| Когда мы хотим изучить социальный и политический строй древних германцев, нам необходимо иметь в виду, что терминология античных авторов, писавших о германцах, не была адекватна описываемым ими общественным отношениям. Эти авторы употребляли терминологию, заимствованную ими из римской и греческой жизни, следовательно, из отношений, чуждых самим древним германцам. К тому же терминология не всегда выдержана, не всегда однородна, даже у одного и того же автора. Один термин мог, в другом случае, заменяться, более пространным описанием или иным произвольно выбранным способом выражения или единичным термином, как казалось автору более соответствующим в данном случае чуждым ему, малопонятным отношениям. Все это затрудняет вскрытие из-за терминологии, которую употребляют античные авторы, подлинных общественных отношений самих древних германцев.
Вот почему полное решение вопросов возможно, особенно здесь, лишь в результате использования всех источников: археологических, лингвистических и этнографических. Выдвигается вопрос о семантике языка античных писателей в применении к древним германцам1.
Античные писатели говорят о различных германских народах (populi) или племенах (gentes, nationes, έθνη) считая их, вместе с тем, и политическими единицами (civitates), иногда совершенно самостоятельными, иногда находящимися в зависимости (sub impexio) от другого, более сильного племени. Они указывают вместе с тем и на подразделения этих племен, или civitates, обозначая эти подразделения термином pagus. Эти pagi в эпоху Цезаря играли довольно самостоятельную роль, так как, по словам Цезаря, "in расе nullus est communis magistratus, sed principes regionum atque pagorum inter suqs ius dicunt cotroversiasque mimmnt"2.
В каком же отношении стояли друг к другу у германцев эти civitates и pagi?
Нет сомнения, что, говоря о германских civitates и pagi, античные писатели переносили в этом случае на германские отношения термины, употреблявшиеся ими ранее в отношении к кельтам Галлии. Что же обозначают эти термины в их галльском значении?
Галльские civitates вовсе не представляют собою "города-государства" античного мира, это были племенные союзы, носившие племенные названия. Число их, согласно Тациту3, доходило до 64. Эти civitates делились на части (partes), которые и назывались pagi4. Интересно отметить, что ряд древних авторов (Плутарх, Иосиф Флавий) сообщает, что Цезарем было покорено в Галлии 300 или 305 "народов". Этим народам могли соответствовать только галльские pagi. Таким образом, эти pagi были довольно крупными племенными организациями, пользовавшимися значительной автономией и объединявшимися, в среднем, по четыре-пять в племенные союзы (civitates).
Конкретно мы можем видеть это на примере гельветов, с которыми пришлось столкнуться Цезарю вскоре после своего прибытия в Галлию. Их civitas состояла из четырех pagi ("omnis civitas Helvetia in quattuor pagos divisa est")5, обладавших значительной самостоятельностью. Один из них, pagus Tigurinus, населенный племенем Tigurini, выступал, например, совершенно самостоятельно, отдельно от прочих, в кимврской войне и один разбил войско консула Л. Кассия. Этот "округ" – очевидно, отдельное племя, входившее в общий гельветский племенной союз (civitas Helvetia), – действовал довольно самостоятельно, отдельно от прочих и в столкновении с Цезарем и был разбит им раньше генерального сражения.
По аналогии с такими галльскими civitates и pagi должны представлять мы себе и германские civitates и pagi. Германские civitates – также племенные союзы, единство которых в мирное время очень слабо ("in расе nullus est communis magistratus"). Реальной хозяйственной и политической единицей являются, следовательно, отдельные pagi; они же представляют собою единицу и в военном отношении. Каждый округ свевов ежегодно, в эпоху Цезаря, должен был выставлять по 1000 воинов ("Hi centum pagos habere dicuntur, ex quibus quotannis singula milia armatorum bellandi causa exfinibus educunt)6; 100 избранных пехотинцев из молодежи выставляет каждый округ для передового отряда, состоящего на половину из конницы, и по сообщению Тацита "centeni ex singulis pagis sunt")7. Чем же являются сами эти pagi?
Но здесь наше сравнение с галльскими отношениями уже не может нам ничего дать. Мы не имеем никакого права целиком переносить галльские отношения на германцев; различия в уровне общественного развития между теми и другими заметны и без последующего исследования. Уже Цезарь видел эту разницу между ними8.
Описывая аграрные отношения у германцев, Цезарь говорит, что должностные лица и вожди (magistrate ас principes) – очевидно, те же окружные старшины, о которых речь шла выше (principes regioшиш atque pagorum), – ежегодно отводили землю родовым группам, которые обозначены таким сложным выражением: "gentibus cognationibusque hominum, qui una coierunt"9.
Перед нами раскрывается, следовательно, существо германского племени – pagus – как совокупности родовых объединений, – родовой характер германского племени.
Однако сохранился ли такой родовой характер германского племени и в эпоху Тацита?
Тацит также говорит об избрании на племенном вече окружных старшин, отправляющих правосудие, но дает им такую характеристику: "eliguntur in eisdemconciliiset principes, qui iura per pagos vicosque reddunt"10. Pagus представляется, следовательно, Тациту в виде совокупности деревень (vici). Имеем ли мы, однако, право говорить на этом основании о том, что ко времени Тацита родовой строй у германцев уже исчез, заменившись организацией территориальных сельских общин?
Отметим прежде всего, что и Цезарь знает уже о существовании деревень у германцев (например, vici у сигамбров)11. С другой стороны, целый ряд свидетельств Тацита говорит о том значении, какое играли родовые отношения в жизни германцев в его эпоху.
Мы видели уже выше, что Тацит, подобно Цезарю, считает организацию pagi основой деления войска у германцев ("centeni ex singulis pagis sunt")12. Однако тот же Тацит отмечает родовой характер военных построений древних германцев; их конные отряды и клинообразные колонны состоят из familiae et propinquitates, что особенно усиливает мужество воинов13. Таким образом, и у Тацита pagi обнаруживаются как совокупности родовых объединений (familiae et propinquitates).
Отметим еще один любопытный штрих. Когда противник Арминия, один из вождей херусков, Сегест, был осажден сторонниками первого, с ним были военные силы, которые Тацит описывает таким образом: "Segestes magna cum propinquorum et elientium manu"14. Придя к нему на помощь, Германик обещает безопасность его сторонникам: liberie propinquisque15. Очевидно, Сегест стоит во главе вооруженных сил определенных родовых подразделений племени херусков. Характерно, что и злейший враг его, Арминий, пал впоследствии в результате коварства его же собственных propinqui ("dole propinquorum cecidit")16.
Особенно многочисленны указания на роль этих родных, propinqui, в жизни германцев в "Германии" Тацита. Для германцам обязательно принимать на себя и вражду и дружбу отца или родных ("suscipere tam inimicitias seu patris seu propinqui quam amicitias necesse est"); при уплате пени за убийство возмещение получает universa domus17; propinqui получают часть штрафа (multa) и за более мелкие преступления ("pars multae regi vel civitati, pars ipsi qui vindicatur, vel propinquis eiusexsolvitur")18. Propinqui участвуют на вече (concilium) в посвящении юноши в воина19; они вместе с родителями присутствуют при заключении браков и уплате приданного20, они же присутствуют при наказании жены мужем, уличившим ее в прелюбодеянии: голую, с обрезанными волосами, в присутствии propinqui (coram propinquis) выгоняет он ее из дому и ударами гонит через всю деревню ("per omnem vicum")21; чем больше родных, чем больше свойственников, тем почтеннее старость германца ("quanto plus propinquorum, quanto maior adfinium numerus, tanto pre tiosior senectus")22.
Очевидно, в связи с теми же родовыми отношениями стоит и то широкое гостеприимство, о котором говорит нам Тацит: "отказать кому-либо из смертных в приюте считается грехом; каждый принимает и угощает по своему достатку. Если недостанет, хозяин, указывает пристанище и сопутствует гостю; без приглашения они идут в ближайший дом. Это не имеет значения: их принимают с одинаковым радушием. Знакомого от незнакомого никто не различает в отношении права гостеприимства. При уходе, если кто что попросит, принято уступать (вещь); так же естественна и обратная просьба. Подаркам рады, но и дают их без корысти и берут без обязательств"23.
Большое значение придавал также и Энгельс24 пережиткам отношений материнского рода у древних германцев. "Сыновья сестер в такой же чести у дяди, как и у отца. Некоторые считают этот вид кровной связи теснее и священнее и при взятии заложников предпочитают именно их, так как при этом и обязательство держится крепче, и схватывается более широкий круг домашних" ("et donmm latins teneant")25. Однако наследование идет уже по отцовской линии, хотя за отсутствием остальных наследников наследуют и дядья по матери26.
Не буду в подтверждение этой точки зрения приводить другие соображения, достаточно убедительно высказанные еще Энгельсом в пользу существования у древних германцев родовых отношений. Только слепой может утверждать, что у нас нет никаких данных в пользу такого понимания быта древних германцев. И в эпоху Цезаря и в эпоху Тацита существовал у древних германцев родовой строй, охватывавший собою все их общественные отношения.
Необходимо, однако, еще конкретнее представить себе этот родовой строй; для этого разберем два вопроса: о домашней большесемейной общине и о родовой аристократии.
Энгельс в "Происхождении семьи, частной собственности и государства" оставляет неразрешенным вопрос о том, действительно ли перед нами у древних германцев род или домашняя община. По мнению Энгельса, "здесь могут привести к окончательному решению только новые исследования"27.
Вопросу о большой семье у германцев следовало бы посвятить особую работу. Здесь я позволю себе высказать лишь ряд соображений предварительного характера. Останавливаюсь на этом вопросе потому, что вопрос этот имеет большое методологическое значение. Как должны мы представлять себе, приступая к изучению родового общества у любого из народов на последней стадии его развития перед переходом к классовому обществу, место в родовом строе домашней большесемейной коммуны, ее отношение к другим социальным единицам родового общества?
Оговорю прежде всего одно обстоятельство.
Когда мы употребляем термин "большая семья", мы невольно исходным моментом для представления себе такой семьи делаем все же семью индивидуальную, более позднюю по времени ее возникновения. Большая семья – это как бы расширенная, разросшаяся и не разделившаяся малая семья. Между тем такое представление в корне ошибочно. Мы не имеем никакого права подходить к пониманию большой семьи, одного из элементов (позднего) родового строя, сточки зрения позднейшего образования, каковым была малая индивидуальная семья, являющаяся продуктом разложения большой семьи, не имеем права конструировать институт сточки зрения элемента его последующего разложения.
Это первое, что должны мы иметь в виду при подходе к изучению так наз. "большой семьи". В сущности, самый термин приходится признать весьма неудачным с этой точки зрения. Думается, более удачным должны мы были бы признать наименование объекта нашего внимания домашней родовой коммуной. Определение такой домашней (иногда она бывает дворовой коммуной, с общим коммунистическим хозяйством нескольких домов на одном дворе)28 коммуны как "родовой" коммуны точнее выражает ее характер учреждения родового общества (иногда пережитка этого общества в обществе классовом), его тесную, органическую первоначальную связь со всеми учреждениями этого родового общества. Это – низшая, наименьшая по объему, по числу своих членов единица коммунистического родового общества.
В развернутом виде можем мы наблюдать соотношение различных подразделений родового общества, напр., у ирокезов, послуживших и Моргану и Энгельсу исходным моментом для изучения родовых отношений у других народов. У ирокезов мы имеем: 1) союз племен, 2) племя (филу), 3) фратрию (братство), 4) род (тотемный союз) и 5) домашнюю родовую коммуну.
Такая домашняя коммуна является, с одной стороны, частью определенного рода, не обладающего своей территорией, но являющегося союзом, основанным на кровном родстве, и, с другой стороны, частью определенной деревни, обладающей своей территорией следовательно, домашняя родовая коммуна является и единицей хозяйства, связанного с пользованием определенной территорией" и единицей кровнородственного характера.
Таким образом, "домашняя родовая коммуна" (большая семья), является частью деревни или деревенской общины, переживающей ряд стадий в своем развитии. Сначала это – деревенская община, совпадающая с "родом", так сказать, род, живущий одной деревней, – деревенская родовая община в собственном смысле этого слова; затем это – деревня как совокупность домашних родовых коммун, принадлежащих к различным родам; это, следовательно, деревня с родовым строем, но не совпадающая всецело с родом; наконец, это – сельская община как совокупность малых семей, на которые распалась большая семья. Между деревней и домашней родовой коммуной нет, таким образом, противоположности; на известной стадии развития родового строя большая семья является необходимым элементом деревни, деревенской общины. Рядом с vicus выступает перед нами как ее необходимая составная часть, universa domus, большая семья.
Обратимся к вопросу о знати в древнегерманском родовом обществе.
Что такое те nobiles, maiores natu29, о которых говорят Цезарь и Тацит?
При наличии родового строя это могут быть лишь представители родовой аристократии, образовавшейся в условиях патриархальной стадии его развития и начала зарождения имущественной дифференциации. Из этого слоя родовой знати избираются вожди (principes). Что здесь дело идет о знатном происхождении (ср. maiores natu у Цезаря)30, а не о военной доблести, которая, как думает Неусыхин в своей работе о древних германцах, якобы придает германцу nobilitatem, – об этом Тацит говорит совершенно ясно: "reges ex nobilitate, duces ex virtute sumunt"31 ("королей они избирают в силу знатности, вождей в силу их доблести"). "Insignis nobilitas aut magna patrum merita principle dignationem etiam adulescentulis adsignant" ("выдающаяся знатность или большие заслуги предков доставляют достоинство вождя даже юношам") – говорит Тацит в другом месте32. Иными словами" и здесь дело идет не о личной военной доблести, но о знатности, связанной с заслугами предков; должность вождя (princeps), как и короля, оказывается связанной с определенными родовыми группами, выделяющимися своей знатностью. Каждое племя обладает такою знатью (nobilitas). Мы слышим о nobiles cheruscorum33, о primores Timgrorum34, о primores gentis у батавов35, наконец, о stirps regia36 у тех же батавов и у херусков, т. е. о той наиболее знатной родовой группе в племени, из среды которой только и можно было избирать королей. Все германские вожди, выступающие, перед нами на страницах произведений античных писателей, всегда характеризуются в качестве представителей племенной знати. Этой группе племенной знати (proceres, primores, maiores natu) противополагается остальная масса племени, которая обозначается терминами: ingenui, plebs, vulgus.
Эта связь знатности с функциями вождей племени выражается и в том, что термины nobiles и principes почти однозначны, часто заменяют один другой. Это значит, что nobiles стоят во главе племенных подразделений (principes regionum atque pagorum), как и всего племени в целом (rex, princeps civitatis), a principes всегда в то же время являются и nobiles. Родовая знать – это совокупность больших семей, стоящих во галве родовых подразделений племени.
Как мы уже видели, германские civitates, являющиеся большей частью союзами родственных племен (pagi), состоят из gentes, а последние – из cognationes hominum, qui una coierunt, т. е. из домовых большесемейных коммун, группирующихся главным образом в деревни (vici). Во главе каждой из этих родовых групп стоят семьи их вождей, которые обычно и избираются из одной и той же семьи; семьи вождей племени (stirps regia) или рода. Совокупность этих семей, из которых каждая стоит во главе соответствующих подразделений племени, и составляет племенную аристократию.
Такая племенная аристократия не могла быть особенно многочисленна: ведь во главе каждой родовой группы, каждого подразделения племени стояла, очевидно, одна семья вождей этого племени или родовой группы. Понятно поэтому, почему в результате войн могла вымирать эта аристократия, – вспомним знать племени херусков, которая настолько сократилась в результате непрерывных войн, что приходилось принять в качестве короля единственного оставшегося в живых потомка "королевского рода" (stirps regia) Италика, несмотря на то, что он жил в Риме, вдали от своего племени, очевидно, порвав временно непосредственные с ним связи.
Итак, между каждой "знатной" семьей и соответствующей родовой группой должна была быть особая тесная связь. Не было "родовой" или "племенной" знати "вообще" – были знатные семьи, стоящие во главе отдельных соответствующих им родовых групп. Во главе всего племени или союза по крайней мере в эпоху Тацита, стояла знатная большая семья, из среды которой выходили те principes civitatis или reges, о которых говорит Тацит, и которую в последнем случае он обозначает как stirps regia. За нею шли знатные семьи, стоящие во главе отдельных pagi и выделяющие из своей среды principes pagorum, затем семьи, стоящие во главе отдельных родов (gentes), и, наконец, семьи, из которых избирались вожди деревни (vicus); во главе каждой большой патриархальной семьи, патриархальной домашней родовой коммуны, стоял свой "глава" коммуны (pater familiae). Таков обычно состав, такова организация и иерархия так наз. "родоплеменной" знати – такой должны мы представлять себе эту последнюю и в эпоху Тацита. Понятно поэтому, почему знатность предков – иначе, принадлежность к соответствующей знатной семье – могла выдвигать в ранг princeps'a того или иного подразделения племени или всего племени в целом даже юношу. Понятна поэтому и тесная связь между nobilitas и magistratus – "должностью" принцепса.
Итак, стоящие во главе германских племен и их родовых подразделений principes – это племенные и родовые старейшины, представители племенной и родовой знати. О какой-либо иного рода магистратуре (magistratus) в родовом обществе, очевидно, не может быть и речи. О военном предводительстве скажем далее.
Можно отметить для эпохи Тацита один новый момент, характерный по сравнению с предшествующей эпохой Цезаря: если в эпоху Цезаря королевская власть, по-видимому, являлась большой редкостью и имела своей основой первоначально военную власть (ср. власть "короля германцев" Ариовиста), то в эпоху Тацита королевская власть сложилась уже у многих племен, вероятно, в результате развивающейся социальной дифференциации и зарождения внутренних антагонизмов.
Чем же родоплеменная знать, nobiles, отличалась от всей остальной массы племени (plebs, vulgus у Тацита)? Отличались ли эти два слоя родового общества также и в имущественном отношении, представляя собою зачатки классов? Можем ли мы считать общество древних германцев классовым обществом?
Если мы обратимся, прежде всего, к Цезарю, то увидим, что Цезарь считал это общество обществом без классовых противоречий, без социальной розни и борьбы классов. Это ставил он в связь с отсутствием частной собственности на землю; на этой почве, разъясняет он, и не наблюдалась у германцев, страсть отдельных личностей к расширению своих владений (latos fines parare) и к отнятию более сильными (potentiores) земли у более слабых (humiliores possessionis expellere); каждый мог видеть, что в имущественном отношении он равен с людьми наиболее могущественными (suas opes cum potentissimis aequari videant)37.
Правы, конечно, те историки, которые видят в этих словах Цезаря выражение его политических взглядов. Для современной ему Италии основным злом ее социального строя являлись рост латифундий, исчезновение свободного крестьянства и ожесточенная борьба партий, сопровождавшаяся убийствами и конфискациями. В начальную пору своей политической карьеры Цезарь стремился к "реформе" общества путем так называемого "аграрного закона", имевшего своей целью восстановление крестьянства. Осуществление своих политических идеалов на практике, своего рода "золотой век" человеческого общества, и видит Цезарь в далекой Германии.
Однако для такой политической риторики Цезарю нужен был все же какой-то реальный исходный пункт в его сведениях о древних германцах, в первую голову о свевах. Что-то поразило Цезаря в социальном строе германцев и заставило его разразиться вышеприведенными морально-политическими сентенциями. Однако, кроме указаний на родовой строй у германцев (ср. его "gentes cognationesque hominum!"), иных данных, конкретизирующих этот вопрос, мы у него не находим.
Обратимся поэтому к Тациту.
Материал, сюда относящийся, довольно значителен. Однако все это – лишь разрозненные сведения, сами нуждающиеся в комментариях. Мы встречаем здесь и указания на рабовладение, причем Тацит упоминает как о домашних рабах, так и о рабах, напоминавших ему римских колонов38, и указания на развитие богатства (locupletissimi)39, особенно у nobiles и principes (Маробод и Ванний)40, в частности, напр., у скандинавского племени свионов41, у которых отчетливо различает Тацит три слоя: nobiles, ingenui и servi и, кроме того, libertini. Имеем ли мы перед собою уже сложившиеся общественные классы?
Основной вопрос при решении проблемы классов – это вопрос о землевладении. Можно ли говорить применительно к древним-германцам о наличии у них частной собственности на землю, этого основного средства производства в первобытную эпоху?
Подвергнем анализу все свидетельства, которые приводят для доказательства своих утверждений сторонники существования у древних германцев частной собственности на землю. Отметим, что сторонники этой теории не настаивают на данных Цезаря; в эпоху Цезаря земля, быть может, и не была в частной собственности, говорят они, имея в виду прямые указания Цезаря, что "privati ас separati agri apud eos nihil est" (у них нет частной, собственности на землю)42, или: "neque quisquam agri modum certum aut fines habet proprios" (ни у кого нет точно отграниченного поля или определенных участков земли)43 и что земля находится во временном (на один год) пользовании родовых групп (gentes cognationesque hominum, qui una coierunt)44. Вся аргументация в пользу существования частной собственности на землю заимствуется у Тацита.
Частную собственность на землю видят у фризов уже с начала нашей эры. Тацит рассказывает в Анналах45, что на фризов, вступивших в зависимость от Рима, был наложен непосильный налог (tributum). В результате фризы "лишились сначала самих быков, затем полей и, наконец, должны были отдать в рабство своих жен и детей" ("Ас primo boves ipsos, mox agros, postremo corpora coniugum aut liberorum servitio tradebant").
Каким образом могли фризы лишиться своих полей? Очевидно, они должны были их продать, чтобы вырученными деньгами покрыть недоимки; а раз так, раз земля могла продаваться – значит, она находилась уже в частной собственности, и притом частная собственность на землю должна была быть развита как раз у наиболее несостоятельных членов племени, которые оказались прежде других плохими плательщиками налога.
Однако в этом случае возможно и иное толкование текста. За неплатеж налогов фризы могли сгоняться с занимаемой ими земли, которая конфисковалась римскими чиновниками, и таким образом окончательно разорялись. Во всяком случае дело идет здесь о совершенно особых условиях, в каких оказалось германское племя, вступившее в зависимость от Рима и платящее налог (tributum); мы не имеем права переносить возникающие в этих случаях отношения на общественный строй германцев у себя на родине.
В пользу частной собственности привлекалась и знаменитая 26-я глава "Германии" Тацита. Термин "occupare" толкуется при этом в смысле "присвоения" земли в частную собственность. Вот как переводит знаменитый абзац этой главы Неусыхин, идя довольно близко в этом отношении по стопам Допша46.
"Земля занимается (присваивается) всеми (друг для друга) по числу поселенцев и вскоре после присвоения делится сообразно социальному положению (рангу) каждого; дележ облегчается изобилием полей" ("Agri pro numero cultorum ab universis invicem occupantur, quos mox inter se secundum dignationem partiuntur; faci-iitatem partiendi campцrum spatia praestant")47.
Как видим, Неусыхин присоединяется здесь к "толкованию" Допша, которое он считает "наиболее осторожным" (!). По этому "толкованию" "occupare" имеет здесь оттенок (!) присвоения земли в собственность, ибо в устах Тацита "occupare agrorum" звучит как вполне определенный технический термин римских землемеров. Отсюда заключение: "единственно, что можно извлечь из известной фразы Тацита, – это указание на наличие частной собственности на землю у германцев I в. н. э.".
Тенденциозность такого "толкования" и "перевода" бросается в глаза. Кем "занимается" земля "pro numero cultorum"? Всем племенем? Но разве существовала у древних германцев хотя бы и приблизительная статистика населения, кроме как разве в отношении к военным отрядам? То же, в сущности, относится и к территорий pagus. Итак, остаются деревни, (vicus), в которых число рабочих рук могло быть приблизительно известно. Но в таком случае надо предположить, что дело идет об основании новой деревни на новой месте. Однако совершенно непонятно, почему Тацит в своей 26-й главе, касаясь отсутствия у германцев ростовщических операций и говоря затем о технике сельского хозяйства, словом – описывая повседневный быт германцев, вдруг в середине этого описания начнет – буквально, ни с того ни с сего – говорить о том, как основывают германцы новые деревни или – возьмем другой вариант – как оседает племя, переселившееся на новую территорию. Дело идет, конечно, об обычных, повседневных бытовых условиях жизни германцев, а не об исключительных случаях, нарушающих обычное течение их хозяйственной жизни.
Постараемся сами возможно объективнее истолковать знаменитое место из Тацита, так часто "истолковываемое", а еще чаще искажаемое. Последнего постараемся избегнуть.
Прежде всего я думаю, что, давая свое знаменитое описание земельных распорядков у древних германцев, Тацит имел перед глазами не менее знаменитые характеристики тех же отношений у Юлия Цезаря. В общем ход мыслей у обоих один и тот же, хотя имеется и некоторое своеобразие в деталях.
В самом деле, о чем говорит Цезарь?
"Они мало занимаются земледелием, и большая часть их пищи состоит из молока, сыра и мяса. И никто из них не имеет точно отмеренного участка поля или определенных границ, но должностные лица" и вожди ежегодно отводят родовым группам и объединениям родственников где и сколько окажется нужным земли и через год побуждают переходить на другое место". Далее идет, политико-моральное обоснование этого распорядка, и затем сообщается: "наивысшая слава для государства – обладать вокруг себя пустырями, опустошив на возможно широкое пространство пограничные области..." ("Agriculturae non student, maiorque pars eorum victus iri lacte, caseo, carne consistit. Neque quisquam agri modum certum aut fines habet proprios, sed magjstratus ac principes in annos singulos gentibus cognationibusque hominum, qui una coierunt, quantum et quo loco visum est agri attribuunt atque anno postalio transire cogunt.... Civitatibus maxima laus est quam latissime circum se vastatis iinibus solitudines habere...")48.
Первоначальный вариант этого описания, данный в главе IV, говорит, хотя и короче, о том же: "Но земля у них не поделена и не находится в частной собственности, и нельзя им. оставаться более, года на одном месте для возделывания земли. Питаются они не столько хлебом, но главным образом молоком и мясом мелкого скота, и много охотятся... Они считают высшей для государства славой, когда пустуют возможно большие земельные пространства вокруг их границ" ("Sed privati ас separati agri apud eos nihil est neque longius anno remanere uno in loco colendi causa licet. Neque multum frumento sed maximam partem lacte atque pecore vivunt multumque sunt in venationibus... Publice maximam putant esse laudem, quam latissime a suis finibus vacare argos...")49.
Выделим основные положения Цезаря, касающиеся аграрных распорядков у древних германцев: у них нет частной собственности на землю; земля не поделена, но занимается под обработку только на год, причем получают землю родовые группы и объединения родственников, где и сколько это окажется нужным. Вокруг границ, племени лежат обширные пустыри земли.
Разве не о том же самом говорит, в основном, и Тацит?
"Земли в соответствии с числом земледельцев занимаются всеми вместе в порядке очереди, а затем их разделяют между собою согласно достоинству; раздел облегчается пространностью полей. Пашню меняют через несколько лет, и остается излишняя земля" ("Agri pro numero cultorum ab universis invicem occupantur, quos mox inter se secundum dignationem partiuntur; facilitatem parciendi camporum spatia praesentant. Arva per annos mutant, et superest ager")50.
Для непредубежденного слушателя картина более или менее ясна. Германцы занимают землю под обработку – это доказывается необходимостью занимать ее в соответствии с числом рабочих рук, а также последней поясняющей фразой: "arva per annos mutant" (пашня меняется через несколько лет). Тацит и говорит здесь о порядке смены обработанных полей (arva); поля под обработку (agri – еще не обработанные) сменяются через несколько лет invicem – в известной последовательности, попеременно; занимается земля под обработку в соответствии с числом земледельцев всеми, вместе (ab universis), но кем "всеми вместе"? Да очевидно ведь, что "ab universis cultoribus" – всеми земледельцами вместе. Затем она делится "secundum dignationem", – это самое неясное место. Между кем делится для обработки земля, занимаемая всеми земледельцами вместе, и какой характер носит эта совокупность земледельцев? Является ли последняя деревней, сельской общиной, и не распределяется ли земля для обработки, между отдельными домашними родовыми коммунами? Такое предположение кажется мне наиболее правдоподобным, особенно в соответствии со всем сказанным нами об общем характере общественного строя древних германцев, а также и с сообщениями Цезаря.
И Цезарь и Тацит указывают на переложную систему земледелия, только по Цезарю пашня сменяется ежегодно, по Тациту – через несколько лет. Надо полагать, что каждая деревня (vicus) владеет своей особой земельной территорией. Если такая деревня представляет собою совокупность домашних родовых коммун (больших семей) (universa domus), то ясно, что эти коммуны в пределах такой территории владеют лишь правом пользования землей, а при переложной системе земледелия вынуждены каждые несколько лет всей деревней, всей совокупностью домашних коммун, менять обрабатываемую площадь, в известном порядке занимая отдельные участки и распределяя их между собою. При этом отдельные коммуны могли получать различное количество земли; не говоря уже о различном количестве рабочих рук в отдельных коммунах, среди них, несомненно, выделялась большая семья деревенских старшин, получавшая по своему положению в деревне (secundum dignationem) большую площадь, обрабатываемую ею с помощью рабов.
Но, кроме деревень, наши источники упоминают и aedificia ("vici et aedificia")51; очевидно, это одиночные хутора, разбросанные на отдельных заимках.
Встречаются также указания на villae. У убиев упоминаются villae, arva, vici52 (виллы, пашни, деревни). Особо следует упомянуть о виллах вождя батавского мятежа Цивилиса: опустошая батавский остров в 70 г. н. э., римский полководец Цериалис пощадил agros villasque Цивилиса, как говорит Тацит, согласно уловке полководцев: "Cerialis insulam Batavorum hostiliter populatus agros villasque Civilis intactas nota arte ducum sinebat"53. Цериалис пощадой имущество неприятельского вождя рассчитывал, очевидно, возбудить против него подозрения в его тайном соглашении с римлянами.
Указания на существования таких villae – усадеб, находившихся, очевидно, в личном владении отдельных вождей, сторонники существования у германцев частной собственности на землю пытаются использовать для доказательства своих взглядов. В связи с этим стоят и их указания на особый вид рабовладения у германцев, описываемый Тацитом в 25-й главе "Германии".
"Прочими рабами, – пишет Тацит, – они пользуются не по-нашему, распределяя их в домашнем хозяйстве по отдельным службам; каждый раб владеет своим жилищем и своими пенатами. Господин облагает его, подобно колону, определенной мерой хлеба или мелкого скота или одежды, и раб только это и выполняет: остальные обязанности по дому выполняют жена и дети" ("Ceteris servis поп in nostrum morem descriptis per familiam ministeriis utuntur; suam quisque sedem, suos penates regit. Frumenti modum dominum aut pecoris aut vestis ut colono iniungit et servus hactenus paret; cetera domus officia uxor ac liberi exsequuntur")54.
Сторонники существования частной собственности на землю утверждают, что подобный порядок возможен только при наличии такой собственности: раб получает от господина (dominus) определенный участок земли и несет с такого надела оброк; очевидно, господин раба (dominus servi) является вместе с тем и господином, собственником земли (dominus terrae).
Однако такой порядок возможен и не только при наличии частной собственности на землю.
Опираясь на сравнительно-этнографический материал, характеризующий земельные распорядки в обществах с родовым строем, мы можем предполагать, что и у древних германцев возможно было, наравне с прочным, длительным землепользованием домовых коммун, существование – также на общинной, деревенской земле – отдельных расчисток нови или заимок, которые могли находиться в индивидуальном пользовании отдельных членов деревни. Такие заимки (villae), в первую голову, могли производить, конечно, более состоятельные члены племени, родовых групп или деревни – вожди племени, старшины отдельных его родовых групп или деревень; в их же руках могли, прежде всего, находиться и рабы, расчищающие новь и платящие определенный оброк своему господину.
Но и в пределах земель, обрабатываемых самими домовыми коммунами, вовсе не обязательно предполагать равенство; раз мы имеем землепользование, а не юридический титул собственности на землю, землепользование, непосредственно связанное с ее обработкой и обусловленное наличием последней, ясно, что размеры земельной площади, обрабатываемой отдельной коммуной, обусловливаются, конечно, количеством рабочих рук в каждой домашней коммуне; кроме того, более богатые домашние коммуны, обладающие также домашними рабами – о их наличии Тацит говорит совершенно определенно, отличая их от рабов, сидящих на земле и ведущих свое хозяйство, – могли освоить большие участки деревенской земли, чем захудалые, малочисленные коммуны. Намечалось, таким образом, начало социальной дифференциации внутри родового общества в целом, внутри каждой его деревни в частности.
Но можем ли мы уже говорить о классах в древнегерманском обществе, является ли оно уже классовым обществом?
Торговые барыши, военная и просто награбленная добыча, крупное владение стадами, более крупное земледельческое хозяйство и т. д. – все это в родовом обществе выделяет отдельные группы или даже индивидуумы в качестве более богатых членов племени. Родоплеменная знать – не только совокупность племенных вождей и родовых старейшин, но также совокупность наиболее состоятельных элементов. Процесс накопления средств производства и связанная с ним имущественная дифференциация и не создают непосредственно классовой дифференциации, то-все же они являются предпосылкой, на основе которой зарождаются классы.
Особое место занимает накопление сокровищ, в первую голову денежных богатств. Тацит говорит уже o locupletissimi55, которые отличаются от остальных одеждой и украшениями.
Но основной момент для решения вопроса о классовом характере древнегерманского общества, о том, имеем ли мы здесь родовое еще общество как последний этап в развитии доклассовой формации или уже первые стадии развития общества классово-феодального – это вопрос о рабовладении.
Наличие рабовладения в древнегерманском обществе не подлежит сомнению. По описаниям Тацита, рассеянным по его "Германии", мы можем даже убедиться, что древние германцы знали два вида пользования рабами – в качестве домашних рабов, а также ведущих самостоятельное хозяйство и платящих оброк56. О последней форме рабовладения мы уже говорили.
Существование подобных форм рабовладения известно и в этнографической литературе. Приведу лишь несколько примеров из общей этнографической литературы. Кунов в своей "Всеобщей истории хозяйства" описывает (следуя Шванеру, "Борнео, описание бассейна реки Бариту") на острове Борнео, у даяков, нечто подобное: "Рабов имеют часто только вожди, которые являются обычно самыми богатыми людьми своего села. Хотя раб считается собственностью своего господина, все же в общем обращение с ним хорошее. От него не требуется чрезмерных работ. Рабы, конечно, не имеют никаких прав на сельские земли, но все же раб имеет право вспахивать новь и участвовать в совещаниях свободных. Вождь обыкновенно дает рабу участок для его пропитания, который он может обрабатывать для себя и для своей семьи, но на который он не приобретает никаких прав, несмотря на эту работу"57. Нечто подобное отмечает Кунов и на острове Суматре, у баттаков; и здесь рабы "имеют свою собственную семью и поля и по наружному виду ничем не отличаются от остальных сельских жителей"58.
Наконец, у Шурца мы встречаем указания на подобного же рода отношения. Шурц59, на основании сведений фон Эберштейна для восточноафриканской области Кильва (исповедующей ислам), сообщает следующее: рабы распадаются на две группы – полевых рабов и домашних рабов. "Домашних рабов хозяин одевает и кормит, полевые же рабы пять дней работают на господина и два дня на себя; в эти дни они должны кормиться на свой счет; другие живут совершенно за свой счет, платят господину только определенную годичную подать, но вместе со своим имуществом, к которому могут принадлежать также рабы, считаются собственностью господина".
Позволю себе пока ограничиться этими случайными примерами, – вопрос заслуживает специального, более серьезного исследования.
Итак, на основании всего изложенного мы должны прийти к следующим заключениям.
Древние германцы находились на последней стадии развития родовых отношений, в стадии патриархального родового строя. Основной территориальной хозяйственной единицей являлась деревня, состоящая из домашних родовых коммун, пользующихся для обработки, в порядке переложной системы, землею деревенской общины. Более богатые, более знатные семьи родоплеменных и деревенских вождей и старейшин, владевшие большими стадами скота и рабами, имели возможность использовать большее количество общинной земли, особенно из числа необработанных еще земельных запасов, которых было еще много (arva per annos mutant et superest ager). Таким образом могли возникать на общинных землях отдельные заимки и хутора (aedeficia), иногда настоящие усадьбы (villae)60. Здесь намечались уже зачатки классовых отношений, зачатки нового экономического уклада, рабовладельческих отношений. Кроме домашних рабов, могли быть и сидящие на земле рабы, платящие оброк.
Однако это не было процессом образования новой рабовладельческой античной общественной формации. Вполне оправдывается современными нашими научными сведениями положение Энгельса, что первой формой разделения общества на два класса было разделение его на господ и рабов. "С рабством... произошло первое крупное разделение общества на эксплуатирующий и эксплуатируемый классы"61. То же имело место и у древних германцев; зачатками классов были и у них возникающие рабовладельцы и рабы. Первые антагонизмы, пока еще в зародыше, были антагонизмами между господами и рабами. К этому присоединялся вновь возникающий антагонизм между новым, классовым общественным укладом, возглавляемым рабовладельческой и скотовладельческой аристократией, облекавшейся пока в форму кровнородственных отношений, и старым, родовым укладом бесклассового общества. Намечалось начало будущей борьбы двух укладов – бесклассового и классового.
Но новый классовый способ производства, легший в основу новой, сменившей родовое общество классовой формации, не был рабовладельческим способом производства в его античной форме. У древних германцев на развалинах родового строя возник на захваченной ими римской территории феодализм. Рабовладельческий уклад не развился здесь в самостоятельную общественную формацию; он лишь подготовлял почву для развития феодальной формации. Рабовладение было здесь лишь необходимой стадией для будущего возникновения феодализма.
Однако самый строй древних германцев отнюдь не был еще феодальным и классовым. Мы должны решительно протестовать против попыток переносить категории классового общества, как, напр., классы, частная собственность, поместье и т. д., как это делают Допш, Петрушевский и Неусыхин, и на древнегерманское общество.
Надо сказать, что древние германцы, подобно тому как не представляли собою какого-либо единства в этническом или политическом отношении, не являли собою единства и в отношении экономического развития. Среди них были отдельные племена, стоявшие на более примитивных стадиях развития, тогда как другие племена подвинулись вперед в своем развитии уже к эпохе Тацита.
Нельзя не указать, прежде всего, на картинное описание Плинием в его "Naturalis Historia" быта приморских хавков. Это племя жило на самом берегу, заливаемом морем во время приливов, строя свои хижины или на немногих возвышенностях или искусственно сооружая нечто вроде свайных построек. "Жители во время прилива похожи на мореходов, плывущих на кораблях, во время отливов – на потерпевших кораблекрушение. Они ловят тогда вблизи своих хижин уплывающую вместе с морской водой рыбу. Они не могут держать скот и питаться молоком, подобно соседям; не могут даже охотиться на диких зверей, ибо возле них нет ни кустика. Из тростника и болотного камыша плетут они веревки и сети для рыбной ловли. Руками собирают они ил (торф), сушат его – больше помощью ветра, чем солнца, – и употребляют эту землю в качестве топлива, чтобы готовить себе пищу или отогревать свое коченеющее от постоянных северных ветров тело. У них нет никаких напитков, кроме дождевой воды, которую они собирают в ямах, устроенных в преддвериях хижин. И эти-то племена, будучи ныне побеждены римским народом, еще говорят о рабстве"62. В 47 году н. э. это приморское племя хавков под предводительством Ганнаска, из племени каннинефатов, совершило морской набег на Нижнюю Германию. "Per idem tempus chauci... inferiorem Germaniam incursavere duce Gannasco, qui natione Canninefas auxiliare stipendium meritus, post transfuga, levibus navigiis praedabundus Gallorum maxime oram vastabat, non ignarus dites et inbelles esse")63.
На другом конце общественного развития приходится поставить другое приморское племя – мореходов-свионов, "сильных не только людьми и оружием, но и флотом". "У них и богатство в почете ("Est apud illos et opibns bonos")64, потому у них господствует один человек..." О других особенностях этого племени поговорим далее".
Мы подходим здесь к организации политической власти у древних германцев. Наличие у них родового строя заставляет нас критически отнестись к терминологии античных писателей и в этой области (civitates, reges, magistratiis, princeps, nobilis и т. д.).
Уже предшествующий анализ показал нам, что civitates германцев являются, в сущности, лишь племенными союзами, состоящими из отдельных племен – pagi, в свою очередь распадающихся на родовые объединения (фратрии, роды или тотемные группы и домашние коммуны, живущие деревнями); в соответствии с этим и стоящие во главе всех этих племен и родовых подразделений principes, называющиеся иногда также должностными, лицами (magistratus), являются старейшинами, вождями соответствующих родовых групп (напр., principes pagornm) или всего племени (principes civitatis), избираемыми на народных собраниях (concilia) из числа определенных знатных семей, возглавляющих как бы наследственно эти родовые организации. Верховная власть принадлежит народному собранию (concilium).
Такое народное собрание представляют себе обычно по одному типу – это собрание всего способного носить оружие мужского населения племени, точнее – племенного союза, – civitas. Думается, следует изменить здесь традиционную точку зрения.
Обратимся к свевам Цезаря. Мы читаем у него в IV книге его "Записок"65, что, когда он намеревался вступить в пределы свевского племенного союза, свевы, по сведениям убиев, созвали по своему обычаю собрание (conpilium), а затем разослали во все концы своей страны вестников с приказом всем покинуть укрепления (oppida), попрятать детей, жен, имущество в лесах, а всем способным носить оружие собраться в одном месте.
Итак, свевы собрали "народное собрание" (concilium), а между тем все способные носить оружие на нем не были; они должны были впоследствии собраться в одном месте лишь для того, чтобы сражаться с римским войском, которое собиралось вторгнуться в их страну; оповещать воинов племени надо было через особых вестников. ("Suebos... more suo concilio habito nuntios in omnes partes dimisisse, uti de oppidis demigrarent, liberos, uxores suaque omnia in silvis deponerent, atque omnes, qui arma ferre possent, unum in locum convenirent...").
Совершенно очевидно, что все население свевского племенного союза (civitas), состоявшего из ста pagi, никак не могло бы собраться на одно народное собрание; такое собрание не могло бы быть регулярно действующим верховным органом всего союза. Concilium для всего союза по необходимости превращалось в совет вождей и старейшин племени и родовых его подразделений. Собравшееся войско подтверждает или отвергает постановления такого совета старейшин. Лишь для более мелких племен – pagi, которые часто вели самостоятельную не только внутреннюю, но и внешнюю политику, – возможны такие всенародные собрания как постоянный орган. Такие же concilia должны мы предполагать и внутри отдельных родовых групп, а также деревень. Центральные concilia всего племени или племенного союза, в сущности, и выражали собою мнение этих pagi и родовых групп в "яйце их представителей. В случае несогласия отдельные части племени во главе со своими вождями могли не принимать участия в общем предприятии (Сегест во время войн Арминия с римлянами или Ингвиомер во время войны его с Марободом). С этой точки зрения и та общая власть, которая устанавливалась во время войны – вспомним, что согласно Цезарю: "in расе nullus est communis magistratus" – с правом жизни и смерти, власть эта была, в сущности, лишь командованием над собравшимся войском, не простираясь за пределы последнего на тех соплеменников или даже на те части племени, которые не принимали участия в походе.
C этой точки зрения становится для нас понятной и власть так наз. reges. "Nec regibus infinita aut libera potestas"66, говорит Тацит в своей "Германии": "у королей нет неограниченной или произвольной власти, и вожди (duces) главенствуют не столько в силу своей власти (imperio), сколько тем, что подают пример, возбуждая удивление своей решимостью, и обращают на себя внимание, действуя впереди, строя:.."
На связь звания rex с военной властью указывает конкретный пример "короля" маркоманов Маробода.
Первоначально Маробод, принадлежавший к родоплеменной знати маркоманов, был военным вождем (dux), организовавшим поход военных сил различных племен свевской группы (квады, семноны, лангобарды, свевы, гермундуры) в Богемию (Boioheim),. оставленную первоначальным своим населением – бойями. Он организовал здесь большое войско (70 тысяч пехоты и 4 тысячи, конницы) и, подобно некогда Ариовисту, "достиг верховной власти" (Веллей Патеркул, HR, II, 108), "королевского могущества" (vimque regiam). Ведя войны, он необычайно усилился и сделался опасным врагом для Рима. Но в то же время он собрал в своей столице (regia) огромные богатства из свевской добычи ("veteris sueborum praedae")67, здесь же находилось много маркитантов и купцов из римских провинций, которых "привлекли сюда с родины в неприятельскую страну возможность торговать, жажда наживы и, наконец, забвение родины..." Около столицы (regia) была расположена цитадель – Castellum, королевский укрепленный замок, охранявший самое селение ("Catualda... inrumpit regiam castellumque iuxta situm"). Такие замки, castella, находившиеся в руках "королевских" гарнизонов, находились и в других местах страны. Впоследствии царь маркоманов Ванний68 своими гарнизонами занимал такие castella во время столкновения с гермундурами и лугиями.
Характерна замена прежних "oppida", укрепленных убежищ (детинцы) для всего населения племени, посредством "castella" – замков, занимаемых королевскими гарнизонами, – замена, указывающая на происходившие в родовом строе крупные изменения. Прежние родовые вожди племен начинают мало-помалу, накапливая большие богатства и из военной добычи и из дани, уплачиваемой подвластными племенами, а также, вероятно, и за счет торговых пошлин с купцов, составлять более крупные отряды дружины, частью путем найма (тот же Ванний пользовался в качестве конницы отрядами сарматов-язигов), приобретать более прочную опору для своей власти. Интересно, что у свионов, у которых, по словам Тацита, "богатство в большом почете" ("est apiid illos et opibus honos")69 и которые "были сильны не только людьми и оружием, но и флотом", самое это оружие находилось под замком, по сообщению того же Тацита. Король имеет у них очень сильную власть, которой подчиняются все без исключения ("е о que nnnsimperitat, nullis iam exceptionibus, non precario iure parendi"). Оружие у них, в противоположность другим германцам, не находится на руках у всех (in promiscuo), но заперто под замком, и стережет его раб, так как доверить это дело знатному человеку или свободному или даже вольноотпущеннику опасно для королевской власти. Королевская власть сосредотачивает в своих руках у свионов все вооруженные силы в лице королевских дружин, снабжая остальное население оружием лишь во время войны. Характерно, что и свионы, подобно свевам Ариовиста или Маробода, также представляли собою союз племен.
Однако такое выделение из племени королевской власти и противопоставление ею себя всему племени мы наблюдаем здесь все же еще в зародыше. Тот же Маробод, усилившись и накопив большие богатства, в том числе за счет торговых пошлин, получаемых им от торговли с римлянами, начал менять свою внешнюю политику, вероятно, в связи с новыми торговыми интересами. Во время войны Арминия с римлянами он вначале держался нейтрально, а затем и вовсе стал склоняться к союзу с Римом, что вызвало столкновение его с херусками Арминия. Это сразу подорвало его авторитет, власть его стала уже "ненавистна" соплеменникам, и в конце концов он был свергнут. Как видим в ряде аналогичных случаев, не помогала даже поддержка Рима (Ванний).
Итак, королевская власть, как видим, возникает обычно на основе военного командования военным союзом ряда племен и потому и опирается на военную организацию, на войско. Первоначально это – разноплеменное войско, пошедшее за удачливым вождем, впоследствии – при накоплении этим вождем больших богатств – постоянное войско, своего рода расширенная королевская дружина, противополагаемая уже всенародному ополчению. В мирное время такая "королевская" власть, не опираясь на вызвавшее ее военное положение, сливается с остальными учреждениями родового строя, с которым она стоит в тесной связи; ведь reges избираются из родоплеменной знати и возглавляют эту знать, тесно с нею связаны и от нее сильно зависят.
"Королевская" власть еще не выводит нас из рамок родового строя.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Настоящая статья представляет собою часть главы подготовляемой мною работы, где мною использованы также источники археологические и этнографические.
2. Caesar, De bello Gallico, VI, 23.
3. Tacit., Ann., III, 44.
4. Caesar, VI, 11.
5. Там же, I, 12.
6. Там же, IV, 1.
7. Tacit., Germ., 6.
8. Caesar, VI, 21.
9. Caesar, VI, 22.
10. Tacit., Germ., 12.
11. Caesar, IV, 19.
12. Tacit., Germ., 6.
13. Там же, 7.
14. Tacit., Ann., I, 57.
15. Там же, I, 58.
16. Там же, II, 88.
17. Tacit., Germ., 21.
18. Там же, 12.
19. Там же, 13.
20. Там же, 18.
21. Там же, 19.
22. Там же, 20.
23. Там же, 21.
24. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, стр. 138.
25. Там же, 20.
26. Там же.
27. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, 1933 г., стр. 136.
28. Своеобразный вариант такой "большесемейной" коммуны дает, напр., в условиях кочевого хозяйства монгольский "хоттон" – низшая единица родового строя, родовая коммуна совместно кочующих кибиток, объединенных общим хозяйством и землепользованием.
29. Caesar, IV, 13.
30. Там же.
31. Tacit., Germ., 7.
32. Tacit., Germ., 7.
33. Tacit., Ann., XI, 16.
34. Tacit., Hist., IV, 66.
35. Там же, IV, 14.
36. Там же, IV, 13; Ann., IX, 16.
37. Caesar, VI, 22.
38. Tacit., Germ., 25.
39. Там же, 17.
40. Tacit., Ann., II, 62; XII, 29.
41. Tacit., Germ., 44.
42. Caesar, IV, 1.
43. Там же, VI, 22.
44. Там же.
45. Tacit., Ann., IV, 72.
46. Неусыхин, Общественный строй древних германцев, стр. 147.
47. Tacit., Germania, 26.
48. Caesar, VI, 22-23.
49. Там же, IV, 1 и 3.
50. Tacit., Germ., 26.
51. См., напр., у Цезаря о пребывании его в области сигамбров, после чего он "omnibus vicis aedificiisque incensis frumentisque succisis se in fines ubiorum recepit" (IV, 19).
52. Tacit., Hist., XIII, 57.
53. Там же, V, 23.
54. Tacit., Germ., 25.
55. Tacit., Germ., 17.
56. Там же, 25.
57. Г. Кунов, Всеобщая история хозяйства, т. I, стр. 404.
58. Там же, стр. 410, 411.
59. Шурц, История первобытной культуры, стр. 147, 148.
60. Последнее могло особенно иметь место у тех германцев, которые селились на римской территории и вступали в зависимость от Рима (фризы, батавы и т. д.).
61. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, стр. 178.
62. Plin., Nat. Hist., кн. XVI, гл. 2-4.
63. Tacit., Ann., XI, 18.
64. Tacit., Germ., 44.
65. Caesar. XVIII.
66. Tacit., Germ., 7.
67. Tacit., Ann., II, 62.
68. Tacit., Ann., XII, 29, 30.
69. Tacit., Germ., 44. |
|
