| Употребление некоторых древнеисландских слов, толкуемых в глоссарии к "Старшей Эдде"1 как обозначения эмоций и чувств, может привести в недоумение ее читателей и интерпретаторов. Так, прилагательное reiðr имеет в глоссарии X. Куна единственное толкование "гневный", которое отвечает многим, но не всем контекстам его употребления. В "Краткой Песни о Сигурде" оно описывает состояние Гуннара в тот момент, когда жена его Брюнхильд подстрекает его к убийству Сигурда. Строфы 13-14 ясно дают понять, что вначале Гуннар не желал совершать это злодеяние. На первый взгляд, ситуация дает основания толковать чувство Гуннара как гнев на жену. Однако ближайший контекст не поддерживает эту трактовку, ибо в своем поведении Гуннар явно обнаруживает признаки подавленности и печали, а не раздражения и гнева: он "повесил голову" (hnipnaði), "пал духом" (sveip sínom hug), целый день сидел и не ведал, как ему поступить (Sg. 13, 4-8). Толкование фразы: "Reiðr varð Gunnarr ос hnipnaði" – "Гуннар разгневался и повесил голову" противоречило бы общечеловеческому опыту эмоциональных проявлений. Гуннар не гневается, а горюет по поводу разрыва, которым угрожает ему Брюнхильд в случае несогласия, так как меньше всего на свете он хотел бы потерять жену, ее сокровища и свое доброе имя (ср.: Sg. 14, 4-6 и 15, 5-8). Влияние контекста находит отражение и в переводе А. Корсуна: "Гуннар печально повесил голову"2.
Подобное употребление в "Эдде" – не единственное. В похожем контексте появляется однокорневое слабое прилагательное of-reiði (у Куна – "очень разгневанный") в "Поездке Скирнира". Состояние Фрейра, увидевшего красивую девушку, описывается в начале песни перифрастическим наименованием hugsóttir – "болезни духа", применимым, конечно, не только к печали. Однако Фрейр далее называет свое состояние moðtregi – букв, "печаль духа" (у Куна – "печаль"). Трактовка of-reiði в глоссарии создает трудности в интерпретации текста: остается непонятным, почему Скади и Скирнир так упорно именуют Фрейра разгневанным (фраза hveim inn fróði sé ofreiði afi– в переводе А. Корсуна "чем так разгневан муж многомудрый" – появляется дважды: в просьбе матери Фрейра и в ответе слуги), если сам он называет свое состояние печалью. Ответ Фрейра Скирниру напоминает жалобное причитание: "Hví um segiac þér, seggr inn ungi, mikinn móðtrega? þvíat alfröðull lýsir um alla daga oc þeygi at mínom mimom" (Skm. 4) – "как я поведаю, воин юный, о тягостном горе? Альвов светило всем радость несет, но не любви моей"; его поведение более соответствует проявлениям растерянности и уныния, нежели гнева и ярости (ср. вопрос Скирнира: "Отчего дни за днями один ты сидишь в палате пустой?"). Наконец, следует учесть, что чувство гнева часто возникает как ответ на поступок или отношение другого лица, но красавица еще не знает о намерениях Фрейра. Уныние, напротив, происходит обычно от неспособности действовать, которую и обнаруживает в данном случае Фрейр. Итак, прилагательное reiðr, нередко служащее в "Эдде" обозначению гнева (ср. такой недвусмысленный контекст, как "Reiðr var þá Vingþórr, er hann vacnaði... scegg nam at hrista, scör nam at dýia" (þrk. 1) – "Винг-Top от сна разъяренный встал... бородою взмахнул, волосами затряс"), может употребляться также для обозначения печали.
Каковы истоки подобной многозначности? На наш взгляд, reiðr "печальный" может трактоваться как семантический реликт, не закрепившийся в дальнейшем развитии семантики этого прилагательного в качестве полноправного лексико-семантического варианта. Reiðr – лексема общегерманского происхождения, и ее этимологические соответствия указывают на целый ряд отрицательных аффектов. Так, др.-саксон. wrēð – это "печальный, гневный, враждебный"; др.-англ. wrāð – "разгневанный, враждебный, свирепый", однокорневое наречие wrāðe толкуется Клэбером "печально"3. Едва ли разумно в историческом плане выводить эти значения одно из другого. Скорее следует согласиться, что многозначность многих древних лексем сохраняет следы меньшего расчленения понятийной сферы средневековым сознанием, в результате чего в семантике древнего слова оказываются совмещенными понятия, редко или почти никогда не совмещаемые в семантике современных слов4. Таким образом, можно полагать, что многозначность reiðr, так же как и широкий спектр значений его этимологических соответствий, – это намек на прежнее нерасчлененное представление об отрицательных аффектах.
Возможность совмещения понятий печали и гнева в средневековом сознании попытался обосновать Г. Гугенхайм на материале употребления старофранцузских существительных ire и courroux: "с точки зрения психологии людей средних веков … эти два понятия столь тесно соединены, что трудно определить всякий раз часть, которая принадлежит каждому из них"5. Г. Гугенхайм, однако, акцентирует лишь иное членение "эмоционального спектра" в старофранцузском языке, столь же непривычное для современного сознания, сколь непривычным, например, может оказаться членение цветового спектра в чужом языке. Наличие объекта членения – понятия чувства – рассматривается им как нечто само собой разумеющееся.
Между тем исследователи древнегерманской лексики обратили внимание на то, что понятие чувства регулярно совмещается в семантике многих слов с понятием социального действия. По мнению В. Кюльвайна, такие наименования враждебности в древнеанглийской поэзии, как hete, nið, gewinn, могут обозначать и "ненависть", и "борьбу, войну", причем нередко трудно отдать предпочтение какому-то одному из этих толкований6. Едва ли применима к данному факту гипотеза простого "неразграничения" понятий. Наблюдение В. Кюльвайна свидетельствует, на наш взгляд, не о том, что чувство и действие не разграничивались древним сознанием, а о том, что понятие чувства как события внутреннего мира человека существовало на каком-то этапе развития древнегерманских языков лишь на правах семантической периферии слов, ядром значения которых оставалось вполне отчетливое и ключевое для эпохи варварства понятие "борьбы", "вражды" или "распри". Специфика таких древнеанглийских слов, как hete (соврем. англ. hate), превратившихся впоследствии в подлинные наименования чувств, заключается, таким образом, в том, что в древнейшую эпоху они были наименованиями социальных событий, а типичные для данных событий чувства составляли вероятный, но не обязательный импликационал их значения. С этим согласуется утверждение Ф. Маурера, попытавшегося реконструировать семантику древневерхненемецкого существительного leit (Leid als Beleidigung – "скорбь как оскорбление"): "Восприятие страдания в современном смысле, то есть как душевной боли безотносительно к ее причинам ... чуждо языческому миру"7.
Связь с понятийными сферами "борьбы" и "вражды" хорошо прослеживается во многих употреблениях прилагательного reiðr в "Старшей Эдде", причем в ряде примеров указание на эмоцию не только отходит на задний план, но и не поддерживается контекстом. Во всех этих случаях данное прилагательное, сохраняя свой древнейший звуковой облик vreiðr, аллитерирует с глаголом vega "биться" и в большинстве примеров входит в эпическую формулу:
sæi maðr þic vreiðan vega (Fm. 7); hvars scolo vreiðir vega (Fm. 17); hvars vreiðir scolo vega (Fm. 30); hvars scolo vreiðir vega (Sd. 27); at iþ vreiðir vegiz (Ls. 18); oc væri þá at þér vreiðomvegit (Ls. 27); vega þú gacc, ef þú vreiðr sér (Ls. 15).
В Fm. 7 Фафнир высказывает сомнение в храбрости Сигурда, называя его рабом, – это обвинение в отсутствии воинской доблести. А. Корсун справедливо переводит "разил бы рьяно", потому что "разил бы в гневе" не находит опоры в контексте, к тому же сражение и гнев не связаны жесткой импликацией. Речь идет о способности сражаться как неотъемлемом качестве свободнорожденного германца, действиями которого, как отметил М. И. Стеблин-Каменский, руководил долг, а не аффект8. Vreiðr перекликается здесь по смыслу с прилагательным hvatr – "храбрый" в предыдущей строфе и подчеркивает воинственный характер героя. В Fm. 17, Fm. 30 и Sd. 27 также подчеркивается смелость в сражении, причем в первых двух примерах снова, обнаруживается контекстуальная связь vreiðr с hvatr, оправдывающая перевод А. Корсуна: "в схватке смелых" и "в битве героев".
В сущности, однако, в указанных формульных выражениях vreiðr может быть истолковано и вне связи с общим контекстом высказывания (акцентировкой храбрости), то есть просто как наименование воинов, героев. В этом случае оно примыкает к общему ряду синонимических обозначений воина, которыми столь богата древнегерманская аллитерационная поэзия. Правило "сопряжения смыслов" у аллитерирующих слов, основанное на поэтической традиции и уходящее корнями в глубокую-древность9, позволяет предположить, что в данных формулах мы имеем дело не с переносным наименованием воинов (эта трактовка нашла отражение в таком переводе А. Корсуна Sd. 27, как "там, где гневные бьются"), а с сохранением первоначального смысла лексемы "воинственный, враждующий, сражающийся", который дал начало ее семантическому развитию в сторону обозначения чувств, типичных для вражды и распри.
Ситуация "Перебранки Локи", на первый взгляд" вполне допускает осмысление "разгневанный": Локи действительно навлекает на себя гнев богов. Однако в каждом отдельном контексте больше акцентируются отношения вражды или готовность к схватке, нежели эмоции. Отметим следующие возможные толкования. Локи обвиняет Браги в недостатке храбрости (ср. аналогичный контекст Fm. 7):"þú ert við víg varastr... sniallr ertu í sessi.. . vega þú gacc, ef þú vreiðr sér, huggz vætr hvatr fyrir" (Ls, 13-15) – "ты трусливейший в сраженье... смел ты на скамье... ты вступил бы в схватку, если бы был воинственен (едва ли – "гневен", – Н. Г.)". Vreiðr осмысляется в ряду антонимичных прилагательных "трусливый – храбрый". В Ls. 18 Идунн стремится примирить ссорящихся: "vilcat ее, at iþ vreiðir vegiz" – "не хочу, чтобы вы, разгневанные, вступили в схватку", но, возможно, также и "враждующие", т. е. вступили в схватку как враги, нарушив тем самым священный мир на пиру. В Ls. 27 Фригг сетует на то, что некому воздать Локи по заслугам: "ос væri þá at þér vreiðom vegit" (если бы нашелся настоящий воин. – Н. Г.) быть бы тебе, сварливому (едва ли – "разгневанному". – Н. Г.), битым". Итак, контекстуальная многозначность прилагательного (v)reiðr в "Старшей Эдде", покрывающая сферы "гнева", "печали" и "вражды-борьбы", – это как бы осколки его древнейшей диффузной семантики, в которой чувство выступало только как импликация вызвавшего его события.
Данная реконструкция находит подтверждение в том интересном, но, к сожалению, слабо отраженном в глоссарии факте, что подобная диффузность значения имен чувств не является для языка "Эдды" давно пройденным этапом. Невычлененность представлений об отрицательных аффектах из понятий "борьбы-вражды" (или их результатов "ущерба, вреда" и "беды, несчастья") прослеживается в контекстах употребления многих имен печали, гнева и ненависти, в то время как в словарных дефинициях часто выдвигается на первый план именно субъективный момент их семантики. Так, глоссарий противопоставляет существительное harmr и böl – как печаль (чувство) и беду (внешнее событие). Однако они равноправно участвуют в эпической вариации как обозначения внешних событий, творимого зла: þic hefir Brynhildr böl at gerva, heiptar hvattan, harm at vinna (Br. 3). Типичная для harmr сочетаемость с глаголами (и их производными) hefna и reca – "мстить", gialda – "отплатить", bæta – "возместить", vinna – "совершить" показывает, что из двух своих этимологических "родичей" оно гораздо ближе по смыслу современному английскому harm – "ущерб, вред, зло, беда, обида", чем немецкому Harm – "скорбь, печаль", через которое оно толкуется в глоссарии. Столь же часто встречается с данными глаголами и существительное heipt, которое в. тексте предстает прежде всего как обозначение злодеяния, к которому подстрекают (Háv. 151, Br. 3) и за которое ждут возмещения или возмездия (НН. 45, НН. 11. 23, Sd. 12, Gðr. 11. 28). Между тем в глоссарии оно трактуется вначале как "гнев" и "ненависть", а смысл, наиболее отвечающий контекстам употребления, – "кровавое дело" – вынесен в конец дефиниции. В толковании angr только как "скорбь" неучтенной оказывается его сочетаемость с глаголом gera в HHv. 10, где речь идет о взаимном материальном ущербе. Субъективное переживание, позволяющее отграничить современные имена чувств от обозначений объективных событий – беды, вреда и злодеяния, – не вычленялось четко в "именах чувств" древнеисландского эпоса.
Многозначность древнеисландских "имен чувств", представленная в глоссарии к "Старшей Эдде", отражает лишь некоторые и не всегда самые существенные их интерпретации. Важной задачей исторической лексикографии остается ориентация толкований на обнаружение контекстуальных связей слов и выявление ядерных и периферийных элементов их семантики.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Edda: Die Lieder des Codex Regius nebst verwandten Denkmälern / Hrsg. Von G. Neckel. Heidelberg, 1968. Bd 1: Text. 3. umgearb. Aufl. von H. Kuhn; Bd 2: Kurzes Wörterb. von H. Kuhn. 3. Umgearb. Aufl. Des Kommentierenden Glossars. Примеры далее приводятся со ссылкой на это издание.
2. Переводы А. Корсуна даются здесь и далее по изданию: Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М., 1975. (Б-ка всемир. лит. Сер. первая. Т. 9).
3. Толкования даны по словарю: Vries J. de. Altnordisches etymologisches Wörterbuch. Leiden, 1961. Толкование Ф. Клэбера приводится по изданию: Beowulf and the Fight at Finnsburg / Ed. with Introd., Bibliogr., Notes, Glossary a. Appendices by Fr. Klaeber. 3rd ed. with Suppl. Boston, 1950.
4. Из последних работ по данной проблеме см.: Феоктистова Н. В. Формирование семантической структуры отвлеченного имени. Л., 1984; Гвоздецкая Н. Ю. Обозначения "радости" в "Старшей Эдде" // Скандинавская филология: Межвуз. сб. Л., 1985. Вып. 4. С. 40-51.
5. Цит. по: Феоктистова Н. В. Указ. соч. С. 64.
6. Kühlwein W. Die Verwendung der Feinseligkeitsbezeichnungen in der altenglischen Dichtersprache. Neumünster, 1967. S. 56.
7. Maurer F. Leid: Studien zur Bedeutungs- und Problemgeschichte in den grossen Epen der Staufischen Zeit. Bern; München, 1951. S. 29. S. 266.
8. Стеблин-Каменский М. И. Мир саги. Л., 1971. С. 87.
9. О смысловой значимости аллитерации см.: Смирницкая О. А. Поэтическое искусство англосаксов // Древнеанглийская поэзия. М., 1982. С. 190 и след. |
|
