Источник: Скандинавский сборник XXXIII. – Таллин: Олион, 1990
*
Обряд бракосочетания в Дании содержит много деталей, значение которых в XIX в. уже не было ясно; хотя до 1870-х гг. и позже обычаи бракосочетания соблюдались "по традиции". Лишь на фоне довольно глубокого экскурса в прошлое эти обычаи отчасти становятся объяснимыми.
В эпоху викингов (конец VIII – середина XI вв.) основным социальным слоем датчан были свободные общинники, а основной производственной и общественной единицей общества – большая патриархальная семья, или семейная община. В XIII в. этот социальный слой продолжал существовать в условиях становления феодальных отношений в стране: датские короли разрешали общинам присвоение под распашку новых земель в стране лишь при единой повинности – выполнении во время войны обязанности поселенного войска. Взаимоотношения семейных общин, возникавшие при совместном пользовании выгонными урочищами для скота, и совместные связи семейных общин для бракосочетаний породили общественные и производственные объединения – соседские общины.
В XIV-XVI вв. все не бывшие дотоле пахотными земли стали верховной собственностью короля, а распахивающие их общинники – коронными крестьянами, с обложением их налогом в пользу короля, затем – с закрепощением этих землепользователей и передачей с угодьями во владение дворянству – феодалам. И у свободных общинников (до начала XV в. им принадлежало до 15% всей пашни Дании), и у крепостных до XIX в. устойчиво существовала соседская община как социальный институт, представляющий и защищающий права семейных общин или патронимии.
Брак в дофеодальной и феодальной Дании был актом сговора между семейными общинами, мужчины-главы которых или все мужские родственники-братья невесты, если отец-глава умер, решали за женщину, за которого из мужчин она должна выйти замуж1.
До принятия христианства в Дании (ок. 960 г.) сначала договаривались о выкупе невесты у ее общины. Ибо полностью законной женой признавалась та, за которую отцу или опекуну невесты выплачена сумма, согласно древнескандинавскому выражению mundi keypt, "предварительно договорились, оплачено", выкупающая "от юридической силы отца"2. Тогда же наступал момент договора о приданом невесте от ее общины.
Выкуп невесты не должен был создавать впечатления продажи невольницы. Свободные (не рабыни) скандинавские женщины были действительно свободны – могли и отказаться от брака. Речь шла не об обычном торговом контракте, а об обмене между семейными общинами своего рода подарками – за девственницу. И то, что это не была продажа невольницы, явствует из результата: женщина могла по своему усмотрению развестись, а все доставшееся ей при бракосочетании – и "выкуп невесты", и "приданое невесты" – оставалось только ей3, было гарантией ее материального благополучия. Следовательно, торги за выкуп невесты и приданое невесты были формой заботы общины о ее обеспеченном будущем и "укреплением социальных прав будущих детей"4.
Помолвка (festermål, forlovelse) в эпоху викингов была решающим актом вступления в брак. В присутствии семей врачующихся отец невесты в своем доме клал кисти рук молодых вместе. После этого "рукобития" жених и невеста в присутствии указанных свидетелей – семей или же поручителей (forlovere)5 – обменивались сувенирами – "подарками любви" (kærestegaver, fæstensgaver), что может свидетельствовать не только о знакомстве их друг с другом, но по крайней мере о взаимной симпатии. Невеста получала преимущественно вещи, которые изготовил жених (катальная доска для белья, льнотеребилка, часто с сердцем в орнаменте). Взамен невеста вручала собственное рукоделие. В более богатых семейных общинах могли быть также драгоценные украшения не собственного производства и изделия из благородных металлов6. Затем в присутствии свидетелей – всех гостей из обеих семейных общин устраивался обед хозяев и сватов (jagildet). Потом жениха вели к постели невесты, опять же в сопровождении всех гостей – взрослых членов обеих семейных общин, "которые должны быть свидетелями того, что все сделано, как требовалось"7, где оставляли брачующихся на брачную ночь.
Семейная община жила в большом доме. Сначала, в эпоху викингов, были дома типа халле – с открытым длинным очагом под дымоходом вдоль всего жилья и ложами для сна супругов на полу. Новый тип длинного дома, гангхюс, после окончания эпохи викингов принципиально отличался от прежнего внутренними перегородками, разделяющими ложа супругов. Ложа в обоих типах домов именовались skammel (этимология от skam, "срам, стыд", сравни skamlæber, "срамные, или половые губы") и представляли тепловую изоляцию из деревянных досок, соломы или камыша от холодного каменного или утрамбованного земляного пола. Брачная постель невесты именовалась brudeskammel, "срамное ложе новобрачной"8. Лишь позже, когда после XII в. католическая церковь взяла под свой контроль бракосочетание, во введенном ею ритуале венчания brudeskammel обрел иную функцию и соответствующую этимологию – "валик из подушек или скамеечка без спинки, на которых новобрачные преклоняют колени перед священником"9.
Само действо сопровождения молодых к постели объясняют верой в охрану их всем родом от злых сил10. А бытовала эта традиция сопровождения всеми взрослыми свидетелями жениха в постель невесты до XVIII в.11 Поутру, после брачной ночи, врачующиеся утрачивают свои наименования "жених" и "невеста"12, и теперь уже за девственность молодожен должен вручить супруге "утренний подарок" (morgingjöf13).
Вникая в этимологию древнескандинавской терминологии-бракосочетания, мы, следуя за старейшим датским этнографом Каем К. Ульдаллом (родился в 1890 г.), пришли, кажется, к исконным значениям понятий "невеста", "жених", "выкуп невесты", "свадебное шествие", "свадьба". Указывая, что скандинавское brud, переводимое ныне однозначно как "невеста", встречается в древнесеверном – bruðr, К. Ульдалл подсказывает соответствие отглагольной форме из инфинитива at stå brud, "стать нарушенной, недевственной", т. е. at blive gift, "стать замужней"14. Отсюда – исходная этимология от bruðr: "девушка, предназначенная стать женщиной", brudgumi – "мужчина, нарушающий девственность, вступающий в супружество", brudkøb – "выкуп за девушку", brudefærd – "шествие от стола согласия к ложу невесты, церемония перехода из группы девушек в группу женщин"15, bryllup, из стародатского brudeløb, древнесеверного bruðhaup, – "акт, в котором мужчина делает одну из девушек своей женой"16.
В средневековье и в новое время в связи, с одной стороны, с закрепощением значительной части датского крестьянства и относительным обнищанием большинства народа, когда супруга стала пониматься в первую очередь как рабочие руки в хозяйстве, и, с другой стороны, в связи с новой, церковной трактовкой начала супружества – венчания в церкви17, а не традиционной издревле помолвки18, представление о ценности девственности невесты все более искажалось тем обстоятельством, что простолюдины вели отсчет супружества от помолвки, а на церковное венчание невесте неприлично было идти как "падшей невесте". Поэтому, скрывая супружество со дня самой помолвки (если не выдавала беременность и даже роды до венчания), невеста имитировала свою непорочность: с непокрытой головой шла в церковь.
Мы потому так настойчиво подчеркнули толкование нами корня brud во всех сочетаниях в увязке с этим "нарушением девственности", что именно девственность, помимо экономических расчетов семейных общин при породнении, была важным условием для будущих супругов в дохристианское время. К этому направлен "выкуп девственности в супруги", вся терминология торжества бракосочетания, утренний подарок после брачной ночи. Даже в одежде невесты, ничем, кроме украшений, не отличающей ее со времен эпохи викингов до XIX в. от обычной праздничной у всех других девушек, только головной убор показывал, девственница ли выходит замуж. Девственнице полагалось при бракосочетании быть с непокрытой головой, украшенной косами, обвитыми вокруг головы, лентами и венцом невесты. Этот венец в раннем средневековье был из живых цветов или в виде серебряной короны, затем до начала XIX в. – из искусственных цветов и мишуры, в XIX в. – миртовый венок19.
Название brud употребляется после раннего средневековья также и в отношении идущей замуж вдовы или "падшей невесты" лишь в силу утраты понимания первичной этимологии, равным образом как и forlover по этой же причине утраты исходного значения стало применяться к свидетелю, поручателю, что жених ИЛИ невеста не имеют помехи для церковного венчания kirkelig vielse20. Хотя первично этот термин относился только к распорядителю языческой помолвки и оставшейся под тем же именем forlovelse или синонимом – trolovelse21 1600-х гг. католической помолвки22.
Когда христианство в 1100-1200-х гг. добилось влияния во всех сферах быта в Дании, заключение брака также приобрело некоторые новые черты. Поставив бракосочетание через таинство причастия в подчинение по так называемому каноническому праву, католическая церковь исключила расторжение законно-заключенного брака, ввела ограничения по родственному признаку (запрет до четвертого колена родства не только прямого, но и через жену; например, вдовец не мог жениться на женщине, родственной его умершей супруге в четвертом колене). В нарушение общинной традиции, каноническое право не требовало согласия рода женщины23.
В церемониальной стороне вступления в брак, влияние церкви в средневековой Дании было огромно. Священник участвовал буквально во всех этапах торжеств бракосочетания. Католическая церковь ввела церковное оглашение помолвки (lysning), а также церковное венчание (kirkelig vielse), как особое действо, отдельное от помолвки (forlovelse fæstemål), которую она не признавала как церковный брак. Церковная часть свадьбы составляла главное место второго дня праздника, когда жених и невеста утром отправлялись в церковь. Жених и невеста получали пред вратами церкви отпущение грехов, вводились в церковь, приносили пожертвования, присутствовали на обедне" получали благословение. Важной частью церковного бракосочетания было благословение постели невесты – брачное ложе окропляли "святой водой"24. Согласно свидетельству католического духовного лица, к ритуалу бракосочетания также относились: "благословение священника, надевание кольца и передача утренних подарков" (исключительная собственность невесты), чтобы молодожены "и в супружестве объединились вместе"25.
И все же в соответствии с Ютским законом (1241 г.) короля Вальдемара II подтверждался, как законный, известный из обычного права также и внецерковный брак. "Если какой-нибудь человек имеет наложницу в доме для себя и открыто идет спать с нею, и она имеет замок и ключ и заботится о еде и питье для него открыто три зимы, то она должна быть благородной женой и обладать правом супруги"26. Даже в XVI в. известны примеры такого признаваемого супружества без церковного венчания – четы великого датского астронома Тихо Браге (1546-1601) и Кристины Барбары.
Правда, после евангелическо-лютеранской Реформации 1536 г. возник переходный период, когда вплоть до 1582 г. свадьба признавалась чисто мирским действом27. Так, протестантский церковный собор 1563 г. в Триденте вменил в обязанность священнослужителям хотя бы присутствие на торжествах бракосочетания. Дохристианское рукобитие на помолвке существовало как при католичестве, так и после Реформации. Но поскольку по-прежнему в церковных книгах не производилась регистрация браков, королевским указом Фредерика II от 1582 г. предписывалось иметь свидетелей брака, как на вводимых трех церковных оглашениях предстоящего венчания, с помолвкой на третьем28, так и на самом венчании, обязательно проводимом в воскресенье, как одном из мероприятий в звене массовых богослужений этого дня29.
Опасность для наследников отсутствия свидетелей венчания их родителей хорошо показал примерно в 1541 г. в своих записках первый после Реформации зеландский протестантский епископ Педер Палладиус: если при женитьбе не в церкви, а дома была всего пара свидетелей, которые умерли раньше самих супругов, то детей их все окружающие могли считать детьми проститутки (horebørn), и такие дети не имели никаких прав наследования; "поэтому церковное венчание ведет к добру" – благодаря множеству свидетелей, в том числе детей прихожан, которым суждено жить дольше врачующихся сейчас30.
Для поднятия авторитета евангелическо-лютеранского венчания Датский закон 1683 г. предусмотрел среди других укреплений обрядности – венчание только внутри самой церкви, а не перед ее вратами, как это имело место на протяжении пятисот лет31. Указ 1685 г., подтверждая закон, объявлял помолвку столь обязывающей, что она не могла расторгаться без согласия обоих помолвленных и без последующего освобождения от уз помолвки специальным королевским разрешением32.
И все же даже после пятисот лет католицизма и затем 250 лет с начала Реформации церковь не могла изжить среди датчан, особенно среди крестьянства, традиции начинать супружескую жизнь с помолвки33. В королевском указе от 19 февраля 1783 г. запрещалось собираться для застолья в связи с помолвкой, а тем более строго предписывалось: "помолвленные не должны переселяться друг к другу и жить под одной крышей до того, как сыграют свадьбу; те, которые действуют наоборот, штрафуются за преждевременность супружеского ложа"34.
Дохристианская традиция все же возобладала: по-прежнему в супружество вступали тотчас после помолвки, ибо для свадьбы (и венчания) требовались большие расходы обеих семейных общин, следовательно, это удобно было приурочить лишь к завершению сельскохозяйственных работ. Обилие штрафов за "преждевременное супружеское ложе" и возникающее массовое недовольство побудили королевскую власть частично отступить; по указу от 25 ноября 1791 г. штраф можно было не уплачивать, если ребенок рождался после того, как церковь оформляла брак венчанием. Это кратковременное признание невозможности пресечь традицию помолвки как начала супружества прервалось новым наступлением властей в защиту церковного ритуала как единственно законного; королевским указом от 4 января 1799 г. помолвка упразднялась вовсе, обручение отныне производилось на едином церковном акте бракосочетания – венчании в церкви. Правда, какое-то время бытовало еще, по частной договоренности с покладистыми священниками, венчание в доме жениха или невесты35.
Для сравнения с дальнейшей трансформацией в бракосочетании датчан суммируем, как предстает свадебный обычай в XVIII в. В субботу, в предобеденное время, жениха встречали его родственники и сопровождали в дом невесты, где были собраны ее родственники. После обеда свадебная кавалькада, упорядоченная по местным правилам, направлялась в церковь, с музыкантами во главе и под охраной сельских всадников – "от злой силы", – которые, кроме того, "для прокладки пути" скакали во весь опор отдельно от кавалькады до церкви и обратно. Невеста имела подружек из девушек, жених – дружек из парней. И все дружки, и кавалькада в целом имели задачу быть не только свидетелями венчания и свадьбы, но и защитой жениха и особенно невесты от злых сил, чтобы эти силы "не сбили с пути". Для этой защиты стреляли в воздух из ружей и вешали шумные предметы на повозку невесты, полагая этим еще и гарантировать плодовитость брачной паре36. При возвращении из церкви в дом, где намечена свадьба, жених и невесте садились рядом за стол, а гостей, обязательно внесших свой вклад в застолье, чаще всего едой и напитками, зазывала, он же распорядитель (bedemand)37 усаживал по рангу и степени родства в отношении брачующихся. Вечером танцевали, среди прочих, танец невесты, а если она считалась девственницей, завершали особой церемонией перевода из общественной группы девушек в группу женщин. И она сама (или отец ее) снимала с головы венец невесты и надевала чепец женщины.
В XVIII в. девственнице сначала заплетали косы, укладывали их вокруг головы, размещали поверх волос тряпочный валик, декорированный тесьмой, черными как смоль стеклянными бусами, мишурой и лентами38. Однако в Южной Ютландии еще бытовала "серебряная корона невесты". Обычно там "приходы имели одну корону, которую сохраняли в церкви у священника прихода. Корону могли давать напрокат. Зачастую жена священника сама вызывалась украшать невесту"39.
В некоторых местах, которые авторы не уточняют, во время перехода невесты в общественную группу женщин жених должен был разыскивать ее. Наконец, все взрослые гости вели невесту и жениха к брачной постели. При этом какую-то роль отпугивания злых сил играли свеча невесты (brudelys) и факел жениха (brudeblys).
Свадьба в XVIII в. продолжалась несколько дней, обычно три. Традиционными гостями были родственники из семейных общин жениха и невесты, некоторые социально значимые гости из других семейных общин той же соседской общины, а также приходские священник и дьячок. На второй день свадьбы, в воскресенье, жених и невеста в сопровождении гостей вновь отправлялись к церкви для обеда заранее завезенными туда продуктами – возле церкви (при католичестве – в самой церкви)40.
Как отмечал в 1798 г. знаток датского крестьянства пастор Иоахим Юнге, одной из важнейших черт современного ему простонародья являлась общность в труде и на праздниках, ни одна семья не существовала одна – "ни в радости, ни в печали". Крестьянство – "самое взаимосвязанное общество", "в хуторах и в селах нет ни одного чужого, постороннего человека, все составляют как бы одну семью". Семейные общины большинства из самых крупных сел составляли в каждом "все-таки две или три соседских общины", имеющие наименования: на датских островах bydelag ("община взаимопомощи"), а на полуострове Ютландия – grandelag ("соседская община")41.
В начале XIX в. современные Иоахиму Юнге общинные формы землепользования зафиксировал датский землемер Олуфсен, и его разработки как раз и стали одним из истоков всемирно известной общинной теории.
Датский фольклорист Бенгт Хольбек отмечает жизнь соседских общин даже в 1960-х гг. и, в частности, сообщает, что в окрестностях мыса Блованс-хут, на юго-западе Ютландии, "еще и сегодня живут полнокровно соседские общины – Nørre- ogSønder-Grandelag, "Северная и Южная соседские общины", – "так что живым нечего беспокоиться, а мертвый может мирно покоиться"42.
Согласно датским народным представлениям – и до католицизма, и при нем (который все-таки охотно допускал безбрачие – мужское монашество, невесты Христа), и при лютеранстве – для человека было несчастьем, если он не вступал в брак. Уделом холостяков и старых дев считалось сиденье в одиночестве. В устном народном творчестве датчан холостяки изображаются превратившимися в болотных куликов, а девы – в пигалиц, и все они встречаются где-то на вересковой пустоши, причем пигалицы кричат: "Что хочешь ты на двоих?", а болотные кулики отвечают: "Получить веревку на двоих, получить веревку на двоих, хо-хо-хо!"43 По оценке датских этнографов, у незамужних "не было никакого выбора, кроме как стать прислугой у родственника до конца своих дней или "девушкой-швеей" или "девушкой-ткачихой"44.
Этнограф X. Расмуссен пишет о старой соседской общине XIX в., что она строилась на устойчивой системе, в которой место каждому отдельному взрослому члену предусматривалось в определенном подразделении. Женатые крестьяне собирались на общинной сходке. Как правило, членами ее были владельцы дворов, хуторов. В некоторых местах хюсманны (сельская беднота) имели свои объединения. Но решающими в общине были мнения не их, а постановления сходки владельцев дворов. Существовали молодежные подразделения всей неженатой молодежи в соседской общине, отдельно для парней и для девушек. Никто не мог находиться вне объединения, и никто не желал делать этого. Ибо то, что делалось общиной во всех ее формах и подразделениях, было освящено традицией, было законным в глазах местного общества.
В функции молодежного объединения общины входило стремление "дать парням и девушкам возможность встречаться без щепетильного контроля родителей или домочадцев. Взамен молодежное объединение само блюло в своих рядах общественную юстицию и следило за приличным, честным, порядочным поведением молодежи"45, конечно, в пределах понимания, освященного традицией общины.
Задающими тон в молодежных делах были сами парни во главе с избранным ими же председателем. Избирали его во время масленичной пирушки, где все по данному знаку хватали признанного лидера и поднимали к потолку, на который он указывал. Это бывало в комнате для игр, которую в складчину снимали парни.
Пожалуй, важнейшим действом объединения парней было распределение на год девушек соседской общины между каждым их них. Существует особая терминология названий: парни именовались gadebasse("уличный кабан"), девушки – gadelam("уличный ягненок"). Распределенные среди "уличных кабанов" "уличные ягнята" становились партнершами для игр, танцев, на которых возникали возможности сближения для помолвки, продолжавшей бытовать и в XIX в. Эта традиция распределения "уличных ягнят" была, по одним данным, "распространена преимущественно в Восточной Ютландии... а там, где отсутствовал институт "уличных ягнят", своих партнеров выбирали при каждой комнате игр"46, по другим, не менее авторитетным, фиксируется "обычай всеобщего распределения "уличного ягненка"47.
"Уличный ягненок" должен заботиться об украшении своего партнера на праздниках, а также об украшении его коня, если собирались на игры "лето в селе" или должны были на масленице выбивать "кота из бочки". Именно молодежное объединение организовывало праздники среди молодых на масленицу, пасху, троицу, летнее солнцестояние и на рождество, когда до нового года арендовалось (поочередно каждый год у нового хозяина дома) несколько комнат "для игр" и "рождественских празднеств". Там собирались парни, затем разукрашенные и уже навеселе, они с танцами, песнями и шутками навещали все дома соседской общины. В каждом доме они получали что-либо для последующей пирушки, как едой, так и деньгами. "Уличные ягнята" готовили затем еду на стол, а парни закупали выпивку и заказывали музыку. Девичье объединение лишь один раз в год организовывало на собственные деньги в складчину праздник, на котором девушки сами были хозяйками и приглашали парней на обед, а также и на последующие игры и танцы.
Как и в средневековье, в XIX в. времяпрепровождение на праздниках в сельской местности проходило обычно для женатых мужчин в игре в карты, для замужних женщин – в разговорах с рукоделием в руках (сучение нитки, шитье), для детей и женихающейся молодежи – в играх ("хлопающий гусь", "варить суп", "слепой козел", "возьми это кольцо и отправь странствовать"). Лишь потом, со 2-й половины XIX в., для женихающихся главным занятием на праздниках стали танцы (а те же игры остались детям). В 1-й же половине XIX в., как и столетия до этого, играм отводилась огромная роль в общении, в них видели корень плодородия людей и хозяйств. К числу наиболее древнейших игр с главным участием женихающейся молодежи относят "лето в селе" – на "летний день" 14 апреля, когда украшенные девушками парни верхом на конях, которых также украсили девушки, посещают двор за двором сельской общины или хутор за хутором соседской общины с пением старинной висы, в которой был стих – заклинание плодородия:
– Так мы несем тебе май в хутор (двор, усадьбу. – Г. А.), Слушай то, как мы просим: Благослови нас обильным годом! Будь нам всем благосклонным богом с радостью!48
Через такие контакты молодые люди становились ближе знакомыми друг с другом. Если возникали симпатии, то, вспоминая народные приметы, присматривались к соответствиям Друг другу. Считалось, например, что если кто-то жаден в еде к соли, то он или она сексуально чувственны; то же, если девушка поджимает пальцы ступней, когда приближается мужчина49.
При возникновении плана создать семью, в земледельческих районах обычно дарили любовные подарки. Чаще всего это были собственные изделия парня: гладильная доска (где парень резьбой по дереву намекал на свои надежды – ласкающие Друг друга клювиками голуби, сердца, Адам и Ева), собственной вязки рукавицы и чулки (именно мужчины занимались в Дании вязанием на спицах). Если подарок принят, а тем более дан отдарок (штука рукодельной ткани, платок, даже просто пряжа, из которой парень затем будет вязать на спицах новые изделия), то путь для дальнейшего сближения и самого сватовства открыт50. Однако на более бедных, рыболовецких островах не было принято дарить подарки до помолвки51.
Имеются почти исключающие друг друга суждения в датской научной литературе о бытовании в Дании обычая парней "спать на веру" у девушек. X. Расмуссен по поводу этого возражает широко известному описанию этого обычая у народов Северной Европы финским этнографом К. Р. В. Викманом52, утверждая: "Кроме острова Эре (к северу от Кильской бухты. – Г. А.), кажется все-таки, обычай неизвестен в Дании"53.
Г. Хансен пишет совершенно противоположное: "Полагали, что девушка не представляет ценности в качестве жены, если она прежде не знала мужчин, и что само собой разумеется, что парень должен попробовать, на что она годится в эротическом отношении, прежде чем он определит для себя, жениться ли на ней. Поэтому не было необычным встретить дом, где родители приглашали мужскую молодежь посетить их, чтобы переночевать у их дочери в надежде на то, что это завяжет более близкое знакомство"54.
Тем не менее, этот автор далее тотчас замечает, что "была также большая группа населения, которая считала девственность наибольшей ценностью, которой владела женщина"55, и указывает затем эту "большую группу" – "вышестоящие общественные классы"56. О городской же бедноте и большинстве крестьянства он разъясняет, что "мысль о каком-либо неприличии в этой связи вряд ли появлялась у этих людей, которые жили при тех условиях... Парни приглашались на место в постели в том же помещении, в котором спали другие мужчина и женщина, или размещались в постели с родителями девушки. Это было чем-то совершенно само собой разумеющимся для большей части сельского населения в 1800-х гг."57.
А так как это пишет тот же автор и на тех же страницах, что и об "уличных ягнятах", то вновь вспомним, что речь идет об освященном обычаем общины явлении датской крестьянской жизни, следовательно, является нормой обычного права и нормой морали. В отличие от других авторов, не обращавших внимания на изучение добрачной сексуальной жизни датчан, Г. Хансен как раз эту сторону добрачного быта сделал темой своего исследования.
Если же в сельской Дании священник вел проповедь перед крестьянами о неподобающих деяниях их дочерей, которые находились в интимных связях с парнями, то такой священник терял доверие прихожан. Ибо в селе "так всегда делали. Если не возникало беременности от таких связей, то все было в порядке. И если так поступали молодые, то можно было разрешить им жениться. Так же делали прежде их родители. А что было хорошо для родителей, то могло быть хорошо и для их детей". Так сформулировал психологию датского крестьянское го общества XIX в., исходя из освященного их обычаем быта, этнограф Георг Хансен58.
И еще один любопытный бытовой штрих социального сознания – крестьянские девушки считали "дочерей священников и других более изящных дам" ханжами, ибо те, по мнению селянок, "лишь потому не получали внебрачных детей и не оказывались беременными на скамеечке невесты (в церкви при венчании), что знали медикаменты, изгоняющие зародыш, а не потому, что не состояли в связи с мужчинами"59.
В датской литературе редки сведения о возрасте жениха и невесты во время помолвки и самой свадьбы. Практически единственной находкой является свидетельство с острова Манне: "И хотя большинство помолвок заключалось очень рано, зачастую в 18-летнем возрасте, создание семьи затягивалось обычно на 4-5 лет; не таким уж исключением были и 7 лет, а то и 8-9 лет до создания семьи. Эти ранние помолвки наверняка были большой моральной поддержкой для молодых людей"60.
Еще труднее было бедноте. "Иной батрак дотягивал до сорока лет, прежде чем женился, и невеста зачастую в годах. Наоборот, редко засиживались вдова или вдовец. Уже в течение года они подбирали себе супруга. Ибо хозяйство есть, и оно требует рабочих рук двоих"61.
Помолвка в датской соседской общине XIX в. в общем-то ни при каких обстоятельствах не должна была стать делом только двух женихающихся молодых, а требовала заботливого планирования и посредников между двумя семьями для определения размеров приданого и источников существования будущей семьи.
Свадьба назначалась на благоприятный момент, когда не было работ в поле, обычно осенью, когда урожай собран. Подготовить свадьбу не было задачей лишь семей врачующихся, но и всех заинтересованных людей из соседской общины. Лишь о датчанах острова Борнхольм сообщается, что там "свадьбы не празднуются с такой большой пышностью, как в остальной Дании", и причину этого видят в том, что на Борнхольме живут далеко отстоящими друг от друга хуторами, и соседская община совсем не так активна62. Но и там, как и во всей сельской местности Дании, а равным образом и в городах страны, решающим по вопросу о браке молодых был голос их родителей. "Домашние свадьбы" без участия всех из сельской или соседской общин были исключением в XIX в.63, но все более типичными с начала XX в., когда "порядок сельской общины... разрушился"64.
Традиционная датская крестьянская свадьба прошлых столетий собирала вокруг врачующейся пары их старых и молодых родственников, соседей-друзей, а также то сословие из соседской общины, в привычном кругу которого проходили все хозяйственные будни и все торжества – от крестин до похорон. Свадьба также ярко отражала значение в обществе иерархии, статус каждого в нем в отдельности. Именно за свадебным столом был общественный показ социальной позиции каждого в данной соседской общине. А система подарков-отдарков в этом взаимосвязанном обществе делала возможным организацию дорогостоящих празднеств на сто и более гостей; Брак был одной из форм продления физического существования общества, одним из важнейших проявлений его жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Выражаю благодарность датским коллегам Артуру Вогу, Георгу Неллеманну, Иде и Эрлингу Хаммерсхаймб за помощь в получении необходимых для анализа печатных публикаций.
1. См.: Iuul S. Lav og ret i Denmark. 2. udg. København, 1969. S. 50; Jørgensen J. Ægteskab // Kulturhistorisk leksikon for nordisk middelalder (далее – KHL). 1976. B. 20. S. 481-486.
2. См.: Brudköp // Nordisk Familjebok Konversationslexikon och Real-encyklopedi (далее– NFKR). Stockholm, 1905. B. 4. S. 326; Uldall K. C. Brudekøb // Vor Tids Leksikon (далее– VTL). 1949. B. 4. S. 125-126; Wikman K. Rob. V., Frimannslund R. Brud // KHL. 1957. B. 2. Kol. 268-269.
3. См.: Brudköp // NFKR. S. 326.
4. Bruderpris // Gyldendals Tibinds Leksikon (далее – GTL). 1977. B. 2. S. 81.
5. См.: Uldall K. C. Bryllup // VTL. 1949. B. 4. S. 151.
6. Idem. Kærestegaver // Ibid. 1950. B. 13. S. 363; Idem. Trotovelse // Ibid. 1951. B. 21. S. 364.
7. Uldall K. С. Brudeseng // VTL. 1949. В. 4. S. 126.
8. Idem. Skammel // Ibid. 1951. В. 19. S. 290.
9. Ordbog over det danske Sprog. København, 1920/1966. B. 2. Kol. 1211.
10. См.: Uldall K. C. Bryllup. S. 151.
11. Idem. Brudeseng. S. 126.
12. Ordbog over det danske Sprog. B. 2. Kol. 1204.
13. См.: Ordbog over det gamle norsk Sprog. Oslo; Bergen; Tromsø, 1973. В. 1. S. 196; Wikman K. Rob. V. Brudköp // KHL. 1957, B. 2. Kol. 268.
14. Uldall K. C. Brud // VTL. 1949. B. 4. S. 124.
15. Ordbog over det gamle nonsk Sprog. В. 1. S. 197.
16. Uldall K. C. Bryllup. S. 151.
17. См.: Severinsen P. Kirkelig vielse // VTL. 1950. B. 13. S. 23.
18. От стародатского (1100-1500 гг.) forloffne, "разрешать вступить в брак" (Nielsen N. Å. Dansk etymologisk ordbog. København, 1969. S. 107).
19. См.: Uldall K. С. Brudekrans // VTL. 1949. В. 4. S. 125.
20. См.: Vielse // GTL. 1977. B. 10. S. 223.
21. См.: Ordbog over det danske Sprog. В. 5. S. 639.
22. См.: Uldall K. C. Bryllup. S. 151-152.
23. См.: Kaivola-Bregenhøj A. Bondebryllup. København, 1983. S. 9-10.
24. См.: Uldall K. C. Bryllup. S. 151.
25. Olaus Magnus. Historia om de nordiska folken. 1955. B. 14. Kap. 8.
26. Juul S. Op. cit. S. 52.
27. См.: Rasmussen Н. Landsbyliv. København, 1963. S. 41.
28. См.: Møller T. S. Fester og højtider i gamle dage. Holbak, 1929. В. 1. S. 190.
29. См.: Schwarz Lausten M. Kommentar i skrifter af Peder Palladius. København, 1968. S. 179.
30. Peder Palladius' visitatsbog. København, 1925. S. 100.
31. См.: Iuul S. Op. cit. S. 52.
32. См.: Kaivola-Bregenhøj A. Op. cit. S. 12.
33. См.: Uldall K. C. Trolovelse // VTL. 1951. B. 21. S. 365.
34. Kaivola-Bregenhøj A. Op. cit. S. 13.
35. См.: Uldall K. C. Bryllup. S. 151-152.
36. См.: Bryllup // GTL. 1977. B. 2. S. 87.
37. См.: Kaivola-Bregenhøj A. Op. cit. S. 16.
38. См.: Andersen Е. Brudekjolen. Odense, 1967. S. 36-38.
39. Rasrnussen H. Op. cit. S. 43.
40. См.: Uldall K. C. Bryllup. S. 152.
41. Junge J. Den nordsjællandske Landalmues Karakter, Skikke, Meninger og Sprog. Kolding, 1915. S. 105.
42. Holbek В. Højtider i slægtens liv // Dagligliv i Danmark i det nyttende og tyvende århundrede (далее – DiD). København, 1963. В. 1. S. 37-38.
43. Hansen G. Kvinde og mand // DiD. 1963. В. 1. S. 14.
44. Rasrnussen H. Op. cit S. 45.
45. Ibid. S. 37.
46. Hansen G. Op. cit. S. 18.
47. Rasmussen H. Op. cit S. 39.
48. Rasmussen H. Op. cit. S. 37-38.
49. См.: Hansen G. Op. cit. S. 16, 18.
50. См.: Rasmussen H. Op. cit. S. 39-40.
51. См.: Nielsen J. Bryllup på en skipperø // Nationalmusseets Arbejdsmark. København, 1960. S. 74-75.
52. Wikman K. Rob. V. Livete høgtider // Nordisk Kultur. Uppsala; Stockholm; Oslo; København, 1949. B. 20. S. 39.
53. Rasmussen H. Op. cit. S. 39.
54. Hansen G. Op. cit. S. 16.
55. Ibid.
56. Ibid. S. 22.
57. Ibid. S. 19.
58. Ibid. S. 23.
59. Ibid.
60. См.: Nielsen J. Op. cit. S. 74.
61. Holbek B. Op. cit S. 47.
62. Ibid. S. 53; Kaivola-Bregenhøj A. Op. cit. S. 59.
