Литература

Источник: Средние века. Вып. 68 (3-4). – М.: Наука, 2007

Скандинавы крестились, говоря в общем, на рубеже X и XI столетий – под влиянием процесса складывания у них государств и единой королевской власти, а также активной деятельности папства, стремящегося включить Северную Европу в сферу своего влияния. Это было время, когда Западная Европа приближалась к пику средневековой христианской философской мысли. На скандинавском же Севере до тех пор и долгое время спустя, т. е. еще и в XIII в., и позднее сохранялись языческие верования и обычаи, игравшие известную, в разной мере значительную роль в их повседневной жизни. Об этом можно судить по материалам саг – сказов, повествований о выдающихся людях Исландии и Норвегии. Саги охватывают большое географическое пространство. В них действуют прежде всего исландцы и норвежцы, меньше – шведы. Но в разной связи в повествование вовлечены также Дания, Древняя Русь, Британия, Восточная Прибалтика, Византия, Палестина и некоторые другие страны и народы, что еще более подчеркивает содержательную значимость саг.

Как известно, первые рассказчики саг жили в абсолютном большинстве в IX-XI вв., в эпоху викингов; "веком саг", когда создавались их фольклорные основы, считаются 930-1030. И рассказчики, и их герои были язычниками. Язычество еще долго сосуществовало в Северной Европе с христианством, получив отражение в бытовых привычках, суевериях и этике средневековых скандинавов. В этом отношении достаточно обильный и весьма выразительный материал исландско-норвежских саг бесценен: он позволяет в какой-то мере приоткрыть плотную завесу над древнегерманской дохристианской культурой в целом, т. е. в отношении остальных германцев, наводнивших Западную Европу в так наз. эпоху великого переселения народов и рано принявших христианство.

Саги были созданы переместившимися в Исландию норвежцами и их потомками. Затем предания бережно сохранялись несколькими поколениями островитян и тесно связанных с ними соседей, особенно норвежцев, в виде устной традиции. Потом они были записаны, либо литературно обработаны (с сохранением биографической и, в разной мере, событийной и прочей основы), либо составлены, зачастую с привлечением других материалов. Переход от устной традиции, от пересказывания саг, к традиции письменной, когда их уже читали, вероятно, зачастую вслух (и, судя по наличию списков, охотно копировали), происходило преимущественно в первой половине и середине XIII и в XIV столетиях. Некоторые (прочем, очень редкие) саги были сочинены в самом конце XII – начале XIII вв., одна – в XVII в. Как правило, авторы дошедших до нас текстов, люди в высшей степени образованные, христиане и зачастую – клирики, неизменно опирались на местные предания, т. е. на фольклорную основу саг, и, нередко, на исторические сочинения, хроники и некоторые документальные свидетельства. Это, как известно, касается в первую очередь так наз. "королевских саг", особенно тех, которые были собраны и выразительно обработаны замечательным писателем, поэтом, ученым и политически деятелем Снорри Стурлусоном (1174-1241), составившим знаменитую "Хеймскринглу" ("Круг Земной"), – серию историй норвежских королей. Весьма богатым содержанием по проблеме дохристианских верований и связанных с ними бытовых обычаев отличаются и многие так наз. "родовые" саги или "саги об исландцах", а также "саги о древних временах" (несмотря на то, что последние во многом имеют сказочно-мифологический характер).

Существует также достаточно обширная скальдическая поэзия, эпические сказания и мифологические песни Старшей и Младшей Эдды, а также надписи и изображения на памятных ("рунических") камнях – подлинный кладезь сведений о религиозных представлениях, о мифологии народов Севера.

Все эти материалы неоспоримо свидетельствуют о культе плодородия, выраженном в солярных изображениях в виде колеса и в поклонении характерной паре: Соль-Солнце и Мани-Луна (которые считались братом и сестрой), представленной также на многих изображениях того времени. Тема связи живых и мёртвых красной нитью проходит через саги, так же как и идея о решающей роли судьбы, её провидицах-вёльвах и особости тех смертных, кто может ее предсказать или помочь предотвратить ее удары. О роли слова, особенно клятвы, нарушившие которую не только "теряли лицо", но подвергались судебному, личному или божественному возмездию. Эти и многие другие особенности воззрений древних скандинавов на мир, на отношения между людьми, на роль и место каждого в этой жизни и, нередко, посмертную их судьбу – все эти моменты и, в целом, мифология и культ – достаточно сложны и заслуживают особого внимания и рассмотрения. Но я обращаюсь здесь к этим вопросам только в той мере, в какой это необходимо для понимания повседневной культуры, бытового и общественного поведения персонажей саг, их представлений и мотивации их поступков.

Начнем с картины мира скандинавов – язычников. Картина эта, как и вся мифология Севера, восходит, как сказано выше, к древнегерманской культуре и корнями уходят еще глубже – в общее индоевропейское прошлое. Мироздание представляется в виде Мирового Древа: у скандинавов это гигантский Мировой Ясень – Иггдрасиль, ветви, ствол и корни которого неразрывно связывают мир людей с мирами небесным и подземным. Древо подпитывает волшебный "мед" – священный источник жизни и магических сил.

Иггдрасиль состоит как бы из трех частей или ярусов, каждый из которых соответствует одному из трёх основных существующих миров. Ствол, по которому бегает белка, – это наземный и заселенный мир людей, растений и животных – Мидгард ("Срединный двор"). Вокруг него – внешний мир, Утгард, неорганизованная природа, которая, особенно нелюбимый скандинавами холодный Север и (часто) Восток, заполнена разными демонами и чудовищами.

Крона дерева, на вершине которой сидит орёл, – это Небо, Асгард ("Двор асов"). Судя по "Прорицанию вёльвы", там зеленеют "луга бессмертия", обитают боги и находится Вальхалла – "палаты Одина", вечный приют павших в битве воинов, которых называли "эйнхерии" и которые в Вальхалле проводят время в победоносных сражениях и пирах. Асгард по углам поддерживают четыре карлика, обозначая четыре страны света (Аустри, Вестри, Норри, Сюдри). В Асгард ведёт дорога – радужный мост Биврёст.

Корни дерева находятся в царстве мертвых – Хель. Они омываются волшебными потоками: один принадлежит богиням судьбы – норнам, другой – мудрому карлику Мимиру, третий (Хвельгёльмир, "кипящий котел") – ведёт прямо в Нифльхейм (или Нифльхель), в само царство мёртвых. Богиня подземного царства Хель заключает мертвых в объятия, ее "ласки близки" Тормоду Берсасону (скальд, 998-1030, главный персонаж одной из последних саг "героической эпохи" – "Саги о названных братьях"). Итак, обитатели подземного мира – это умершие люди, богини ("девы") судьбы-норны и поддерживающий землю гигантский мировой змей Нидхёгг, который залегает в океане, обмывающем Землю, замыкая её миры своим могучим кольцом.

Другая группа женских божеств, связанных с судьбой, обитает на небе, это могучие валькирии, "девы Одина, "Жены победы", "победоносные"; именно они относят павших в битве воинов (вместе с их оружием) в Вальхаллу, потчуют их там во время пиров. Известны имена некоторых валькирий, например, Хьяртримуль, Саннегрид, Свипуль, Хильд, Хрунд, Гунн, Менья, которая вместе с сестрой своей Феньей "мелет судьбы", или Гёндуль (Скёгуль), наблюдающая битву между норвежцами и данами, чтобы сопроводить погибших в палаты Одина. Валькирии относят в Валхаллу только тех, кто пал, сражаясь. Например, излюбленный герой народных сказаний, героический персонаж "Саги о Вёлсунгах" – Сигурд попал не в Валхаллу, а в Хель, поскольку погиб не в бою.

Таким образом, было два царства мертвых и две группы богинь судьбы. Причем, обиталища богов, людей и мертвых связаны, как и в других древних культурах, с животными (здесь это белка, змей и орел).

В картину мира скандинавов входит также время, каждой из категорий которого ведает своя норна: прошедшее (Урд), настоящее (Веранда), будущее (Скюльд).

Пантеон скандинавских (в сущности древнегерманских, с некоторыми расхождениями) богов достаточно обширен. Изначально он был разбит на две группы: асы и ваны. В конце концов асы ассимилировали ванов и ко времени саг стали обозначением богов вообще; именно они заняли Асгард, а ванам достался не вполне ясный Ванахейм. Достаточно сложно определить, кто из богов относится к асам, кто – к ванам. Но род асов каким-то образом стали возводить к античным троянским правителям. Почитались богини женского рода – дисы, олицетворявшие силы плодородия. Кроме того, мир скандинавов населяли и природные духи – альвы (ср.: эльфы). Вероятно, это было связано с почитанием священных камней, скал, ручьёв – малых местных божеств, в которых люди видели покровителей земледелия, рыбной ловли, охоты и т. д. данной местности или своего домохозяйства. Такие камни стояли и в местных малых капищах. Так, в "Саге о Хёрде и островитянах" рассказывается, что некто Торстейн, молясь в своём капище "камню, которому он поклонялся", услышал звучащие из камня стихи о своей близкой смерти (и действительно вскоре был убит). Жертвоприношение бондов альвам (álfablót) в шведском Гауталанде (совр. Гёталанд) наблюдал скальд Сигват при Олаве Святом в первой трети XI в. (судя по саге об этом конунге в сочинении Снорри).

Составив своего рода небесную общность, асы устраивали ритуальные пиры, распивали священный напиток, сходились на общие собрания – тинги для решения важных вопросов. Чаще всего в мифах и сагах упоминаются три бога: Один, Тор и Локи.

Во главе пантеона – происходивший из асов и тесно связанный с Мировым Древом бог Один (германский Вотан). Он имел множество личин и имен (например, Видур, Хрофт и другие), в соответствии с той или иной из его многочисленных функций. Согласно сказаниям, Один был одноглаз: свой второй глаз он отдал в залог могущественному волшебнику – карлику Мимиру в обмен за мудрость. Один был носителем высшей мудрости, "великий воин", он осуществлял власть над богами и миром, был творцом, обладал коварством, магическими умениями и даром пророчества, владел всеми тайнами и тайными силами, священными рунами, добыл священный напиток – мед, был хозяином Вальхаллы, носителем победы ("Родителем ратей") и покровителем воинов, определял исход битв. "Он считался надежной опорой". Загадки, которые он любил загадывать, испытывая людей, не мог разгадать никто, кроме него самого. Его супруга богиня Фригг обладала даром предвидения. В X в. придворные поэты воспевали Одина за то, что он отбирал для себя лучших воинов в Вальхалле для участия в последней битве богов и чудовищ, которая должна была начаться по звуку рога Гьяллархорн. С культом Одина были связаны некоторые ритуальные обряды: пронзание копьем, повешение на дереве, сожжение (см. об этом ниже).

Помощницами Одина были валькирии. А передовой отряд его воинства составляли берсерки – по виду и образу жизни люди, но обладавшие нечеловеческой силой, дикие и свирепые воины. В мифологии Берсерк – внук восьмирукого Старкада, известного безудержной яростью во время боя и нечувствительностью к ранениям, благодаря чему он сражался без доспехов. Его 12 сыновей стали называть также берсерками, "воинами Одина". Собственно, изначальное значение слова "берсерк" – медвежья рубаха, т. е. его уподобляли медведю. В сагах берсерки упоминаются довольно часто, но без всякого мифологического ореола и всегда в исключительно отрицательном контексте, как безжалостные, наглые бандиты и хулиганы, притесняющие и грабящие мирных обывателей. Естественно, эти воины были и среди викингов. Снорри Стурлусон в "Саге об Инглингах" рассказывает, что берсерки шли в бой без кольчуги, были яростны и выли, как собаки или волки, и в приступах злобы кусали свои щиты. Они обладали медвежьей или бычьей силой, ни огонь, ни железо их не брали; они с большой лёгкостью убивали людей. Исследователи полагают, что эти люди употребляли какие-то особые наркотики, допинги или галлюциногены. Так или иначе, но некоторые короли держали берсерков в своих дружинах; 12 берсерков, согласно преданию, было, например, в дружине норвежского короля Харальда Прекрасноволосого (начало X в.).

Не менее чем Один, почитался его сын – бог войны Тор, громовержец, героический великан и богатырь, борец с великанами и мировым злом, защитник богов и людей от различных чудовищ, хранитель воинских правил и урожая. Матерью Тора была Земля – Йорд (Хлодюн, она же Фьёргюн).

Этим богам противопоставлен Локи (или Лофт), плут и насмешник, двуликий, двуличный и изворотливый, некогда помогал и асам, и ванам, хитростью добывал ценности, специалист по чародейству, связанный со стихией огня. В своё время он вместе с Одином создавал людей из ясеня и лозы. Но он же вместе с великаншей по имени Ангрбода родил хтонических чудовищ, угрожающих богам уничтожением, в том числе жуткого волка Фенрира, который вырвется на свободу, чтобы добиваться гибели богов по звуку рога Гьяллахорн, но сам падет от руки сына Одина – бога Видура. Дочерью Локи была и богиня загробного мира Хель. Один, Тор и Локи были наиболее популярными и почитаемыми среди "людей саги".

Стражем богов и Мирового Древа был Хеймдаль, одним из создателей людей – Хёнир. Бог Ньёрд ведал плодородием, мореплаванием и морской стихией, был властелином морского богатства, скандинавским Нептуном. Стекающие в море потоки – это дочери великанов. Супруга Ньёрда – Скади, дочь великана, охотница. Их дети – снова характерная пара: Фрей-Фрейр ("господин"), бог плодородия и солнечного света, и "парная" ему Фрейя ("госпожа"). Фрейя – красивая, помогала людям в их делах и имела даже некоторую власть над мёртвыми, как и жена Одина – Фригг, как и Фрей, и Тор – это боги плодородия, им часто приносились жертвы. Скади и жена Фрейра – Герд были дочерьми великанов. У скандинавов был свой Марс – Тюр, покровитель военных собраний и поединков. Бог Улль – стрелок из лука и лыжник. Браги – бог скальдической поэзии. Среди женских божеств – судьбоносная "Жена Хёльги" (см. ниже). Хранителем всех богов "служил" бог Хеймдаль. Были и другие, менее значительные боги. Но те, что названы, с очевидностью показывают роль войны, воинства и военного искусства у скандинавов в эпоху викингов. Не случайно, судя по описаниям миссионеров, некоторым скальдическим стихам и изображениям, бог Тор почитался даже больше Одина, в капищах его помещали между Одином и Фреем. Из мифологии вытекает и возросшая роль аграрных занятий. Очевидно также большое место магии и пророчеств.

Разнообразную роль играли в скандинавских представлениях того времени великаны и карлики. Йотуны-великаны пребывали преимущественно на востоке, с ними приходилось непрерывно сталкиваться Ингвару Путешественнику (см. одноимённую сагу). Дверги (или, как у нас чаще пишут "цверги") – карлики были безобразными по виду подземными существами, но очень искусными мастерами и хранителями сокровищ. Мудрейшим из них был Квасир: из его крови, смешанной с мёдом, и был, согласно "Младшей Эдде", некогда создан "мед поэзии". А мудрый карлик Мимир являлся хранителем подземного источника мудрости, которым пользовался Один.

Очень интересны атрибуты богов: копье Одина "Гунгнир", его священные птицы – вороны Мунин и Хугин ("пожиратели трупов"), волки Гери и Фреки, золотое кольцо ("обручье") "Драупнар", вещие руны, волшебный мед – напиток, дающий силы, наконец, восьминогий конь Слейпнир, которого Одину родил Локи, превратившись в кобылицу. Судя по "Саге о Вёлсунгах" (гл. XXI), Один владел и особым "сонным шипом", укол которого усыплял человека, делая его беспомощным. Известны молот Тора – "Мьёльнир"; золотые волосы жены Тора – богини Сив и ожерелье Фрейи – символы плодородия; браслет "Жены Хёльги". "Младшая Эдда" свидетельствует, что супруга Браги – Идун обладала золотыми молодильными яблоками: как только боги начнут стареть, они отведают этих яблок, тотчас же помолодеют и останутся такими до конца света. В большинстве случаев это волшебные варианты предметов, обычных для скандинавов и ценимых ими.

Вместе с тем, мифологические сюжеты переплетаются с эпосом, с историческими преданиями, некоторые боги выступают как герои – мудрые умельцы и храбрецы. Прежде всего, примечательна уже знакомая нам по более древней, чем саги, "Песни о Риге", мифологизация, сакрализация королей, происхождение которых возводят к языческим богам и которых нередко наделяют необыкновенными свойствами, в частности особыми отношениями с удачей и неудачей. Так, известно, что норвежские и шведские конунги Инглинги вели свое происхождение от бога Ингви-Фрейра. Божественным считалось также происхождение датских Скьёльдунгов. Снорри Стурлусон в "Младшей Эдде" и в прологе к "Саге об Инглингах", видимо, по какой-то традиции, отмечает, что и трёнды – жители норвежской области Трондхейм – происходят от потомка Одина.

Языческий ритуал поклонения богам и жертвоприношения мог быть произведен публично, либо частным образом и в любом месте, в том числе в пиршественном зале, при многих богато накрытых столах, или в горах. Однако наиболее действенным считался священный ритуал, произведенный в особо отведённых местах. Это мог быть алтарь, т. е. культовое место без крыши, но особенно – святилище в виде дворца (hof).

Главными центрами языческих обрядов были именно святилища, где проводились религиозные праздничные церемонии и приносились особенно крупные жертвы богам, в сопровождении соответствующих обрядов. В "Саге об Инглингах", в которой Снорри Стурлусон посвятил первые два с лишним десятка глав мифологическим обоснованиям божественного происхождения этого рода, он описывает божественное святилище в Асгарде; оно было большое, и там "по древнему обычаю" служили двенадцать "верховных жрецов. Они должны были совершать жертвоприношения и судить народ… Все люди должны были им служить и их почитать". Он пишет далее, что центральное капище свеев располагалось в центре их племенного союза – старинной Упсале. По его легенде этот храм воздвиг Фрейр, и тамошние курганы были связаны с Тором, Одином и Фрейром. Туда шла дань со всех земель свеев, откуда и пошло "Упсальское богатство" (или "удел": Uppsala öd). Отметим, что это была реальная основа домена свейских, а затем и шведских королей.

При посещении Скандинавии (собственно – Дании) в последней трети XI в., Адам Бременский, миссионер и каноник Гамбург-Бременского архиепископства, слышал рассказы о великолепном капище в центре языческого культа, главном городе свеев – Упсале. Напомним, что это происходило через десятки лет после официального введения в Швеции христианства (Олавом Шётконунгом в первые десятилетия XI в.). И вот что узнал миссионер "о верованиях свеонов".

Миссионер пишет: "У этого племени есть знаменитое святилище, которое называется Убсола (город Упсала. – А. С.) и расположено недалеко от города Сиктоны (город Сигтуна. – А. С.). Храм сей весь украшен золотом, а в нем находятся статуи трех почитаемых народом богов. Самый могущественный из их богов – Тор – восседает на престоле в середине парадного зала, с одной стороны от него – Водан (Один. – А. С.), с другой – Фриккон (видимо, Фрей. – А. С.). Вот как распределяются их полномочия: "Тор, – говорят свеоны, – царит в эфире, он управляет громами и реками, ветрами и дождями, ясной погодой и урожаями. Водан, что означает "ярость", – бог войны, он возбуждает мужество в воинах, сражающихся с неприятелем. Третий бог – Фриккон – дарует смертным мир и наслаждение. Последнего они изображают с огромным фаллосом. Водана же свеоны представляют вооруженным, как у нас обычно Марса. А Тор напоминает своим скипетром Юпитера. Они также почитают обожествлённых людей, даря им бессмертие за славные деяния…" (гл. 26).

Святилище со всех сторон окружено холмами, наподобие амфитеатра. Рядом со святилищем растет вечнозеленое дерево неизвестной породы. Поблизости – источник, где язычники приносят в жертву живых людей; если человек не всплывает – жертва принята и желаемое будет исполнено. Храм опоясан золотой цепью (схолии 134 и 135). "Ко всем их богам приставлены жрецы, ведающие племенными жертвоприношениями. Если грозит голод или мор, они приносят жертву идолам Тора, если война – Водану, если предстоит справлять свадьбы – Фриккону". Каждые девять лет в Упсалу собираются на торжество, от участия в котором никто не освобожден. "Цари и народы" (видимо, не участвующие лично в этом торжестве. – А. С.) отсылают туда дары, и "откупаться от участия" в нём вынуждены также христиане. Это торжество заключается прежде всего в жертвоприношении девяти голов "из всей живности мужского пола", чтобы их кровь умилостивила богов. Тела затем развешиваются в ближайшей роще, благодаря этому священной для свеонов. "Один христианин рассказывал мне, – продолжает Адам, – что видел в этой роще висевшие вперемежку тела собак, лошадей и людей, общим числом 72. А о многочисленных нечестивых магических песнопениях, которые они обычно исполняют, совершая обряд жертвоприношения, лучше будет вообще умолчать" (гл.27). Конунга-христианина Анунда, отказавшегося приносить такие жертвы богам, свеоны изгнали. Подобные жертвоприношения, приуроченные к весеннему равноденствию и сопровождавшиеся пирами, происходили в течение девяти дней, и каждый день вместе с животными в жертву приносили человека (схолии 136 и 137).

Хотя в сведениях Адама имеется некоторая путаница, что, скорее всего, произошло из-за того, что он сам не видел это капище, а пользовался рассказами очевидцев, однако в общем его описание дает яркое и в целом, видимо, достоверное представление о главных языческих обрядах и их культовом центре у свеев. Снорри Стурлусон также пишет о весенних жертвоприношениях в Упсале, которые приносились во имя мира. Одновременно с жертвоприношениями делались предсказания. В "Саге о Святом Олаве" (гл. LXXVIII) сообщается, что весенние жертвоприношения в Упсале приносились в месяц "гои" (между серединой февраля и серединой марта), "чтобы был мир и конунг всегда одерживал победы". Одновременно в Упсале происходили общий тинг и ярмарка.

Подобные или меньшие капища свеев были в соседнем городке Сигтуна ("Старые Сигтуны" саг, к западу от современного города этого имени) и разбросаны по населенным частям северных стран.

Миссионер Адам попутно сообщает об обычаях идолопоклонства у куров (куршей), которые во времена св. Ансгария (IX в.) платили дань свеонам; у них усилиями миссионеров и "стараниями одного торговца" была построена первая церковь. До этого же земля куров, где "много золота и превосходные кони", кишела "прорицателями, авгурами и черноризцами" и "туда со всего света" съезжались за пророчествами, "даже из Испании и Греции". В "Саге о Стурлауге Трудолюбивом Ингольвссоне" так описывается "большой храм" в Бьярмаланде. "Посвящённый Тору и Одину, Фригг и Фрейе, он искусно сделан из дорогого дерева. [Одни] двери храма смотрят на северо-запад. другие – на юго-запад. Там внутри Тор и Один…" Идя далее по Бьярмаланду, путешественники на равнине увидели другой храм, "так сиявший, что его блеск, казалось, озарял всю равнину, так как был он украшен золотом и драгоценными камнями". Внутри храма на возвышении сидел Тор, и там было много дорогих предметов, в том числе сделанные из золота шахматы на доске, а также драгоценности и богатые одеяния. Служили в храме жрицы.

В Дании славилось капище на о-ве Фюн, в г. Оденсе, самое наименование которого связано с именем Одина. В Норвегии богатое капище находилось в Трондхейме, в месте по имени Мэрин, где "сидел Тор, самый почитаемый из богов, разукрашенный золотом и серебром", а также другие боги. Там совершались жертвоприношения и собирались "все вожди и могущественные бонды, как это было в обычае…" ("Сага об Олаве сыне Трюггви", гл. LXVI и LXIX). В "Саге об Эгиле" упоминается "прославленное капище в Гауларе (?)", где летом совершалось большое жертвоприношение, и собирался пир. Туда съезжалась масса народу, в их числе – король Эйрик.

В "Саге о Фарерцах" (гл. XXIII) также рассказывается о капище и гаданиях на островах. Одним из героев саги является предводитель викингов норвежец Сигмунд сын Брестира, который хотел осесть на Фарерах. Сигмунд верил только в "свою силу и мощь", однако по совету ярла Хакона решил "искать защиты" в святилище, у "Торгерд невесты Хёрди" (она же – "Невеста Хельги", см. выше). Дело происходило в 80-е гг. X в. (сага была записана в первой половине XIII в.). Итак, они отправились в капище. Оно находилось далеко от жилья, на лесной поляне, куда собеседники и сопровождающие их люди добирались сначала проезжей дорогой, потом боковой тропинкой. Там стоял "дом, обнесенный тыном, дом этот был очень красив, с резьбой, украшенной золотом и серебром… Там стояло множество идолов. В капище было много окон, так что ничто не отбрасывало тень. У торцовой стены стояла женщина (богиня. – А. С.) в богатом убранстве. Ярл распростерся перед ней ниц и долго лежал". Наконец, он встал и сказал, что нужно "принести ей жертву и положить серебро перед ней на сиденье". Если она "отпустит запястье", которое у нее на руке, значит, жертва принята. После неоднократных молений ярла, который даже прослезился, богиня "отпустила" запястье. Ярл Хакон, сняв его с руки статуи, передал браслет Сигмунду и предупредил его, чтобы он никому не отдавал это запястье: "в этом запястье удача" Сигмунда.

Свой жребий пытались не только узнать, но и облегчить или хотя бы не утяжелить. Для этого, собственно и приносились жертвы богам. Известно, что проверку того, принята ли жертва, производили, погружая в колодец или в свободную воду человека. Если он не выплывал, жертва была принята и можно было рассчитывать на благоволение богов. В сагах этот мотив присутствует, как и принесение в жертву животных путём их утопления в воде.

Саги упоминают о нескольких святилищах в Исландии. Одно располагалось на Поле Тинга в Широком Фьорде; там был "круг, где людей приносили в жертву богам. В этом круге стоит камень Тора, о который жертве разбивали голову". Жертвоприношения совершались трижды в год и сопровождались широкими пирами: осенью (на пороге зимы), на йоль (середина зимы – Новый Год; праздник связан с культом плодородия) и летом. Судя по "Саге о Магнусе Слепом и Харальде Гилли", святость йоля соблюдалась минимум три дня, когда никто не работал; в "Саге о Олаве Святом" сказано, что на йоль пировали 7-8 дней, а то и более (гл. CLXII). Обязательно приносились жертвы дисам, которые считались богинями плодородия. На это же время назначались обычно большие (общие) тинги и торжища.

Вот что рассказывает Снорри Стурлусон об одном жертвенном пире при короле Хаконе Добром (ум. ок. 960 г.). В Трёндалёге жил Сигурд, хладирский ярл, который был ревностным язычником. "По древнему обычаю, когда предстоял жертвенный пир, все бонды должны были собраться туда, где стояло капище, и принести припасы, которые нужны для жертвенного пира". Они же приносили пиво. Для пира закалывали скот, включая лошадей. Кровь от жертвенных животных называлась жертвенной кровью, ее собирали в жертвенные чаши, "а жертвенные веники были наподобие кропил", – замечает христианин Снорри.

Ими окропляли все жертвенники, стены капища внутри и снаружи и людей. Мясо затем ели во время пира, сварив его в котлах, висящих над кострами в пиршественной палате. "Тот, кто давал пир и был вождем, должен был освящать полные кубки и жертвенные яства. Первым был кубок Одина – его пили за победу и владычество своего конунга, потом шли кубок Ньёрда и кубок Фрейра – их пили за урожайный год и мир. У многих было в обычае пить после этого Кубок Браги. Пили также кубок за своих родичей, которые уже были погребены. Этот кубок назывался поминальным". Сигурд ярл оказался щедрым человеком: устроив большой жертвенный пир в Хладире, он взял на себя все затраты. Это "доставило ему большую славу", воспетую в стихах.

Судя по "Саге о Ньяле", свои святилища имели и знатные люди; в этой саге речь идет о ярле, капище которого сожгли, а сокровища похитили. За убийство в священном месте полагалось объявить убийцу вне закона (то же – в "Саге об Эгиле").

По обычаю, вероятно, очень древнему, если кто-либо сам приносил себя в жертву Одину, за ним на смерть должна была идти его наложница. В сагах я не встречала описание или упоминание о таких обрядах, скорее всего они уже отошли или отходили в прошлое. Но такие человеческие (и не только человеческие) жертвоприношения, как пронзание копьем, утопление и повешение на дереве, засвидетельствованы современниками описываемых событий.

"Сага о людях с Песчаного Берега" дает полное описание капища, где во время жертвоприношений желающие узнавали свой "жребий"; люди должны были содержать святилище вместе с его смотрителем – годи. В данном случае им был могущественный норвежец Хрольв Бородач сын Эрнольва Рыбогона с о-ва Мостр (конец IX – первая треть X в.), который "жил на широкую ногу". Он следил за капищем Тора на острове и "был его [Тора] большим другом", так что его прозвали Торольв.

Не желая подчиняться конунгу, годи Торольв сделал жертвоприношение Тору и запросил его, "мириться ли ему с конунгом или уезжать из страны". Жребий предписал ему плыть в Исландию. Он добыл большое судно, погрузил на него домочадцев и скот (?). "Он разобрал капище и взял большую часть брёвен с собой вместе с землёй из-под жертвенника, на котором сидел Тор". Пристал к берегу в фьорде, которому дал название "Широкий Фьорд". Там занял большую территорию, поставил хутор и возвел капище. "Это был большой дом. В боковых стенах, ближе к углам, были прорезаны двери. Внутри стояли столбы почетной скамьи; они были закреплены гвоздями, гвозди эти звались боговыми". Внутри капища было большое святилище и постройки, которые автор известного ныне текста саги сравнил с "постройками вроде хора в нынешних церквях". Посередине на полу стоял жертвенник, "как и алтарь в церкви". Поверх него лежало тяжелое драгоценное кольцо, "на нем следовало приносить клятвы". На всех праздниках годи капища должен был надевать кольцо на руку. На жертвеннике стояли чаша и прут "наподобие кропила", которым разбрызгивали жертвенную кровь из чаши. "В задней части капища вокруг жертвенника стояли боги". Все люди этого края должны были давать подать на капище…, а годи – содержать капище в порядке".

Интересный материал о капище и годи содержится в "Саге о Храфнкеле Годи Фрейра". Дело происходило во времена Харальда Прекрасноволосого (примерно в начале X в.). Юноша по имени Храфнкель, потомок шведского короля Олава Дровосека, "красивый и многообещающий", в возрасте 15 лет прибыл с родителями в Исландию. Он довольно скоро отделился от отца, взял свою долю имущества и поставил хутор в облюбованном месте. Молодой хозяин стал совершать богатые жертвоприношения богам и велел построить большое капище. Особенно он чтил Фрейра и "уделял ему половину из всего, что было у него самого ценного". В конце концов он занял всю "Ледниковую долину", объявил себя годи и стал собирать с окружающих бондов средства, формально – на содержание капища. Когда же его хутор и капище в ходе неких событий были разрушены, он решил, что "это вздор – верить в богов", и с тех пор не совершал жертвоприношений. Однако Храфнкель сумел вернуть себе и свой хутор, и власть годи, выгодную и почётную. Его похоронили в кургане, куда положили много добра, а сыновья его унаследовали и имущество отца, и власть годи.

Очевидно, что "должность" годи была материально выгодной и давала власть над населением округи данного капища, она же служила округой власти данного годи – так называемым годордом. Годи совмещал жреческие, сакральные функции с некоторыми функциями фискальными и судебными, в известной мере и административными. Очевидно, также, что его власть и положение были тем значительнее, чем менее были развиты складывающиеся государственные учреждения, что как раз и было характерно для "безгосударственной" Исландии. Здесь, таким образом, демонстрируется как бы "лабораторно чистый" образец одной из форм власти, не связанной с государственным развитием, – собственно, одной из ведущих догосударственных властных форм. Это придает данному феномену исландской истории, хронологически несравненно более близкому к нам, нежели любой из аналогичных феноменов в уже феодальной Западной Европе, особую значимость, прежде всего при рассмотрении механизма саморегулирования догосударственных обществ.

Но вернёмся к святилищу. При необходимости его обойти полагалось идти против Солнца: согласно древнему ритуалу движение посолонь было враждебно богам. В "Саге о сыновьях Дроплауг" владелец капища Берси делал замечания по поводу несоблюдения этого ритуала.

Не только само капище, но и место, где оно размещалось, считалось священным. Когда в Гаудале, где "было прославленное капище", совершалось большое летнее жертвоприношение, оно завершилось пиром, где произошло смертоубийство. Люди не могли немедленно покарать убийцу: "ни у кого из них не было при себе оружия, потому что здесь было священное место". Драку разняли, а преступник, который "убил человека в священном месте,… стал вне закона".

Люди не чувствовали не только духовной, но даже физической отъединенности от потусторонних миров. Они как бы сосуществовали с ними. Особенно ярко это ощущается в отношении к покойникам и обряду похорон. Данный сюжет будет рассмотрен в следующей части нашей статьи.

Прямой путь в царство мертвых лежал через курган. Согласно "Саге о Золотом Торире", берсерк Агнар, который был в Халогаланде самым отчаянным разбойником, в конце концов насыпал себе большой курган и, "потеряв рассудок от богатства", вошел в него заживо, взяв с собой все корабельное имущество и добро, которое он накопил. В своё время так сделал и его отец. Это место он заколдовал, чтобы никто под страхом смерти туда не вошёл. В "Саге об Эгиле" упоминается Херлауг, один из местных норвежских правителей, который узнал о приближении войска Харальда Прекрасноволосого и ушёл в курган, который уже в течение трёх лет насыпали по его приказу. И был там засыпан. Курган, таким образом, являлся границей между миром живых и миром покойников. Но такой же границей был, конечно, любой могильный холм, любой знак захоронения – будь то пласт земли или груда камней. Судя по захоронениям в воде людей и жертвенных предметов, а также по гаданиям с помощью воды, вода также являлась границей или преградой между мирами живых и неживых.

"Гренландская песнь об Атли" свидетельствует, что большое значение придавалось и границе между своим, освоенным миром и "неведомым", чужим и враждебным миром, например, где-то на юге; такой границей был лес Мюрквид, пересечь который предстояло герою.

Какого-либо культа мёртвых, в том числе предков данного рода, в сагах не обнаруживается. Но традиционное, в разной мере почтительное отношение к мертвым и обряд похорон занимают в сагах важное место, что соответствует, очевидно, существовавшим верованиям и обычаям. При всех условиях обряд похорон, как и все прочие обряды, занимал свое показательное место в определении и закреплении престижа, ранга данной семьи.

Перед смертью люди иногда успевали сделать завещание, отдать какие-то распоряжения практического характера или совершить некие поступки для умилостивления божеств. Например, Скаллагрим, а позднее и сын его скальд Эгиль, перед смертью кинули в болотистый овраг сундуки с серебром. Я обнаружила в сагах только эти два указания на такой обычай. Но то, что сделали Эгиль и его отец, думается, было не их изобретением, а известным обрядом задабривания богов. Встречается и другой языческий обычай – в качестве жертвы Одину сбрасывать с обрыва в море особым образом подготовленную живую лошадь (с завёрнутой в мешок головой, связанными щиколотками и т. д.).

Издревле скандинавы применяли трупосожжение. Но судя по данным археологии, очень рано применяли также захоронение в ладье или имитацию ладьи уложенными соответствующим образом камнями, а также насыпные курганы, прежде всего при похоронах знатных людей. В "Саге об Инглингах" (гл. XXIII) рассказывается о старых временах, когда один из "малых" шведских конунгов – Хаки, тяжело раненый во время жестокой междоусобной битвы с норвежцами около Упсалы, приказал похоронить себя следующим образом. "Он велел нагрузить свою боевую ладью мертвецами (своими погибшими воинами. – А. С.) и оружием и пустить ее в море. Он велел затем закрепить кормило, поднять парус и развести на ладье костер из смолистых дров. Ветер дул с берега. Хаки был при смерти или уже мертв, когда его положили на костер". Снорри заключает свой рассказ поистине поэтически: "Пылающая ладья поплыла в море, и долго жила сага о смерти Хаки". Снорри пишет, что первым в корабле с насыпанным поверх него курганом был похоронен норвежский конунг Хакон Добрый, который, как известно, умер ок. 966 г. ("Сага о Хаконе Добром", гл. XVII, XVIII). Но он ошибся: этот обычай намного древнее.

В эпоху викингов захоронение на суше преобладало. Хоронили в кургане или под насыпью, в корабле, чаще же в центре его имитации из камней, или в деревянной камере. Нередко родичи или друзья, а то и те, и другие, отмечали память о покойном, ставя вертикальный камень с руническими надписями, выбитыми на "лентах" – телах красиво переплетающихся змей. Там писали имена погибших, имена тех, кто поставил памятник, часто – кем приходились умершему эти люди, изредка – имя художника-камнетёса, который "выбил эти руны". Подчас там помещали и художественные изображения, которые позволяют судить, в частности, о верованиях покойного или тех, кто ставил камень: священный молот Тора и солярные знаки, либо крест, либо крест, вписанный в солярный знак. Нередки изображения кораблей с мореходами, разных фигур. Таких камней сохранилось более четырех тысяч, и почти все из них, поставленные до XII в., посвящены людям, погибшим вне дома.

Считалось, что если человек при жизни был злодеем или погиб при неясных обстоятельствах, такой покойник может быть агрессивным, выходить по ночам из могилы и приносить большие неприятности и даже смерть живущим, прежде всего родственникам. В "Саге о людях из Лососьей Долины" (гл. XVII, XXIV) таким злодеем был при жизни некий Храпп. Умирая, он приказал жене вырыть ему могилу в дверях дома и похоронить его в стоячем положении. "Так я смогу лучше следить за моим хозяйством", – сказал он. В результате он часто вставал из могилы и "рассказывают, что он убил большинство своих домочадцев во время своих появлений. Он причинял и много беспокойства большинству из тех, кто жил по соседству", так что местность та запустела, а сын Храппа, поселившийся в доме отца после его смерти, "сошел с ума и вскоре умер". Перезахоронение этого жуткого покойника в пустынное место не смогло полностью избавить людей от него. Он стал являться и днем. Только когда его тело, "еще не разложившееся", сожгли, а пепел бросили в море, трагедия прекратилась.

Та же "Сага о людях с Песчаного Берега", которая в целом считается весьма достоверной, но содержит и ряд легенд ("чудес" – undr), повествует о посмертных происках очень дурного и склочного человека – Торольва Скрюченная Нога. Он умер, сидя за столом и с открытыми глазами, т. е. хотел "влиять на живущих". Ему закрыли глаза, обмотали голову покрывалом (чтобы он наверняка не мог видеть живущих) и вытащили тело через пролом в стене, который потом заделали. Повезли хоронить после заката солнца на санях, в которые были впряжены два вола. В этих волов вселилась нечистая сила, и затем вся скотина у могилы Торольва "бесилась и выла до самой смерти". Стало ясно, что покойный Торольв превратился в злобного тролля. Он гонялся за пастухом, и однажды несчастного нашли возле его могилы "обугленным и с переломанными костями", а скот пропал. Погибали птицы, случайно севшие на его могилу. Он ездил на коньке крыши, а зимой стал появляться в доме, так что "вдова тронулась умом и умерла, и многие люди пострадали". Люди с этого хутора сбежали, "опустела вся округа": кого-то он свел в могилу, кто-то переехал. Надо было перехоронить Торольва. "Тогда если людей вызывали сопровождать покойного до могилы, не было принято отказываться". Сопровождающие пережили массу тяжелых приключений, пока не замуровали опасного покойника в скале.

В той же саге повествуется о похоронах гостьи на одном из хуторов – кельтки Торгунны, прибывшей из Ирландии и оказавшейся колдуньей. Когда она заболела и умерла, для нее подготовили "похоронные дроги", тело обернули в полотняные пелены. По дороге, когда сопровождающие устали, покойница встала, сбросила пелены и обнаженная приготовила им еду, затем ушла, а они еду съели. Но вскоре обитатели хутора стали вымирать. Тогда по совету мудрого годи (главы местного святилища), наследник хутора Кьяртан сжег постель Торгунны и устроил над ней и появлявшимися вместе с ней другими мертвецами суд, на который созвал соседей, как на тинге. А местный священник (!) помолился на хуторе, освятил там воду и исповедал насельников. "После этого все наладилось". О таком же изводившем живущих покойнике рассказывается и в "Саге о битве на Пустоши". Иногда с покойниками происходили чудеса иного рода. Об одном из утонувших людей, например, говорили, что он не утонул, а вошел в гору и "был там хорошо принят". Подчас использовался ритуал намеренного вызова мертвых, чтобы выведать у них тайны того, что происходит среди живых.

Эти легенды очень действовали на воображение скандинавов. Из саг известно, что "опасного" покойника потому и выносили не через дверь, а через пролом в стене (скорее всего, стене земляной), чтобы он не вернулся, не нашел вход в дом, – как это сделали с Торольвом Скрюченная Нога. Но в подавляющем большинстве случаев люди в сагах уходили из жизни навсегда. Согласно "Саге о Ньяле" (гл. XCVIII) покойному следовало плотно "закрыть" (сжать) ноздри и губы, и тот, кто это делал, брал на себя обет отомстить за смерть этого человека, если она не была естественной". Обет отмщения, как и всякий иной обет или клятву, полагалось давать, встав на возвышение или хотя бы поставив ногу на камень или чурбан. Затем покойного хоронили в могиле, засыпали камнями, а поверх них – землей. Сверху полагалось сделать холм или холмик и поставить камень. При сложных обстоятельствах полагалось хотя бы прикрыть тело землей или камнями.

Если человек был известный или знатный, на месте его захоронения насыпали курган. Упоминается о кургане, который насыпали три года ("Сага об Эгиле"). Из той же саги: когда хоронили известного Скаллагрима, отца еще более известного скальда Эгиля, с ним вместе положили в могилу коня, оружие и орудия кузнечного ремесла, которым он, помимо других достоинств, славился. Захоронение в холме, в одежде, с украшениями (особенно браслетами), с одеждой и оружием вообще было в обычае. Одну из основательниц исландского общества – старую и мудрую Унн перенесли в курган в ладье и "много богатств с ней" ("Сага о людях из Лососьей Долины", гл. УП). В "Саге об Инглингах" (гл. XLIII и XLVII) тоже говорится о захоронениях в курганах, в частности курган насыпали над Харальдом Прекрасноволосым, основателем династии норвежских конунгов (ум. ок. 940 г.). О похоронах в кургане в кораблях (о чем уже говорилось выше) есть и другие свидетельства. В сагах встречается также упоминание о похоронах покойника в стоячем положении. "Относительно обряда погребения у язычников, – свидетельствует Адам Бременский, – хотя они и не веруют в воскресение плоти, памятно следующее: по обычаю древних римлян (!?) могила и сами похороны почитались с благоговением, Вместе с умершим хоронили его имущество, оружие и все то, в чем бы он нуждался, если бы был жив". Покойному одевали даже специальные "башмаки Хель", на завязках, чтобы "в них он вошёл в Валхаллу" ("Сага о Гисли сыне Кислого", гл. XIV). Очевидно, что и после крещения у скандинавов сохранялись как древний, еще языческий обряд похорон, так и представление о неразрывной связи живых с мёртвыми, мёртвых – с земной жизнью.

Как уже говорилось, по убеждению скандинавов воины получали вечное убежище в Асгарде, в хоромах Одина – Вальхалле, где они проводили время в победоносных сражениях и широких пирах. Но все это надо было заслужить отвагой в бою и красивой гибелью. "Позорная смерть" труса или смерть, случившаяся в неприглядных условиях презиралась. Соответственно не мог рассчитывать на Вальхаллу тот ярл Хакон, который при сражении с конунгом Олавом сыном Трюггви был убит рабом в свином хлеву, где Хакон прятался.

После похорон устраивалась тризна – торжественное пиршество, по возможности с большим числом приглашенных. Если похоронили знатного человека, то скальды на тризне провожали его "песней на смерть". О роскошном поминальном пире, устроенном "малым" конунгом Ингьяльдом по своему отцу Энунду конунгу, рассказывается в "Саге об Инглингах".

В сагах отражен и еще один обычай, связанный с убийством врага. В ряде случаев его тело забрасывали камнями и (или) землей, но голову предварительно отрубали, увозили с собой и засаливали. Об этом рассказывает, в частности, "Сага о Названных Братьях (ее герои – из первой трети XI в., сага же составлена, вероятно, ок. 1200 г.), "Сага о Курином Торире" (фольклорная основа восходит ко второй половине X в.), "Прядь о Торарине Дерзком" (герои из начала XI в., запись примерно в середине XIII в.) и другие саги. Я намеренно указываю здесь время исходной фольклорной основы, как всегда в сагах далеко отстоявшей от времени записи, поскольку этот обычай, видимо, достаточно древний, скорее всего, он древнее самой "эпохи саг". В "Саге о названных Братьях" отрубленную голову один из главных персонажей – Торарин вез домой "в мешке у стремени для прославления своей победы". Он и спутники забавлялись время от времени тем, что, достав голову и поместив ее на кочку, "глумились над ней". Но потом их "взяла оторопь" и они похоронили эту голову. Однако в сагах чаще подчеркивается, что и врагов было положено как-то хоронить, пусть только присыпав землей или камнями, чтобы тело не растащили животные. Также в языческие времена "хотя христианство в этой стране (Исландии) было еще молодым, обирать убитых не было принято и тогда".

Скандинавы отнюдь не брезговали ограблением могил, преимущественно курганов, где, как известно, хоронили особо знатных или прославившихся людей, соответственно, с их оружием и другими дорогими вещами. Интересную легенду рассказывали об ограблении кургана некоего Соти, викинга, который при жизни был могучим великаном и злодеем. Хотя теперь, будучи мёртвым, он должен был стать ещё ужаснее, группа юных друзей во главе с отважным Хёрдом, стала раскапывать курган Соти. Это оказалось трудным делом, поскольку разрытое ночью к утру восстанавливалось в прежнем объеме. Кто-то посоветовал вонзить меч в отверстие в кургане, чтобы он больше не закрывался. Средство помогло. Внутри кургана оказалась камера из брёвен. Когда открыли дверь камеры, двое грабителей упали замертво от невыносимой вони. В боковом склепе обнаружилась ладья, в ней было много сокровищ. Но земля стала дрожать. Грабители увидели, что на носу ладьи сидел сам Соти "и на него было страшно смотреть". Мертвец обратился к грабителям со стихами, вопрошая, зачем они все это совершают. Хёрд отвечал ему также стихами. Ему были нужны прежде всего оружие и доспехи. Чтобы справиться с Соти, юноши засветили свечу, от чего он лишился силы и рухнул на землю. Тогда с его руки стащили "замечательное сокровище" – небывалое запястье (обручье), о котором было известно, что оно несёт гибель носящим его владельцам-мужчинам, пока не попадет к женщине. Тут Соти ушел в землю. Хёрд взял себе его меч, шлем и запястье.

"Саги о древних временах" полны историями об ограблениях курганов, когда какой-либо человек решался проникнуть в курган для того, чтобы забрать там главным образом оружие, но и другие ценные предметы, похороненные вместе с владельцем. Легенда о знатной и воинственной деве (даже валькирии – skjaldmær) Хервёр в основном посвящена истории о том, как юная воительница добывала знаменитый меч Тюрфинг из кургана своего известного отца – хёвдинга Ангантюра. Эта легенда, наполненная, к тому же, прекрасными стихотворными диалогами, пользовалась огромной популярностью и легла в основу немалого числа литературных произведений.

По свидетельству "Саги о Хервёр", переговорив со своим воспитателем и дядей, ярлом Бьармаром, Хервёр решилась отправиться к кургану отца, на о. Самсё. Её план не был неожиданностью для окружающих. Эта красивая девушка с детства могла меряться силою с мужчинами, а упражнения с мечом и щитом предпочитала девичьим играм и рукоделию. Но она чаще приносила людям зло, чем добро, с оружием в руках грабила и присваивала их наследственные владения. Ходили даже слухи, что ее отцом был не знатный Ангантюр, а злой раб-свинопас. Своему воспитателю Хервёр объявила: "поеду посмотреть на родичей моих. Хочу взять их богатство – или погибнуть". Попросила мать помочь ей выдать себя за мужчину. Одела мужскую одежду, взяла оружие и отправилась на место сбора викингов, назвавшись там именем Хьёрвард. Вскоре стала предводителем этого отряда и предложила всем отправиться на Самсё, поскольку там много кладов в курганах. И хотя некоторые спутники боялись троллей, которые обычно охраняют такого рода места, все же они прибыли на Самсё. Спутники Хервёр, оглядевшись, испугались и стали уговаривать ее повернуть назад: "Знаешь ли, парень, куда идешь? Лучше уплыть". Пути их разделились. Спутники пошли к поселению, а Хервёр дождалась вечера, когда, по поверьям, над кладами зажигались огоньки. Она смело прошла сквозь огни, подошла к кургану отца и потребовала, чтобы он отдал ей, своей единственной дочери, сокровища и оружие: меч, шлем, щит, кольчугу, короче, все, что положено викингу. В ходе последующего, довольно длинного стихотворного диалога отец мягко предупреждал Хервёр, что меч Тюрфинг принесет гибель ее роду, что нет на свете девушки, способной удержать его в руках, и вообще просил ее поскорее "бежать на свой корабль". Хервёр чувствовала, что оказалась "между двумя мирами", однако все же выторговала у отца оружие и сокровища. Но к этому времени она осталась на острове одна: товарищи уплыли. В конце концов ее подобрали проезжие мореплаватели, она вернулась домой прославленной и ещё более красивой. Хервёр удачно вышла замуж, но из двух ее сыновей один, злобный, как тролль (но самый ею любимый), убил своего брата, взял у матери меч деда, уехал и устроил свою жизнь в неких мифических местах. Так сбылось предсказание Ангантюра, что меч принесет гибель ее роду.

То, что сын колдуньи наследовал ее черты или хотя бы злобный нрав следует и из других саг, например, из "Саги об Эйрике Рыжем", где у его незаконного сына, прижитый на Гебридах от женщины знатного рода, но колдуньи, приехавшего к отцу в Гренландию, обнаруживалось "всегда что-то зловещее". Как эта увлекательная, почти "готическая" легенда, так и все истории об ограблении курганов, несомненно, имели под собой реальные основания: курганы грабили еще в эпоху викингов и, конечно, после нее, в христианские времена, когда языческие захоронения уже не подлежали табу. Увы, таков удел всех кладов…

Не только обычаи, связанные с похоронами, но и некоторые другие обычаи северных германцев также, видимо, уходят корнями в глубокую древность. Я имею в виду те, которые связаны с непререкаемой верой в судьбу, что может быть удачной и неудачной, но всегда неизбежной. "Удача" и "неудача" сопровождают каждого человека, соединяясь между собой в разной мере. Удача очень важна, она важнее обстоятельств и личных свойств. Не случайно древнеисландская пословица гласит: "одно дело доблесть, а другое – удача". Один из героев "Саги о Названных Братьях" – Тормод, раненый и безоружный, мысленно просит конунга, чтобы "королевская удача" помогла ему выдюжить.

Неизбежность судьбы в сагах часто подчеркивается, как и редкая способность некоторых людей знать ее. Так, Ньяль ("Сага о Ньяле") мог предсказать судьбу другому человеку и тем предостеречь его, дать совет, облегчающий предстоящие испытания. Он знал и свою судьбу (его сожгли недруги в собственном доме – гл. CXXVII) и не делал ничего, чтобы отвратить ее. Удачу, например, можно было передать или завещать, или унаследовать. Один из главных персонажей "Саги о людях из Лососьей Долины" (гл. XXVI) – Хёскульд перед кончиной распорядился так, чтобы обеспечить своего незаконного сына Олава, которого очень любил. Он щедро одарил его, "а также завещал ему свою удачу и удачу своих родичей и сказал, что он говорит это, хотя ему известно, что удача уже поселилась в доме Олава".

Еще более интересный и, вероятно, древний обычай описан в "Саге о Хальвдане Чёрном" (гл. IX). Там говорится, что ни при каком другом конунге в стране не было таких урожайных лет, как при Хальвдане сыне Гудрёда, отце Харальда Прекрасноволосого. Норвежцы его так любили, что каждый из приехавших на его похороны знатных людей просил похоронить Хальвдана именно в его фюльке (округе), чтобы обеспечить там урожай и впредь. Помирились следующим образом: расчленили тело на четыре части и развезли их по разным местам, где захоронили с почестями в курганах. Голову же похоронили на родине, также насыпав курган. И все эти курганы назывались "курганами Хальвдана". Неудачливого конунга, которого считали виновным в неурожае или военном поражении, могли изгнать, убить, сжечь в собственном его доме. Человеческие жертвы приносились и ради хорошего урожая, – например, на йоль и весной, и при плохом урожае, когда наказывали того или тех, на кого возлагали вину за бедствие. Особенно часто носителями удачи или неудачи считались именно правители – конунги и ярлы.

Провидчество было нередко связано с ведовством. Гилли Ведун, например, "был провидец и ведовством мог распутать кражи и прочие дела". Такое провидчество, как у Ньяля, было тесно связано с умением разгадывать сны и видения, знать приметы. В той же "Саге о Ньяле" (гл. LXII) один из героев – Гуннар видит сон, который сочли вещим: ему приснилось, что он и два его спутника победят 15 человек. И сон сбылся. Вещий сон, как впоследствии истолковали его "мудрые люди", увидела и мать Харальда Прекрасноволосого, который в юности "был очень воинствен". Перед его рождением мать увидела во сне дерево, "нижняя часть которого была красной, как кровь… выше ствол был красивым и зелёным… а верх дерева был белым". Это означало, что в юности Харальд конунг будет много воевать, затем его государство расцветёт, а сам он доживет до глубокой старости. О снах и их толковании в сагах говорится неоднократно. Толкования нередко огорчали того, кто увидел "вещий" сон: например, предсказывающий смерть в ранней молодости, или от родов, или в недалеком сражении.

Прежде чем отважиться на сложное дело, пытались угадать его результаты, например, путём жребия. В Норвегии издревле жребий применялся при решении самых разных дел: в отношении бытовых проблем, при уголовных разбирательствах, даже в вопросах о наследстве. Жребий даже включён в судебник "Серый гусь". При слушании очередных судебных дел, каждый из тяжущихся помечал свой предмет и клал его в кусок ткани, из которого жребии потом вынимали уполномоченные люди. Известно, что когда норвежский и шведский конунги – оба уже христиане – решали вопрос о принадлежности приграничных областей, они бросали жребий, выбрасывая кости. Жребий при помощи игры в кости или толкования расстановки шахматных фигур, выглядит достаточно древним. В "Саге об Ингваре" епископ путём жребия пытался угадать волю богов в отношении путешествия Ингвара: своего рода приспособление старинного обряда к новой практике путём переадресации вопроса от языческих богов к христианскому богу. Адам Бременский рассказывает о гадании по воде у шведов второй половины XI в. В последней трети XII в., через столетие с лишним после эпохи викингов, в Норвегии бушевала гражданская война (1177-1184). Предводитель низов, успешно выступивший против короля Магнуса Эрлингссона, – Сверрир, став королём (1184-1202), пожелал быть увековеченным в саге. Автор (или авторы) этой саги, безусловно, намеренно ввел в неё некоторые моменты, традиционные для классических саг, основанных на фольклорном наследии. В числе таких моментов – вещий сон, который якобы увидела мать Сверрира перед родами, и сон самого Сверрира, предвещающие ему великое будущее.

Вера в приметы, видения и "условные знаки" была всеобщей. Примет было множество, их надо было знать и соблюдать, чтобы не раздражать духов. Так, видение рухнувшего, разоренного хутора предвещало увидевшему смерть ("Сага о Ньяле", гл. CXXVII). То же предвещало человеку появление духа – двойника его или другого человека. Зуд в каком-то месте тела предвещал рану. Видение "рокового полумесяца" – задом наперёд – предвещало мор, а если полумесяц как бы стоял на земле, он указывал на место захоронения сокровищ ("Сага об Ингваре Путешественнике"). Дух-двойник являлся человеку перед смертью ("Сага о Ньяле", гл. XLI). Приближаясь к людям, духи-двойники вызывали сонливость, поэтому при виде их нужно закрыть себе глаза, что, как полагали, делало людей невидимыми для опасных двойников (уловка, характерная для маленьких детей!). В той же "Саге о Ньяле" появление воронов – птиц Одина – было хорошей приметой для воинов. Если же конь споткнулся так, что седок упал, – это, как счёл известный Эйрик Рыжий, предвещало неблагополучную поездку. Судя по "Саге о сыновьях Дроплауг" и "Саге о Гисли" (сцена убийства), связанные, перепутанные коровьи хвосты (в хлеву) предвещали, что враг желает исказить порядок в доме.

Люди не любили ночи, особенно зимние (они начинались, по представлениям исландцев, в середине октября), когда, как они полагали, по земле бродила всякая нечисть, и людям во имя сохранения жизни не стоило выходить за дверь, даже вооруженными. В мифологическом повествовании "Тидранди и дисы" рассказывается следующий эпизод. За вечерней трапезой гость дома по имени Халл предупредил сотрапезников: "Прошу следовать моему совету и не выходить ночью, иначе будет несчастье". Хозяин Торхалл поддержал этот совет. Когда же все улеглись спать, в двери постучали и раздалось приветствие. Это было проделано трижды. Старший сын гостя – Тидранди, лежавший неподалёку от дверей, решил, что просится на ночлег запоздавший гость или путник. Он взял свой меч, вышел и увидел девять женщин в белом и на белых лошадях и девять женщин в чёрном, на таких же лошадях. Попытавшись вернуться домой, чтобы рассказать о происходящем, он был задержан чёрными всадницами, которые стали наступать на него. Тидранди сражался отважно, но был побежден. И только когда все обитатели дома проснулись и в поисках Тидранди вышли во двор, они обнаружили его, израненного и еле живого, у дверей, внесли в дом и выслушали его рассказ о ночных посетительницах, а затем похоронили по языческому обычаю, в кургане. Торхалл посчитал, что это были дисы: зная, что "скоро люди от них освободятся", как и от всей старой веры, они напомнили о своей силе. Но лучшим из них – белым не удалось победить чёрных. Однако, замечает составитель саги, "вскоре Господь пришел в Исландию и освободил людей от долгой зависимости от дьявола".

В "Пряди о Торстейне Морозе" рассказывается о другой ночной истории. Когда Торстейн по нужде устроился в туалете на толчке, рядом с ним пристроился чёртик, который назвал себя "Торкелем Тощим" (человек с таким именем некогда действительно существовал, он погиб в битве). Торстейн подробно расспросил его об адских муках, но тут зазвонили колокола, и чертёнок провалился сквозь пол. Торстейн же от его воплей упал без чувств, хотя и утверждал всегда, что не знает, что такое испуг. За проявленную Торстейном смелость в общении с чёртом конунг сделал его своим дружинником и подарил ему меч. А прозвище "Мороз" Торстейн получил потому, что, рассказывая этот невероятный эпизод, он всегда добавлял, что во время беседы с бесёнком у него все-таки "мороз по коже пробегал". Духов надо было задабривать. Так, старое поверье рыбаков требовало, чтобы они ловили одну рыбу для себя, другую – за лодку, третью – за крючок, четвертую – за брод. И затем приостанавливали лов.

Суевериям скандинавов не было конца. Им являлись привидения. Они культивировали поверья о кладах; считалось, например, что блуждающие огоньки показывают, где зарыт клад. Верили в магическую силу орешника, особенно ореховой жерди с насаженным на нее черепом; вехами из ореховых ветвей огораживали место тинга, поединка. В ходе многих обрядов использовали магические знаки, чаще всего нанесённые рунами; например, тайные знаки наносились на копье, которое было важным атрибутом обряда побратимства. В "Саге о Гисли" (гл. X и XI) рассказывается об известном Торгриме Носе, который "был силён в колдовстве и волшбе и был колдун, каких мало". К тому же он был и весьма искусным кузнецом. Так вот, за один день сделав собственноручно копьё из обломков клинка, Торгрим путем насечки изобразил на нём некие "тайные знаки", что должно было, видимо, увеличить силу копья и (или) оберегать его владельца. Когда норвежцы переселялись в Исландию, с собой на корабль брали почетное сидение хозяина дома, которое при приближении к острову выбрасывали за борт, а потом смотрели, к какому месту его прибьет. Там и приставали к берегу, там и занимали землю. Также полагалось по "языческому закону", подъезжая к острову, снимать со штевней кораблей головы драконов и зверей с разинутой пастью.

Чтобы вдохновить на убийство, сделать человека жестоким и жадным, рекомендовалось кормить его волчьим и змеиным мясом и поить зельем с чарами. Успешность ведения хозяйства – если кто-то успевал больше соседей – вызывала подозрения в союзе такого хозяина с нечистой силой, и это суеверие, как и другие, было распространено по всей Скандинавии. Судя по "Саге об Эгиле", тот, кто рано ложился спать, скорее всего был оборотнем, потому что должен был успеть превратиться в волка. Некоторые считали оборотнями берсерков, которые, как известно, не чувствовали боли. Согласно легенде из "Саги о людях с Песчаного Берега", корова, которая лизала камни на могиле оборотня и тролля Торольва (см. выше), отощала и пала, но перед этим родила бычка, который на самом деле был троллем. Слепая старуха, в прошлом бывшая кормилицей хозяина, по рёву бычка разгадала его сущность и предупредила своего воспитанника, но он ей не поверил и погиб от рогов выросшего чудища. Спаслись от него только загнав в болото. А тело погибшего от его рогов "отнесли в церковь", наличие которой не отвращало, видимо, людей от суеверий.

Здесь мы уже подходим к колдовству, без которого саги, точнее, люди саги, просто не обходились. Заклятья, проклятья, заговоры, обереги, сглазы, чародейство, "волшебные заклинания", "зловредные песнопения" всевозможные превращения и невероятные умения вплетены в саги самым естественным образом. Покровителем магических обрядов был сам Один. Уже в "Песни о Риге" конунги, получившие от Одина часть его умений, понимали пение птиц и разговор зверей, обладали всевозможными искусствам. Различными чудесами наполнены "мифологические саги" и та же "Сага о Волсунгах", где действуют заколдованные люди, волшебники, чародеи, люди меняют обличье и ложатся в постель с чужими женами. Были особые колдовские висы и ритуалы (например, наматывание пряжи особым образом). К колдунам приравнивались носители зла – дурные советчики, подстрекатели агрессии. Но это была скорее этическая оценка. А о некоторых пишется прямо, например: "Сван был очень искусен в колдовстве". Об одном викинге всерьез говорили, что он умеет затуплять мечи ("лезвия") своих противников; впрочем, это довольно частый мотив в сагах.

Колдовским заговорам некоторые учились у жителей опасного холодного Севера – финнов; их считали кудесниками и колдунами поголовно. Искусные в этих делах, они, будто бы, умели сделать так, что отрубленная культя срасталась; человека могли превратить в моржа, который начинал давить людей, а другого – в дракона. Такими же колдунами считали и бьярмов.

Чаще всего колдовские умения и способность к предвидению приписывались женщинам, поскольку, по мнению людей саги, они обладали поистине сверхъестественной интуицией. Мать "могущественного годи и большого рубаки" Рэва была "сведуща в колдовстве и искусная ворожея", "Сигрид была женщина очень мудрая, и ей было дано предвидеть многое" – типичные высказывания в сагах по этому поводу. Эгилю мать предсказала, что он будет викингом, по этому поводу он сочинил вису; все так и сбылось. В "Саге о Стурлауге Трудолюбивом" старуха Вефрея была не только ведуньей, но и искусной врачевательницей: она сумела при помощи трав и отваров вылечить от ран неудачливого поединщика. В "Саге об Ингваре Путешественнике" героям-христианам все время приходилось опасаться контактов с женщинами-язычницами и, конечно, колдуньями: ослушники поголовно погибали. В "Саге о людях с Песчаного Берега" несколько занимательных легенд. Один из героев саги дал женщине по имени Торгрима Колдовская Щека деньги за то, чтобы "она наслала буран" на неугодного ему человека. И разразилась снежная буря. Колдуньи нередко носили имя "Грима" ("Ночь", "Зловещая"). Там же рассказывается о некой Катле, которая умела колдовать и спасала своего сына тем, что непроглядная тьма окутала нападавших. Затем она "отводила его преследователям глаза", и они вместо парня видели то козла, то борова. Но другая женщина (Гейдрид), которая была среди преследователей, "тоже умела колдовать, ее называли "троллихой"". Она разгадала уловки Катли; сына Катли повесили, а мать забили камнями. В "Саге о Хёрде и островитянах" говорится о колдунье, также по имени Катла. Когда напали грабители, она "сходила за покрывалом и стала махать им над головой. "Непроглядная тьма окутала" грабителей, и их дело не удалось. Одной женщине, обвиненной в ведьмачестве, пришлось оправдываться на тинге при помощи соприсяжников.

Ярл Хладира Хакон Могучий (Норвегия, последняя четверть X в.) "заслужил немало презрения колдовством своим и ворожбою", поскольку многие люди пострадали от его злодеяний и ворожбы. Между тем, две сестры-богини ему покровительствовали, поскольку он приносил им богатый жертвы. С их помощью он вырезал из бревна подобие человека. Убив некое лицо, он вложил в деревянного человека настоящее сердце, одел его по всем правилам и назвал Тормодом. Этот Тормод мог ходить и разговаривать с людьми, но на самом деле "стал сатаной". Хладирский ярл Хакон послал его на корабле в Исландию, дав ему секиру, взятую из капища, и приказав убить Торлейва Ярлова Скальда, что это чудовище и проделало. Но только тогда, когда убийца ушёл от преследователей в землю, все поняли, что здесь имеет место колдовство.

Ряд волшебных или магических действий и явлений был основан на смене облика. Этим качеством отличался уже чудесный кузнец Вёлунд – "владыка альвов" ("Песнь о Вёлунде"), который вызывал суеверный страх и восхищение. Вёлунд живёт на краю заселённого людьми пространства, на отшибе (что вполне объяснимо его ремеслом: из-за боязни пожаров кузницы обычно выносили за пределы селений). Этот Вёлунд был не только искусным кузнецом и удачливым охотником, но и оборотнем, например, смастерив себе крылья, мог превращаться превращался в птицу.

Подобно тому как берсерк, надев медвежью рубаху, как бы обретал свойства медведя, а Вёлунд, одевшись в перья, мог стать птицей, колдуны, по верованиям людей саги, могли, переодеваясь, менять свои обличья и свойства. Описывается случай, когда бойцы во время единоборства обратились в собак, потом в орлов. В "Саге о Вёлсунгах" колдунья и жена конунга поменялись обличьями, так что колдунья спала с королём, а его жена Сигню, обладавшая, кстати, редким даром предвидения, три ночи провела с братом Сигурдом и родила от него ребёнка. В "Пряди о Вале" отец и сыновья превратились в крылатых драконов, охраняющих золото, как это и полагалось драконам. Вера в оборотней, в том числе перевоплощение ряженых, сам обычай ряженых, весьма сходный с шаманскими приёмами, видимо, имеет очень древние корни. В "обычном" перевоплощении, скажем, в волка, т. е. в свойствах вурдалака, как уже говорилось, подозревали многих. В их числе, между прочим, был и Квельдульф – дед великого скальда Эгиля.

В "Саге о Гисли сыне Кислого" некто Бёрг ударил другого человека – Торстейна обухом топора. Мать избитого Аудбьёрг начала колдовать. Она обошла дом несколько раз против Солнца, задрав голову и втягивая носом воздух. В результате безоблачная погода сменилась бураном, и образовавшаяся лавина завалила хутор Бёрга так, что погибли 12 его домочадцев. За это друг Бёрга Гисли забил колдунью камнями.

Когда Стурлаугу (герою одноимённой саги) предстояло биться в поединке с неким Колем, "которого не берёт железо", его жена Аса послала мужа к своей преданной и мудрой старой воспитательнице, уже знакомой нам Вефрее. Последняя его раздела, осмотрела, убедилась, что парень здоров и очень силён, и дала ему древний заржавленный меч под названием Вефреянаут ("Друг Вефреи"), который принадлежал ещё её отцу и "всегда приносил удачу". Когда ржавчина осыпалась с меча, он заблестел, как серебро. Старая женщина заверила Стурлауга, что приложит все свои силы, чтобы передать ему "всю удачу, которая была в её роде". К тому же старушка напустила в землянку Коля какой-то вредный дым. При встрече с Колем Стурлауг по её же совету показал сопернику свой собственный меч, который не мог испугать противника. А при начале поединка вынул Вефреянаут и победил. Поскольку каждый из поединщиков выставил на спор по 20 марок серебра за свою удачу, Стурлауг ещё и обогатился.

Интересна драматическая история любви, "любовный треугольник", о котором повествуется в одной из саг. Скальд Тормод ухаживал за пригожей девушкой Торбьёрг, которая отличалась черными бровями. Он написал в ее честь красивую вису, почему получил прозвище "Скальд Чернобровой". Но потом увлекся другой девушкой и подарил эту вису ей. И вот однажды Торбьёрг Черная Бровь вторглась в сон изменившего ей Тормода и пригрозила ему местью. Проснувшись, он ощутил сильную боль в глазах и почувствовал, что оба его глаза "выскочат", если он не объявит, кому его виса первоначально предназначалась. Он, конечно, все признал – и полностью излечился. Есть в саге и другие подобные чудеса. Скандинавы верили в реальность заклятия и проклятия, как и в возмездие, которое настигает совершившего злое дело.

Ряд сюжетов связан в сагах с вёльвами, которые были колдуньями, точнее ворожеями-гадальщицами, которые бродили от хутора к хутору, занимаясь предсказаниями судьбы (т. е. в известном смысле были связаны с богинями судьбы – норнами, с которыми их иногда путали). За ворожбу полагалась плата. В "Саге о Гисли сыне Кислого" (гл. XVIII) за ворожбу, в результате которой должен был быть назван убийца, ведуну Торгриму Носу полагалось заплатить десятилетним быком. Для ворожбы был сооружен специальный помост, там колдун готовит "себе всё, как обычно и совершает колдовской обряд со всем возможным непотребством и злобою" (как пишет в середине или второй половине XIII в. христианин-составитель саги). В одной из мифологических саг описывается встреча с колдуньей-троллихой, которая стояла у своего жилища, одетая в кожу и держа в руках ветку дерева. Колдовские ритуалы было принято производить ночью, в условных местах, где собирались мастера волшебства для злых или добрых дел, предсказаний судьбы, урожая, исхода войны и т. д. Но, как показывают саги, можно было заниматься этим и в обыденных условиях и даже при свидетелях.

В "Саге об Эйрике Рыжем" (гл. IV) прорицательница Торбьёрг явилась на пир в великолепном наряде, с кошелем, "в котором она хранила зелья, нужные для ворожбы". Когда поставили пиршественные столы, ворожею угощали особо, "и вот что было подано ворожее: каша на козьем молоке и кушанье из сердец всех животных, которые там были. У неё была (своя) ложка из желтой меди и нож с рукояткой из моржовой кости, стянутой двумя медными кольцами", и с обломанным острием. На следующий день она попросила приготовить все, что нужно для ворожбы и попросила помочь женщин, "которые знают песню, необходимую для ворожбы и называемую вардлок" (varðlokkr, "песнь защитника-охранителя, "охранительное заклинание"). Таких не нашлось. Лишь одна женщина по имени Гудрун знала эту песню, но сочла, что ей, христианке, "не пристало" петь эту песню. Однако муж уговорил ее.

Бытовали и другие песни, которые считались магическими. Одна из них – "Песнь валькирии" – упоминается в "Саге о Ньяле". Она известна и по эддической поэзии. Эта песня была сочинена в начале XI в. на Оркнейских островах и скорее всего ведет свое происхождение от тех песен, которые пели женщины, работая за ткацким станом, нередко собираясь компанией. Согласно песне, валькирии ткут боевой стяг, несущий победу или смерть знаменосцу. Обычно на таком стяге изображался ворон. Подлинные языческие магические песни-заклинания можно найти в "Старшей Эдде"; их поёт (или скандирует) Скирнир ("Поездка Скирнира") при сватовстве богов Фрейра и Герд, чтобы сломить сопротивление Герд.

Судя по "Саге о Хёрде и островитянах", колдовством можно было навести на воина злые чары – "боевые оковы", которые сковывали его во время битвы. Против таких бед существовали песни-обереги, например:

"Если прослышу,
Что ты и вправду
В поле сражён,
Оружьем повержен, –
Замыслом умным,
Тайным советом
Сумею сгубить
Твоего убийцу".

Продолжая тему предсказаний, отмечу, что целая их серия содержится в уже знакомой нам "Саге о людях из Лососьей Долины", события в которой происходят как в Исландии, так и в Норвегии; сага возникла или записана примерно в середине XIII в. В эпизодах (происходящих "за четыре года до того, как пал конунг Олав Святой", т. е. примерно в 1026 г.) участвует несколько персонажей. Сначала Торстейн "стал угрожать" хозяину дома – Халльдору. Тот "так стремительно вскочил на ноги, что пряжка его плаща сломалась, и он сказал:

– Скорее произойдет другое, чем я скажу то, чего я не хочу

– Что же произойдет? – спрашивает Торстейн.

– Дровяным топором нанесет тебе удар по голове самый низкий из людей, и таким образом твое высокомерие и твоя несправедливость будут сокрушены.

На это ответил родич Торстейна – Торкель:

– Это дурное предсказание, и мы надеемся, что оно не сбудется.

Вскоре Торкель отправился на корабле домой, хотя погода была дурная, и Торстейн отговаривал его, говоря, что "эта поездка будет роковой". Так и случилось: Торкель и спутники утонули. Его жена Гудрун была набожной христианкой и "первой женщиной в Исландии, которая выучила псалтырь". Она подходила к церкви в момент, когда Торкель утонул, и увидела призраки его и спутников, будто они вернулись домой, но "морская вода стекала с их одежды". И Гудрун поняла, что Торкель погиб. Ночами она много молилась, лежа ничком на полу церкви, ее сопровождала внучка Хердис. Девушка вскоре увидела сон: неприятная на вид женщина сказала ей, что она "сгорает" от слез лежащей над ней Гудрун. Узнав об этом, Гудрун велела разрыть в этом месте пол церкви; там действительно нашли "черные и страшные кости", "нагрудные украшения и большой колдовской жезл". Из этого заключили, что "там была погребена какая-то колдунья", кости которой затем перехоронили в безлюдном месте.

Между тем, из этих историй видно, что в своих предсказаниях люди зачастую руководствовались житейским опытом. Так, гибель Торкеля была весьма возможной, поскольку море сильно волновалось. Предсказание о смерти Торстейна от "дровяного топора" основывалось, судя по дальнейшими его переговорам с другом, на том, что за спиной Торстейна стоял приближенный Халльдора (скорее всего раб: "самый низкий из людей") с поднятым колуном, ожидая хозяйского сигнала, который, к счастью для нашего героя, не последовал. Что касается легенд (о потревоженных костях колдуньи и других легенд, описанных выше), то они нередко вводились в саги в качестве реальных эпизодов, объясняющих то или иное явление. Так, в "Саге об Инглингах" (гл. XIV) рассказывается, что в этой королевской семье некогда отец-конунг и два его сына поссорились из-за вена матери последних – а это были три больших двора и золотая гривна. Колдунья Хульд сказала сыновьям, что она поможет им убить отца, что и произошло. "И с тех пор убийства родичей станут постоянно совершаться в роду Инглингов". В "Саге о Харальде Серая Шкура" рассказывается легенда о датском короле Харальде Синезубом, который умер примерно в 986/7 г. и известен тем, что не только сам смолоду крестился, но и крестил свою страну. Так вот, он будто бы послал в Исландию колдуна, который принял образ кита (или этот кит был колдуном). Но в Исландии, в Широком Фьорде ему навстречу вышел огромный бык, который громко ревел и испугал кита. С тех пор тамошний могущественный хёвдинг, который смог "переколдовать" пришлого колдуна, получил прозвище Торд Ревун, из чего следует, что этот хёвдинг, по логике саги, владел искусством перевоплощения.

К колдунам относились двойственно. С одной стороны, колдуна или колдунью могли забить камнями, как это произошло с Катли. В "Саге о людях из Лососьей Долины" (гл. XXXV) рассказывается, что один из персонажей – Торд утонул в результате волшебных заклинаний и зловредных песнопений неких колдунов, которых изгнали. С другой стороны, колдун и колдунья вызывали и страх, и почтение. Вот, к примеру, краткая, но ёмкая и яркая характеристика, данная в "Саге о Харальде Прекрасноволосом" (гл. XLIII) не какой-то обычной женщине, а королеве и матери королей – Гуннхильд, чьё колдовство неизбежно должно было иметь политическую окраску, а потому быть чреватым для многих: "очень красивая, умная и сведущая в колдовстве… Сладкоречивая, но коварна и жестока".

Против колдовства, помимо ответного колдовства, применялись обереги. Это были либо предметы или растения (например, ветки орешника или лук-порей, который также считался магическим оберегом и его нередко бросали в братину с напитком), либо некие действия. В "Саге о Битве на Пустоши" приемная мать Барди, главы отряда, накладывает на него руки и произносит магическую формулу оберега (что ему как христианину было потом поставлено в вину, см. гл. ХХХ).

Люди очень верили в творящую силу произнесенных слов – не только заклятий, но и стихов, и песнопений, притом не только ритуально-магических. Так любовные стихи, посвящённые женщине либо девице, были наказуемы, поскольку, как полагали, могли действовать в качестве приворота. Столь же наказуемыми были и хулительные стихи (ниды), которые несли, как мы сказали бы, отрицательную энергию, неблагоприятную для адресата. Иначе говоря, люди саги очень верили в действенную силу слова, в том числе (а, возможно, в первую очередь) стихотворного.

Скандинавы верили и в колдовскую силу рун. Необходимо уточнить, что руны у скандинавов эпохи викингов, в частности во второй половине X в., применялись в обиходных целях, например, для передачи информации. Так, Гисли ("Сага о Гисли", гл. XXIV) режет руны на палочке и подбрасывает ее в дом. чтобы вызвать хозяина. Для бытового письма руны применялись и впервой половине IX в., и в середине XII, и в середине XIV вв. Тем не менее, владение руническим письмом было завидным умением, а сами рунические знаки не только имели наименования, но им придавалось особое, сакральное значение.

Понятие "вещие руны" (так их называла еще "Песнь о Риге" в "Старшей Эдде") встречается в висе Эгиля; рунами вырезали заклятия, а также поминовения на камнях, которые, как уже говорилось, получили название "рунических". Можно предположить, что магическое значение руны приобрели в достаточно древний период, когда знание письма вообще было редкостью. Навести на человека порчу могли и хулительные стихи, тем более написанные рунами. Судя по "Саге о Вёлсунгах", существовали "повивальные руны", которые должны были помочь роженице, для чего их писали на её ладонях и вокруг тела, при этом вознося молитву дисам. Для лечения применяли "руны леса", которые вырезались на лыке, на листьях, стволе и ветвях.

Отношение к рунам хорошо видно из "Саги об Эгиле". Будучи в гостях, скальд увидел на скамье больную и очень страдающую женщину. Оказалось, это дочь хозяина Хельга, которая почти помешалась от сильной лихорадки. Против ее болезни были "вырезаны руны", но ей стало еще хуже. Эгиль попросил перестелить несвежую постель больной и обнаружил там "китовый ус, на котором были вырезаны руны. Эгиль прочел их, соскоблил и бросил в огонь весь китовый ус, затем велел вынести на улицу ее прежнюю постель". Эгиль сказал:

"Рун не должен резать
Тот, кто в них не смыслит.
В непонятных знаках
Всякий может сбиться.
Десять знаков тайных
Я прочел и знаю,
Что они причина
Хвори этой долгой".

Он вырезал новые руны и положил девушке под подушку. Больной сразу стало лучше, ей даже "показалось, будто она проснулась ото сна".

Очевидно, что языческая система верований древних скандинавов относилась отнюдь не только к их духовному миру. Она пронизывала всю их жизнь, давала мотивацию поведения в самых разных ситуациях. К тому, о чем говорилось выше, следует добавить и другие проявления язычества в повседневной жизни людей. Так, саги упоминают бытование кровной мести ("око за око", "жизнь за жизнь"), "очистительные" судебные испытания, "вынесение детей" (обычай оставлять новорожденного ребенка в пустынном месте, т. е. практически убивать его), похищение женщин и обычай "неполной свадьбы" (за выкуп), обыденность наложниц и детей от них у семейных хозяев, наличие рабов и многое другое, что было изжито, или должно было быть изжитым после христианизации – либо вошло в христианские обычаи в более или менее трансформированном виде.

Не случайно процесс христианизации в этом регионе был не только поздним – он был в большинстве случаев мучительным.

Текст статьи взят с сайта Северная слава