|
"Сага о Ньяле" (Njáls saga, или Njála) – самая большая и самая знаменитая из всех исландских родовых саг. В ней рассказывается о событиях, происходивших в 980-1020-х годах. Согласно Эйнару О. Свейнссону, "Сага о Ньяле" – цельное произведение, написанное одним автором и имеющее единый литературный замысел1. Однако неоднократные попытки установить авторство этой саги, как и большинства других родовых саг, не привели к сколько-нибудь значительным результатам2. Принятая датировка "Саги о Ньяле": 1275-1290-е годы3. Она сохранилась во многих рукописях (около 60), из которых древнейшая относится примерно к 1300 г.4
Сага содержит сведения по многим социально-культурным аспектам средневековой Исландии: быту, социальной структуре, праву. Однако, возможность их привлечения в качестве исторических источников в мировой историографии до сих пор дискуссионна.
Сведения саги по правовым вопросам вызывали интерес у исследователей еще в XIX в. На том уровне развития исторической науки было принято во всем полагаться на источник. Так, А. Хойслер считал, что информация о юридической практике в Исландии, содержащаяся в "Саге о Ньяле", по своей достоверности равноценна информации судебников, поэтому в качестве источника по правовым вопросам сага может использоваться наравне с ними5.
Позднее были высказаны сомнения по поводу такого безоговорочного доверия к юридическим сведениям, содержащимся в саге, и поставлена под сомнение их достоверность. К. фон Зее, например, отмечал, что необходимо учитывать прежде всего нарративный характер памятника, что допускает наличие в нем неточностей и вымысла6.
Дальнейшие исследования юридических казусов в сагах привели к тому, что большинство ученых, как это наглядно показала
К. Готтцманн, все же заняло промежуточную позицию и согласилось с тем, что "Сага о Ньяле" дает точные образцы правового поведения средневековых исландцев, чего нельзя сказать о правовых нормах, сведения о которых требуют дополнительной верификации из-за возможного литературного вымысла в данном типе источников7. Ею же была затронута проблема датировки описываемых в саге бытовых деталей, в том числе и связанных с правовой практикой8.
Вопрос датировки юридических сведений саги наиболее полно осветил К. Белерт, проведший подробный сравнительный анализ описаний юридических норм и процедур в сагах и своде исландских законов Grágás, чьи положения действовали во время записи саг. Опираясь на этот анализ, он заключил, что, хотя основная канва событий, описываемых в родовых сагах, относится к X-XI вв., правовые отношения, изображаемые в них, необходимо датировать временем письменной фиксации саг. С его точки зрения, в этом сказалась специфика мировоззрения средневекового человека, считавшего все окружающее его постоянным и незыблемым, а следовательно – вневременным9.
Соглашаясь с основными его положениями, необходимо отметить, что поступки героев, определяющие сюжет саги, видимо, должны были быть более или менее достоверно сохранены в памяти исландцев к моменту записи саг. Тем самым их можно датировать X-XI вв. – тем временем, когда происходили описываемые в саге события. Тогда как диалоги и бытовые детали принадлежат XIII в., времени записи саг. Это было вызвано как авторским вкладом создателей саг, так и особенностями средневекового восприятия хода истории. Основная же сюжетная канва четко верифицируется по независимым источникам с высокой степенью достоверности – "Книге об исландцах" (Íslendingbók), "Книге о заселении Исландии" (Landnámabók), другим сагам и археологическим материалам. Мотивировка же описываемых событий может быть датирована XIII в. лишь в том случае, когда она переставала быть понятной ко времени записи саг и поэтому заменялась авторами на ту, которая, с их точки зрения, была возможной.
Сюжеты родовых саг представляют собой цепь исключительных событий, выбивающихся из норм обычной жизни, почему они и запомнились. Исландская повседневность не содержала такого накала страстей, а поступки, подобные действиям героев саг, не были обыденными явлениями в средневековом исландском обществе. Однако в силу большой их достоверности представляется возможным применение сведений, содержащихся в сагах, для изучения процессов, происходивших в исландском обществе в XII-XII вв.
С точки зрения права, сюжет "Саги о Ньяле" представляет собой сложный юридический казус, возникший в длительной и кровопролитной вражде двух знатных исландских родов, наиболее известными представителями которых во время описываемых событий были Ньяль и Флоси10. Началом этой вражды послужила тяжба о приданом между одним из героев саги Хрутом и отцом его бывшей жены Унн – Мёрдом (Njála. Kap. 22)11. Когда Унн развелась с Хрутом, ее отец потребовал возврата оговоренного по брачному договору имущества, но Хрут отказался что-либо отдавать, и дело перешло в суд. Хруту удалось выиграть тяжбу. Родичи Унн, недовольные исходом судебного процесса, впоследствии добились его пересмотра. Через некоторое время исходный повод тяжб – приданое Унн – был забыт, но враждебные отношения между семьями сохранялись. Начало новому этапу вражды положила ссора между племянницей Хрута Халльгерд и женой Ньяля Бергторой. Из-за этой ссоры в серию тяжб оказались втянуты сыновья Ньяля и Сигфуса, бывшего на тот момент главным представителем враждебного Ньялю рода (Njála. Kap. 35), а после убийства Хёскульда Траинссона ведение тяжбы со стороны рода Сигфуса перешло к Флоси, свояку Хёскульда (Njála. Kap. 115). Вражда то разгоралась, то затухала, причем разгореться она могла по подчас пустячным поводам, вовлекая все большее количество людей из обоих родов. Гуннар был объявлен вне закона и убит, Ньяля и его семью сожгли в их собственном доме. В конце концов вражда вылилась в 1012 году в крупнейшую по своей масштабности битву на тинге, исландском суде, – одно из самых экстраординарных событий в истории Исландии (Njála. Kap. 143). Из-за полной бессмысленности дальнейшего продолжения распри ее конечным итогом стало все-таки примирение оставшихся в живых представителей обоих родов.
Одной из главных особенностей этой вражды было то, что род Ньяля и род Флоси были связаны между собой перекрестными браками: Кетиль Сигфуссон был женат на дочери Ньяля, а Ингьяльд, дядя Хёскульда Ньяльссона, – на дочери сводного брата Флоси Эгиля. В результате многие участники борьбы, принадлежа по рождению к одному роду, приходились свойственниками другому или оказывались свойственниками одновременно обоим родам. Тем самым конфликт, изображаемый в "Саге о Ньяле", являлся не только межродовым, но и, в определенной степени, внутриродовым.
Внутриродовые конфликты присутствуют также в других сагах, но родственных связей подобной сложности не прослеживается. Вражда между родственниками составляет основу сюжета таких саг, как, например, "Сага о Хёрде и островитянах", "Сага о Гисли" и "Сага о сыновьях Дроплауг". Отсутствие в других родовых сагах такого сложного конфликта, какой описывается в "Саге о Ньяле", скорее всего было вызвано как меньшим количеством в них сюжетных линий и действующих лиц, так и вытекающей из этого внешней направленности вражды. Относительно небольшое количество действующих лиц не создавало такого переплетения родственных связей и перекрестных межродовых браков, чтобы внутриродовая вражда достигла масштаба, подобного изображенному в "Саге о Ньяле".
Родственные отношения изначально служили одним из факторов, сдерживающих вражду, поэтому внутриродовые конфликты противоречили всему укладу древнеисландского общества, но если они все-таки возникали, то оказывались наиболее сложными для разрешения. Поддерживая одного из родственников, человеку приходилось выступать против других своих родичей. Это сильно затрудняло судебное разбирательство, поскольку считалось, что родственники должны поддерживать друг друга, в том числе и в судебных процессах, и их показания могли быть отклонены как необъективные. Кроме того было сложно найти таких судей и свидетелей, которые бы были признаны правомочными, т. е. не поддерживали интересов одной из сторон и, соответственно, не приходились родственниками судящимся.
Скорее всего распространение внутриродовых конфликтов было вызвано тем, что многие представители знатных исландских родов в силу своей относительной немногочисленности, а потому и частых межродовых контактов на тингах и пирах и большого количества перекрестных браков находились между собой в дружественных или родственных отношениях различной степени близости. В то же время тексты саг, и особенно "Саги о Ньяле", как кажется, свидетельствуют, что уже на рубеже X-XI вв. между представителями наиболее знатных исландских родов начинается борьба за политическую власть и укрепление своего авторитета в обществе, неизбежно приводящая к столкновению и тех людей, которые были связаны родственными узами.
Не случайно внутриродовые конфликты прослеживаются на материале саг только в среде знатных семей. Такие конфликты, видимо, не возникали между незнатными людьми, но эти люди могли быть вовлечены в них. "Социальный" признак внутриродовых конфликтов был связан, с одной стороны, с особенностями саговых сюжетов, в поле зрения которых попадали преимущественно знатные люди, поскольку они оказывали большее влияние на развитие общества, и поэтому рассказы о них вызывали больший интерес у исландской аудитории. С другой стороны, для мелких бондов не были еще столь актуальными процессы, развивающиеся в среде знати.
Несмотря на всю остроту ситуации, каждая отдельная распря так или иначе должна была завершиться миром, что было вызвано естественным стремлением сохранить существующий общественный порядок. Попытки мирного урегулирования конфликтов осуществлялись на нескольких уровнях: между семьями, на окружных тингах и на альтинге. Первичный, самый простой уровень разрешения конфликта предполагал примирение между представителями враждующих семей без вынесения дела на суд. В тех случаях, когда это не удавалось, приходилось разбирать его на тинге, окружном или всеобщем (Njála. Kap. 49). Уровень, на котором удавалось добиться мира, прямо зависел как от важности проступка, повлекшего за собой конфликт, так и от знатности участвующих в нем сторон. Мелкие нарушения (потравы, кражи, убийства рабов) сравнительно легко разрешались на первичном или вторичном уровнях (Njála. Kap. 36), тогда как для улаживания значительных проступков, самым распространенным из которых было убийство свободных людей, требовалось привлечение большего количества людей в качестве свидетелей или поручителей (Njála. Kap. 17). Повышенного внимания требовал к себе и конфликт между знатными и влиятельными людьми, даже при незначительности совершенного нарушения (Njála. Kap. 116). Из-за большого авторитета и власти этих людей в обществе, любые их действия могли повлечь за собой более серьезные последствия, чем чьи-либо другие, поэтому все их поступки вызывали острый интерес окружающих.
Сложная тяжба или значительный конфликт требовали подкрепления мирного договора дополнительными связями, желательно родственными как наиболее крепкими. Наличие таких подкрепляющих связей должно было обеспечить большую продолжительность мира между родами. Однако на практике их установление не гарантировало исчерпанности конфликта.
Основными способами установления родственных связей для подкрепления мирного договора были заключение брака и взятие ребенка на воспитание (др.-исл. fóstra – "воспитывать"). Брак между представителями ранее враждовавших родов способствовал созданию нового политического союза и был показателем мира. В "Саге о Ньяле" Гуннар, родственник Унн, женился на племяннице Хрута (Njála. Kap. 22), против которого он вел возобновленную тяжбу о приданом (Njála. Kap. 22). Во всех последующих ситуациях
Гуннар выступал на стороне рода Хрута в качестве свойственника и к взаимной выгоде обоих родов (Njála. Kap. 51). В качестве окончательного завершения вражды родов Флоси и Ньяля Флоси выдает свою племянницу за зятя Ньяля Кари (Njála. Kap. 158), что и служит развязкой сюжета саги. Кандидатура Кари оказалась самой подходящей, поскольку на момент примирения он был единственным неженатым из оставшихся в живых непосредственных участников конфликта и приходился Ньялю близким, хотя и не кровным родственником.
Цели закрепления мира преследовало и взятие на воспитание ребенка из прежде враждебного рода, хотя оно не всегда оказывалось препятствием для возобновления вражды. Показательна здесь судьба Хёскульда Траинссона, взятого Ньялем на воспитание после того, как сын Ньяля Скарпхедин убил отца Хёскульда Траина (Njála. Kap. 111). В результате возобновленной вражды Хёскульд Траинссон оказался убит своим названым братом, что еще сильнее углубило конфликт.
Особое внимание к конфликтам в среде знати было вызвано тем, что исход большинства тяжб прямо зависел от знатности и силы втянутых в них родов. Так, Хрут и его сторонники на одном из этапов тяжбы хотели, но не решились, помешать Гуннару силой (ok höfðu þeir Hrútr œtlat at veita honum atgöngu, en treystuz eigi – Njála. Kap. 24. S. 56). Из контекста саги видно, что они отказались от своих намерений из-за родовитости Гуннара и его популярности в обществе. Родичи представляли собой значительную военную и финансовую опору в процессе ведения тяжб, наиболее легко получаемую, так как на ее привлечение не требовалось дополнительных средств. Исландцы были обязаны поддерживать свой род во всех его начинаниях, поскольку прежде всего род обеспечивал защиту своим членам. Так, в тексте "Саги о людях из Лососьей долины" показано, что распри внутри рода вызывали общественное осуждение: Þetta samir eigi at þér frœndr leggist hendr á (Не годится, чтобы вы, родичи, поднимали руку друг на друга – Laxdœla. Kap. 37. S. 28)12.
Таким образом, в крупномасштабных конфликтах, происходивших в среде знати, некоторые исландцы оказывались в особенно сложном положении, поскольку они состояли в родстве с обеими враждующими сторонами. Принять нейтральную позицию и не вмешиваться в происходящее они не могли, ибо борьба рано или поздно затрагивала их интересы, а зачастую и грозила им гибелью. Так, Хольмстейн и Эцур из "Саги о сыновьях Дроплауг" долгое время пытались остаться в стороне от развивавшегося конфликта, но обстоятельства все-таки вынудили их вмешаться в эту распрю (Droplaugarsonar saga. Kap. 4, 10)13.
Из сложившейся ситуации люди выходили по-разному. Одни выступали в роли посредника и пытались способствовать разрешению возникшего конфликта мирным путем. Другие же (и таких было значительно больше) примыкали к одной из враждующих сторон.
Посреднические функции принимал на себя тот из родственников, кто был достаточно уважаем в обществе, чтобы к его мнению прислушивались. Деятельность посредника позволяла роду выйти из тяжбы с наименьшими потерями (Njála. Kap. 12, 49, 116, 141), однако была осуществима лишь на начальных этапах вражды при небольшом количестве вовлеченных в нее людей или при ее завершении, когда уже были ликвидированы сами причины конфликта. В других родовых сагах в качестве посредников (в большинстве случаев, на начальном этапе вражды) выступали такие знатные исландцы, как Снорри Годи (Heiðarvíga saga. Kap. 33-37)14, Олав Павлин (Laxdœla. Kap. 37), Альвир (Egla. Kap. 24)15, Хольмстейн (Droplaugarsonar saga. Kap. 4), Аринбьярн (Egla. Kap. 59), Иллуги Рыжий (Harðеr saga. Kap. 20)16 и Тидранди (Gunnars saga Þidrandabana. Kap. 1)17. В конфликте "Саги о Ньяле" роль посредников выбрали для себя Торгейр, Кетиль из Мерка и Хёскульд Траинссон, причем случай с Торгейром представляет собой пример посреднической деятельности на завершающем этапе вражды, способствующей примирению (Njála. Kap. 146).
Торгейр (одновременно зять и племянник Ньяля, а следовательно, главный его наследник после смерти сыновей Ньяля и главный истец по делу о мести за них) отказался от возможности мстить Кетилю из Мёрка. Он обосновал это так: er ek vil eigi drepa, en þat er Ketill ór Mörk, því at vit eigum systr tvœr, en honum hefir farit þó bezt í málum várum áðr (Я не хочу его убивать, мы с ним женаты на сестрах, и он всегда держал себя хорошо в нашей тяжбе – Njála. Kap. 146. S. 382), т. е. они были достаточно близкими свойственниками, хотя и не приходились друг другу кровной родней. Оба они активно участвовали в развивавшемся конфликте, и на фоне сложного переплетения родственных связей втянутых в эту распрю людей такая степень родства оказалась достаточной для прекращения череды убийств, поскольку дальнейшее продолжение вражды стало уже окончательно бессмысленным. Своими действиями Торгейру удалось добиться примирения родов на этой стадии конфликта.
Второй из героев "Саги о Ньяле", выступивших в роли посредников, Кетиль из Мерка был женат на дочери Ньяля, сестре убийцы его брата Траина, поэтому в саге говорится, что pottiz hann vant við kominn (Он оказался в трудном положении – Njála. Kap. 93. S. 213). Пытаясь выйти из этого затруднения, Кетиль также предпочел примирение родов, приняв у своего тестя Ньяля виру (Njála. Kap. 93). Это скорее всего было вызвано тем, что отношения Кети-ля с родом его жены были настолько тесными и Ньяль пользовался настолько большим влиянием в обществе, что Кетиль на данном этапе вражды не мог этим пренебречь и выступить против своих свойственников. Для подкрепления мира в этом положении вещей Ньяль взял на воспитание Хёскульда Траинссона (сына убитого), который тем самым стал названым братом убийце своего отца (Njála. Kap. 94).
Углубление конфликта, осложненное переплетением родственных связей, привело к тому, что все попытки посреднической деятельности проваливались, а жизнь самого посредника оказывалась под угрозой. Кетиль в конце концов был вынужден выступить против рода Ньяля в тяжбе, ведущейся между родами Ньяля и Флоси (Njála. Kap. 117), а Хёскульд Траинссон оказался убит своим названым братом Скарпхедином (Njála. Kap. 111), хотя в течение всего времени Хёскульд Траинссон выступал в качестве посредника и пытался уладить сохранявшиеся противоречия между двумя родами. Для поддержания мира он даже выплатил виру за сына Ньяля Хёскульда, убитого Лютингом, дядей Хёскульда Траинссона (Njála. Kap. 98). Это, хотя и на время, позволило пригасить конфликт, но не ликвидировало его причин.
При безрезультатности посреднической деятельности тем людям, которые оказывались родственниками обоим враждующим родам, приходилось примыкать к одной из сторон, как это сделал Эцур из "Саги о сыновьях Дроплауг", принявший сторону своего тестя (Droplaugarsonar saga. Kap. 10). Иллуги Рыжий из "Саги о Хёрде и островитянах", напротив, выступил против своего тестя на стороне дальней, но кровной родни (Harðеr saga. Kap. 31).
Поведение женщин, поставленных перед необходимостью выбора между братом (кровным родственником) и мужем, также ситуативно и не поддается какой-либо систематизации. Так, Тордис из "Саги о Гуннаре, убийце Тидранди" (Gunnars saga Þiðrandabana. Kap. 6) и Гудрун из "Саги о людях из Лососьей долины" (Laxdœla. Kap. 48) поддержали своих мужей, а Тордис из "Саги о Гисли" (Gísla. Kap. 37)18, Торбьёрг (Harðеr saga. Kap. 38) и Сигню из "Саги о Хёрде и островитянах" (Harðеr saga. Kap. 31) – братьев. Ауд же из "Саги о Гисли" вообще сначала стояла на стороне своего брата (Gísla. Kap. 10), а потом выступила за мужа и даже защищала последнего с оружием в руках (Gísla. Kap. 34). Опять же предпочтение отдавалось не какой-либо линии родства, а зависело от крепости личных отношений с предполагаемыми сторонниками.
В "Саге о Ньяле" к одной из враждующих сторон примкнули Кари Сельмундарсон и Ингьяльд. И если Кари сделал свой выбор сразу и во всех ситуациях поддерживал своего знатного и очень уважаемого в обществе тестя Ньяля (Njála. Kap. 131), то Ингьяльд определил свою позицию после долгих раздумий и выступил против Флоси, главы также достаточно знатного рода своей жены (Njála. Kap. 124). С Флоси Ингьяльда соединяли более тесные родственные узы, чем с родом Ньяля, поскольку сестра Ингьяльда Хродню не состояла с Ньялем в официальном браке (Njála. Kap. 98). Обоим родам Ингьяльд приходился не кровным родственником, а свояком, но как брат наложницы он имел меньше обязанностей в отношении рода Ньяля. Однако он предпочел поддержать интересы более знатного рода Ньяля. Он высказал это так: ek mun eigi vera í móti Njáli, hvat sem á bak kømr, en þó veit ek, at þeir munu at mér snúa vandrœðum (Я не буду [выступать] против Ньяля, что бы ни было, хотя я знаю, что они мне отплатят за это – Njála. Kap. 124. S. 291). Ньяль, в свою очередь, был уверен в его лояльности (Njáll þakkaði henni ok kvað hana vel hafa gert því at honum myndi heizt misgört í vera at fara at mér allra manna – Ньяль поблагодарил [Хродню] и сказал, что он [Ингьяльд] хорошо поступил, так как от него это был бы для меня [Ньяля] худший проступок, чем от всех остальных – Njála. Kap. 124. S. 292). Уверенность Ньяля в поддержке Ингьяльда была вызвана тем, что остальные представители враждующей стороны в тот момент не приходились Ньялю ни кровными родственниками, ни свойственниками, а следовательно, у них не было перед ним никаких обязательств.
Из последующих событий саги становится видно, что разрешить мирными способами все эти накопившиеся противоречия даже при активной посреднической деятельности для представителей обоих родов оказалось невозможным, что и привело к сожжению Ньяля с семьей в его собственном доме и к битве на тинге (Njála. Kap. 117). Развитие сюжета саги позволило А.Я. Гуревичу в свое время указать на крепость и нерасторжимость внутриродовых уз средневековых исландцев. Он считал, что главной причиной гибели Ньяля было нарушение родственных связей в результате убийства Хёскульда Траинссона: тяжба зашла в тупик, так как убийство совершилось внутри рода и нельзя было четко разделить "истцов" и "ответчиков"19. Однако это определение, справедливо указывающее на возникающий слом родовых традиций, не объясняет его внутренних причин.
В действительности, скрытой причиной внутриродовых конфликтов в сагах является борьба за власть. Причем этот побудительный мотив вполне осознается составителем саг, что находит свое отражение в словах персонажей. Так, Флоси в процессе ведения тяжбы говорит: skiljaz eigi fyrr við þetta mál, en adrir hvárir hníga fyrir öðrum (Я не отступлюсь, пока кто-нибудь из нас не склонится перед другим – Njála. Kap. 124. S. 288), т. е. он добивается не только возмещения за убитых родичей, но и доминирования в обществе. Подобные же ситуации можно найти и в других сагах. Так, это упоминание в "Саге о Хёрде и островитянах": Sturr finnst at hinn náði tökum á öllum hverja lét halda lífi (Стюру кажется, что он подчинил себе всех, кого оставил в живых – Harðеr saga. Kap. 6. S. 52). В "Саге о Курином Торире" Гуннар ясно говорит: fletta er til hans besta at þit höfðingar geruðut einnu sinni ykkr grein fyrir hverjum várst þerra þreklegri, vegna þess at hafði horn í síðu hvers á móti öðrum þegar lengi (Это к лучшему, что вы, хёвдинги, однажды выясните, кто из вас покрепче, ведь вы уже давно точите друг на друга зубы – Hœnsa-fióris saga. Kap. 11. S. 37)20. Из опасения последствий родичи могли даже нарушить свой долг и отказать в поддержке против более знатного человека, как это произошло в "Саге о Храфнкеле Годи Фрейра" с Торбьёрном, который попытался было тягаться с Храфнкелем (Hrafnkatla. Kap. 8)21.
Борьба за власть проходила под прикрытием кровной мести, воплощаясь в ее формы как единственно мыслимые, поэтому для возобновления подобной распри достаточно было, казалось бы, незначительного повода – ссоры на бое коней (Njála. Kap. 59; Harðеr saga, Kap. 21), проезда мимо чужой усадьбы (Njála. Kap. 98) и т. п. Стремление к лучшему месту в обществе и обостренное понимание собственного достоинства толкали людей на конфликт из-за "достойного" с их точки зрения места на скамье (Njála. Kap. 35), сплетен (Njála. Kap. 44), детских разговоров (Njála. Kap. 8), мнимой заносчивости (Njála. Kap. 98), падения удоев на одном из хуторов (Hœnsa-Þóris saga. Kap. 17). Из "Саги о людях из Лососьей долины" видно, что на убийство могли пойти люди, посчитавшие себя обиженными, как это сделал Аудгисл после того, как у негазабрали звание годи: Þorgils Hölluson tók af þeim feðgum godordit, ok þeim þat hin mesta svírirðing (Торгильс Хёллусон забрал у них [Аудгисла и его отца] годорд, и им показалось это обидой – Laxdœla. Kap. 67. S. 129).
Завидующий чужой славе и влиянию в обществе мог легко посчитать себя оскорбленным даже по незначительному поводу, пренебрегая при этом родственными узами. Так, в "Саге о Ньяле" Лютингу показалось, что сын Ньяля Хёскульд держит себя слишком вызывающе по отношению к нему (он сказал, что Хёскульд oflátinn – "заносчив" – Njála. Kap. 98. S. 225), а Мёрд в силу своего плохого характера и из зависти к Хёскульду Траинссону, получившему в обход Мёрда годорд (территорию, на которую распространялась власть годи – языческого жреца и представителя судебной власти, – и саму эту власть), выступил против своей близкой родни (Njála. Kap. 107). Плохой характер одного из родичей способствовал развитию конфликтов также и в "Саге о Эгиле" (Egla. Kap. 81) и "Саге о Битве на Пустоши" (Heidarviga saga. Kap. 15).
Даже в том случае, если мотивировки действий героев могли быть модернизированы создателями саг, то о ведущейся борьбе за власть свидетельствуют такие проявления внутриродовой вражды, безусловно относящиеся к X-XI вв., как факты убийств близких родственников: отчима (Droplaugarsonar saga. Kap. 10), дяди (Gísla. Kap. 28), племянника (Hardеr saga. Kap. 32), двоюродного брата (Droplaugarsonar saga. Kap. 14; Laxdœla. Kap. 54), побратима (Laxdœla. Kap. 19, 49) или зятя (Gísla. Kap. 2).
Следовательно, определенных закономерностей в предпочтении средневековыми исландцами кровного родства или свойства, судя по "Саге о Ньяле", не выявляется. При выборе своей позиции в развивающейся вражде они, скорее, старались поддержать более знатного и уважаемого в обществе, а следовательно, и более влиятельного родича независимо от степени и характера родства с ним.
Поведение героев саги позволяет предположить, что уже в эпоху Ньяля, т.е. на рубеже X-XI вв., начинается разложение родовых отношений. При сохранении внешних атрибутов общества, построенного на кровнородственных связях, эти связи в действительности начинают терять свое первостепенное значение, уходя на второй план перед стремлением достичь влияния в обществе. Внутри страны разгорается борьба за политическое влияние, хотя и осуществляемая в формах мести.
К такому же выводу, но на материале других саг ("Саги о Храфнкеле Годи Фрейра" и "Пряди о Торстейне Битом"), в одной из своих последних работ пришел, в противовес своей прежней точке зрения, и А. Я. Гуревич22. В подобном ключе рассматривают исландское общество "века саг" и большинство современных исследователей23.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Einar Ó. Sveinsson. Njáls saga. Oslo, 1959. S. 7-24.
2. См. обобщающий труд по теме: Clover CJ. Icelandic Family Sagas // Old Norse-Icelandic Literature / C. J. Clover and J. Lindow. L., 1983. P. 239-315.
3. См., например: Nordal S. The Historical Element in the Icelandic Family Sagas. Glasgow, 1957. P. 18; Bjami Guðnason. Njáls saga // Kulturhistorisk leksikon for nordisk middelalder fra vikingetid til reformationstid. København, 1978. В. 12. P. 318-322.
4. Список рукописей и их датировку см.: Schier K. Sagaliteratur. Stuttgart, 1970. S. 45.
5. Heusler A. Strafrecht. В., 1962. S. 13.
6. See von K. Altnordische Rechtswörter. Tübingen, 1964. S. 84.
7. Goitzmann C. L. Njáls saga. Rechtsproblematik im Dienste sozio-kultureller Deutung. Bern, 1985. S. 17-26.
8. Ibid. S. 243-258.
9. Belert K. Island og de islandske sagær. København, 1985. P. 71.
10. См. генеал. табл. в конце статьи.
11. "Сага о Ньяле" (далее: Njála) Цит. по изд.: Brennu-Njálssaga / Finnur Jónsson. Halle, 1908. (Altnordische Saga-bibliothek. H. 13).
12. "Сага о людях из Лососьей Долины" (далее: Laxdœla). Цит. по изд.: Laxdœlasaga / Einar Ó. Sveinsson. Reykjavík, 1934. (Íslenzk fornrit. B. 5).
13. "Сага о сыновьях Дроплауг", цит. по изд.: Droplaugarsonar saga // Austfirðinga sögur / Jón Jóhannesson. Reykjavík, 1950. (Íslenzk fomrit. В. 11).
14. "Сага о Битве на Пустоши", цит. по изд.: Heiðarvíga saga // Borgfirðinga sögur / Jón Jóhannesson. Reykjavík, 1957. (Íslenzk fornrit. B. 3).
15. "Сага о Эгиле" (далее: Egla). Цит. по изд.: Egils saga Skallagrimssonar / Nordal S. Reykjavík, 1933. (Íslenzk fornrit. B. 2).
16. "Сага о Хёрде и островитянах" (далее: Harðеr saga). Цит. по изд.: Harðеr saga Grímkelssonar ok holmsverja // Vestfirðinga sögur / Guðni Jónsson. Reykjavík, 1943. (Íslenzk fornrit. B. 6).
17. "Сага о Гуннаре Убийце Тидранди", цит. по изд.: Gunnars saga Þiðrandabana // Austfirðinga sögur / Jón Jóhannesson. Reykjavík, 1950. (Íslenzk fornrit. B. 11).
18. "Сага о Гисли". (Далее: Gísla). Цит. по изд.: Gísla saga Súrssonar // Vestfirðinga sögur / Gudni Jónsson. Reykjavík, 1943. (Íslenzk fornrit. В. 6).
19. Гуревич А. Я. "Эдда" и сага. М., 1979. С. 138.
20. "Сага о Курином Торире" цит. по изд.: Hœnsa-þóris saga // Borgfirðinga sögur / Jón Jóhannesson. Reykjavík, 1957. (Íslenzk fornrit. B. 3).
21. "Сага о Храфнкеле Годи Фрейра" (далее: Hrafnkatla). Цит. по изд.: Hrafnkels saga Freysgoða // Austfirðinga sögur / Jón Jóhannesson. Reykjavík, 1950. (Íslenzk fornrit. B. 11).
22. Гуревич А. Я. Человеческое достоинство и социальная структура. Опыт прочтения двух исландских саг// Одиссей. Человек в истории. 1998. М., 1998. С. 5-30.
23. См., например: Andersson Th. M. The King of Iceland // Speculum. 1999. Vol. 74, N 4. P. 923-934; Miller W. I. Bloodtaking and Peacemaking: Feud, Law and Society in Saga Iceland. Chicago, 1990. P. 183-339.
|
|
