Литература

Источник: А. Я. Гуревич. Избранные труды. Норвежское общество. – М.: Традиция, 2009

(Опыт сравнительной характеристики дофеодальных форм землевладения)

Понимание коренных проблем генезиса феодализма тесно связано с решением вопроса о существе поземельных отношений в дофеодальный период. Но отношения эти подчас понимаются превратно. Оценка аллода и родственных ему форм землевладения во всей Европе как "товара", полной частной собственности, препятствует уяснению особенностей феодальной и раннефеодальной общественных структур. Мы нередко забываем о том, что "свободная частная собственность на землю – факт совсем недавнего происхождения"¹, что лишь капитализм превращает землю в товар². Переносить эти понятия, характеризующие институты буржуазного общества, в Средневековье, тем более в раннее Средневековье – совершенно ошибочно. Неточность воззрений на поземельный строй раннего Средневековья частично вытекает из непродуманного пользования такими категориями, как "собственность", "владение", "товар". В результате ставят знак равенства между понятиями "землевладение малой семьи" и "частная собственность на землю", не учитывая, что такая форма собственности предполагает чрезвычайно развитые товарно-денежные отношения, наличие земельного рынка, свободное и ничем не ограниченное отчуждение земли, т. е. явлений, глубоко чуждых обществу раннего Средневековья. Следовательно, понятие частной собственности на землю, когда речь идет об этом периоде, употребляется в несобственном смысле, что влечет за собой не только терминологическую, но и фактическую путаницу и порождает целую систему неправильных построений относительно генезиса феодализма.

В основе товара лежит вещное отношение между товаровладельцами; между тем поземельные связи и в дофеодальный период, и в эпоху феодализма имели непосредственный, личный характер. В частности, "трудящийся субъект" в дофеодальном обществе варваров относится к земле, на которой ведет свое хозяйство, не как к объекту, а скорее как к "неорганической природе своей субъективности"³. Отношение индивида к земле, обусловленное его принадлежностью к коллективу, представляло собой тесное, неразрывное единство. Это единство было окончательно разрушено лишь историческим процессом отделения непосредственных производителей от средств производства в эпоху "первоначального накопления капитала". Формы присвоения земли, господствовавшие в докапиталистических обществах, отличаются глубоким своеобразием. На это обстоятельство справедливо указывает М. В. Колганов в своем очерке исторических форм собственности⁴. Естественно, проблема отношений землевладения в раннее Средневековье может быть решена лишь путем вдумчивого применения общесоциологических категорий к конкретному материалу источников.

Нам представляется целесообразным сравнительное исследование трех институтов: франкского аллода, англосаксонского фолькленда и древненорвежского одаля. Выяснение общих им всем черт и особенностей каждого из них, возможно, помогло бы приблизиться к более правильному пониманию проблемы землевладения в дофеодальном обществе.

В настоящей статье главным объектом исследования служит английский фолькленд, рассматриваемый в связи с двумя другими институтами.

Сущность фолькленда слабо раскрывается в источниках, вследствие чего в научной литературе имеются разногласия относительно его характера. Как известно, до конца XIX в. историки, изучавшие экономику и общественный строй донормандской Англии, считали, что фолькленд представлял собой владение народа, земельный фонд, находившийся в распоряжении государства, своего рода ager publicus, из которого отдельные лица могли получать доли во временное пользование. Главным основанием для подобного суждения служила этимология термина, переводившегося этими историками как "народная земля", "земля, принадлежащая народу". В своем классическом исследовании о фолькленде⁵ П. Г. Виноградов убедительно продемонстрировал несостоятельность такого взгляда. Внимательный анализ сохранившихся документов, в которых упоминается фолькленд, привел его к заключению, что этот вид земельной собственности не представлял собою "земли народа" или государственной земли, а являлся обычной, нормальной в то время формой землевладения; наделы свободных кэрлов принадлежали им по праву фолькленда. Фолькленд – земля, которой владели по старинному народному праву (folcright), возникшему еще в условиях родового строя.

Выдвинутая П. Г. Виноградовым точка зрения на фолькленд находилась в полном согласии с общей развиваемой им концепцией, согласно которой Англия в наиболее ранний период, освещаемый судебниками Кента и Уэссекса (т. е. в VII в.), была страной свободных общин. Пытаясь проникнуть в существо "народного права", лежавшего в основе права фолькленда, Виноградов высказал мысль, что собственность на землю принадлежала не отдельному индивиду, но коллективу родственников, вследствие чего хозяин, пользовавшийся земельным наделом, не мог им свободно распоряжаться, завещать, дарить или продавать его по своему выбору. Для того чтобы освободить свое владение от тех ограничений, которые налагал на него родовой обычай, обладатель земли должен был, по мнению Виноградова, приобрести королевскую грамоту: пожалование такой грамоты давало ему неограниченное право распоряжения землей, что подтверждается формулой, содержащейся в большинстве дошедших до нас королевских грамот. Так фолькленд превращался в бокленд – полную, ничем не ограниченную частную собственность. Установления народного права стали казаться стеснительными в тот период, когда в Англии появилась католическая церковь и стало распространяться христианство. Стремление новообращенных англосаксов спасать души при помощи земельных дарений встретило препятствие в виде права сородичей на земельное владение. Однако под влиянием римских правовых норм, которые церковь принесла в Англию, в практику стало входить свободное дарение. Условием, делавшим возможным такое дарение, и явилось превращение фолькленда в бокленд путем пожалования грамоты, составленной в королевской канцелярии. Наряду с фольклендом стала распространяться свободная частная собственность на землю⁶.

П. Г. Виноградов, несомненно, правильно решил вопрос о фолькленде как форме землевладения, обусловленной народным правом. Он доказал, что фолькленд был обычным видом земельной собственности в начальный англосаксонский период, когда распоряжения землей еще не существовало. Выводы его, подтвержденные тонким и убедительным исследованием источников, были приняты большинством ученых⁷, в частности их подтвердил дополнительным анализом Ф. Мэтланд⁸. Наряду с этим, однако, в выдвинутой П. Г. Виноградовым концепции содержалось глубокое противоречие: оно заключалось в истолковании соотношения фолькленда и бокленда. Считая, что переход от собственности на землю, ограниченной правом родичей, к полной частной собственности был возможен только в результате пожалования королевской грамоты, П. Г. Виноградов неисторично подходил к вопросу о закономерностях развития землевладения. В действительности возникновение частной собственности на землю не могло быть продуктом одного лишь римского влияния. Виноградов не замечал внутренней трансформации фолькленда, происходившей независимо от распространения королевских пожалований. Большинство грамот, оформлявших пожалования королями земель в бокленд, было выдано церкви, а не светским лицам; если принять точку зрения Виноградова, то останется совершенно непонятным, каким образом духовенство могло приобрести эти земли. Нельзя объяснить тогда и другое: какой был для церкви смысл превращать ее владения в свободно отчуждаемую собственность – ведь она обычно своих земель не отчуждала?

Эти возражения возникают в связи с тем, что Виноградов, на наш взгляд, неправильно истолковывал королевские пожалования в бокленд: он опирался на представление о частнособственническом характере землевладения в средние века, иначе говоря, переносил в прошлое социально-экономические категории, свойственные буржуазному обществу.

Высказанные выше соображения приводят к необходимости дальнейшего анализа фолькленда. Исходя из того понимания его, которое выдвинул П. Г. Виноградов, мы хотели бы попытаться установить основные этапы развития этого вида земельной собственности на протяжении англосаксонского времени, так как убеждены, что с VII-VIII вв., когда основную массу населения составляли свободные общинники, по IX-XI вв., когда укрепились феодальные отношения, фолькленд не мог не претерпеть существенных изменений. Помимо этого, представляется небесполезным задаться вопросом о том, каковы были отличительные признаки фолькленда в наиболее ранний период истории англосаксов. Поэтому дальнейшее изложение подразделяется на две части: фолькленд как владение "по народному праву" и эволюция фолькленда в связи с общим развитием англосаксонского общества.

Значение исследования фолькленда для уяснения истории англосаксов столь же велико, как аллода – для понимания истории франков. Пониманию сущности этого института препятствует крайняя скудость сведений о нем, содержащихся в документах. Несколько упоминаний в грамотах и законах – вот и все, что имеется в распоряжении исследователя. Поэтому имеет смысл обратиться предварительно к рассмотрению аналогичной, на наш взгляд, формы землевладения в Норвегии, где в силу замедленности социально-экономического развития архаичные поземельные отношения сохранялись дольше, чем в других странах, и нашли более широкое отражение в памятниках права. Речь идет об одале, специфической скандинавской разновидности дофеодального землевладения, которая, однако, наряду с только ей одной присущими чертами имела и важные признаки, общие и с франкским аллодом и с англосаксонским фольклендом. Во всяком случае, сопоставление этих институтов могло бы способствовать, по нашему мнению, лучшему уяснению существа и особенностей каждого из них. Необходимое условие сравнения социальных явлений из истории разных народов – одинаковая степень изученности сравниваемых объектов. Мы решаемся прибегнуть к сопоставлению фолькленда с одалем, отправляясь от проделанного нами исследования последнего на материале древнейших памятников права Норвегии – так называемых областных законов, записей обычного права отдельных областей, которые отражают раннюю стадию развития земельной собственности⁹.

Задача, стоящая перед нами в данном исследовании, позволяет ограничиться краткой характеристикой основных черт одаля.

1. На самом раннем этапе своего развития, нашедшем отражение в памятниках права, одаль представлял собою собственность патриархальной семейной общины, в которую входили родственники трех поколений: отец с матерью; их дети; члены семей взрослых сыновей, а иногда и семьи замужних дочерей; кроме того, в состав общины могли включаться также братья отца со своими семьями, не выделившиеся из этого коллектива. Все эти родичи совместно вели хозяйство на земле одаля, вместе жили (норвежскими археологами обнаружены жилища таких домовых общин, рассчитанные на два-четыре десятка жителей). Прáва собственности на землю тогда, строго говоря, вообще не существовало, как не было и свободы распоряжения ею. Сородичи участвовали в обработке земли и пользовались ее плодами, находясь в том производственном коллективе, вне которого ведение хозяйства было просто невозможно. Большая семья являлась частью рода, охватывавшего более широкий круг родичей (вплоть до шестой степени родства), и начала выделяться из него по мере разрушения родовых связей и утраты им хозяйственных и частично общественных функций. Поэтому можно сказать, что одаль как владение семейной общины явился в Норвегии переходной формой от землевладения родовой общины к индивидуальному землевладению.

2. Одалем называлась не только земля, принадлежавшая семейной общине, но и самое право на эту землю. В отличие от других категорий владения, коль скоро таковые возникали, право одаля характеризовалось чрезвычайной полнотой обладания землей. Но эта полнота прав членов семейной общины не имела ничего общего с правом частной собственности (jus utendiet abutendi). Право одаля предполагало нерасторжимость связи между землей и владевшей ею большой семьей. Даже если ее члены (одальманы) по той или иной причине были вынуждены расстаться со своим владением, они в течение длительного времени не утрачивали права одаля и имели возможность вернуть себе землю, уплатив выкуп. Продажа одаля (в то время, когда она сделалась возможной) была ограничена: сородичи владельца, продающего свою землю, имели преимущественное право на ее покупку, что способствовало сохранению земли в пределах определенного круга родственников. Такой же характер носил и порядок наследования одаля: он распространялся прежде всего на родственников по мужской линии и мужского пола. Со временем лишь дочь и сестра также приобрели право наследовать землю, но близкие родственники - мужчины могли ее выкупить и у них. Принцип тесной связи большой семьи с земельным владением нашел свое выражение в правиле, согласно которому земля делалась одалем лишь после того, как находилась в обладании по крайней мере трех последовательных поколений родственников мужского пола и по мужской линии и перешла к четвертому, т. е. стала собственностью всех возможных членов большой семьи (нередко требовалось, чтобы земля находилась в руках родственников даже на протяжении пяти поколений). Поэтому для доказательства наличия прав одаля на землю, оспаривавшихся в суде, достаточно было перечислить соответствующих родственников, обладавших ею в течение ряда поколений.

Как видно из изложенного, одаль был наследственным земельным владением. "Право собственности" основывалось на наследственном обладании землей, а не на каких-либо документах, которые в то время еще не были знакомы норвежцам.

3. Переход от коллективного землевладения больших семей к индивидуальному происходил в Норвегии относительно медленно, и можно наметить некоторые промежуточные его стадии. При сохранении владения большой семьи могли происходить разделы земли для обособленной ее обработки в течение определенного срока силами индивидуальных семей, входивших в состав семейной общины. Эти разделы, насколько можно судить по имеющимся в судебниках данным, не носили характера периодических переделов; выделенные во временное пользование участки затем могли быть вновь возвращены для совместного пользования ими всем коллективом большой семьи. Однако какими бы причинами подобные временные разделы ни обусловливались, они расширяли возможность личного накопления и, следовательно, усиливали тенденцию к окончательному разделу семейной общины на хозяйства отдельных "малых" семей. Такие разделы в VIII-IX вв. приобрели широкие размеры.

Но и раздел владения большой семьи между выделявшимися из нее индивидуальными хозяевами не вел к утверждению частной собственности на землю. Одаль переставал быть общим владением большой семьи, распадавшейся в результате раздела. Но тем не менее это не означало формирования частной собственности на землю (если разуметь под нею право свободного распоряжения вплоть до полного отчуждения). Как уже отмечалось, порядок наследования земли исключал лиц женского пола; принимая во внимание, что родичей-одальманов обычно было много, можно считать, что землю у того, кто ее продавал, должен был купить преимущественно кто-либо из этих родичей; даже если земля была продана на сторону, сам продавший или его сородичи могли ее выкупить. Таким образом, и после превращения земли в индивидуальное владение бывшие члены общины (большой семьи), уже не ведшие совместного хозяйства, сохраняли на нее широкие права, вследствие чего она практически долгое время оставалась неотчуждаемой; точнее, обращение этой земли не выходило за пределы круга родственников, ранее составлявших большесемейную общину.

4. Характерная для одаля полнота прав обладания землей не исключала того, что часть дохода, получаемого с нее, уплачивалась в виде всякого рода даней и иных взносов в пользу местного правителя-конунга или херсира, а после объединения Норвегии – в пользу короля или его представителей. Конунги разъезжали по области, находившейся под их властью, и собирали "угощение" со всех жителей. Когда король прибывал в один из своих дворов, разбросанных по стране, жители округи привозили туда продукты, которые шли на содержание короля, его свиты и дружины. Наряду с этим короли требовали от крестьян выполнения всевозможных работ: ремонт дорог и строительство мостов, укреплений, домов в королевских владениях, снаряжение кораблей, снабжение их экипажа продовольствием, несение сторожевой службы, исполнение всяческих поручений, поездки в качестве гонцов от двора ко двору, поставка лошадей, возниц и гребцов. "Угощения", предоставляемые бондами королю, по мере усиления его власти утратили характер добровольных приношений и стали обязательными. Они не являлись налогами в прямом смысле слова. Не существовало, по-видимому, твердо установленных норм обложения, кормления не взыскивались регулярно; взимались они самим королем, который с этой целью постоянно разъезжал по стране. Дальнейшее развитие система таких даней-рент получила после объединения страны, когда произошло увеличение всякого рода поборов. К. Леманом доказано, что уплата кормления – вейцлы, сделавшейся всеобщей повинностью, распространялась и на владельцев одаля¹⁰.

Следовательно, одаль, сохраняя еще связь с учреждениями родового строя (патриархальная большая семья), приблизительно с X в. сделался отчасти объектом эксплуатации со стороны складывавшегося раннефеодального государства, которая осуществлялась его главой – королем. Король считал себя "обладателем всей земли и всего одаля". И это не было фикцией, ибо король реализовывал свои права на земли бондов, взимая с них дани и повинности. Можно сказать, что наряду с сохранением владельческих прав бондов на их земли стало возникать право феодальной собственности на те же земли у короля как представителя формирующегося господствующего класса. Поскольку король не вмешивался в отношения землевладения, не ограничивал тех прав, которыми обладали бонды на свои участки, его "верховная" феодальная собственность не был сопряжена с ликвидацией старинной формы поземельных отношений – одаля и как бы "надстраивалась" над ним (однако, грозя в дальнейшем осуществить такое вмешательство в интересах господствующего класса, стремившегося узурпировать крестьянские права на землю)¹¹.

Отмеченные характерные черты одаля имели своей основой тот способ ведения хозяйства, который был присущ норвежцам в раннее Средневековье. Они жили обособленными дворами, деревенское поселение не было распространено в силу специфических природных условий. Поэтому не происходило растворения большой семьи в сельской общине. Но указанные черты одаль сохранял на протяжении всего Средневековья. Изначальное соединение бонда с землею, можно сказать, нерасчлененность субъекта и объекта владения было столь сильно, что даже католическая церковь не сумела внедрить римское право в сферу землевладения в Норвегии и добиться свободы земельных дарений в свою пользу. Отчужденная земля (kaupa jorð) оставалась в Норвегии чем-то неорганичным и противоречащим коренным правам населения. Одаль окончательно превратился в товар, в неограниченную частную собственность только в XVIII и XIX вв.

Обращаясь теперь к рассмотрению англосаксонского фолькленда, мы считаем возможным сравнивать его с норвежским одалем вследствие того, что оба эти института представляли собой переходную форму собственности, возникшую в обществе, которое переживало разложение общинно-родового строя и зарождение феодализма. При сравнении в первую очередь возникает вопрос: можно ли и фолькленд, подобно одалю, считать владением большой семьи?

"Правды" Кента и Уэссекса, относящиеся к VII в., а также записи обычного права более позднего времени определенно говорят о сохранности родовых отношений, выражавшихся в уплате-получении вергельда сородичами, о соприсяжничестве и некоторых иных формах поддержки, оказываемой члену родственной группы. Однако состав рода (или патронимии, у некоторых народов заменившей род при его распаде) остается неизвестным: указания памятников на этот счет весьма расплывчаты. Ничего не говорят они и о том, что сородичи вели совместное хозяйство. Во всех случаях, когда говорится о домохозяйстве, главой его является индивидуальный хозяин, и вряд ли можно сомневаться в том, что в действительности малая семья, входившая в земледельческую общину, вела уже обособленное производство.

Но как должен быть решен вопрос о большой семье? Существовала ли она у англосаксов в ранний период их истории? Прибегнем вновь к параллели с норвежскими социальными порядками той же эпохи.

С составом семейной общины у древних норвежцев мы знакомимся преимущественно по шкале уплаты вергельдов в областных судебниках, в которой из широкой массы сородичей выделяется более узкая и сплоченная группа так называемых visendr или baugamenn, участвующих в уплате и получении baugr, первого и основного платежа в счет вергельда. Baugr представлял собою золотое кольцо, в данном случае употреблявшееся вместо денег. В число baugamenn входили отец, сын, брат, дядя со стороны отца, сын этого дяди и его сын, внук, сын брата, иными словами – ближайшие родственники убийцы (или убитого) по мужской линии в трех поколениях, которые вместе с женщинами соответствующих степеней родства и составляли патриархальную семейную общину. Рассмотрим подобную же шкалу, определяющую порядок уплаты вергельда и состав его плательщиков у англосаксов. Она содержится в одной из юридических компиляций, датируемых приблизительно X в.¹² Следует, однако, иметь в виду, что система уплаты вергельда была очень консервативна, поэтому можно предположить, что рассматриваемый нами документ отражает отношения, имевшие силу и в более ран-нее время. Предписания сходного содержания находим и в "Законах Эдмунда" (939-946 гг.) и в компиляции, названной после нормандского завоевания "Законами Генриха I"¹³.

В упомянутом памятнике X в., условно именуемом "О вергельдах", указывается, что убийца обязан представить поручителей, которые могли бы подтвердить его готовность уплатить вервельд. Две трети поручителей должны принадлежать к родственникам со стороны отца (fæderenmægoe) и одна треть – к родственникам со стороны матери (medrenmægoe). После этого кровная месть запрещалась, устанавливался "королевский мир", в течение 21 дня следовало сделать первый взнос в счет уплаты вервельда – так называемый healsfang. Термин не ясен, комментаторы расходятся в его истолковании, но буквальный его перевод – "объятие", "кольцо на шее". Этот платеж, насколько можно судить по записям обычного права, взимался не только в виде первого взноса при уплате вервельда, но также и как штраф за тяжкие преступления; он упоминается уже в "Правдах" VII в.¹⁴

Далее в трактате "О вергельдах" читаем: "Healsfang полагается платить детям, братьям и дядьям со стороны отца; этот платеж не следует давать никому из родственников, кроме тех, кто в пределах колена"¹⁵. Таким образом, "колено" (cneow) – совокупность ближайших сородичей, имеющих наибольшие права на получение первого взноса в счет вервельда, противопоставляется "роду" (mægo), члены которого в последующие сроки получали другие части вервельда. Подчеркиваемая здесь особая важность платежа healsfang, вносимого даже ранее штрафов в пользу короля, свидетельствует об особом положении родственников, входивших в "колено". Эту ближайшую группу, как мы видели, составляли дети убитого, его братья и дядья по отцу, т. е. опять-таки три поколения родственников по мужской линии. По-видимому, в период, когда складывался порядок уплаты вергельда, между перечисленными родственниками поддерживалась особенно близкая связь, более тесная и прочная, чем с другими членами рода.

По аналогии с явлениями, обнаруженными нами в Норвегии, можно высказать предположение, что и в данном случае мы имеем дело с кругом родственников, составлявших патриархальную большую семью. Поскольку родичи входили в единую производственную и семейную организацию, счет родства начинался за пределами "колена". Аналогия с норвежской семейной общиной не исчерпывается сходством состава родственной группы, – она может быть продолжена; получаемая и соответственно уплачиваемая доля вервельда как у англосаксов, так и у норвежцев носит одинаковое наименование: "кольцо". Лишь эта группа особо выделяется как в древненорвежском, так и в древнеанглийском праве.

Однако, в то время как у норвежцев семейная община проявила большую живучесть и продолжала долгое время вести совместное хозяйство, сохраняя общую собственность на землю, у англосаксов, насколько позволяют судить на этот счет скудные источники, положение было иным. Уже в VII в. семейной общины не существовало или, во всяком случае, она распадалась под напором новых отношений и долее не могла накладывать отпечаток своего влияния на право. Вследствие этого даже в наиболее ранних записях обычного права порядок наследования имущества свидетельствует о значительном развитии индивидуального начала.

Относительно правил наследования в Кенте титулы 79, 80 и 81 "Законов Этельберта" (начало VII в.) содержат следующие сведения. Женщина, родившая ребенка, имела право на половину имущества (scæt). При разводе, в случае если отец оставлял детей при себе, жена получала "долю ребенка". Эти слова можно понять так, что дети наследовали равными долями. Таким образом, наследниками выступали жена и дети хозяина. Наибольшие трудности представляет понимание титула 81: "Если она [жена] не родит детей, то пусть отцовская родня (fæderingmagas) получит имущество (fiоh) и утренний дар (morgengyfe)". Под "отцовской родней" могла подразумеваться родня покойного мужа со стороны его отца или отцовская родня женщины. Речь идет, по-видимому, об имуществе умершего домохозяина, лишенного прямых наследников, вследствие чего и бездетная жена не получала права на имущество мужа, достававшееся в этом случае его отцовской родне. Если же предположить, что имеется в виду родня жены, то тогда имущество последней, приобретенное в браке, доставалось сородичам со стороны ее отца¹⁶.

Из этих постановлений следует, что если индивидуальная семья и вела самостоятельное хозяйство, то в имущественном отношении она отнюдь еще не выделилась окончательно из более широкой организации сородичей, предъявлявших свои права при отсутствии прямых наследников – детей. Можно предположить, что индивидуальная семья находилась пока на стадии выделения из большой семьи: хозяйство она вела уже обособленно, но право собственности на имущество, которым она пользовалась, еще сохранялось за сородичами. Возможность такого переходного состояния полностью подтверждается древненорвежским правом, согласно которому мог произойти раздел земельного владения большой семьи и вместе с тем право одаля по-прежнему сохранялось за всеми ее членами.

Наше предположение, как кажется, находит себе дальнейшее подтверждение при знакомстве с постановлениями англосаксонских "Правд", говорящими о назначении опекуна над имуществом несовершеннолетних сирот. В кентских "Законах Хлотаря и Эдрика" сказано: "Если глава семьи (ceorl) умрет, оставив жену и ребенка, то пусть ребенок останется у матери, а из отцовской родни (his fæderingmagum) должен добровольно вызваться опекун, обязанный сохранять имущество (feoh) до тех пор, пока ему не исполнится 10 зим"¹⁷. Точно так же и в уэссекских "Законах Инэ" предписывается, что в случае смерти кэрла – хозяина дома его жена берет на себя воспитание их ребенка, а родственникам вменяется в обязанность давать ей средства на его содержание, корову на лето, быка на зиму и охранять владение (frumstol), пока ребенок не подрастет¹⁸. Вероятно, до совершеннолетия ребенка имущество находилось в руках сородичей его отца, которые, как мы уже знаем, наследовали ему при отсутствии у него детей.

Приведенные выше постановления "Законов Этельберта" не дают полной картины того, каков был порядок перехода имущества после смерти владельца (в отличие от норвежских судебников, чрезвычайно подробных на этот счет); правила наследования, действовавшие в Уэссексе, вообще не зафиксированы. Поэтому нам приходится ограничиться теми немногими наблюдениями, которые еще позволяют сделать имеющиеся тексты. Можно отметить, в частности, что в них, по-видимому, под наследником подразумевается ребенок мужского пола. В самом деле, хотя везде говорится "ребенок" (beorn) в среднем роде, однако в титуле 6 "Законов Хлотаря и Эдрика" читаем: "пока он (he) не достигнет десяти лет". Поскольку срок опеки над ребенком истекал, согласно этим постановлениям, с достижением им совершеннолетия, имелся в виду, очевидно, мальчик – в противном случае предусматривался бы (в качестве акта, завершающего опеку) выход дочери замуж¹⁹. Позднее, в латинском переводе "Законов Инэ", термин "дитя" в титуле 38 был передан словом "puer".

В связи с этим возникает другой вопрос: о каком виде имущества говорится в разбираемых постановлениях? Наследственная масса обозначается в них терминами scæt, fioh (feoh). Так именовалось только движимое имущество, но не земля. Иначе – в "Законах Инэ" (титул 38): упоминаемый здесь "frumstol", который сородичи умершего хозяина брались охранять, пока не подрастет наследник, обозначал недвижимость, наследственное земельное владение, усадьбу²⁰. Как видим, именно земля в первую очередь переходила под контроль родственников на время малолетства наследника. Отсутствие в уэссекском праве постановлений, регулирующих порядок наследования, дает основание полагать, что последний по-прежнему определялся старинным обычаем, сложившимся еще до записи "Правд" в VII в. Этот народный обычай (folc-right) исключал частную собственность на землю.

Таким образом, рассмотрение вопроса о большой семье, индивидуальном хозяйстве и порядке наследования у англосаксов в VII в. позволяет сделать следующие заключения, поневоле носящие – в силу отрывочности и скудости имеющегося материала – гипотетический характер.

У англосаксов, как и у других европейских народов в период разложения общинно-родового строя, существовала патриархальная большая семья, состоявшая из трех поколений. Однако относительно быстрое (сравнительно с норвежцами) развитие социальных отношений, в значительной мере обусловленное, по-видимому, завоеванием ими территории Британии, привело к распаду этой группы, о существовании которой свидетельствует лишь удержавшийся здесь порядок уплаты виры.

Хозяйственной единицей, входившей в состав земледельческой сельской общины, уже в VII в. была индивидуальная семья, обладавшая земельным наделом и усадьбой, переходившими по наследству к сыновьям владельца. Эта семья, однако, не обладала правом собственности на землю. Оно все еще, принадлежало группе сородичей, составлявших в более раннее время семейную общину. Это право могло быть ими осуществлено при отсутствии сыновей у умершего хозяина – главы "малой" семьи; в таком случае земля переходила к отцовской родне умершего. Кроме того, сородичи домохозяина-кэрла выступали в качестве опекунов в период, когда его сыновья еще не достигли совершеннолетия. Женщина, надо полагать, наследовать землю не могла.

Индивидуальная семья, таким образом, находилась в VII в. еще на стадии выделения из семейной общины: старые отношения землевладения, возникшие в семейной общине, сохранялись. Совокупность отмеченных порядков, регулировавших наследование и пользование землей, а также распоряжение ею, и определяла, по нашему мнению, сущность института фолькленда (не исчерпывая, вероятно, его содержания).

Из сделанных нами выводов хотелось бы подчеркнуть следующий: хозяйственное обособление индивидуальной семьи в семейной общине не вело к появлению частной собственности на землю; в течение долгого времени после распада большой семьи права на землю сохранялись за тем кругом сородичей, который ранее составлял этот коллектив. Такой вывод, вытекающий из изучения норвежского правового материала, находит, как представляется, свое подтверждение и на материале англосаксонском.

Для понимания последующей судьбы фолькленда, а также в целях некоторого углубления его характеристики мы считаем необходимым вновь подвергнуть рассмотрению те документы, на основе анализа которых построил свою концепцию фолькленда П. Г. Виноградов. Их истолкование, на наш взгляд, требует дальнейших уточнений. Как известно, в памятниках англосаксонского права термин "фолькленд" встречается трижды. Особого внимания заслуживает завещание элдормена Альфреда, датируемое примерно 871-889 гг. Согласно этому завещанию, Альфред большую часть своих обширных земельных владений передал жене, после смерти которой они должны были перейти к их дочери. Однако у Альфреда, помимо дочери, был еще сын Этельвальд, который, судя по всему, не являлся, в противоположность ей, плодом законного брака, а потому и получил в наследство сравнительно небольшую долю отцовского имущества. Альфред завещал ему всего лишь три гайды земли из бокленда и сто свиней. Далее в завещании сказано: "и если король захочет пожаловать ему [Этельвальду] фолькленд в бокленд, то пусть он владеет и пользуется им"²¹, если же этого не случится, то пусть вдова элдормена даст ему из завещанных ей владений землю в Horsalege (10 гайд), либо в Leangafelda (6 гайд), какую пожелает.

Нетрудно убедиться, что предлагаемый нами перевод этого текста существенно отличается в одном – на наш взгляд, решающем – пункте от переводов, сделанных другими исследователями. Действительно, П. Г. Виноградов в своей статье о фолькленде так переводит слова завещания ge unnan wille þæs folclondes to oæm boe londe: "пожелает уступить ему фолькленд вдобавок к этому бокленду" (If the king will concede to him the folkland in addition to this bookland...)²². П. Г. Виноградов исходил при этом из представления, что элдормен не мог завещать своего фолькленда Этельвальду, потому что тот был его незаконным сыном. Разрешение короля уступить ему фолькленд, по мнению Виноградова, означало, что должно было быть вынесено решение о признании его законным наследником, вследствие чего он смог бы получить отцовский аллод, который и назван здесь фольклендом²³. Подобно П. Г. Виноградову, Ф. Мэтланд, переводя этот текст: "захочет пожаловать ему фолькленд с боклендом" (If the king will grant him the folk-land with the book-land), высказывал предположение, что король как верховный судья мог признать сына элдормена законным наследником для того, чтобы он мог унаследовать фолькленд, который его отец не решился ему завещать без постановления короля²⁴. "Элдормен Альфред, – писал Ф. Мэтланд, – имеет фолькленд и надеется, что после его смерти эта земля перейдет к его сыну"²⁵. Ф. Стентон придерживается, по сути дела, того же перевода (if the king will grant him the folkland as well the bookland – "если король захочет пожаловать ему фолькленд, равно как и бокленд") и делает следующий вывод: "Это выражение показывает, что знатный человек мог держать и бокленд и фолькленд, и подтверждает, что в то время как он был волен распоряжаться своим боклендом по собственному усмотрению, он не обладал такой возможностью в отношении своего фолькленда"²⁶.

Итак, и П. Г. Виноградов, и Ф. Мэтланд, и Ф. Стентон полагают, что в завещании элдормена Альфреда речь идет о принадлежавшем ему фолькленде, который он хотел бы, но не смеет без позволения короля передать своему сыну, поскольку тот незаконнорожденный. Мы не можем однако, не усомниться в правильности такой трактовки. Если придерживаться мнения П. Г. Виноградова, согласно которому упоминаемый в завещании фолькленд принадлежал элдормену, то нуждается в объяснении одно странное обстоятельство: в завещании не названы земли, являвшиеся фольклендом Альфреда, а между тем владения, входившие в его бокленд и завещанные им вдове и дочери, обстоятельно перечислены, причем указаны и их размеры. Далее, если у Альфреда такой фолькленд действительно имелся, то почему в завещании ни слова не сказано о том, какова должна быть его участь в случае, если бы король отказался передать его Этельвальду? На это, как кажется, можно было бы возразить, что фолькленд в качестве земли, подчиненной обычному праву, должен был перейти к ближайшим родственникам по мужской линии без всякого завещания. Однако в этом же документе указан порядок передачи бокленда (завещанного жене и дочери элдормена) в дальнейшем по мужской линии²⁷, хотя и это распоряжение может показаться излишним, ибо и без него порядок наследования был бы, по всей вероятности, именно таков. Оговорка о желательности получить у короля разрешение на то, чтобы фолькленд был передан Этельвальду, внесенная Альфредом в его завещание, могла в случае согласия короля нарушить права других родственников элдормена. Эти вопросы невозможно, на наш взгляд, решить удовлетворительно, принимая ту трактовку завещания, какую предложили П. Г. Виноградов, Ф. Мэтланд и Ф. Стентон.

С точки зрения грамматики наш перевод: "если король захочет пожаловать ему фолькленд в бокленд" – в такой же мере допустим, как и старый перевод. Предлог to имел весьма широкое употребление; в конструкции с глаголом он мог выражать понятие перехода из одного состояния в другое. Так, в документе, к анализу которого мы вскоре обратимся и относящемся также ко второй половине IX в., производимое королем превращение земли в фолькленд описано следующим образом: and se cyning dyde ðet land... to folclande...²⁸. Правда, П. Г. Виноградов в переводе рассматриваемого текста делает смысловое ударение на "этот бокленд" (to oæm boe londe), тем самым указывая, по-видимому, что, по его мнению, слово þæt имеет здесь значение указательного местоимения, поскольку выше в тексте идет речь о трех гайдах бокленда, завещанных сыну. Но ведь и перед словом folclond также стоит это местоимение þæs folclondes), не имеющее оттенка указания! В древнеанглийском языке частица þæs постоянно употребляется перед существительным в качестве артикля, а не указательного местоимения. Затем, если бы в завещании действительно имелось в виду предполагаемое позволение короля сыну элдормена вступить во владение наследственными землями отца, то мы вправе были бы ожидать иной формулировки этого пожалования. В этом случае в завещании значилось бы примерно так: Gif se cyning læte him his folclond habban (brucan), т. е. "если король разрешит ему владеть его фольклендом" и т. д. Глагол unnan, употребляемый в завещании, означает "жаловать" (grant), между тем как, согласно оспариваемой нами точке зрения, никакой подлинной передачи имущества со стороны короля в рассматриваемом случае якобы не подразумевалось.

Возвратимся, однако, к содержанию текста завещания. П. Г. Виноградов и другие исследователи исходили из предположения, будто пожелание Альфреда, чтобы король позволил Этельвальду унаследовать фолькленд его отца, было продиктовано заботой о нем и стремлением именно ему оставить свое наследственное достояние. Но не правдоподобнее ли будет предположить, что эта оговорка была сделана с тем, чтобы Этельвальд, получив обеспечение не из имущества своего отца, а от короля – путем пожалования новой земли, – не заявлял бы притязаний на долю, доставшуюся вдове и ее дочери? В самом деле, если бы король ничего не пожаловал Этельвальду, элдормен соглашался уступить ему часть имущества вдовы, да и то оставляя на ее усмотрение, даст ли она ему 10 гайд в Horsalæge или шесть гайд в Leangafelda. Допустим, что эта оговорка, сделанная Альфредом, преследовала своей целью охрану интересов сына, но тогда почему Альфред вообще не завещал ему всего своего бокленда или хотя бы значительной его части, а предоставил лишь нищенские – для сына элдормена – три гайды? Ведь боклендом, по мнению Виноградова, он мог распоряжаться свободно!

Все сказанное подтверждает, как нам кажется, предпочтительность нашего понимания текста завещания элдормена Альфреда. Он желал, чтобы его сын получил от короля новое пожалование в бокленд, которое должно было обеспечить Этельвальда без ущерба для других наследников (видимо, более дорогих сердцу элдормена или, по крайней мере, имевших больше прав на завещаемое имущество).

Фондом, из которого короли совершали свои пожалования, был фолькленд, земля, по народному праву находившаяся во владении у кэрлов – основной массы населения Англии. Смысл превращения фолькленда в бокленд, о котором, по нашему убеждению, идет речь в рассмотренном завещании, раскрыт нами в другой работе и здесь мы принуждены ограничиться простой ссылкой на нее²⁹.

Второй документ, в котором упоминается фолькленд, представляет собой грамоту кентского короля Этельберта, датированную 858 г. Согласно этой грамоте, Этельберт произвел обмен землями с тэном Вул-лафом в Кенте. Король уступил Вуллафу некоторую долю подвластной ему земли (aliquam partem terre juris mei), исчислявшуюся пятью плугами ("плуг", aratrum, sulung - фискальная мера, употреблявшаяся в Кенте), в селении Wasngwelle (Wassingwell) в обмен на землю такого же размера в деревне Mersaham (Mersham). Из краткого описания местоположения владения Wassingwell явствует, что с запада оно граничило с королевским фольклендом, которым владели Wighelm и Wulflaf (ab occidente cyninges folcland quod abet wighelm et wulflaf)³⁰. При передаче тэну земля в Wassingwell была освобождена от всех служб и платежей в пользу короля (hane terram supranominatam et wassingwellan ego Eðelbearlit ab omni Servitute regali operis eternaliter liberabo) подобно тому, как раньше от них была свободна земля в Mersham (sicut ante fuerat illa prenominata terra et mersaham). Далее эта формула освобождения передаваемой Вуллафу территории от службы королю расшифровывается более подробно: "вольность" (livertas), пожалованная селению Wassingwell с согласия и позволения уитанов, заключалась в том, что оно ограждалось (secura et inmunis) от всех королевских податей, повинностей и отправления юрисдикции, от ареста в его пределах воров (чиновниками короля), а также от всех других стеснений, за исключением лишь службы в ополчении, строительства мостов и ремонта крепостей. С оборотной стороны грамоты имеется пометка на древнеанглийском языке, сделанная, видимо, немного спустя после составления документа: "король передал и пожаловал по грамоте (sealde and gebocade) Вуллафу землю в пять сулунгов в Wassingwell за пять сулунгов в Mersham, король превратил эту землю в Mersham себе в фолькленд (and se cyning dyde oæt land et mersaham him to foldande), когда они обменялись землями..."³¹.

Не вызывает сомнения, что земля в Wassingwell была пожалована Вуллафу на правах бокленда: освободительная формула весьма типична. Столь же бесспорно и то, что пока Mersham находился в руках Вуллафа, он являлся боклендом, ибо тогда Вуллаф пользовался в этом населенном пункте той же "вольностью", которую теперь получил в Wassingwell. Здесь, таким образом, мы наблюдаем превращение, обратное тому, о каком шла речь в разобранном выше завещании элдормена Альфреда. Там фолькленд превращался путем королевского пожалования в бокленд; здесь же мы узнаем о переводе земли из категории бокленд в фолькленд. Если смысл первого превращения (фолькленда в бокленд) состоял в передаче королем земли под власть монастыря или служилого человека с тем, чтобы он мог собирать с этой территории доходы в свою пользу, то возвращение такой пожалованной в бокленд земли в разряд фолькленда означало, по-видимому, возобновление уплаты ее населением податей в казну.

Подобно норвежскому одалю, английский фолькленд был обложен повинностями и данями в пользу государственной власти. По мере распространения в Англии привилегированной земельной собственности-бокленда, владельцы которого – феодалы присваивали эти доходы с подвластного им крестьянства в свою пользу, отличительной чертой фолькленда все более становилась, судя по всему, именно обязанность уплачивать в казну дань и исполнять службы. С развитием феодального строя изменялась сущность "народного права", лежавшего в основе права фолькленда, и на первый план выступали уже не права его владельцев, а их обязанности по отношению к государству.

Как указывается в рассмотренной выше грамоте, по соседству с селением Wassingwell, переданным Вуллафу (либо в самом этом селении), был расположен "королевский фолькленд", которым владел, однако, не сам король, а некие Wighelm и Wulflaf. Полученную в результате обмена землю a Mersham король сделал своим фольклендом (буквально: "превратил себе в фолькленд"). Поддается ли фигурирующий в этом контексте термин "фолькленд" той интерпретации, которую ему дает П. Г. Виноградов? Очевидно, смысл только что охарактеризованных дарственных и меновых актов заключался не в отчуждении земельных владений, а в пожаловании права сбора даней-кормлений.

Вместе с тем понимание П. Г. Виноградовым противоположности бокленда и фолькленда как якобы свободно отчуждаемой частной собственности, с одной стороны, и земли, индивидуальное владение которой ограничено правами сородичей, не допускающими ее отчуждения посторонним, с другой, – это понимание вызывает возражение также и потому, что ведь и боклендом нельзя было свободно распоряжаться. При пожаловании бокленда могло быть запрещено передавать землю кому-либо, за исключением родственников. Об этом говорится в "Законах Альфреда": "Если кто-либо имеет бокленд, полученный им от своих родных, то мы постановляем, что он не должен отчуждать эту землю за пределы своей семьи (þæs he hit ne moste sellan of his mægburge) в случае наличия грамоты или свидетельства (gewrit oððe gewitnes), подтверждающих, что теми, кто первоначально приобрел ее, и теми, кто передал ее ему, это было запрещено; и пусть тот [кто оспаривает отчуждение] докажет это перед его родными в присутствии короля и епископа"³².

Мы сравнительно редко встречаемся в грамотах с такого рода запрещениями отчуждать бокленд, но необходимо помнить, что сохранились преимущественно лишь церковные архивы, тогда как подобные ограничительные условия следовало бы искать в грамотах, выданных мирянам. Так, мы находим аналогичное указание в завещании короля Альфреда, где сказано: "И я желаю, чтобы те, кому я завещал свой бокленд [короли жаловали земли в бокленд и самим себе. – А.Г.], не отчуждали бы его за пределы моего рода после моей смерти"³³. Кроме того, Альфред выражает желание, чтобы этой землей владели его ближайшие родственники по мужской линии (on þа wæpned healfe), как было принято и при его отце; если же случится, что земли перейдут к женщине, то после ее смерти они должны достаться мужским потомкам. Свобода распоряжения вовсе не была такой уж отличительной чертой бокленда, хотя о ней сплошь и рядом упоминается в грамотах, фразеология которых отражает в гораздо большей степени влияние папской канцелярии и римского права, нежели реальные отношения.

Итак, различия между боклендом и фольклендом в смысле возможности отчуждения к концу IX в. (к этому времени относятся изучаемые нами документы) не были глубокими, если вообще не стерлись, а между тем взаимная противоположность этих двух форм земельной собственности сохранялась. В "Законах Эдуарда Старшего" (начало X в.) земельная собственность подразделяется опять на те же два вида: бокленд и фолькленд³⁴. Различие между ними, насколько можно судить по этому постановлению, заключалось в том, что тяжбы из-за фолькленда происходили в присутствии местного королевского чиновника – герефы, тогда как разбор дел относительно бокленда переносился в королевский суд³⁵, ибо только королевское пожалование могло создать бокленд. Приведенное постановление короля Эдуарда не раскрывает полностью отличия бокленда от фолькленда, но подсудность дел о владении собственностью этих видов разным инстанциям подтверждает, что бокленд был привилегированным земельным владением, а фолькленд – непривилегированным, подчиненным народным обычаям. Недаром в одной грамоте короля Эдвина говорится, что он пожаловал монастырю территорию в сто гайд с ее "поземельными и народными обычаями, так, как они установились в стране"³⁶.

Показательно также понимание пожалованной в бокленд земли как "свободной" от налогов – frelond, в отличие от фолькленда, который не был свободен в этом отношении³⁷. Вследствие этого на землю, переданную в бокленд, распространялась "привилегия вольности", выражавшаяся именно в освобождении от налогов и повинностей. Собственно, эта "привилегия вольности" (libertatis privilegium) и являлась непосредственным объектом пожалования³⁸. Не случайно в одной грамоте конца VII в., согласно которой епископ Уилфрид получил от уэссекского короля Кедваллы ряд земель, употреблено такое своеобразное выражение: "и мы оцениваем эту вольность (libertatem) в 70 гайд"³⁹. Король передавал доходы, поступавшие с определенного количества податных единиц.

Приведенный нами материал свидетельствует о тех изменениях, которые претерпел фолькленд в процессе феодального развития, совершавшегося весьма интенсивно в VIII-IX вв. Из формы дофеодального землевладения, несшей на себе следы своего происхождения в недрах общинно-родового строя, фолькленд все более превращался в такое владение, которое втягивалось в сферу феодальных отношений. Естественно, что поскольку фолькленд становился до некоторой степени отчуждаемым, начались утрата его бедневшими крестьянами и переход земли в руки представителей класса феодалов. Но подчинение крестьянского фолькленда феодалам в широких масштабах осуществлялось прежде всего при посредстве королевских пожалований в бокленд. Мы позволим себе напомнить1 вывод, сделанный в результате изучения пожалований в бокленд: "... один и тот же участок земли мог быть одновременно и фольклендом и боклендом: наделом непосредственного производителя и средством его эксплуатации привилегированным собственником. Фолькленд и бокленд не были просто двумя сосуществующими один подле другого видами земельной собственности, – они выражали развивавшуюся в англосаксонском обществе классовую противоположность между крестьянином и крупным землевладельцем и двойственный характер феодальной собственности. Наделение королем монастыря или служилого человека правом бокленда означало по существу установление отношений, делавшихся со временем отношениями феодальной эксплуатации. Первый из этих видов собственности был основан на личном труде, а второй – на эксплуатации чужого труда"⁴⁰.

Формирование господствующего класса в известной мере происходило за счет размывания слоя общинников, выделения из их среды зажиточной верхушки, представители которой могли превратиться в мелких феодалов. Нам уже приходилось прослеживать пути возвышения таких мелких вотчинников, вышедших из высшего разряда кэрлов⁴¹, но было бы весьма поучительно познакомиться с теми переменами, которые претерпевал их фолькленд, становясь владением феодального типа.

В этой связи представляет интерес изучение одной из сохранившихся юридических формул первой половины XI в. Насколько нам известно, в литературе она ни разу не привлекалась для уяснения судеб фолькленда, оказывавшегося в руках представителя указанной социальной группы. По всей вероятности, эту формулу должен был произносить в суде владелец, право которого на землю кем-либо оспаривалось. Возможно, что в действительности перед нами не одна формула, а две или даже три, посвященные одному и тому же предмету. Начало текста не сохранилось, далее читаем:

(1) "...и это завещал [владельцу, у которого оспаривается право на землю] и оставил после своей смерти тот, кто владел ею [землей] с полным основанием по народному праву (mid fullum folcrihte), так же, как его предки законно приобрели ее, уплатив деньги и продукты, и передали и оставили ему в распоряжение, чтобы он свободно ею распоряжался [или: как они этого хотели⁴²].

(2) И я владею этим [имуществом] на том же основании, на каком это передал тот, кто имел право передать, бесспорно и беспрепятственно.

(3) И я утверждаю, что владею как собственным имуществом тем, что у меня есть, и никогда не уступлю тебе ни куска или плуга земли, ни дерна или хижины, ни борозды или пяди, ни пашни или луга, ни ручья или болота, ни нерасчищенного или ровного места, в лесу или в поле, на твердой земле или на берегу, на пустоши или на сыром месте. Но да будет так, пока я жив; ибо никогда не найти такого человека, который когда-либо слышал, что тому [завещателю] при его жизни была предъявлена претензия или вчинен иск в сотне или в каком-либо другом суде, на рынке или в церковном приходе: в течение его жизни его права были неоспоримы; пусть ему мертвому будет так, как он заслужил! Поступи так, как я говорю; оставь свое при себе и предоставь мне мое; я не хочу твоего, ни общинных прав, ни земли, ни судебных прав; ты не должен притязать на то, что принадлежит мне, и я не уступлю тебе ничего"⁴³.

Язык формулы обнаруживает сильное скандинавское влияние: в тексте налицо ряд слов скандинавского происхождения; наряду с этим встречается и кентская терминология. Тем не менее в целом этот документ составлен на уэссекском диалекте. По мнению издателя памятников англосаксонского права Ф. Либермана, запись формулы была произведена в области, граничившей с Денло и Кентом. Скандинавское языковое влияние, обозначение юрисдикции терминами sace and socne и некоторые другие признаки позволяют датировать этот документ первой половиной XI столетия. На это указывает несомненное родство содержания формулы с постановлениями королей Этельреда и Кнута. Есть, однако, основания полагать, что формула употреблялась в судебной практике гораздо раньше, но в указанное время подверглась некоторым изменениям. Нам уже известно, что еще в начале X в. в судах часто разбирались тяжбы из-за земельных владений, причем не исключено, что в местном суде, где рассматривались дела о фолькленде, доказательство прав на землю сводилось к произнесению соответствующей формулы. В переводе скрадывается аллитерированный ритмический строй формулы, имевшей характер заклинания и носившей, вне сомнения, сакральный характер.

Обращаясь к разбору самой формулы, мы должны прежде всего отметить, что, судя по ее содержанию, землевладелец, который произносил ее в суде, когда оспаривались его права, тем самым доказывал их бесспорность. В формуле не упоминается о привлечении какого-либо документального свидетельства, которое удостоверяло бы право владельца на землю. Следовательно, данная формула использовалась при тяжбах о фолькленде, а не о бокленде – привилегированной земельной собственности; в последнем случае владельческие права подтверждались предъявлением соответствующей грамоты. Действительно, в тексте формулы указано, что владелец земли получил ее от того, кто владел ею в соответствии с "народным правом". К тому же иск относительно этого владения мог быть выдвинут, что явствует из формулы, в местном судебном собрании (в суде сотни), где разбирались тяжбы касательно фолькленда, – иски же о владении боклендом, как уже отмечено, могли рассматриваться лишь в королевском суде.

Изучение приведенной формулы и некоторых королевских постановлений этого же времени позволяет увидеть, каким образом мыслилось по тогдашним правовым понятиям происхождение этого вида земельной собственности. Если обладатель бокленда, нуждавшийся в доказательстве своих прав на землю, прежде всего ссылался на королевскую грамоту, которая оформляла его владение, то обладатель фолькленда должен был апеллировать к неоспоримости прав того, от кого он получил эту землю. Подчеркивание права предшествующего владельца проходит лейтмотивом через весь текст формулы: землю завещал и оставил после смерти тот, кто владел ею с полным основанием по народному праву (1); он имел право беспрепятственно распоряжаться ею (2); собственнику, от которого она получена, при его жизни никогда не предъявлялось каких-либо претензий касательно его прав на нее (3). Особенно важна ссылка на предков, обладавших этой землей и передавших ее по наследству новому владельцу (1). Точно так же и в "Законах Этельреда" читаем: "Если человек в течение своей жизни пребывал на своем земельном владении (on his are), не вызывая споров и исков, то после его смерти никто не имеет права возбуждать тяжбы против его наследников (yrfenuman) по поводу этого владения"⁴⁴. Поэтому Этельред, стремясь покончить с нарушениями права, имевшими место до него, приказал, чтобы строго преследовали тех лиц, которые не предъявляли претензий собственнику, а после его смерти вчиняли против наследников иски относительно земельного владения⁴⁵. Из "Законов Кнута" видно, что иск наследникам можно было предъявить лишь в том случае, если он ранее был предъявлен их предшественнику⁴⁶.

И постановления Этельреда и Кнута, и разбираемая нами формула подчеркивают, таким образом, наследственный характер фолькленда. В приведенных постановлениях законов речь идет о правах наследников – жены и детей. Нетрудно убедиться, что и в формуле имеется в виду прежде всего не отчуждение земли путем продажи, дарения или субинфеодации, а наследование. В самом деле, произносящий формулу владелец заявляет, что землю – предмет спора завещал и оставил ему после смерти тот, кто ею законно владел и в свою очередь получил от своих предков (his yldran), которые ему ее оставили и передали. Таким образом, перед нами – наследственная собственность, переходящая по нисходящей линии от родственника к родственнику.

Подобным же образом доказывалась бесспорность владения землей и по древнему норвежскому праву. Согласно "Законам Фростатинга", для доказательства права одаля на землю следовало перечислить трех родичей с мужской стороны, которые ею обладали, а "Законы Гулатинга" требовали перечислить "пятерых, которые владели землей, и шестого, который обладал ею как на правах собственности, так и по праву одаля". Как видим, и здесь доказательство прав на землю сводилось к ссылке на родственников, владевших ею ранее. Еще в XIII в. в норвежском праве применялся термин haugóðal – одаль, которым семья владеет с языческих времен (буквально – с тех пор, когда хоронили в курганах). Неразрывная связь семьи с ее земельным владением очевидна.

Однако в конце англосаксонского периода характер фолькленда не мог не претерпеть изменений, частично отражаемых интересующей нас формулой. В первую очередь мы встречаемся с указанием, что земля, о которой возникал спор, была якобы законно приобретена предками того, кто передал ее нынешнему владельцу, "за уплату денег и продуктов". Как раз это место в формуле приходится переводить по догадкам, ибо подлинник гласит: mid feo and mid feore, что означает буквально: "за деньги и жизнь". Ф. Либерман, считая это выражение бессмысленным, высказывает предположение, что слово feore явилось результатом ошибки переписчика; по его мнению, надлежит читать feorme (продукты, угощение)⁴⁷. Принимая такое чтение этого неясного текста, мы исходим из того, что за землю в англосаксонское время действительно платили не только деньгами, но и продуктами⁴⁸. Владение, права на которое защищали с помощью этой формулы, могло подчас представлять собою не наследственное имущество, а быть благоприобретенным.

Фолькленд в то время уже мог быть продан, куплен, завещан и иным образом отчужден. Недаром и в нашей формуле сказано, что обладатель оспариваемого владения получил его от того, кто "имел право бесспорно и беспрепятственно им распоряжаться" (to syllanne ahte). Это указание перекликается с постановлением, которое мы находим в "Законах Кнута": "и тот, кто защищал (gewerod) свою землю (land) при свидетельстве графства, может беспрепятственно отчуждать ее (to syllenne) и дарить (to gyfenne), живой и после смерти, кому ему будет угодно"⁴⁹. Термин gewerian – "защищать" употребляется здесь в юридическом смысле: владелец мог в суде графства доказать бесспорность своих прав на землю. Вероятно, он произносил с этой целью формулу, подобную той, какую мы анализируем.

Содержащееся в разбираемой формуле указание относительно того, что упоминаемая в ней земля могла быть куплена, следует рассматривать как симптом упадка аллодиальной собственности⁵⁰. Старинный фолькленд к концу англосаксонского периода представлял собою лишь уцелевший осколок уже ликвидированного строя дофеодальных поземельных отношений.

По-видимому, именно упадком мелкого свободного землевладения нужно объяснять появление в конце X – начале XI в. ряда королевских распоряжений, целью которых было предохранить его остатки от окончательного уничтожения. Помимо приведенных выше отрывков из законов Этельреда и Кнута упомянем еще некоторые другие предписания, изданные Кнутом. Определяя размеры гериота – вооружения, которое после смерти служилого человека должно было перейти к его лорду, Кнут приказывал: в случае, "если человек пал в походе в присутствии своего господина, в пределах страны или за ее пределами, то гериот пусть останется неуплаченным, и наследники могут получить и по праву разделить между собою землю и имущество"⁵¹. Здесь также можно наблюдать стремление оградить мелкопоместных служилых людей от поглощения их владений крупными собственниками. Королевская власть пыталась укрепить свою социальную опору – слой мелких и средних землевладельцев-тэнов, расшатывавшуюся по мере дальнейшей феодализации англосаксонского общества.

Развитие феодального строя вело не только к упадку фолькленда как дофеодальной формы землевладения, но и к частичному его превращению в собственность феодальную. Изучаемая нами формула отражает и эти новые черты фолькленда, сохранявшегося в конце англосаксонского периода преимущественно в руках представителей низшего слоя господствующего класса. Уже приведенное выше выражение "приобрели за уплату денег и продуктов" могло означать не покупку земли, а уплату ренты, которая часто и обозначалась употребляемым здесь термином – feorm. В таком случае не исключена возможность, что земельное владение, о котором идет речь в данной формуле, представляло собой держание. Но это – лишь догадка. Выражение, фигурирующее в заключительной части формулы, содержит более определенные указания. Землевладелец, отстаивавший свои права на землю, говорит истцу: "оставь свое при себе и предоставь мне мое; я не хочу твоего, ни общинных прав, ни земли (ne læoes ne landes), ни судебных прав (ne sace ne socne)".

Нуждается в объяснении термин læo. Некоторые исследователи полагали, что здесь имеется в виду лет, зависимый человек, упоминаемый в кентских "Законах Этельберта" VII в.⁵² Однако применение термина "лет" для обозначения зависимых людей в XI в.– более чем сомнительно. Скорее всего термин læo в данном случае употреблен в своем обычном смысле – так назывались территориальные округа, на которые делился Кент в раннее Средневековье. В состав læo (лат. regio) входило несколько сотен⁵³. Король взимал с населения такого округа подати, жителей его могли объединять общинные права в лесах⁵⁴. В рассматриваемой формуле термин læo сочетается с термином land и, по-видимому, обозначает те права, которые были связаны с обладанием землей: участие в судебных собраниях, пользование альмендой и т. д. Общинные земли подразумеваются, вероятно, и в содержащемся в формуле описании владения, где перечислены все возможные виды земельной собственности и которое напоминает подобные же выражения, употреблявшиеся во многих грамотах⁵⁵.

Но землевладелец, от имени которого составлена формула, не только полноправен, но, кроме того, имеет привилегию чисто феодального характера. Термины sace and socne вошли в употребление в Англии после датских нападений, не ранее второй половины X в., и слитые вместе обозначали юрисдикционные права, судебный иммунитет. Расширение и развитие частной юрисдикции приходится на время правления Кнута, когда, должно быть, и возникла дошедшая до нас редакция формулы.

Как видим, владелец фолькленда обладает низшей юрисдикцией, осуществляемой им на своей земле. Таким образом, упоминание в изучаемом тексте судебной власти землевладельца дает основание считать его феодальным собственником. Это обстоятельство свидетельствует о том, что составили формулы, исходя из действительных отношений, должны были учитывать возможность ее применения владельцами фолькленда, ставшими феодалами. Но в какой-то мере фолькленд мог еще сохраняться в руках собственников крестьянского типа.

Существование в Англии в конце X и начале XI в. мелких свободных землевладельцев связано с неполной перестройкой общества на феодальных началах. В то же время, как мы видели, сам фолькленд отчасти становился уже одной из форм феодального землевладения.

В таком виде мы обнаруживаем остатки фолькленда к концу англосаксонского периода. Разумеется, мы никак не можем согласиться с П. Г. Виноградовым, который даже и для середины XI в. находил фолькленд только во владениях, отчуждавшихся с позволения короля⁵⁶. Фолькленд не оставался неизменным на протяжении столетий: он изменялся вместе с развитием общества и постепенно был включен в систему феодальных отношений (сохранив при этом некоторые особенности, связанные с его происхождением). Утрачивая черты, характерные для дофеодальной собственности на землю, фолькленд приобретал новый, феодальный облик.

Приведенный материал, как нам кажется, позволяет утверждать, что между фольклендом, аллодом и одалем существовало несомненное и близкое родство, – все эти виды землевладения возникли при переходе от общинно-родового строя к феодальному. Каждый из этих институтов (возможно, правильнее говорить о трех различных проявлениях одного и того же института) был на определенном этапе своего развития связан с патриархальной большой семьей, являясь основой ее хозяйства (для аллода это доказано исследованиями А. И. Неусыхина). Разложение коллективного землевладения и обособление индивидуальной семьи как хозяйственной ячейки возникающего классового общества сопровождалось изменением характера фолькленда (одаля, аллода). Однако при явном сходстве в судьбах этих форм землевладения каждая из них имела существенные особенности, которые были обусловлены спецификой социально-экономического развития отдельных стран: феодальные отношения в Англии складывались иначе, нежели в Норвегии, а в последней – далеко не так, как во Франкском государстве.

Возникновение феодальных отношений в Англии шло быстрее, чем в Норвегии, хотя и отставало от их развития во Франкском государстве. Большая семья перестала быть типичной формой производственных отношений у англосаксов, по-видимому, уже в VII в. Выделение индивидуальной семьи из семейной общины облегчалось тем, что последняя растворялась в более широкой организации – земледельческой общине. Но хозяйственное обособление "малой" семьи не сопровождалось, как мы убедились, оформлением индивидуальной земельной собственности. Сородичи, входившие ранее в большую семью, сохраняли свои права на участок, перешедший под индивидуальную обработку. Вследствие этого и фолькленд, подобно одалю, не превращался в объект свободных отчуждений. Тем не менее к IX столетию фолькленд меняет свой характер. Именно в IX-X вв. происходит решительный переход англосаксонского общества к феодализму. Все большее число кэрлов вместе с их землями переходит под власть феодалов. К концу англосаксонского периода фолькленд сохраняется лишь как обломок старинной системы; под воздействием торжествующих новых отношений он частично приобретает черты феодального землевладения.

Франкский аллод уже в VI в. начинает напоминать индивидуальную собственность. Среди причин, обусловивших сравнительно быструю эволюцию землевладения у франков, нельзя не отметить влияния частнособственнических отношений, давно господствовавших на завоеванной ими римской территории. Так или иначе, ранняя стадия развития была пройдена франкским аллодом чрезвычайно быстро, большая семья распалась, и земледельческая община превратилась в соседскую общину - коллектив индивидуальных владельцев.

Аллодисты получили право распоряжения своими землями. Тем не менее, на наш взгляд, было бы ошибочно стирать существенную грань, отделявшую даже и "полный" аллод от частной собственности⁵⁷. Феодальная собственность на землю – не разновидность частной собственности (если под последней разуметь нечто более определенное и исторически конкретное, чем простое условие эксплуатации чужого труда), и возникала она не в результате "разорения крестьян". Феодальный строй характеризуется определенной формой соединения непосредственного производителя с землей, но это соединение не возникает в процессе генезиса феодализма – оно существовало и на предшествующей стадии общественного развития.

1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч. II, стр. 165.

2. См.: В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 310.

3. К. Маркс. Формы, предшествующие капиталистическому производству. М., 1940, стр. 17.

4. М. В. Колганов. Собственность. Докапиталистические формации. М., 1962.

5. Р. Vinogradoff. Folkland. EHR, vol. VIII, 1893. Вкратце эта концепция была изложена еще в его "Исследованиях по социальной истории Англии в средние века". СПб., 1887, стр. 244-251.

6. См. также: Р. Vinogradoff. Transfer of Land in Old English Law. – In: "Harward Law Review", vol. XX, 1907; idem. Romanistische Einflüsse im angelsächsischen Recht: das Buchland. – In: "Mélanges Fitting", vol. II. L., 1908.

7. Попытка Тарнера (G.J. Turner. Bookland and Folkland. – In: "Historical Essays in Honour of James Tait". Manchester, 1933) возвратиться к старому представлению о "народной земле", которую король якобы мог раздавать в условное держание (фолькленд, писал он, это "старинный домен короны"), не нашла поддержки у историков. См.: J. E. A. Jolliffe. English Book-Right. EHR, vol. L, № 197, 1935; Т. F. Т. Plucknett. Bookland and Folkland. EcHR, vol. VI, № 1, 1935.

9. См.: А. Я. Гуревич. Большая семья в Северо-Западной Норвегии в раннее средневековье (по судебнику Фростатинга). – СВ, вып. VIII, 1956; он же. Архаические формы землевладения в Юго-Западной Норвегии в VIII-X вв. – "Ученые записки Калининского госпединститута", т. 26. Труды кафедры истории. Калинин, 1962.

10. K. Lehmann. Abhandlungen zur germanischen, insbesondere nordischen Rechtsgeschichte. Berlinund Leipzig, 1888, S. 25, 30, 71.

11. А. Я. Гуревич. Так называемое "отнятие одаля" королем Харальдом Прекрасноволосым. – "Скандинавский сборник", II. Таллинн, 1957; он же. Древненорвежская вейцла. – "Научные доклады высшей школы", № 3. Исторические науки. М., 1958, № 3.

15. Be werum, 5: Healsfang gebyreð beamum, brodrum and fæderan; ne gebyreð nanum mæge ðæt feoh bute dam de sy binnan cneowe. GA. I Bd., S. 392.

20. См.: R. Schmid. Die Gesetze der Angelsachsen. Leipzig, 1858, S. 39.

21. B. 558: ...and gif se cyning him ge unnan wille þæs folclondes to ðæm boe londe þonne hæbbe he and bruce...

27. После вдовы землей должна была владеть их дочь, а затем ее дети; если же таковых не окажется, то земля перейдет к ближайшим родичам по отцовской линии (anhire rehtfæderen sio nestehond toþem londe). B. 558.

29. А. Я. Гуревич. Роль королевских пожалований в процессе феодального подчинения английского крестьянства. – СВ, вып. IV, 1953, стр. 59-73. 3,1 П. Г. Виноградов (Folkland, р. 12) и Ф. Мэтланд (op. cit., р. 245) считают правдоподобным, что упомянутый Wulflaf – тот самый Вуллаф, с которым король обменялся землями. Но владелец Mersham, будучи упомянут в грамоте несколько раз, везде именуется Wullaf, тогда как имя совладельца королевского фолькленда – Wulflaf. В документах этого времени среди подписавших грамоты встречаются оба эти имени (В. 486, 491, 501, 502, 505, 506) с указанием титулов – dux и minister.

33. В. 553: ...ic wille þa menn þe ic mine bocland be cweden hæbbe þæt hy hit ne asyllan of minum cynne of er heora dæg...

36. B. 917: ...mid rihtum landrihte and leodrihte swa hit on lande stonde...

38. B. 428: do... hujus 1 ibertat is privilegium... ut libera permaneat in sempiternum. Soluta et libera sit ab omni jugo humanae servitutis, ab omnibus secularibus tributis et vectigalibus... ab opere regali, etc.

39. В. 50: et hane libertatcm sub estimatione 70 tributariorum taxavimus...

40. А. Я. Гуревич. Роль королевских пожалований в процессе феодального подчинения английского крестьянства, стр. 70.

41. А. Я. Гуревич. Мелкие вотчинники в Англии раннего средневековья. – "Известия АН СССР, серия истории и философии", т. VIII, № 6 (1951), стр. 547-555.

44. III Æðelred, 14: And se þe sitte únewydd and uncrafod on his áre on life, þæt nan man on his yrfenuman ne spéce æfter his dæge. GA. I Bd., S. 232.

46. II Cnut, 72: "Там, где домохозяин (bonda) находился [в своем владении] так, что [против него] не возбуждали тяжеб и притязаний, там и его жена и дети также могут беспрепятственно сидеть. Если же домохозяину при его жизни была предъявлена претензия, то наследники его обязаны дать ответ так же, как и он сам, если бы он был жив".

49. II Cnut, 79: And se ðe land gewerod hæbbe on scire gewitnesse, hæbbe unbesacen on dæge and æfter dæge to syllenne and to gyfenne þam þe him leofost si. GA. I Bd., S. 366.

50. Ср. норвежские "Законы Фростатинга" (IX, 30). Здесь речь идет о том, что человек, желавший возбудить тяжбу о передаче ему земли, на которую он имеет права наследника (þá jörð er hann scylldi tecit at arfi), обязан был представить суду свидетелей. Последние должны показать, что "человек, наследником которого он является, владел этой землей и не подарил ее, не продал и не уступил другим людям в порядке уплаты законного возмещения" (at sá maðr átti jörð þa erhann vararftaki at. oc hanngaf eigine sölum selldi. oc eigigallt hann öðrum mönnum atlögum). Norges gamle love indtil 1387, udg. ved. R. Keyser og P. A. Munch. I. Bd. Christiania, 1846, S. 216. Однако превращение одаля в отчуждаемое владение шло в Норвегии гораздо медленнее, чем в Англии.

51. II Cnut, 78: And se man, þe on þam fyrdunge ætforan his hlaforde fealle, si hit innan lande, si hit ut of lande, beon ða heregeata forgyfene; and fon þa erfenuman to lande and to æhtan and scyftan hit swyðe rihte. GA. I. Bd., S. 364.

52. J. M. Lappenberg. Geschichte von England. Hamburg, Bd. I, 1834, S. 576.

54. J. E. A. Jolliffe. Pre-feudal England. The Jutes. London, 1933, p. 39-72.

55. См. B. 880; Т., p. 369, 388; E., p. 302 и др.

56. P. Vinogvadoff. English Society in the Eleventh Century. Oxford, 1908, p.256.

57. Вряд ли правильно мнение, согласно которому "Эдикт Хильперика", разрешавший наследование земли дочерью после смерти отца (при отсутствии сына), оформлял превращение аллода в полную частную собственность. По древнему норвежскому праву, женщина также могла в определенных случаях унаследовать одаль, но при этом родственники мужского пола могли выкупить у нее землю, и все ограничения, связанные с правом одаля, полностью сохранялись.