элементами, т. е. те связи, наличие которых делает язык "системой" в наиболее широком смысле этого неясного слава. Однако в языке существуют и более сложные связи, а именно связи языковых изменений между собой и с различными внутренними и внешними факторами, т. е. те динамические связи, которые не только создают, но и разрушают то, что принято называть "системой". Поэтому если для современного синхронического языкознания лозунгом является "язык есть система", то для современного диахронического языкознания лозунгом должно бы быть "язык - это и система, и не система".
Развитие синхронического языкознания может приводить не только к оттеснению диахронического языкознания на второй план или к его отрицанию, но также и к его подмене синхроническим языкознанием. Так, история звуковых изменений может быть сведена (и в некоторых работах так и делается) к ряду последовательных синхронных описаний системы фонем данного языка. Но синхронные срезы, относящиеся к разным периодам одного языка,- это синхроническое языкознание. Различие в методе получения материала - непосредственное наблюдение, свидетельства современников, анализ текстов и т. д. - в принципе не влечет за собой различия в методе описания материала. Идет ли речь о языке древнем или современном, языке десятого или двадцатого века, метод описания может быть тем же. Синхронное описание современного языка не отличается в принципе от синхронного описания его прошлого состояния хотя бы уже потому, что сама граница между современным и прошлым состоянием языка условна. То, что было его современным состоянием, когда собирался материал, могло стать его прошлым состоянием, когда этот материал был опубликован. Таким образом, если история языка ограничивается описанием последовательных синхронных срезов, она - синхроническое языкознание. Изучение звуковых изменений - наука диахроническая только в том случае, если описание синхронных срезов не самоцель, а предпосылка для изучения самих звуковых изменений и их связей.
Специфика синхронической точки зрения особенно отчетливо проявляется в тех случаях, когда история звуковых изменений сводится к ряду строго симметричных схем, изображающих последовательные этапы развития системы фонем данного языка. Предполагается как бы, что с каждым изменением состава фонем происходит автоматическая перестройка всей системы в направлении новой симметрии. Изменение системы фонем происходит как бы абсолютно "правильно", в результате действия некой структурной тенденции, которая не встречает никакого сопротивления и всегда достигает своего предела, т. е. заполнения всех мыслимых "пустых клеток" и строго симметричного расположения фонем. Концепция такого симметричного развития очень соблазнительна своей простотой. Строить симметричные фонологические схемы, в сущности, легче, чем решать кроссворды, так как, если добиваться только симметрии, то количество фонологических схем, которые можно построить, неограниченно, между тем кроссворд обычно имеет только одно решение. Многие занимавшиеся диахронической фонологией следовали концепции симметричного развития (7).
Однако симметрия и простота характерны для фонологических схем в основном постольку, поскольку в этих схемах предел, в направлении к которому должно было бы идти развитие, если бы оно было абсолютно "правильным" и не встречало никакого сопротивления, принимается за достигнутое. В действительности такой предел никогда не достигается. Симметрия в системе фонем не только все время создается, но и все время разрушается, т. е. фактически никогда не бывает полной.
Но если, с одной стороны, синхроническая фонология оттесняет и подменяет диахроническую, то, с другой стороны, диахроническая фонология обязана синхронической своей основой, а именно - представлениями о фонеме и ее аллофонах (или комбинаторных вариантах); и основное, что дало применение фонологической точки зрения к звуковым изменениям, - это различение аллофонных (или субфонемных) и фонемных изменений, а в последних - синтагматических и парадигматических изменений.
Аллофонное изменение - это изменение в реализации фонемы, или изменение аллофона этой фонемы. В зародыше понятие аллофонных изменений есть уже у Бодуэна в его "дивергенциях" (8). В более развитой форме оно есть у Поливанова (9). С возникновением фонологии оно встречается у многих авторов, хотя эти изменения по-разному называются (то "внефонологическими" (10), то "фоническими" (11), то "фонетическими" и т. д.) или вообще никак не называются. Аллофонное изменение - это, конечно, совсем не то же самое, что аллофоническое варьирование фонемы, или варьирование в реализации фонемы в зависимости от ее положения в синтагматической цепи, т. е. наличие у нее аллофонов. Аллофонное изменение - это изменение в аллофоническом варьировании фонемы, появление у нее нового аллофона или исчезновение старого. Аллофоническое варьирование фонемы - это явление синхронии. Аллофонное изменение - явление диахронии.
Аллофонное изменение - это всегда физическое изменение звука речи. Как правило, оно предшествует фонемному изменению. В ряде случаев оно - необходимая предпосылка этого изменения. Например, когда аллофон фонемы в силу определенных условий становится самостоятельной фонемой. В этом случае именно аллофонное, а не фонемное изменение является физическим изменением звука речи. Тем не менее аллофонное изменение, как правило, не находит никакого отражения в письме. Дело в том, что оно никогда не осознается говорящими, так же как никогда не осознается ими и само наличие аллофонов. И поскольку традиционная историческая фонетика занималась исключительно теми звуковыми изменениями, отражения которых прослеживаются в текстах, аллофонные изменения она, в сущности, вообще игнорировала.
Правда, сложившееся еще в прошлом веке представление о том, что звуковое изменение постепенно и проходит бесконечное число промежуточных стадий, как будто близко к представлению об аллофонном изменении в диахронической фонологии. Но в том-то и дело, что с фонетической точки зрения постепенны звуковые изменения вообще (за некоторыми исключениями). Между тем с фонологической точки зрения постепенным может быть только аллофонное изменение (но, по-видимому, и в этом случае постепенность необязательна). Что же касается фонемного изменения, то, поскольку фонемы - дискретные единицы, оно подразумевает качественный скачок от одной фонемы к другой. Другими словами: ни в какой момент своего существования фонема не может быть чем-то промежуточным между двумя фонемами. Это, однако, не значит, что фонемное изменение представляет собой мгновенный и единичный акт. Наоборот, это значит, что фонемное изменение должно состоять из бесчисленных единичных актов и продолжаться известное (иногда очень долгое) время. В продолжение этого времени должно иметь место колебание между двумя фонемами. Так, когда фонема сливается парадигматически с другой фонемой, т. е. перестает существовать как самостоятельная единица, эта сливающаяся фонема становится факультативной: в одном и том же слове она то замещается фонемой, с которой она сливается, то остается незамещенной. Только когда первый случай берет верх, сливающаяся фонема исчезает и слияние завершается. В продолжение этого процесса сливающаяся фонема становится, так сказать, двуликой, т. е. фонемой /х/у/, где х - сливающаяся фонема, а у - фонема, с которой она сливается, [х] - это факультативный вариант двуликой фонемы, тогда как [у] - и ее другой факультативный вариант, и самостоятельная фонема. Таким образом, противопоставление между [х] и [у] в продолжение данного процесса очень специфично (ср. с. 754).
Таким образом, фонологическая точка зрения на постепенность звукового изменения существенно отличается от фонетической точки зрения на нее. С фонетической точки зрения утверждалось, например, что умляут в германских языках был длительным постепенным изменением, имевшим ряд промежуточных, ступеней (12). Между тем с фонологической точки зрения возникновение умляутных фонем из умляутных аллофонов было процессом скачкообразным, не исключающим, впрочем, колебания между двумя фонемами. Именно процесс возникновения умляутных фонем нашел отражение в письме, хотя, в сущности, он не был физическим изменением звуков речи: умляутные аллофоны могли существовать в продолжение длительного времени до их фонологизации, не претерпевая никакого изменения и, конечно, не находя никакого отражения в письме. Постепенным могло быть только возникновение этих аллофонов. Но оно, возможно, происходило еще в прагерманском.
Различение аллофонных и фонемных изменений позволяет по-новому решить пресловутый вопрос о том, есть ли исключения у так называемых фонетических законов. Как известно, в течение первого полустолетия после того, как были открыты звуковые изменения, основным направлением, в котором развивалось их изучение, было все большее осознание их последовательности и закономерности. Бопп еще очень свободно трактовал звуковые изменения и допускал всевозможные исключения из устанавливаемых им правил. Курциус наряду с регулярными звуковыми изменениями признавал и спорадические. Шлайхер формулировал "фонетические законы" очень широко и не пытался объяснять исключений из них. Развитие завершилось только в середине 70-х годов прошлого века в работах младограмматиков, когда был сформулирован знаменитый тезис о том, что "звуковое изменение, поскольку оно происходит механически, совершается по законам, не знающим исключений" (13). Во время "спора о звуковых законах", продолжавшегося долгие годы после этого, было неоднократно доказано, что тезис младограмматиков ложен: "фонетический закон" - это не закон, а только описание того, что произошло; всякое звуковое изменение на известном этапе или в известном смысле является спорадическим и т. д.
По-видимому, однако, утверждение, что дважды два - пять, в известных случаях может оказаться прогрессивнее утверждения, что дважды два - четыре. Во всяком случае, даже если признавать, что тезис младограмматиков ложен, очевидно, что он сыграл чрезвычайно прогрессивную роль в развитии языкознания и тем самым был крупным достижением науки. Тезис об отсутствии исключений из "фонетического закона" обязывал исследователя объяснять все исключения законами, ограничивающими действие данного закона. Тем самым с провозглашением младограмматического тезиса чрезвычайно повысились требования в отношении точности и строгости исследования. Важнейшие открытия периода, непосредственно последовавшего за провозглашением знаменитого тезиса (а это был, как известно, период крупнейших открытий в исторической фонетике), возникали из попыток объяснить то или иное исключение из "фонетического закона" действием других законов. Блестящим примером такого открытия является закон, сформулированный Карлом Вернером в статье под названием "Об одном исключении из первого передвижения согласных" (14). Ни в одной области языкознания исследования никогда не велись с такой строгостью и точностью, как в младограмматических исследованиях по исторической фонетике. Ни в одной области языкознания не было накоплено такого огромного количества фактов, сохраняющих свое значение и до сих пор, как в исторической фонетике, разрабатывавшейся в младограмматических традициях. Нет ни одной области языкознания, в которой было бы сделано так много, как в младограмматической исторической фонетике.
Что же касается вопроса о том, есть ли исключения из "фонетических законов", то в свете фонологии оказывается, что младограмматики были не так уж далеки от истины, или во всяком случае они были к ней настолько близки, насколько это позволяло состояние науки в их время. Тезис младограмматиков справедлив только в отношении аллофонных изменений, но зато в отношении этих изменений он даже более справедлив, чем полагали сами его авторы. Аллофоническое варьирование совершенно автоматично, аллофоны не осознаются и не замечаются говорящими. Поэтому аллофоны не могут сменять друг друга по смысловым ассоциациям, в частности по грамматической аналогии (15). Следовательно, и аллофонные изменения не могут иметь исключений, обусловленных действием этих факторов. Между тем младограмматики допускали возможность грамматической аналогии для звуковых изменений вообще.
Аллофоны не являются дискретными единицами и не образуют для данного языка того, что можно было бы назвать "системой". Поэтому для них различение синтагматических и парадигматических изменений не имеет значения. Напротив, для фонем как дискретных единиц, образующих для каждого данного языка определенную систему, это различение чрезвычайно важно. Естественно, что с возникновением фонологической точки зрения эти два типа фонемных изменений стали различать под тем или другим названием или никак не называя их. Синтагматические фонемные изменения - это изменения в распределении фонем в синтагматической цепи, т. е. не в общем составе фонем в языке, а только в фонемном составе отдельных слов. Именно этими изменениями и, в сущности, только этими изменениями занималась классическая историческая фонетика, так как до возникновения понятий аллофона и фонемы ни аллофонные изменения, ни парадигматические фонемные изменения не могли привлечь к себе внимания. Напротив, синтагматические фонемные изменения не могли не привлекать к себе внимания хотя бы уже потому, что они, как правило, находят отражение в письме, т. е. являются "буквенными переходами" в собственном смысле слова.
Синтагматическое фонемное изменение происходит в отдельных словах, и обычно в тех, в которых есть условия для данного изменения, т. е. где произошло соответствующее аллофонное изменение. Но оно может происходить не во всех этих словах. Оно может произойти даже только в одном слове. Если умляут был синтагматическим фонемным изменением, то он мог произойти в силу грамматической аналогии или других причин и в тех словах, где не было никакой регрессивной ассимиляции гласных, т. е. не было умляутных аллофонов, точно так же как он мог не произойти там, где была такая ассимиляция, т. е. где были умляутные аллофоны. Синтагматические фонемные изменения - это как раз та область, в которой младограмматический тезис об отсутствии исключений в звуковом изменении не находит подтверждения. Но то, что младограмматики называли "фонетическим законом", как правило, и было синтагматическим фонемным изменением. Формула "х>y в таких-то условиях" означала, что фонема /х/ сменила фонему /у/ в таких-то условиях. Но она ничего не говорила о том, изменились ли аллофоны этих фонем и изменился ли состав фонем в языке. Законы умляута, устанавливавшиеся в классической исторической фонетике, касались не возникновения умляутных аллофонов и умляутных фонем, а только изменения фонемного состава отдельных слов, отклонений от регулярности в этом изменении, так называемого умляута по аналогии, отсутствия умляута по аналогии, и т. п. Впрочем, в тех случаях, когда умляут заключался в изменении фонемного состава слова, он действительно был синтагматическим фонемным изменением. Такими умляутами были, например, скандинавские "младшие" умляуты, т. е. умляуты, которые происходили после того, как умляутные фонемы уже возникли, и древневерхненемецкий, или "примарный", умляут, т. е. умляут, который происходил до того, как стали возникать умляутные фонемы.
Парадигматическое фонемное изменение - это изменение в общем составе фонем в языке, т. е. возникновение новых фонем или исчезновение старых фонем. Возникновение новой фонемы может быть вместе с тем возникновением нового различительного признака. Так, превращение палатализованных заднеязычных в исландском в самостоятельные фонемы было вместе с тем возникновением нового различительного признака - палатализованности, а превращение шипящего в норвежском и шведском в самостоятельную фонему было вместе с тем превращением шипящести в новый различительный признак. Однако новая фонема может быть также лишь новым сочетанием различительных признаков, существовавших в языке и раньше. Возникновение таких фонем - это так называемое заполнение пустых клеток - процесс, который с возникновением диахронической фонологии стал особенно часто привлекать к себе внимание. Заполнением пустой клетки было, например, возникновение гласных /å/ и /ö/ в датском, поскольку их различительные признаки - низкий подъем и принадлежность к задним или передним огубленным - существовали в языке и раньше, или возникновение фонемы /ç/ в норвежском, поскольку ее различительные признаки - среднеязычность, глухость, щелевость - существовали в языке и раньше. Наконец, возникновение новой фонемы - это не обязательно увеличение общего числа фонем. Если в фонеме произошла смена различительных признаков, то это было вместе с тем возникновением новой фонемы и исчезновением старой. Такая смена различительных признаков произошла, например, когда фонема /z/ стала фонемой /R/ в праскандинавском (см. с. 718) или когда глухие смычные стали придыхательными, а звонкие - непридыхательными в исландском (см. с. 773-774). Исчезновение фонемы тоже может либо сопровождаться исчезновением различительного признака, либо быть только исчезновением определенного сочетания различительных признаков, существовавших в языке и раньше, и тоже не обязательно означает уменьшение общего числа фонем. Таким образом, всякое парадигматическое фонемное изменение - это изменение либо в составе различительных признаков, либо в их распределении.
Изменения в составе различительных признаков, т е. тех элементов, из которых слагаются единицы (фонемы), которые, сочетаясь синтагматически друг с другом, образуют бесконечное многообразие значащих единиц (морфем, слов и т. д.), - это наиболее общее, наиболее объемлющее изменение из всех, которые вообще могут произойти в языке. Однако до недавнего времени они вообще игнорировались. Дело в том, что в письме выражаются, как правило, фонемы, а не различительные признаки. Поэтому в письме изменения различительных признаков либо совсем не отражаются, либо отражаются только косвенно. Изменения в распределении различительных признаков являются настолько же более частными, чем изменения в их составе, насколько синтагматические фонемные изменения являются более частными, чем парадигматические. Наиболее частное из возможных звуковых изменений - это изменение, которое произошло только в одном слове.
Парадигматическому фонемному изменению обычно предшествует аллофонное изменение. Когда аллофон фонемы превращается в самостоятельную фонему, то этот аллофон должен был предварительно возникнуть. Его возникновение и было физическим изменением. Превращение аллофона в самостоятельную фонему - это лишь функциональное, но не физическое изменение. Сущность этого изменения всего чаще заключается в следующем. Два аллофона одной фонемы, обусловленные двумя разными окружениями (например, ассимилирующим воздействием двух разных фонем), оказываются в одинаковом окружении в результате исчезновения различия между этими окружениями (например, в результате того, что ассимилирующие фонемы перестают различаться в данных положениях). Тем самым эти аллофоны уже не аллофоны, а самостоятельные фонемы, хотя физически они сами не претерпели никакого изменения. Обе возникшие таким образом фонемы новые, так как их различительные признаки не те, что были у фонемы, из аллофонов которой они возникли. Произошло парадигматическое расщепление фонемы. Таким образом, исчезновение различия между двумя окружениями, или их парадигматическое слияние, - это как бы обратная сторона парадигматического расщепления фонем. Процесс такого превращения аллофонов фонемы в две самостоятельные фонемы был неоднократно описан в связи с фонологическим толкованием германского умляута (16). В этом случае исчезновение различия между двумя окружениями - это редукция безударных гласных, и, в частности, для скандинавского умляута на i - это отпадение безударного i. В сущности, однако, мы знаем процесс возникновения умляутных фонем только по его результатам и поэтому, вероятно, упрощаем его. Судя по случаям, когда становление новых фонем продолжается и в современном языке (ср. с. 799 и ел.), процесс этот может быть чрезвычайно длительным и сложным.
Классификации звуковых изменений, предлагавшиеся до возникновения диахронической фонологии, в том числе классификация Нурена (17), которая была, кажется, наиболее обстоятельной скандинавской классификацией этого рода, охватывали, как правило, только синтагматические фонемные изменения и во всяком случае не выделяли парадигматических фонемных изменений. Однако не всегда выделяют их и те, кто стоит на фонологической точке зрения. Это характерно особенно для американской диахронической фонологии. Так, в классификации звуковых изменений, предложенной Пенцлем, фонемные изменения разбиты на шесть групп, но в некоторые из этих групп входят и синтагматические и парадигматические изменения (18). Нет последовательного различения синтагматических и парадигматических изменений и в книге Хонигсвальда, посвященной языковым и, в частности, звуковым изменениям (19). Хонигсвальд классифицирует звуковые изменения с точки зрения того, как они повлияли на распределение фонем и их аллофонов, но при этом в выделяемых им типах изменений оказываются и синтагматические, и парадигматические.
Неразличение синтагматических и парадигматических изменений имеет особенно серьезные последствия, когда речь идет о слиянии и расщеплении фонем. Слияние и расщепление фонем в парадигматическом плане отнюдь не совпадают с их слиянием и расщеплением в синтагматическом плане. Превращение монофтонга /х/ в определенных положениях в дифтонг /y/ - это синтагматическое расщепление, но если при этом /х/ исчезает совсем из языка, а /у/ существовал и раньше, то это вместе с тем парадигматическое слияние. Наоборот, превращение дифтонга /y/ в определенных положениях в монофтонг /х/ - это синтагматическое слияние, но если при этом /y/ не исчезает совсем из языка, а /х/ не существовал раньше, то это вместе с тем парадигматическое расщепление.
Неразличение синтагматического и парадигматического аспекта фонемных изменений лежит в основе опровержений фонологического толкования умляута. Указывая на необозначенность умляута в слове, в котором произошла редукция безударного гласного, долженствовавшего обусловить фонологизацию умляутного аллофона, или на его обозначенность в слове, в котором такая редукция не произошла, противники фонологического толкования умляута утверждают, что эти факты опровергают связь возникновения умляутных фонем с редукцией безударных гласных (20). Но дело в том, что возникновение умляутных фонем - это процесс парадигматический, а не синтагматический. Он происходил в результате множества случаев редукции ассимилирующего гласного, а отнюдь не в отдельном слове. В отдельных словах происходило не возникновение умляутных фонем, а только изменение фонемного состава слов, которое, как всякое синтагматическое фонемное изменение, не обязательно было регулярным.
Теория звуковых изменений не может обойти молчанием пресловутый вопрос об их причинах. Сформулируем прежде всего два постулата: 1) у всех протекающих во времени явлений природы и общества, а следовательно, и у звуковых изменений, есть причинно-следственные связи, т. е. те связи, которые мы выражаем словами "причина" и "следствие", "условие" и "то, что им обусловлено", "фактор" и "то, чему он способствовал", "то, что порождает" и "то, что порождено", и т. п. и которым невозможно дать другое определение, кроме тавтологического; 2) никакая наука, изучающая явления, протекающие во времени, не может игнорировать причинно-следственные связи тех явлений, которые она изучает, и, следовательно, их не может игнорировать и диахроническая фонология.
Причинно-следственные связи звуковых изменений - это, очевидно, их связи с различными языковыми или неязыковыми явлениями и, в частности, их связи между собой. Эти связи и должна изучать диахроническая фонология, если она действительно наука диахроническая. Правда, как некоторая подготовительная ступень возможно изучение отдельных звуковых изменений самих по себе, независимо от их связей, и классическая историческая фонетика, в сущности, так и занималась звуковыми изменениями. Но она именно потому так и занималась ими, что была фонетикой, а не фонологией: отдельные звуковые изменения сами по себе были для исторической фонетики такими же самодовлеющими, какими для классической фонетики были отдельные звуки речи. Возможно также, как некоторая подготовительная ступень к изучению звуковых изменений данного языка, исследование его синхронных срезов, игнорирующее сами эти изменения и их связи. Но, как уже говорилось, такое исследование будет синхроническим языкознанием, а не диахроническим.
Но доступны ли исследованию причинно-следственные связи звуковых изменений? Многие ученые сомневались в этом. "Ни одному ученому, - говорит Блумфильд, - не удалось установить связь между звуковым изменением и каким-либо предшествующим явлением" (21). По-видимому, однако, это сильное преувеличение. Известно множество случаев, когда звуковое изменение явно обусловлено. Я имею в виду явные случаи иноязычного влияния, воздействия соседних звуков и т. п. Не случайно традиционная историческая фонетика делила звуковые изменения на комбинаторные, или явно обусловленные окружением данного звука, и спонтанные, или не обусловленные явно его окружением. Другое дело, что причинно-следственные связи в звуковых изменениях очень сложны и, по-видимому, более сложны, чем в явлениях, которые имеют только социальную или только физическую сторону. Причина, на которую указывают в тех случаях, когда звуковое изменение как будто явно обусловлено, это всегда только одна из многих. Для того чтобы данное изменение произошло, требуется еще наличие ряда условий, причем некоторые из них могут быть настолько частными, что не поддаются учету. Кроме того, всякая причина звукового изменения имеет свою причину, и в этом смысле причинно-следственные связи звуковых изменений бесконечны и не могут быть раскрыты до конца. Поэтому всякое причинное объяснение звукового изменения может быть только приближением к истине, только ее частью, точно так же как всякое объяснение звукового изменения одной универсальной причиной не может не быть ошибочным.
Объяснение звуковых изменений какой-то одной универсальной причиной не может быть правильным, в частности, потому, что звуковые изменения бесконечно разнообразны. Постоянно действующая и тождественная себе причина могла бы объяснить разве что саму изменчивость звуковой стороны языка, но не ее конкретные изменения (22). Но, как правило, она не объясняет и этого. Все выдвигавшиеся до сих пор универсальные причины звуковых изменений - удобство произношения, несовершенное усвоение младшим поколением языка старшего поколения, варьирование произношения, смешение языков и диалектов и т. д. - все это в лучшем случае констатация какого-то общего свойства языка или его функционирования. Такое общее свойство, естественно, оказывается связанным и с изменчивостью языка, которая тоже является его общим свойством.
Всего чаще в качестве универсальной причины звуковых изменений выдвигали удобство произношения, или - в более современной формулировке - так называемый принцип экономии, т. е. принятие более экономного произношения в той мере, в какой это не препятствует пониманию речи. До Мартине, который развил принцип экономии в ряде блестящих работ (23), принцип этот выдвигался многими лингвистами. Его высказывали еще в 1890 г. Бодуэн де Куртенэ (24) и Пасси (25). Из скандинавских лингвистов его очень четко сформулировали Кокк (26) и Есперсен (27). Но в любой формулировке этот принцип, в сущности, не содержит большего, чем утверждение, что языковая деятельность- деятельность целесообразная и экономная, и это, конечно, не подлежит сомнению. Кроме того, поскольку этот принцип подразумевает существование двух взаимодействующих факторов - стремление к более удобному произношению и стремление быть понятым, - он тем самым является признанием того, что ни один из этих факторов ни в одном случае не является единственным и что, следовательно, одной универсальной причины звуковых изменений нет.
Что касается конкретных звуковых изменений, то здесь часто приводится в качестве причины то, что вообще ни в каком смысле не причина. Так, "объяснением причины" звукового изменения (также его "физиологической" или "фонетической" причины) называют нередко описание перехода от одной артикуляции к другой. Например, переход [rn>rdn] "объясняют" тем, что при переходе от [r] к [n] язык перестает вибрировать за некоторое время до того, как опускается мягкое нёбо, в результате чего возникает имплозивный смычный [d] и т. д. (28). Такое описание, как бы оно ни было обстоятельно, не раскрывает абсолютно никаких, причинно-следственных связей. В частности, из него, конечно, отнюдь не следует, что переход [rn>rdn] является физиологической необходимостью. Оно только устанавливает наиболее вероятные промежуточные этапы при переходе от одной артикуляции к другой. Иногда такое описание используется как доказательство того, что данное звуковое изменение физиологически возможно, и в подтверждение его возможности приводятся физиологически аналогичные изменения из других языков. Однако промежуточные этапы могут быть найдены для любого звукового изменения, и доказывать, что то или иное звуковое изменение возможно, едва ли целесообразно: в сущности, любое звуковое изменение возможно. Что же касается физиологических аналогий из других языков, то они недоказательны, так как то, что в разных языках физиологически аналогично, может быть функционально совсем не аналогично.
"Причиной" того или иного элемента языка называют также то, что на самом деле есть просто его прошлое. Особенно часто это имеет место, когда данный элемент языка является исключением с точки зрения данного состояния языка. Есперсен, например, говорит: "Историческая грамматика не только описывает явления, но и объясняет их... Там, где мы прежде видели произвольные правила и необъяснимые исключения, теперь во многих случаях мы видим причины явления" (29). Дальше он рассказывает историю множественного числа feet в английском и заключает: "Неправильные образования на одной стадии оказываются во многих случаях пережитками правильных образований более ранних стадий; таким образом, явления, ранее окутанные тьмой, освещаются ярким светом" (30). Такие "объяснения" ничего не объясняют в данном состоянии языка, и меньше всего, когда речь идет об исключениях, так как в этом случае особое внимание обращается на пережитки, т. е. то, что не актуально для языка, и тем самым, с точки зрения синхронической, на него дается как бы карикатура (31). В описании состояния языка вообще не может быть речи о причинах.
Наконец, в качестве возможных причин звуковых изменений приводят иногда факты индивидуальной речи: дефект органов речи, недостаток слуха и т. п. То, что характерно только для отдельного говорящего на данном языке, разумеется, не факт языка и не может быть причиной звукового изменения в данном языке, разве что произношение какого-то отдельного лица было усвоено всеми говорящими на данном языке. Но возможность таких случаев сомнительна и во всяком случае не доказана. Можно ли доказать, например, что шепелявое произношение Карла Пятого было причиной появления глухого межзубного в испанском?
Признание того, что никакая причина звукового изменения не может быть его единственной причиной, означает, что у звукового изменения может быть множество различных причинных связей, т. е. связей как с другими фактами того же языка или других языков, с которыми данный язык контактирует, так и с различными фактами в жизни народа - носителя данного языка. В принципе поэтому нельзя считать исключенной возможность таких неязыковых факторов звукового изменения, как географические условия, климат, среда, образ жизни, обычаи, национальный характер и т. п. Утверждают, например, что обычай калечить губы украшением, распространенный у некоторых народов, мог привести к потере способности произносить губной смычный (32). Такую возможность действительно трудно отрицать. Однако, по-видимому, влияние подобных неязыковых факторов звукового изменения, как правило, настолько опосредствованно, что не может быть установлено с какой-либо долей достоверности. Поэтому объяснение звукового изменения подобными неязыковыми факторами обычно лишь курьез. Таково, например, предложенное Финнбогасоном объяснение всех звуковых изменений в истории исландского языка изменениями в темпе жизни исландского народа (33).
Некоторые языковые факторы звукового изменения, прежде всего влияние звукового окружения, лежат на поверхности и не могли не привлекать к себе внимание и раньше. Но естественно, что с возникновением диахронической фонологии стали привлекать внимание те связи, существование которых обнаруживается с фонологической точки зрения.
Аллофонные изменения - предпосылка фонемных изменений, как синтагматических, так и парадигматических. Однако фонемные изменения, в свою очередь, предпосылка аллофонных изменений, так как с возникновением нового распределения фонем в словах, так же как с изменением в общем составе фонем в языке, меняются и условия алло фонического варьирования и, следовательно, могут произойти аллофонные изменения. Уже из этого очевидно, что языковые связи у аллофонных изменений не те, что у фонемных, а у фонемных синтагматических изменений не те, что у парадигматических.
Как правило, аллофонные изменения - это результат взаимодействия звуков в синтагматической цепи, т. е. результат того или иного вида ассимиляции. Однако такое причинное объяснение далеко не исчерпывающе. Хотя ассимиляции обусловлены физиологически, в фонетически тождественных сочетаниях направление, характер и степень ассимиляции могут быть различными в разных языках или в разные периоды одного и того же языка. Другими словами, физиологические возможности оставляют известную свободу для контактирующих звуков. В ряде случаев фонологическая точка зрения дает возможность объяснить, почему ассимиляция происходит или не происходит и почему она происходит в том, а не другом направлении. При ассимиляции по какому-либо признаку и прочих равных условиях ассимилируется та фонема, в которой данный признак не является различительным, и наоборот. Другими словами, наличие и направление ассимиляции в ряде случаев регулируется фонологическими факторами (34).
Фонологическая точка зрения помогает также объяснить кое-что в механизме взаимодействия языков. Даже те, кто считает, что всякое звуковое изменение - это, в сущности, заимствование, признают, что такое понимание звукового изменения не решает вопроса о его причинах (35). С одной стороны, аллофонные изменения могут быть обусловлены тем, что благодаря лексическим заимствованиям в языке появились новые сочетания фонем; но с другой стороны, парадигматические фонемные изменения могут быть обусловлены взаимодействием фонологических систем контактирующих языков без посредства лексических заимствований.
Но основное, что принесла с собой диахроническая фонология, - это исследование различного рода "системных", или "структурных", факторов звукового изменения и в первую очередь различных случаев "давления системы". В зачатке понятие "давление системы" можно обнаружить, правда, еще у Сиверса (36) и Пауля (37). Но только с развитием диахронической фонологии "структурные" факторы получили всеобщее признание. Открытие так называемых цепей притяжения и цепей отталкивания, принципа максимальной дифференциации фонем, пустых клеток, влияние степени включения в систему, влияние того, насколько разные артикуляции благоприятны для использования в качестве различительных признаков, влияние функциональной нагрузки фонем и т. д. (38) было, несомненно, большим прогрессом в исследовании звуковых изменений, или, вернее, в исследовании парадигматических фонемных изменений, так как все это факторы именно этих изменений.
Естественно, что исключительное внимание, которое привлекли к себе "структурные" факторы, привело к некоторому преувеличению их роли. Некоторым исследователям начало казаться, что найти какой-либо "структурный" фактор данного парадигматического фонемного изменения - значит дать его исчерпывающее причинное объяснение. Как правило, такой фактор можно найти у всякого парадигматического фонемного изменения. Однако нетрудно доказать, что этот фактор не обусловил сам по себе данного изменения, не был единственным фактором данного изменения. Всегда можно указать на случаи, когда тот же фактор в другом языке или в другой период истории данного языка не вызвал аналогичного изменения или когда аналогичное изменение произошло, несмотря на отсутствие данного фактора. Особенно очевидно это в случае дивергентного развития фонологических систем в родственных языках, в которых, несмотря на первоначальное наличие тех же "структурных" факторов, развитие пошло в разных направлениях (39).
Но раз никакой "структурный" фактор звукового изменения не обусловливает его сам по себе, то очевидно, что действие этих факторов не может быть представлено в виде причинно-следственных законов типа "если имеется такое-то явление, то должно произойти такое-то другое явление". Действие этих факторов может быть представлено только в виде утверждений типа "если имеется такое-то явление, то может произойти такое-то другое явление, но может и не произойти". Несомненно, что даже в такой форме утверждения о действии "структурных" факторов помогают понять причинно-следственные связи звуковых изменений. Впрочем, некоторые утверждают, что в диахронической фонологии универсалии, т. е. общие утверждения, вообще могут быть только вероятностными (40). Такие вероятностные утверждения едва ли являются законами в большей мере, чем так называемые фонетические законы, так как и те, и другие не имеют обязательного характера. Законами диахронической фонологии следовало бы считать скорее те обобщения, которые можно сделать, исходя из фонологической точки зрения, о характере протекания звуковых изменений. Некоторые из таких законов уже были сформулированы выше, другие обосновываются в последующих очерках в этой книге. Я имею в виду, например, следующие положения: 1) постепенными могут быть только аллофонные изменения; 2) аллофонные изменения регулярны, и их регулярность не может быть нарушена действием смысловых ассоциаций, в частности грамматической аналогией; 3) синтагматические фонемные изменения, напротив, не обязательно регулярны; 4) при ассимиляции по определенному признаку ассимилируется та фонема, для которой данный признак иррелевантен, и наоборот; 5) аллофоны одной фонемы, оказавшись в одинаковом окружении в результате исчезновения различия между двумя различными окружениями, становятся разными фонемами, не претерпевая никакого физического изменения; 6) возникновение нового различительного признака сопровождается исчезновением какого-то другого существенного различия; 7) одновременно не изменяется больше одного различительного признака данной фонемы; 8) число различительных признаков не увеличивается, если одновременно не увеличивается число фонем.
Все эти положения, с одной стороны, обобщают факты, наблюдаемые в конкретных языках, а с другой стороны, вытекают из применения фонологической точки зрения к звуковым изменениям. В этом смысле эти положения - законы диахронической фонологии. Однако законы эти не могут быть проверены экспериментально, и для их установления не были обследованы все языки, которые существовали в прошлом, существуют или будут существовать в будущем. Поэтому законы эти - гипотезы. Впрочем, как справедливо говорит Бодуэн, "всякое научное объяснение, всякий закон естественных наук, хотя бы взятые в виде самой точной математической формулы, являются только научными предположениями, или гипотезой" (41). Вполне возможно, что эти законы будут опровергнуты, подобно тому, как другие законы, устанавливаемые наукой, опровергаются с ее развитием. Тем не менее задача теории звуковых изменений, как и всякой теории, - устанавливать законы. Теория не может ограничиваться чисто терминологическими задачами, т. е. придумыванием названий, к чему лингвистические теории, к сожалению, слишком часто сводятся. Называть - это только одна из побочных функций теории. Основная задача ее в том, чтобы вскрывать существенное и общее, т. е. устанавливать законы.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Rask R. Undersøgelse om Det gamle Nordiske eller Islandske Sprogs Oprindelse. Udvalgte Afhandlinger, København, 1932. 1. S. 188.
2. Bjerrum M. Rasmus Rasks afhandlinger om det danske sprog. København, 1959. S. 58.
3. Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933. С. 99.
4. Actes du Premier congrès international de linguistique à La Haye, du 10-15 avril, 1928. Leiden, 1928. P. 33.
5. "При синхронном исследовании определенного "состояния языка", - говорит Косериу, - невозможно одновременно рассматривать другие состояния и смешивать в одном моменте целый ряд моментов истории языка; это может привести к логически не связному и хаотическому описанию. Диахрония, напротив, не может игнорировать синхронию, или точнее "синхронии", - бесчисленные "состояния языка", упорядоченные по так называемой "оси последовательностей"" (Косериу Э. Синхрония, диахрония и история // Новое в лингвистике. Вып. 3. М., 1963. С. 341).
6. См., например: Топоров В. Н. О некоторых аналогиях к проблемам и методам современного языкознания в трудах древнеиндийских грамматиков // Краткие сообщения Института народов Азии. 57. Сборник памяти Ю. Н. Рериха. М., 1961; Collinder В. Les origines du structuralisme. Stockholm, 1962.
7. См., например: Steblin-Kamenskij M. I. A Contribution to the History of the Old Icelandic Vowel System // Philologica Pragensia. 1958. 1. 3. P. 76-80.
8. Бодуэн де Куртенэ И. А. Опыт теории фонетических альтернаций // Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т. 1. С. 295 и сл.
9. Ср.: "Изменения, происходящие внутри одного элемента из системы фонетических представлений, например внутри одного звука языка, и постигающие, следовательно, его качество: состав присущих ему звукопроизводных работ и акустический их эффект, но не касающиеся других элементов и не изменяющие самое систему фонетических представлений, т. е. не уменьшающие и не увеличивающие число элементов этой системы..." (Поливанов Е. Д. Фонетические конвергенции // Вопросы языкознания. 1957. № 3. С. 77. - Впервые опубликовано в 1923 г. в "Сборнике Туркестанского восточного института в честь проф. А. Э. Шмидта").
10. Jakobson R. Prinzipien der historischen Phonologie // Travaux du Cercle linguistique de Prague. 1931. 4. P. 249.
11. Dieth E. Vademekum der Phonetik. Bern, 1950. S. 257; ср.: Hill A. Phonetic and Phonemic Change // Language. 1936. 12. 1. P. 17.
12. См., например: Pogatscher A. Über die Chronologie des altenglischen i-Umlauts // Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatim 1894. 18. S. 466-467; Sievers E. Grundzüge der Phonetik. Leipzig, 1893. S. 246; Wessén E. I-omliud och vokalsynkope i fornvästnordiskan // Uppsala universitets årsskrift. 1918. S. 63.
13. Osthoff H., Brugmann K. Morphologische Untersuchungen auf dem Gebiete der indogermanischen Sprachen. Leipzig, 1878. 1. S. XIII.
14. Verner K. Eine Ausnahme der ersten Lautverschiebimg // Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der indogermanischen Sprachen. 1877. 23. S. 97-130.
15. Насколько мне известно, формулировка этого положения - заслуга Трнки (Trnka В. O analogii v strukturálnim jazykozpyru // Slovo a slovesnost. 1938. 2. Str. 221-222).
16. О связи исчезновения ассимилирующего гласного с возникновением нового различия в ассимилируемом гласном впервые сказал, насколько мне известно, О. Бреннер (Brenner О. Altnordisches Handbuch, Leipzig, 1882. S. 55). Первую последовательно фонологическую трактовку умляута дал Туоддэлл (Twaddell W. F. A Note on Old High German Umlaut // Monatshefte für deutschen Unterricht, deutsche Sprache und Literatur. 1933. 30. S. 177-181). Позднее она встречается у очень многих авторов (например: Penzl P. Umlaut and Secondary Umlaut in Old High German // Language. 1949. 25. 3. P. 223-240; Id. Zur Entstehung des i-Umlauts im Nordgennanischen // Arkiv för nordisk filologi. 1951. 66. S. 1-15; Martinet A. Function, Structure and Sound Change // Word. 1952. 6, 1. P. 30; Id. Concerning the Preservation of Useful Sound-Features // Word. 1953. 9, 1. P. 2).
17. Noreen A. Vårt språk. Lund, 1905. 3. S. 5-59.
18. Penzl H. The Evidence for Phonemic Change // Studies Presented to J. Whatmough on his Sixtieth Birthday. The Hague, 1957. P. 194 ff.
19. Hoenigswald H. M. Language Change and Linguistic Reconstruction. Chicago, 1960. P. 86 ff.; ср.: Id. Sound Change and Linguistic Structure // Language. 1946. 22. 2. P. 138-143.
20. См.: Andeisen H. Urnordisk gestumR og dens betydning for i-omlyden // Festskrift til P. Skautrup. Aarhus, 1959. S. 9-15; Kratz H. The Phonemic Approach to Umlaut in Old High German and Old Norse // Journal of English and Germanic Philology. 1963. 59. 3. P. 463-79; Nielsen K. М. Mutation, Breaking and Syncope // Acta Philologica Scandinavica. 1962. 25. P. 97-105, особ. р. 98; Szulc A. Umlaut und Brechung. Poznan, 1964. S. 64, 80.
21. Bloomfield L. Language. N. Y., 1933. P. 385. - Примерно такую же скептическую позицию занимал и Сэпир. "Гораздо лучше признать, - говорит он, - что мы до сих пор не поняли первичной причины или первичных причин медленного исторического движения звуков речи, хотя зачастую мы и можем определить некоторые способствующие ему факторы" (Сэпир Э. Язык. М., 1934. С. 144).
22. Ср.: Косериу Э. Синхрония, диахрония и история. С. 268.
23. Всего полнее в книге: Martinet A. Économic des changements phonétiques. Berne, 1955. Русский перевод: Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях. М., 1960.
24. Бодуэн де Куртенэ И. А. Об общих причинах звуковых изменений. Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т. 1.С. 228, 231, 247.
25. Passy P. Études sur les changements phonétiques et leurs caractères généraux. Paris, 1890. P. 229-230.
26. "Во всякой человеческой речи борются два разных фактора: склонность облегчить произношение и стремление к правильному или по меньшей мере легко понятному языку" (Кост A. Ot språkets förändring. Göteborg, 1896. P. 145).
27. "В языковом изменении мы видим постоянное взаимодействие двух противоположных тенденций, одной - индивидуального, а другой - социального характера, одной - к удобству, а другой - к отчетливости" (Jespersen О. Efficiency in Linguistic Change. Selected Writings. London; Tokyo, [1962]. P. 391 (впервые опубликовано в 1949 г.)).
28. Ср., например, объяснение такого перехода в фарерском: Naert P. Ur min färöiska kortlåda// Arkiv för nordisk filologi. 1946.61. S. 139.
29. Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958. С. 29.
30. Там же. С. 30.
31. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955. С. 32.
32. Noreen A. Vårt språk. S. 19-20.
33. Guðmundur Finnbogason. Die Ursachen der Lautveränderungen im Islandischen // Zeitschrift für deutsche Philologie. 1929. 54. 2. S. 187-197.
34. Ср.: Зиндер Л. Р. Общая фонетика. Л., 1960. С. 228.
35. Hoenigswald H. M. Language Change. P. 55.
36. Sievers E. Grundzüge der Lautphysiologie. Leipzig, 1876. S. 127.
37. "Во всех языках обнаруживается известная гармония системы звуков. Из нее явствует, что направление, в котором происходит отклонение какого-либо звука, определяется направлением развития остальных звуков" (Пауль Г. Принципы истории языка. М., 1960. С. 76). "Если мы хотим что-либо узнать об особых причинах данного звукового изменения, то прежде всего следует выяснить, в какой мере оно связано с другими звуковыми изменениями и с общим характером звуков в данном языке" (там же. С. 79, прим.).
38. См. особенно: Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях.
39. Ср.: Togeby K. Les explications phonologiques historiques sont-elles possible? // Romance Philology. 1960. 13. 4. P. 401-413 (автор опровергает причинные объяснения, даваемые в кн.: Weinreich H. Phonologische Studien zur romanischen Sprachgeschichte. Münster, 1958).
40. Greenberg J. H., Osgood Ch., Jenkins J. Memorandum concerning Language Universals // Universals of Language. Cambridge (Mass.), 1963. P. 261-262.
41. Бодуэн де Куртенэ И. А. Об общих причинах звуковых изменений. С. 225. |
|
