Литература

Источник: Средние века. Вып. 16. – М.: 1959

Судьбы норвежского крестьянства отличаются значительным своеобразием. Однако вопрос об особенностях аграрного развития Норвегии нередко подменялся в трудах норвежских историков, особенно в обобщающих, вопросом об исключительности истории норвежского крестьянства. Норвегию, в противоположность остальной Европе, подчиненной в средние века господству феодализма и крепостничества, эти историки подчас склонны изображать как родину свободного крестьянства, как страну, не знавшую феодального строя. Между тем глубокое рассмотрение ее истории обнаруживает наличие в Норвегии феодального способа производства и помогает понять его особенности по сравнению с другими странами средневековой Европы. Эта задача далеко еще не решена¹.

В данной статье делается попытка наметить некоторые, на наш взгляд, важнейшие проблемы истории норвежского крестьянства в XIII-XVII вв. и очертить (в самой общей форме) основные этапы его развития в течение этого периода. На современной стадии изучения аграрной эволюции Норвегии многие вопросы остаются открытыми и подлежат дальнейшему специальному изучению. Именно поэтому целесообразно сформулировать проблемы, которые следует в дальнейшем разрешить. Из числа этих проблем приходится – в силу ограниченности объема статьи – выделить лишь несколько. Комплекс вопросов, связанных с генезисом средневекового аграрного строя Норвегии, данной статьей не затрагивается².

1

Феодальный строй сложился в Норвегии в основном в XIII в. Именно в это время главная масса крестьян оказалась в зависимости от крупных землевладельцев. Особенности норвежского феодализма в большой мере были предопределены спецификой норвежской экономики. В силу природных условий, представлявших ограниченные возможности для земледелия, но благоприятствовавших скотоводству, а также рыболовству и прочим морским промыслам, в стране преобладало мелкое крестьянское хозяйство хуторского типа. Для Норвегии не характерна деревенская форма поселения. Общинные связи крестьян-бондов выражались здесь в совместном использовании угодий и прежде всего горных пастбищ – альменнингов³. Эти особенности аграрного строя во многом обусловили структуру феодальной вотчины и характер эксплуатации крестьянства. Крупные владения представляли собой комплексы крестьянских дворов, с которых поступала рента. Барской запашки не существовало, и завести ее на ограниченной пахотной площади, состоявшей, как правило, из небольших клочков земли, было крайне трудно. В непосредственном хозяйственном ведении феодала обычно оставался отдельный двор или несколько дворов, в которых использовался труд зависимых "домочадцев" (хускарлов) и наемных слуг (в более ранний период – рабов и вольноотпущенников). Подобная структура землевладения при господстве натурального хозяйства предполагала преобладание ренты продуктами.

Феодалу не приходилось принуждать крестьянина к труду в его усадьбе; необходимость во внеэкономическом принуждении была не столь велика, как при господстве отработочной ренты. Той системы внеэкономического принуждения, которая складывалась в других странах в условиях развития барщинного хозяйства и отчасти сохранялась после перехода к иным формам ренты, Норвегия не знала. Здесь не существовало крепостной зависимости и юридического бесправия крестьянства. Длительная сохранность пережитков общинно-родового строя, в частности старинной системы судопроизводства с участием бондов, сделала невозможным возникновение вотчинного суда и иммунитета крупных феодалов. Личная зависимость крестьян принимала форму сословной неполноправности: считаясь по закону лично свободным человеком, бонд, сидевший на чужой земле (лейлендинг), в действительности был лишен многих нрав, которыми обладали свободные от поземельной зависимости собственники (не говоря уже о привилегиях духовенства и дворянства). Правовая необеспеченность крестьянского держания, с которого лейлендинг мог быть согнан по воле собственника, показывает всю иллюзорность "свободы" и "юридического равноправия" крестьянина, прославляемых некоторыми историками⁴.

Своеобразие заключалось и в том, что процесс становления феодализма протекал в Норвегии медленнее, чем во многих других странах. Еще в первой половине XI в. большинство бондов оставалось не втянутым в зависимость от феодалов. Переломным явился XII в., когда широкие слон крестьян утратили собственную землю и быстро вырос класс держателей. В начале XIII в. после окончания в Норвегии гражданских войн, во время которых крестьянство безуспешно пыталось защитить свою независимость и собственность от посягательств короны, церкви и светских стурменов ("сильных людей", магнатов), аристократическая верхушка общества укрепила свое господствующее положение в экономической и политической жизни. К ходе гражданских войн и непосредственно после них были в основном изжиты противоречия между частью знати и королем, и господствующий класс сплотился вокруг государственной власти⁵. Хотя далеко не все бонды попали в зависимость, основная их масса утратила в этот период право собственности на свои усадьбы⁶.

Пути превращения крестьянской собственности в держание и роста крупного землевладения недостаточно выяснены⁷. Несколько лучше известны результаты аграрного переворота. Несомненно, что генезис крупного землевладения в Норвегии имел важные особенности. Для Норвегии не столь характерны крестьянские дарения земель в пользу церкви, как для ряда других европейских стран. Бонды не были склонны окончательно отказываться от своих владений. Право одаля, сложившееся еще при общинно-родовом строе, предоставляло крестьянам некоторые средства для защиты от этой угрозы. Пользуясь правом одаля, крестьянин мог выкупить проданную или заложенную землю даже по истечении длительного времени, правам выкупа пользовались и его сородичи-одальмены. Без согласия одальменов отчуждение владения было невозможно. Еще в середине XII в., когда церковь добилась законодательного разрешения дарений, была сделана оговорка, что дарить без ведома наследников можно только ¼ благоприобретенного имущества, но не "вотчину", не одаль⁸. Идея "дарения", т. е. передачи имущества в чужую собственность без равноценной компенсации, была чужда древнескандинавскому народному праву. Согласно "областным законам", даритель, не получив достойного вознаграждения, мог отобрать подаренное имущество⁹. Обещание церковью загробного блаженства не казалось норвежским бондам, долго и упорно сопротивлявшимся христианизации¹⁰, достаточной наградой за отказ от своего одаля, и они предпочитали в случае нужды землю закладывать или продавать, но не дарить. При этом оставалась юридическая возможность со временем ее выкупить.

Таким образом, сохранность института одаля, объясняющаяся живучестью доклассовых общественных порядков (в условиях неполного развития феодализма и отсутствия римского влияния), способствовала тому, что некоторые крестьяне возвращали себе отчужденные было усадьбы. Тем не менее разорявшимся крестьянам приходилось продавать или закладывать свои участки без реальной надежды выкупить их впоследствии. Другие бонды лишались земель в результате королевских конфискаций, которые широко практиковались в наказание за проступки, за неуплату податей и по другим причинам. Землевладение церкви росло в первую очередь именно за счет накопления ею заложенных и невыкупленных крестьянских земель. Так, монастырь Мункелив в Бергене в XIII и первой половили XIV в. приобрел значительные земельные владения, из них лишь 10% было ему подарено, 25% перешло в его собственность путем вступления землевладельцев в состав монастырской челяди с одновременной передачей в его пользу их дворов, около 30% приобретенных монастырем земель было им куплено и более 35% получено в залог без последовавшего затем выкупа¹¹. Вследствие этого церковные владения в XIII-XIV вв. состояли преимущественно из рассеянных по разным местам дворов, а нередко включали в себя отдельные части дворов. По частям, иногда чрезвычайно мелкими долями, духовенство накопило большие земельные богатства¹². В XIII-XIV вв. не редкостью были монастыри, владевшие по 400-500 и более крестьянских дворов.

Вопрос о возникновении церковного землевладения подлежит более детальному изучению. Первыми жертвователями земли в пользу духовенства были короли. Многие приходские церкви были сооружены богатыми землевладельцами и даже отдельными бондами на своих землях и первоначально находились в их собственности. Трудность в изучении процесса превращения католической церкви в крупного собственника состоит прежде всего в том, что до XIV в. не составлялось дарственных грамот и описей церковных владений. Сделки носили преимущественно устный характер; они заключались при свидетелях. Указания на рост церковного землевладения, содержащиеся в законодательных памятниках и сагах XII-XIII вв., неполны и неконкретны. Относительно сопротивления бондов накоплению церковью богатств также сохранились лишь фрагментарные сведения¹³.

Наряду с церковью, крестьянские земли прибирала к рукам и светская знать, сплошь и рядом прибегавшая к насилию или к угрозам для захвата дворов бондов. Не последнюю роль в этом процессе играли королевские чиновники, всячески злоупотреблявшие своей властью с целью захвата владений бедного люда, о чем свидетельствуют законы XIII в.¹⁴ В результате к концу XIII в. большая часть обрабатывавшейся земельной площади страны уже принадлежала крупным собственникам, хотя в отдельных областях страны их доля была неодинаковой. Крупная земельная собственность была широко распространена в Западной Норвегии, а также в районах, окружавших города¹⁵. Например, вокруг Осло в XIV в. до ¾ всей земли принадлежало церкви¹⁶. В Треннелаге около половины крестьянских дворов находилось в собственности архиепископа. Крестьянское землевладение сохранялось по большей части в горных и труднодоступных районах, а в областях, где существовали наиболее благоприятные условия для земледелия, свободных крестьян-собственников осталось значительно меньше¹⁷.

Крестьяне, утратившие право собственности на свои дворы, зачастую по-прежнему обрабатывали ранее принадлежавшие им участки в качестве лейлендингов, уплачивая ренту крупному землевладельцу. В XI-XII вв. размеры ренты – ландскюльда в каждом конкретном случае устанавливались устным соглашением сроком на один год, после чего могли быть изменены. В XIII в. законный срок соглашения (arðarmáli) был удлинен до трех лет¹⁸. Краткосрочность действия сделки была неблагоприятна для лейлендинга, постоянно зависевшего вследствие этого от произвола собственника земли, который мог изменить ренту или передать землю другому лейлендингу. Обычно, однако, лейлендинг оставался на одном и том же дворе в течение длительного срока, подчас всей жизни.

В XIII в. в зависимости от доходности крестьянского двора стал устанавливаться государственный поземельный налог – лейданг¹⁹. Поскольку собственники опасались его увеличения, то размеры чинша, взимаемого с двора, стали более постоянными. Таким образом, величина земельной ренты стала фактически регулироваться государственной властью. В Остланне, например, размер ландскюльда составлял 1/6 дохода крестьянина. В монастырских писцовых книгах Вестланна размеры землевладения оценивались обычно по количеству получаемого с земли дохода; единицей счета служила рента, дававшая пропитание одному человеку в течение месяца (маматеболь или монедсматсболь), причем в ее состав входили масло, зерно, рыба, шкуры, соль и другие продукты, а также деньги. Ландскюльд поглощал не только часть продуктов крестьянского земледелия и скотоводства, но и немалую долю дохода от рыбного, охотничьего и других промыслов. В Восточной и в Северной Норвегии размеры земли определялись в маркеболях²⁰. Епископство Осло к середине XIV в. владело землей, оценивавшейся более чем в 500 маркеболей²¹, бергенский епископ – землей, оценивавшейся приблизительно в 1200 маркеболей²². Самым богатым церковным земельным собственником был архиепископ нидароский, во владении которого находилось 2000 дворов или их частей (не менее 3000 маркеболей)²³. Хотя непосредственное повышение ландскюльда было затруднительным, земельные собственники находили другие возможности усиления эксплуатации лейлендингов: они вводили дополнительные платежи при сохранении неизменным основного чинша. В особенности получили распространение угощения, которые должен был устраивать лейлендинг для собственника, и "подарки", взимавшиеся при передаче земли или перезаключении соглашения о пользовании ею. Управляющие владениями короля, церкви и светской знати брали взятки с крестьян и всячески их притесняли²⁴. Вызванные этим крестьянские волнения принуждали королевскую власть в конце XIII и начале XIV в. неоднократно запрещать увеличение чиншей²⁵, но их рост, тем не менее, продолжался.

В Норвегии сохранялось некоторое количество мелких собственников крестьянского тина. Но и их положение существенно изменилось. Многие из них владели лишь частью своего двора, а за другую платили ренту крупному землевладельцу. В пределах усадьбы сплошь и рядом оказывалось по нескольку хозяев. Это было результатом раздела большой семьи, покупки-продажи и других сделок, связанных с усилившейся мобилизацией земель. Многие полусобственники-полулейлендннги со временем совсем утрачивали свою собственность и всецело превращались в лейлендингов. Слой одальменов, сравнительно многочисленный в VIII-XI вв., сократился в XII-XIII вв. настолько, что во многих округах фюльках их не насчитывалось и дюжины²⁶. Доступ в их число был облегчен: если раньше право одаля приобретал лишь тот земельный собственник, предки которого владели землей на протяжении трех (в Треннелаге) или даже пяти (в Вестланне) поколений, то в 70-е годы XIII в. было установлено, что право одаля предоставлялось уже после 60 лет обладания землей²⁷. Владельцы земель, приобретенных в результате королевских пожалований или полученных в счет уплаты вергельда, также приобрели права одальменов. Но, с другой стороны, был сокращен срок, в течение которого владелец одаля, продавший свою землю, мог ее выкупить: он был ограничен также 60 годами. Таким образом, хотя право одаля стало более доступным для многих новых собственников, в частности для тех, кто получил земли от короля, это право стало легче утратить. Мелкие одальмены быстро разорялись и лишались своих прав, тогда как зажиточные собственники прочно сохраняли приобретенные привилегии. Среди них главную роль играли землевладельцы, близкие по своему положению к аристократической верхушке общества. В своих хозяйствах они эксплуатировали слуг, лейлендингов, потомков вольноотпущенников.

Крестьяне, сохранявшие свои усадьбы и не превратившиеся в лейлендингов, также подвергались эксплуатации. Тяжелым бременем ложились на все крестьянство многочисленные службы и повинности, которые бонды обязаны были исполнять в пользу государства. Наряду с, угощениями – вейцлой²⁸, крестьяне должны были предоставлять в распоряжение короля подводы и лошадей, давать постой его людям. Все бонды, за исключением самых маломощных, исполняли работы по ремонту дорог, строительству мостов, укреплений и королевских дворов. Крестьяне прибрежных районов строили и снаряжали па свои средства корабли для охраны страны, обеспечивая их экипажем²⁹. Помимо этого, все подданные должны были в случае надобности нести сторожевую службу и ездить с поручениями короли. Часть этих обременительных повинностей исполнялась также в пользу духовенства. В совокупности все платежи, налоги, ренты и повинности, а также церковные поборы и разорительные судебные штрафы отнимали у крестьян весьма значительную часть производимого ими продукта.

Как уже говорилось, норвежские крестьяне считались юридически свободными. В отличие от крестьянства большинства стран Европы они не знали крепостничества, но поземельная их зависимость от крупных землевладельцев в сочетании с многообразными формами их эксплуатации государством и церковью низводила их до такого же положения, в каком находилась основная масса трудящихся в средние века.

Чрезвычайно активная роль, которую играла в эксплуатации крестьян государственная власть, была характерной чертой норвежского феодализма. Светские и церковные феодалы, не имевшие к своим услугам развитой системы внеэкономического принуждения по отношению к крестьянам, возлагали на государство задачу держать в повиновении угнетенных крестьян и выкачивать из них ту долю прибавочного продукта, которую они сами были не в состоянии отобрать. Кроме того, через посредство государственной власти господствующий класс получал возможность эксплуатировать слои крестьян, не находившихся в его прямом подчинении. И нужно признать, что в XIII – первой половине XIV в. норвежское феодальное государство неплохо справлялось с этой своей важнейшей функцией. В этом, по нашему мнению, главная причина того сплочения господствующего класса вокруг королевской власти, которое наблюдается в Норвегии после прекращения гражданских войн.

Основная часть аристократии находилась на службе короли, получая земли или часть государственных доходов³⁰. Среди светских феодалов преобладало среднее и мелкое дворянство, особенно заинтересованное в получении этих доходов и в то же время не склонное проявлять сепаратистские устремления³¹. В средневековой Норвегии редким явлением был замок, в других странах служивший оплотом и символом политической самостоятельности феодала; такие замки были лишь у короля и у некоторых епископов. Опираясь на сравнительно широкий слой мелких и средних феодальных землевладельцев, королевская власть в XIII в. имела возможность прочно держать бразды правления в своих руках и решительно пресекать все центробежные поползновении отдельных крупных аристократов. Таким образом, неразвитость в Норвегии крепостничества и личной власти феодалов над крестьянством вызывала необходимость сосредоточения внеэкономических функций в руках короля, что в свою очередь обеспечивало ему прочную поддержку со стороны основной части господствующего класса.

Подчиненно крестьянства власти крупных землевладельцев сопровождалось упадком его роли в политической жизни страны. Возросло число сюсельменов, представлявших короля на местах и захвативших главную роль в областном управлении. Судебные дела решаются отныне королевскими чиновниками – лагменами, совершенно не считающимися с народными тингами. Последние оказались под полным контролем местной аристократии, духовенства и представителей государственной власти. Одним из проявлений упадка этих старинных народных собраний было перенесение некоторых из них в города – резиденции королей и знати³².

Укрепление государственной власти, связанное со сплочением вокруг нее основной части господствующего класса, и утрата местными тингами былой самостоятельности сделали возможным для норвежских королей провести реформу законодательства. Старые областные законы, в отдельных частях устаревшие и практически утратившие уже свою силу вследствие коренных перемен в социальном строе, при короле Магнусе VI (1263-1280 гг.) были заменены законом, имевшим силу для всей Норвегии и известным под названием Ланслова. Создание "закона страны" означало переход в сфере нрава от "варварских правд" к феодальному законодательству: прежние судебники представляли собой запись правовых норм, опиравшуюся на старинную народную традицию, восходившую отчасти к периоду разложения первобытно-общинного строя, запись, про-изведенную на крестьянских тингах, тогда как Ланслов, составленный "лучшими людьми", знакомыми с римским правом, свидетельствовал о возросшем могуществе королевской власти. Реформа законодательства имела большое влияние на положение крестьянства. Важнейшим разделом нового закона были постановления о лейлендингах и об условиях держания земли, отразившие успехи феодального развития норвежского общества. Ланслов в этой своей части фиксирует отношения между классами крупных землевладельцев и лейлендннгов³³. Был также изменен порядок распоряжения и наследования земельной собственности: наследственные права женщины были расширены, предусматривалась возможность раздела одаля между старшим сыном прежнего владельца и его братьями³⁴. И. Фрост замечает, что постановления Ланслова способствовали "нездоровому накоплению земельных владений в руках немногих богатых семей"³⁵.

Все сказанное о положении норвежского крестьянства в XIII в. дает полное основание говорить о нем как о классе феодального общества. Норвежские лейлендинги – это зависимые держатели земли, платившие феодальную ренту, а не "свободные арендаторы", какими их изображают некоторые ученые³⁶. Мы хотели бы подчеркнуть этот вывод, ибо в советской медиевистике, в которой история средневековых норвежских бондов ранее специально не изучалась, нашла отражение теория об отсутствии в Норвегии в период до Кальмарской унии феодализма и феодально-зависимого крестьянства³⁷.

Что касается конкретных особенностей положения бондов в XIII в., то они подлежат дальнейшему изучению. Несомненно, к важным выводам можно прийти, сопоставляя "областные законы" XII-XIII вв. с Лансловом Магнуса Лагаботира; такого сопоставления в исследовательском плане не делалось.

Другой очень сложной и еще не решенной проблемой аграрной истории Норвегии является проблема экономического упадка в XIV-XV вв. Мы можем лишь кратко наметить те ее аспекты, которые связаны с историей крестьянства.

XII-XIII века в Западной Европе были временем стремительного роста городов, подъема ремесла и торговли, в немалой мере подорвавших натурально-хозяйственную замкнутость, характерную для раннего средневековья. В Норвегии в этот период можно отметить лишь незначительный рост городского населения и довольно скромные успехи ремесла и торговли. Ремесло не обособилось полностью в самостоятельное занятие, хотя, например, в законе Магнуса Лагаботира о городах перечисляется до 20 видов ремесел. Еще в XIII в. частично сохранялись старые формы торговли, характерные для эпохи викингов: заморские поездки зажиточных людей со своими товарами (преимущественно продуктами сельского хозяйства) па собственных кораблях либо подобные же поездки с грузом, принадлежавшим нескольким лицам. В последнем случае корабль могли снарядить и крестьяне побогаче. Недаром в крестьянских дворах, расположенных вокруг Осло и Тронхейма, археологами обнаружены богатые клады монет конца XII – начала XIII в. Однако эти факты говорят не о широком развитии торговли, а о том, что в Норвегии еще не сложился класс купцов, которые взяли бы обмен в свои руки. Не случайно королям, стремившимся сохранить рабочую силу во владениях крупных собственников, неоднократно приходилось издавать постановления, запрещавшие людям, имевшим небольшое имущество, заниматься торговлей.

Между тем состояние земледелия в Норвегии, население которой увеличилось к началу XIV в. приблизительно до 300 тыс. человек³⁸, сделало необходимым ввоз значительного количества хлеба из-за границы. Правительство поощряло приезд иностранных купцов с грузами зерна, муки и солода. Большое количество этих товаров могли предложить немецкие купцы, располагавшие хлебными рынками Северной и Восточной Германии. В обмен они вывозили масло, мясо, рыбу, меха, шкуры. Ввоз зерна в Норвегию северогерманскими купцами стал значительным уже в середине XIII в., а в дальнейшем потребность в привозном хлебе еще более возросла. Норвежским аристократам было удобно вести торговлю с заграницей при посредничестве немецкого купечества, ввозившего, наряду с зерном, ремесленные изделия. Безраздельное господство северогерманских купцов в норвежской торговле, которое было облегчено близорукой политикой королевской власти и местной аристократии, явилось сильнейшим препятствием па пути развития национального бюргерства и вызвало свертывание самостоятельной торговли и ремесла в Норвегии³⁹.

Все возраставшая зависимость страны от ганзейцев совпала по времени с начавшимися во второй половине XIII в. изменениями в ее экономике. Перемены в хозяйстве выразились прежде всего в упадке земледелия. Кое-где пахотные земли стали забрасываться или использоваться для пастьбы скота и заготовки кормов. В еще большей мере, чем прежде, население стало заниматься животноводством. Перестройка хозяйства Норвегии, происходившая в условиях затухания торговли и ремесла и полнейшего преобладания иностранного купечества, привела к длительному экономическому упадку. Он стал особенно явственным с середины XIV в., когда на находившуюся в состоянии кризиса страну обрушилось катастрофическое в средние века стихийное бедствие – чума.

Ни в одной другой стране Европы "Черная смерть" не имела столь длительных последствий, как в Норвегии. Некоторые ученые усматривают в чуме чуть ли не главную причину экономического упадка Норвегии. На самом деле эпидемия чрезвычайно усугубила начавшийся задолго до нее экономический кризис, в обстановке которого разруха, вызванная ею, не могла быть преодолена в течение очень долгого времени. Невозможно согласиться и со сторонниками так называемой "климатической теории", которые утверждают, что в XIV-XV вв. произошло серьезное ухудшение климата на скандинавском Севере (увеличение влажности, понижение среднегодовой температуры), создавшее менее благоприятные условия для ведения хозяйства⁴⁰. Эти ученые не приводят убедительных доказательств своей точки зрения. Они не учитывают того, что в соседних странах, на которые изменение климата – если бы оно действительно имело место – не могло не оказать своего влияния, такого упадка, как в Норвегии, не наблюдалось. Ю. Шрейнер ссылается на роль экспорта ганзейцами масла из Норвегии, что, по его мнению, делало для крестьян более выгодным разведение скота, нежели обработку земли⁴¹. Однако сельское хозяйство в Норвегии в этот период было в своей основе натуральным, и поэтому крайне сомнительно, чтобы рыночная конъюнктура могла послужить главной или существенной причиной перестройки сельского хозяйства⁴². Об "экономическом упадке" в других странах Европы пишут в настоящее время многие ученые⁴³. Возможно, что в таких странах, как Англия, эти явления и на самом деле были результатом кризиса барщинного помещичьего хозяйства и свидетельствуют не о всеобщем хозяйственном регрессе или застое, а о зарождении предпосылок капиталистических отношений, происходившем в обстановке мучительной ломки старых форм производства⁴⁴. К Норвегии такое объяснение не подходит. Если нельзя безоговорочно говорить о всеобщем упадке ее экономики, то вместе с тем нет оснований для характеристики происшедших в XIV в. перемен как прогрессивных. Факторы, вызвавшие изменения в экономике Норвегии, до конца еще не выяснены⁴⁵.

Чума была занесена в Норвегию из Англии летом 1347 г., в короткий срок распространилась по всей стране и свирепствовала вплоть до 1350 г. Впоследствии страшные эпидемии возобновлялись в 1359-1360 и в 1371 гг. Результатом этого цикла эпидемий была огромная смертность. Современник – автор исландских анналов – утверждает, что в Норвегии осталось в живых меньше ⅓ жителей. По мнению историков-специалистов, действительная убыль была меньше, но все же от ½ до ⅓ жителей Норвегии погибло⁴⁶. Чума прошла неравномерно по стране, отдельные районы совсем обезлюдели, тогда как в других урон был не так велик⁴⁷. Норвегия испытала серьезнейшее потрясение.

Количество заброшенных пахотных земель и крестьянских усадеб чрезвычайно возросло, причем этот процесс продолжался в XV п. Так, из 2,5 тысяч крестьянских дворов, принадлежавших архиепископу нидароскому, в 30-е годы XV в. около тысячи оставались необработанными и с них в его пользу не уплачивалось никакой ренты. Даже в первой воловине XVI к. в Вестланне насчитывалось до четверти заброшенных крестьянских хозяйств, и не было рабочих рук, которые могли бы их поднять. Во многих дворах под обработкой находилась только часть пашни, остальная земля была превращена в пастбище для скота либо заросла лесом⁴⁸. За счет ячменя, главной зерновой культуры в предшествующий период, стал распространяться овес, требовавший меньшей обработки⁴⁹. Около 1500 г. в Норвегии не возделывались земли не менее 4-5 тысяч дворов. Но и те усадьбы, в которых сохранились жители, тоже понесли серьезный ущерб, вследствие чего рента в пользу земельных собственников резко понизилась⁵⁰. На большей части территории страны она составляла от 1/3 до 1/5 прежней ренты, уплачивавшейся в первой половине XIV в.⁵¹ Крупные землевладельцы временно лишились возможности повышать эти платежи, так как давно ощущавшаяся нехватка рабочей силы стала особенно заметной после чумы. Собственникам приходилось передавать земли лейлендингам подчас на льготных условиях. С целью привлечения держателей в своп владения и восстановления хозяйства в заброшенных усадьбах они шли па то, чтобы лейлендинг в течение некоторого времени вовсе не платил ренты, но зато расчистил бы заросшую пашню и поправил разрушившиеся или обветшавшие постройки. Держание земли стало, как правило, пожизненным и даже наследственным. Некоторые землевладельцы передавали часть двора держателю в собственность па условии, чтобы он обрабатывал всю усадьбу и с другой ее части уплачивал ренту. Подобно этому, и короли тли на передачу пустующих дворов в собственность тем крестьянам, которые брались их возделывать и платить налоги⁵². Крупные землевладельцы вскоре стали прилагать усилия к увеличению своих доходов за счет усиления эксплуатации крестьян, что приводило к обострению классовых противоречий и к открытым столкновениям во многих областях страны.

Поскольку земельные собственники испытывали острейший недостаток в рабочих руках, а наемные слуги требовали увеличить плату, королевская власть в интересах феодалов добивалась того, чтобы понизить плату и принудить всех работоспособных людей, не имевших собственного хозяйства, наниматься на работу по ранее существовавшим расценкам. Королевские чиновники на местах подвергали наказаниям работников, покинувших своих хозяев. Этим людям запрещалось заниматься торговлей: прежде минимум средств, которыми нужно было обладать, чтобы иметь право отплыть в торговую поездку, составлял 3 марки: во второй половине XIV в. он был повышен до 12, а затем и до 15 марок. Королевским управителям было предписано ежегодно высылать из городов мужчин и женщин, не имевших постоянной работы⁵³. Таким образом, в тогдашней Норвегии, как и в Англии, после "Черной смерти" появляется своею рода "рабочее законодательство", вызванное стремлением крупных землевладельцев выйти за счет трудящихся масс из хозяйственного кризиса.

Во второй половине XIV в. катастрофически упали цены на земельные участки; низкие цены сохранялись вплоть до XVI в. Даже после некоторого повышения цен на земли, например в области Осло, все же они были вдвое ниже по сравнению с ценами до 1350 г.⁵⁴

Убыль населения в результате "Черной смерти" нанесла тяжелый удар и скотоводству, игравшему в экономике Норвегии очень важную роль. Для стойлового содержания скота в течение зимних месяцев был необходим фураж, заготовка которого была трудоемкой работой, причем и до чумы кормов зачастую не хватало, так что весной, когда скот выгоняли на пастбища, приходилось выводить или даже выносить животных, истощенных до такой степени, что они не держались па ногах. После того как чума вызвала гибель чуть ли не половины сельского населения, заготовка корма для скота на зиму сделалась почти совершенно невозможной. В результате начался массовый падеж скота, принявший колоссальные размеры, а это в свою очередь вызвало голод и новую смертность населения. Однако затем скотоводство несколько оправилось и по сравнению с земледелием стало играть еще большую роль, чем до чумы. Крестьяне имели возможность пасти свой скот на заброшенных землях соседних усадеб⁵⁵.

Чума, несомненно, нанесла крестьянству страшный удар. Но необходимо еще раз подчеркнуть, что экономический регресс начался в Норвегии задолго до "Черной смерти", которая усугубила его, но не была его причиной. Можно предполагать, что отмеченные выше перемены в сельском хозяйстве, в частности сокращение числа земледельческих усадеб и сопровождавшее его понижение ренты, вызывались не только смертностью населения, но и некоторыми другими причинами. По нашему мнению, кризис сельского хозяйства в Норвегии можно попять только в непосредственной связи с основными чертами ее аграрного и общественного строя. Как уже указывалось, помимо уплаты ренты собственнику земли лично свободный норвежский крестьянин должен был исполнять многочисленные и очень обременительные публичные повинности, сопряженные именно с тем, что он обладал правами-обязанностями свободного человека (служба в ополчении, снаряжение военных кораблей и служба во флоте, посещение судебных собраний – тингов и др.). Возникает предположение, что эта особенность в положении крестьянства отрицательно сказывалась на устойчивости хозяйства бонда. Производительные силы в сельском хозяйстве (прежде всего техника обработки земли) на протяжении всего средневековья оставались примерно на одном и том же примитивном уровне и даже переживали периоды регресса. Подавляющее большинство бондов вплоть до XVI в. не имело возможности поддерживать регулярные связи с рынком. Господство натурального хозяйства было в Норвегии настолько безраздельным, что не только феодальные ренты, но и все налоги, как правило, уплачивались в натуре. Многоотраслевой характер хозяйства крестьян, то, что, наряду с земледелием и скотоводством, они занимались рыболовством, охотой, домашним ремеслом, добывали железо и сами изготовляли многие орудия труда и другие предметы⁵⁶, – все это показателя неразвитости производства, слабого разделения труда. В таких условиях норвежское крестьянство оказалось не в состоянии (выдержать удар, нанесенный ему чумой⁵⁷. Поскольку же крестьянство и в XIV в. по-прежнему составляло подавляющее большинство населения, а города играли совершенно второстепенную роль (что опять-таки объясняется, по-видимому, указанными особенностями аграрного строя), то кризис крестьянского хозяйства обусловил экономический регресс всей страны. Эта гипотеза, требующая дальнейших исследований, как нам наймется, многое могла бы разъяснить.

Экономический регресс XIII-XIV вв. выразился в усилении натурального хозяйства и в возврате к более примитивным формам земледелия и скотоводства. Земельная рента с XIV в. все реже уплачивалась зерном и все чаще продуктами животноводства. В Северной Норвегии, где возросла роль рыболовства, ренту стали вносить рыбой. В натуре уплачивались и государственные налоги. Стал развиваться натуральный обмен. Денежная система переживала серьезный кризис, правительство прибегало к порче монеты. В большом ходу была иностранная (преимущественно любекская) монета. Стоимость норвежской марки в отдельных областях страны стала неодинаковой, что свидетельствовало об ослаблении торговых связей между ними. Главное же несчастье Норвегии заключалось в том, что экономический упадок продолжался в течение более двух столетий (с конца XIII до конца XV – начала XVI в.).

В то время как в некоторых других европейских странах "Черная смерть" в конечном счете губительно сказалась лишь на части феодальных владений и существенно не задержала быстрого развития городов и торговли, в Норвегии, купечество и города которой из-за политики королевской власти и деятельности ганзейцев были поставлены в крайне неблагоприятные условия уже в XIII в., подобный прогресс оказался невозможным.

Экономический упадок отразился на общественной структуре и государстве. Поскольку доходы норвежской аристократии были более скромными, нежели в других скандинавских странах, сильное их сокращение коренным образом подорвало материальное благополучие преобладающей части дворянства. Многочисленные мелкие феодальные собственники не были в состоянии долее существовать за счет земельной ренты; если и прежде они нередко принимали непосредственное участие в сельском хозяйстве, то теперь это стало их главным занятием, а для исполнения государственной или военно-рыцарской службы у них недоставало ни средств, ни досуга. Многие из них превратились в бондов. Лишь крупные земельные собственники, доходы которых были значительнее, избежали "окрестьянивания". В их руки перешло имущество части разорившихся мелких землевладельцев⁵⁸. В начале XIV в. в Норвегии насчитывалось до Ж)0 богатых аристократических семей, в начале XVI в. их осталось вряд ли более двадцати, остальные феодалы оказались на положении захудалых собственников. Сильно сократилась численность духовенства, а его доходы резко упали⁵⁹.

Чрезвычайно сузились материальные ресурсы государства. Налоговые поступления сократились в такой же степени, как и рента. Настойчивые попытки королевской власти повысить налоги, например введение удвоенных налогов с обрабатываемых земель, не дали желаемых результатов и приводили к возмущениям бондов. С целью увеличить налоги правительство запрещало забрасывать усадьбы и обязывало каждого крестьянина возделывать участок земли не менее определенного размера либо передавало дворы тем, кто соглашался платить с них налог. Эти меры не давали должного результата. Королю приходилось принимать налоги, уплачивавшиеся в натуре. Накопление в руках короля и дворян значительного количества сельскохозяйственных продуктов, собранных ими в качестве налогов и ренты, делало их заинтересованными в сбыте продуктов. Основными скупщиками были опять-таки ганзейцы, всецело господствовавшие в норвежской торговле в XIV XV вв. и еще более увеличившие свое влияние на корону вследствие роста ее финансовой зависимости от них.

Ослабление экономических связей между областями Норвегии шло рука об руку с ослаблением государственного единства. Влияние на местах перешло в руки представителей знати или верхушки бондов, заправлявших на областных тингах. Распалась давно уже подорванная старинная система обороны страны, основанная на ополчении и корабельной повинности бондов.

Экономический и политический упадок Норвегии имел губительные последствия для ее самостоятельности. Измельчавшему, сократившемуся численно дворянству было теперь не под силу тягаться с аристократией других скандинавских стран, обладавшей большими богатствами, широкими политическими привилегиями и отличавшейся от норвежских феодалов своей воинственностью. Многие норвежские дворяне давно породнились с выходцами из Дании и Швеции, использовавшими изменившуюся обстановку для усиления своих позиций в Норвегии⁶⁰. Кальмарская уния означала для Норвегии важный шаг на пути ее подчинения власти датских феодалов, так как норвежская знать в большинстве была отстранена от дел⁶¹. Датское правительство проявляло интерес к Норвегии главным образом: как к источнику финансовых средств. Вводились новые налоги, при сборе которых чиновники допускали всяческие злоупотребления. Норвежский народ должен был оплачивать расходы датских королей на их войны. Таким образом, разоренная и ослабленная хозяйственным кризисом Норвегия подпала на рубеже XIV-XV вв. под власть датских феодалов.

2

При изучении истории крестьянства Норвегии в XV-XVII вв. встают новые проблемы. Прежде всего это вопрос о положении норвежских бондов при датском господстве. Здесь речь идет не только о том, чтобы показать то бремя, которое взвалили на крестьян чужеземные феодалы. Нужно иметь в виду, что датские дворяне у себя дома имели дело е крепостными крестьянами и, естественно, были склонны перенести привычные для них формы и методы эксплуатации на норвежских бондов. Почему им не удалось этого сделать? Для ответа на этот вопрос необходимо вкратце остановиться на основных факсах аграрном истории Норвегии в период Кальмарской унии.

Уния, выгодная лишь королю⁶², высшему датскому и шведскому дворянству, встречала сопротивление со стороны широких слоев населения как в Швеции, так и в Норвегии. Весь период унии насыщен острыми социальными конфликтами. Восстание шведских крестьян и горнорабочих под руководством Энгельбректа (1434 г.) нашло отклик в Норвегии. Крестьяне юго-восточной части страны поднялись в 1436 г. против крупных землевладельцев и датских чиновников, которых было особенно много в районе Осло. Восставших возглавлял дворянин Амунд Сигурдссон Вольт. Норвежское дворянство, подобно шведскому, попыталось использовать восстание для создания самостоятельного правительства. Однако результатом этого была лишь замена части датских чиновников норвежскими и временное усиление влиянии норвежского риксрода на управление страной. Положение крестьянства, обираемого феодалами и государством, не изменилось, что, естественно, должно было привести к новым конфликтам. Уже в 1438 г. население Телемарка н соседних областей под предводительством бонда Хальварда Гротопа восстало против феодалов и датских наместников. Восстание было подавлено общими усилиями датского наместника и норвежских дворян, опасавшихся своих крестьян больше, чем датского короля⁶³. В литературе высказывалось мнение, что эти восстания не вызывались социальными и экономическими причинами и носили чисто политический характер⁶⁴. В действительности же можно говорить лишь о том, что правящий класс Норвегии использовал в своих политических интересах крестьянское движение, направленное против феодализма и его главного оплота в стране – феодальной монархии.

В конце XV в. в Дании начал складываться абсолютизм. В Норвегии датские короли вели себя как ничем не ограниченные монархи, и разорившееся и частично вымирающее норвежское дворянство было политически совершенно бессильным. Король Ханс установил контроль над владельцами ленов; чиновниками он предпочитал назначать людей незнатного происхождения, всем ему обязанных и от него всецело зависевших. Начало абсолютистского правления в Норвегии означало прежде всего увеличение налогов и поборов. В конце XV и в XVI в. обложение крестьянского двора более чем удвоилось. Многие бонды были не в состоянии уплатить налоги: дворы хозяев, отказывавшихся погасить недоимки, безжалостно опустошались, на крестьян налагались штрафы: применялись и другие репрессии, вплоть до казней. Недовольство крестьян вылилось в новые возмущения. В 1496 г. крестьянами был убит одни из ленников датского короля, а вскоре, под влиянием нового движения в Швеции (возникшего в 1500 г. под руководством Степа Стуре), поднялось восстание крестьян, охватившее всю Западную Норвегию, а затем и юго-восток страны. Возглавил восстание крупный дворянин Кнут Альфссон, недовольный тем, что незадолго до этого у пего был отобран королем леи. Восставшие захватили крепости Акерсхус и Тунсбергсхус. Выступление масс, направленное против феодального и податного гнета. Кнут Альфссон пытался превратить в анти-датское движение и требовал, чтобы датчане покинули Норвегию. Но после гибели Кнута Альфссона (1502 г.) восстание было подавлено⁶⁵. В 1507 г. восстают крестьяне Упланна, в 1541 г. – бонды Сетесдаля. Обычно восстания крестьян происходили под лозунгом защиты старых порядков, которые они называли "законами святого Улава". Антифеодальные по существу, восстания крестьян носили вместе с тем антидатскую окраску. Дворянство пыталось использовать их в собственных целях, но в то же время было неспособно возглавить освободительное движение против Дании. Норвежские светские и церковные феодалы постоянно соперничали между собой, связь их с датскими дворянами была очень сильна, еще сильнее – страх перед выступлением собственных крестьян. Норвежское бюргерство только зарождалось и было слишком слабым и малочисленным, чтобы встать во главе борьбы против усиливавшегося чужеземного господства. Кроме того, господствующее положение в городах занимали немцы и датчане⁶⁶. Понятно поэтому, что попытка освободить страну от власти Дании, предпринятая в 30-е годы XVI в. (под влиянием расторжения унии Швецией), также закончилась поражением. В 1536 г. датский риксрод принял постановление (рецесс) о превращении Норвегии в провинцию датской монархии. Одновременно была провозглашена реформация на лютеранский манер. Расторжение Кальмарской унии означало для Швеции национальную независимость, но для Норвегии – окончательное превращение в датское владение. Подчинение страны датским господам было тем тягостнее, что оно усилилось в период, когда в передовых странах Европы происходила консолидация национальных государств и началось развитие капиталистических отношений. Датское господство тормозило экономический и политический прогресс страны⁶⁷.

Преобразование церковного строя диктовалось преимущественно интересами короля и датского дворянства, стремившегося захватить церковные земли. В скандинавских странах, как и в Германии, лютеранство было поставлено на службу дворянам. После отстранения епископов католической церкви началась секуляризация их владений, а также земель закрываемых монастырей. Переход в руки короля тысяч крестьянских дворов, принадлежавших прежде духовенству и монахам, а также десятин и церковных штрафов привел к значительному увеличению доходов казны, которые более чем удвоились. После реформации в собственности датского короля сосредоточилось до 45% всех крестьянских дворов в Норвегии. Лишь часть этих земель была передана датским дворянам. Если учесть, что католическая церковь была крупнейшим землевладельцем, более богатым, нежели король и дворяне вместе взятые, то станут ясными как причины реформации, так и огромное ее значение для дальнейшего развития страны. Важнейшим результатом реформации в Норвегии было усиление власти датского короля и датских дворян, из числа которых королем назначались и протестантские "суперинтенданты" (епископы)⁶⁸.

Реформация встретила сопротивление со стороны не только католического духовенства, но и широких слоев населения⁶⁹. Помимо отмеченного выше слабого развития бюргерства, обычно являвшегося носителем идей реформации, это объяснялось и другими причинами. Консерватизм хозяйственной жизни крестьян порождал недоверие ко всяким новшествам, особенно если они исходили от датского правительства; в последние годы перед реформацией католическое духовенство было по сути дела единственной силой, пытавшейся возглавить сопротивление датской короне⁷⁰; новые священники-лютеране были в большинстве датчанами, и бонды не хотели иметь с ними дела; в отличие от других стран, принявших реформацию, в Норвегии богослужение было переведено не на родной язык, а па язык господ-датчан; наконец, в Норвегии были введены датские постановления о церковных десятинах, не учитывавшие старых правил о выделении в пользу крестьян четвертой части десятины. Но главной причиной враждебного отношения крестьян к реформации было, несомненно, то, что переход секуляризованных церковных и монастырских владений в руки датского дворянства сопровождался резким усилением эксплуатации держателей, сидевших на этих землях. Новые собственники не стеснялись нарушать обычаи, с которыми до известной степени считались прежние владельцы.

Одновременно еще более возросла роль государства в развитии поземельных отношений и в эксплуатации норвежского крестьянства. После 1530 г. король, стремившийся проводить политику абсолютизма, приступил к реорганизации системы ленов, владельцы которых из самостоятельных господ все более превращались в высших чиновников короля, находившихся в его непосредственном подчинении и получавших лишь часть собираемых им налогов и штрафов. Наряду с пятью крупнейшими "замковыми ленами", которые охватывали большую часть страны⁷¹, в Норвегии имелось значительное количество мелких ленов, находившихся под управлением должностных лиц, тогда как сами ленники обычно пребывали в Дании. Реорганизация ленов диктовалась как политикой централизации, проводившейся Кристианом III и Фредериком II, так и их стремлением наложить руку на доходы, собираемые ленниками (в виде ландскюльда, налогов и иных поборов), которые после реформации чрезвычайно возросли и достигали в ряде случаев двух и даже шести тысяч талеров ежегодно. Поэтому исчезли лены, которые отдавались во владение дворянам с правом присвоения всех собираемых с них доходов. Преобладающей формой пожалования стал так называемый "расчетный лен": большую часть сборов получал король, а леннику оставлялся определенный процент. Установление "расчетных ленов" было связано также с изменением характера поступлений: наряду с натуральными оброками⁷², поборы стали уплачиваться н в денежной форме, вследствие чего стал возможен более строгий учет доходов ленников⁷³.

Рост доходов казны и ленников объяснялся прежде всего развитием торговли, промышленности и отчасти сельского хозяйства, которое происходило в XVI в. Глубокая и длительная экономическая депрессия XIV-XV вв. была, наконец, преодолена, и, несмотря на ряд неблагоприятных условий (контроль ганзейских, а затем и других иностранных купцов над норвежской торговлей; иностранное политическое господство; засилье датских феодалов; рост налогов), в Норвегии начался значительный хозяйственный подъем.

Хотя сельскохозяйственная техника оставалась в основном неизменной. XVI век характеризовался освоением новых земель, корчевкой и расчисткой заросших пространств, возобновлением хозяйства во многих усадьбах, остававшихся заброшенными в течение двух столетий. Правительство поощряло этот процесс. Так. Кристиан III предписал жителям Тронхеймской епархии возделывать заброшенные земли па правах собственников за уплату налога. Спрос на зерно и рост цен на продукты земледелия и животноводства в период "революции цен" стимулировали расширение хозяйственной деятельности крестьян⁷⁴. Тем не менее Норвегия по-прежнему не могла обеспечить себя хлебом, и ввоз его из-за границы вследствие увеличения неземледельческого населения еще более возрос. Зерно ввозили теперь не только ганзейцы, но и купцы других стран, предлагавшие его по более низким ценам. Вследствие роста ренты и налогов увеличение производительности крестьянского хозяйства не сопровождалось повышением благосостояния большинства крестьян, прибавочный продукт которых в основном поглощался господствующим классом и казной. Часто поборы продолжали взыскиваться в натуре, и поэтому рост крестьянского производства далеко не всегда способствовал усилению его связей с рынком; хозяйство норвежских бондов в своей основе оставалось по-прежнему натуральным. Денег у крестьян было очень мало. Имели место случаи, когда в ответ на попытки правительства заменить военную службу денежными взносами крестьяне просили не делать этого.

Наряду с сельским хозяйством, ловля рыбы давала средства к существованию значительной части населения страны, в том числе и многим крестьянам. Занимались они и лесным делом. С XVI в. лес становится важнейшим источником богатств в Норвегии. Первоначально лесопиление было подсобным промыслом в хозяйствах крупных землевладельцев и бондов в отдельных прибрежных районах, где лес скупали или выменивали иностранцы⁷⁵. Вскоре спрос на пиломатериалы и строевой лес, которым Норвегия была чрезвычайно богата, резко возрос, особенно со стороны голландцев, и началась широкая вырубка лесов в долинах рек, а затем и в глубине страны; в отдельных районах леса стали исчезать, вследствие чего свободная рубка леса была запрещена. В это время лесное дело стало вестись уже на новых началах. Его все более забирают в свои руки богатые бюргеры, вкладывавшие в производство значительные капиталы. Бонды со временем были из торговли лесом вытеснены, и для того, чтобы заняться лесным промыслом, стало требоваться разрешение властей⁷⁶. Лесное дело привлекло много рабочих рук, и сплошь и рядом бонды, их сыновья, а также батраки и рыболовы на сезон или совсем уходили на лесоразработки и лесосплав.

В другой новой отрасли хозяйства – добывающей промышленности – эксплуатация наемной рабочей силы получила широкое распространение, хотя сплошь и рядом не была связана с полным отделением производителя от своего хозяйства: часто занимались лесным делом н работали в рудниках крестьяне, не порывавшие с земледелием. Но и в сельском хозяйстве труд батраков-хусменов использовался довольно широко.

Как отразился на положении крестьянства экономический подъем XVI и XVII вв.? Норвежский народ извлек очень скромные выгоды из хозяйственного прогресса, так как датский абсолютизм и дворянство еще более усилили эксплуатацию населения. Главное ее бремя по-прежнему ложилось на крестьян. Большинство их оставалось на положении лейлендингов и вело хозяйство на землях короны и других крупных землевладельцев: таких хозяев в начале XVII в. было до 25 тыс., тогда как свободных собственников насчитывалось 11 тыс., хотя этот слой несколько увеличился в результате освоения ранее заброшенных усадеб. Почти половина лейлендингов сидела на землях, являвшихся владениями короля, 13 % – на землях дворян (преимущественно датских); около 17% держателей находилось в зависимости от чиновников, бюргеров, богатых одальменов⁷⁷. Среди последних были хозяева, которые к своим наследственным владениям при-соединили арендованные ими усадьбы и обладали иногда 10 и даже 20 дворами. Эта новая "аристократия бондов", державшая в зависимости от себя лейлендингов, хусменов и других бедняков, пришла на смену почти исчезнувшему в предшествующий период норвежскому дворянству, многие представители которого, как мы знаем, влились в число бондов⁷⁸. Зажиточные одальмены извлекали выгоды из благоприятной рыночной конъюнктуры в период "революции цен", богатели на торговле лесом и скупали или брали в залог земли разорявшихся собственников⁷⁹. Слой малоземельных крестьян все увеличивался, чему в немалой степени способствовали разделы старых больших дворов, особенно частые в период развития товарно-денежных отношений. Наряду с богатыми бондами, крестьянские земли приобретали и бюргеры.

Социальные и имущественные контрасты в норвежском обществе стали резче, В XIV-XV вв. Норвегия была крестьянской страной, не имевшей ни сколько-нибудь влиятельного дворянства, ни значительного городского населения. В XVI в. все более дифференцировавшемуся крестьянству противостояли дворяне, вновь собравшие в своих руках значительные владения, и богатеющее бюргерство, в среде которого появились уже буржуазные элементы. Среди высшего дворянства доминирующее положение занимали выходцы из Дании. Семья Круммендик, например, обосновавшаяся в Вестфолле в 40-е годы XV в., была собственницей более чем 270 дворов или частей дворов, разбросанных в разных частях страны. Ее представитель Хенрик Круммендик в начале XVI в. чрезвычайно увеличил свои владения в Норвегии и в Дании⁸⁰.

В связи с общим подъемом товарно-денежных отношений и возросшим в XVI в. спросом на землю собственники стремились извлечь как можно больше доходов из своих владений и усиливали эксплуатацию лейлендингов. С этой целью вводились дополнительные поборы: так называемые "первые платежи", т. е. вступительные взносы сверх ежегодного ландскюльда; платежи, вносившиеся каждый третий год; платежи, возникшие из обязанности крестьянина принимать у себя и угощать земельного собственника, и др. Хотя фактически крестьянское держание было наследственным, сохранялись в силе старые законы о трехлетнем сроке сдачи земли, и крупные собственники использовали их для увеличения экстраординарных поборов. Краткосрочность соглашения о держании лейлендингом земли стала особенно выгодной для собственников  в  период "революции цен", когда доходы от фиксированной денежной ренты неизбежно резко сокращались.

Норвежские землевладельцы принуждали лейлендингов вносить повышенную ренту либо сгоняли их с занимаемых участков. Попытки вмешательства королевской власти были малоаффективными⁸¹. Во второй половине XVI в. наблюдается тенденция к повышению ландскюльда.

Наряду с увеличением поземельных платежей, дворяне стремились распространить на Норвегию барщинную систему, существовавшую в Дании. Кое-где в южной части страны им удалось принудить лейлендингов исполнять еженедельные отработки па барских дворах. Но барщинно-обязанных крестьян в Норвегии было немного, а попытки крупных землевладельцев установить судебную власть над своими держателями натолкнулись на сопротивление вольнолюбивого крестьянства, опиравшегося на вековые традиции личной свободы, и на нежелание королевской власти расширять привилегии феодалов. Отсутствие крупного барщинного поместья, неблагоприятные условия для развития земледелия и исторически сложившиеся порядки способствовали тому, что крепостничество так и осталось неизвестным в Норвегии. Кроме того, датские дворяне в этот период были заинтересованы не столько в том, чтобы низвести норвежских бондов до положения крепостных, сколько в превращении Норвегии в рынок сбыта зерна, производившегося датскими крепостными крестьянами. В более позднее время, в XVIII в., им удалось навязать Норвегии датскую хлебную монополию.

Датско-норвежское дворянство вело наступление на крестьян и по другой линии. Не получив полного удовлетворения от секуляризации монастырских н епископских земель, феодалы хотели расширить свои владения за счет бондов н использовали тяжелое материальное положение многих крестьян. На протяжении XVI в. происходит превращение дворов обедневших одальменов в держания. С целью облегчить и ускорить этот процесс дворянство неоднократно поднимало вопрос об отмене нрава одаля и права преимущественной покупки земли одальменами; в 1548 г. дворяне выдвинули требование, чтобы "купля-продажа земли не зависела от столь многих условий, как до сих пор"⁸². Но королевская власть не могла пойти на это, сознавая, что подобная мера не прошла бы безболезненно.

В XVI в. к многочисленным прежним повинностям и поборам, лежавшим на крестьянах, прибавились новые и очень тягостные. Монополия короны на разработку горных богатств страны была сопряжена с введением обязательной повинности крестьян безвозмездно или за жалкое воз награждение рубить лес и выжигать древесный уголь, возить руду, снабжать продовольствием мастеров, работавших на рудниках и литейных заводах. Сверх того бондов заставляли строить дома в королевских усадьбах, работать по возведению укреплений, возделывать в обязательном порядке пустующие земли. XVI и XVII века, когда Дания вела многочисленные войны, были временем дальнейшего роста государственных налогов. Не довольствуясь постоянными налогами⁸³, правительство вводит всякого рода дополнительные поземельные и подушные подати. Для упорядочения раскладки этих поборов крестьянские усадьбы были разделены па несколько категорий в зависимости от их платежеспособности (полный двор, ¾ двора, половинный двор, пустующий двор)⁸⁴. Однако налоги подчас были столь велики, что многие хозяева, материальные возможности которых не соответствовали чрезмерным фискальным требованиям, забрасывали свои дворы. Как и в прежнее время, король мог требовать с крестьян "угощения" во время поездки по стране, а так как сами датские монархи посещали Норвегию редко, они добились передачи прав на это "угощение" своим наместникам. Со временем "угощение" было превращено в налог, уплачивавшийся до начала XVI в. в виде продуктов, а впоследствии деньгами и тканями. Взимание нового экстраординарного налога неоднократно вызывало сопротивление крестьян.

Новая волна крестьянских выступлений на протяжении XVI в. была ответом на усиление эксплуатации норвежского народа государством, дворянами и зарождавшейся буржуазией. Население страдало не столько от постоянно растущих налогов (их реальная величина уменьшалась за счет обесценения денег), сколько от всяческих притеснений со стороны чиновников, ленников, иностранных мастеров. В результате происходят восстания бондов Телемарка в 1540 г., Треннелага в 1573-1575 гг. и др.⁸⁵

В конце XVI в. крестьяне то и дело подавали жалобы королю в связи с усилением их эксплуатации и возбуждали тяжбы в судах. Правда, ленники и управляющие подчас расправлялись с жалобщиками, раскрывавшими перед правительством их злоупотребления, но угроза новых восстаний была настолько сильна, что при введении поборов властям неоднократно приходилось вступать в переговоры с населением на тингах, и были случаи, когда бонды наотрез отказывались удовлетворить притязания правительства. Местные тинги, утратившие в XIV-XV вв. свое былое значение, теперь вновь стали органами крестьянского сопротивления, с которыми королям приходилось считаться: датские монархи, стремившиеся укрепить свое влияние в Норвегии, заверяли, что желают придерживаться "законов святого Улава", а по старинным норвежским обычаям введение налога должно было получить согласие народа. Упорно сопротивляясь датским нововведениям, крестьяне стремились оградить себя от разорения и сохранить остатки тех вольностей, которые и в эпоху унии все же отличали социальный строй Норвегии. В XVII в. абсолютная монархия нанесла тяжелый удар крестьянским тингам. запретив их самовольные собрания и подачу коллективных петиции. Бонды отныне имели право лишь подавать индивидуальные жалобы на тингах. созываемых королевскими ленниками или чиновниками⁸⁶.

Неповиновение бондов властям проявлялось и во время военных действий. В ходе войны между Швецией и Данией в 1563-1570 гг. норвежская территория серьезно пострадала. Защищая свои хозяйства от грабежей наемных солдат, бонды изгоняли их со своей территории. В то же время крестьяне Восточной Норвегии, отказываясь воевать против шведских соседей, на собственный страх и риск заключали с ними "крестьянский мир"; до споров между господами им было мало дела. Нежелание участвовать в чуждых им войнах бонды проявляли и в XVII в.

Окончательное укрепление абсолютизма в датско-норвежском государстве в 1660-1661 гг. сопровождалось упразднением сословных собраний и риксрода. Ленная система также была упразднена и лены преобразованы в административные округа во главе с амтманами – чиновниками на твердом жалованье⁸⁷. Дворянство оставалось по-прежнему правящим сословием, и его представители занимали высшие государственные должности, но с самовластием аристократов было покончено. Период, открывающийся "государственным переворотом" 1660-1661 гг., характеризовался усиленными попытками абсолютной монархии полностью слить воедино Данию и Норвегию⁸⁸. Эти попытки нашли свое выражение, в частности, в издании нового законодательного сборника для Норвегии в 1687 г., во многом попросту копировавшего датские законы, хотя постановления об одале пришлось включить и в новое законодательство. Подобная политика не могла быть успешной, так как во многом игнорировала особенности развития норвежского народа. Между тем именно со второй половины XVII в. в стране происходят чрезвычайно важные хозяйственные сдвиги, оказавшие огромное влияние на ее классовую структуру и политическое развитие и подготовившие в конечном итоге ее освобождение от датского господства.

Эти сдвиги коснулись прежде всего землевладения.

В период "первоначального накопления" аграрное развитие различных народов Европы шло неодинаково. В зависимости от конкретных экономических и социальных условий господствующий класс в некоторых странах оказался способным экспроприировать крестьянство и превратиться в класс капиталистических собственников земли (например, в Англии). В других странах, наоборот, дворянство отходило от производства, превращаясь в чисто паразитический элемент общества, и было обречено на ликвидацию (как во Франции). В странах Центральной и Восточной Европы дворяне, сохранившие и упрочившие все свои феодальные привилегии и могущество, сумели закрепостить крестьянство и подчинить его режиму тяжелой барщинной эксплуатации, что надолго затормозило развитие буржуазных отношений в этих странах и направило его, когда оно, наконец, началось, по "прусскому пути".

Специфика аграрного развития Норвегии в этот период определялась в основном двумя обстоятельствами. Во-первых, в норвежских условиях, как мы знаем, было невозможно создание крупного барщинного хозяйства прусского или, если взять более близкий пример, шведского или датского тина⁸⁹. Норвежское дворянство, даже после того, как в XV и XVI вв. оно пополнилось выходцами из Дании, оставалось крайне слабым в экономическом отношении и не было способно оказать сколько-нибудь заметное влияние на сельское хозяйство. Во-вторых, несмотря на известные успехи в своем развитии, буржуазные элементы Норвегии не располагали достаточными капиталами для того, чтобы присвоить основную массу земель, да и не были в этом заинтересованы⁹⁰. Вследствие относительной слабости дворянства и буржуазии норвежское крестьянство имело возможность не только сохранить в своих руках ту часть земель, которая принадлежала ему ранее, но и сильно увеличить размеры своего землевладения. В XVII-XVIII вв. в земледелии Норвегии получает распространение не крупное предпринимательское хозяйство и не барское поместье, а парцеллярное крестьянское хозяйство. Подчеркнем, что массовый переход земли в руки крестьян начался в Норвегии раньше, чем в тех странах Европы, в которых он вообще имел место.

Перераспределение земельной собственности начинается уже в 60-70-е годы XVII в., когда правительство Фредерика III, оказавшееся после неудачных войн в стесненном финансовом положении, стало искать выход в том, чтобы расплатиться со своими кредиторами путем передачи им коронных земель. Государство принуждало бюргеров, дворян и чиновников брать земли по искусственно завышенным ценам. Распродажа земельной собственности короны привела к созданию ряда очень крупных частных владений, включавших в свой состав иногда до нескольких сотен крестьянских дворов. Новые владельцы пытались компенсировать себя путем усиления эксплуатации лейлендингов⁹¹. Крестьяне оказывали упорное сопротивление. У всех были свежи в памяти многочисленные крестьянские восстания. Многие из бондов обращались к королю с просьбой выкупить их земли обратно, предлагая даже внести половину выкупа за свой счет, лишь бы избавиться от гнета со стороны новых собственников. Правительство, разумеется, не пошло на это, но не в его интересах было доводить крестьян до ожесточения. Их роль в датско-норвежской монархии в этот период очень возросла, так как из числа бондов комплектовалась армия. Война против Швеции не прекратилась и в 70-е годы XVII в., причем шведский король рассчитывал привлечь норвежцев на свою сторону. Все это заставляло датское правительство прислушаться к призывам наместника (статхольдера) Норвегии Ульрика Фредерика Гюльденлеве оградить крестьян от притеснений крупных землевладельцев⁹². Вот почему был установлен пожизненный срок держания земли, ограничивались размеры ренты, крупным землевладельцам запрещалось применять силу по отношению к крестьянам.

Когда в 80-90-е годы XVII в. возобновилось отчуждение коронных земель, их держателям-крестьянам было предоставлено право преимущественной покупки. В продажу теперь пускали отдельные дворы по сравнительно умеренным ценам. Одновременно и крупные собственники начинают распродавать земли, не видя выгоды в сохранении их в своих руках. Крупные владельцы продавали земли крестьянам по ценам, в несколько раз превышавшим те, по которым они им достались во время распродажи недвижимой собственности короной⁹³. С конца XVII в., а в особенности после окончания Великой Северной войны в Норвегии стало быстро расти число крестьян-собственников⁹⁴. Интенсивно этот процесс шел в Восточной Норвегии. Если в середине XVII в. в отдельных ее районах число собственников не превышало 1/5 или 1/7 от общего числа крестьян, то к середине XVIII в. здесь их было уже до 2/3 и даже до 5/6. Более медленными темпами это же развитие протекало в других частях страны⁹⁵. Относительно Норвегии в целом можно сказать, что в середине XVII в. собственники земли составляли меньшинство крестьян, на рубеже XVII и XVIII вв. их удельный вес резко возрос и к середине XVIII в. они были в большинстве.

Прогрессу крестьянского землевладения благоприятствовали расчистки земель, создание новых дворов. Но рост числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, значительно опережал увеличение площади крестьянского землевладения. Это обусловливалось в первую очередь разделами старых дворов. Такие разделы стали широко распространенным явлением в XVI-XVII вв. Они зашли вскоре настолько далеко, что часто крестьяне не могли прокормиться на выделенных в их собственность участках. Обеднение крестьян влекло за собой отчуждение ими земель. Известной гарантией сохранения крестьянского хозяйства в руках семьи было, как известно, древнее право одаля, допускавшее выкуп проданного владения в течение длительного времени. Однако со временем право одаля было ограничено в интересах покупателей земель. Для широкой массы бондов ограничение права одаля было ударом, так как отныне было облегчено их разорение.

Таким образом, рука об руку с ростом крестьянского землевладения шла неизбежная дифференциация крестьянства. Эта дифференциация приобретала в тогдашних условиях капиталистический характер. От перераспределения земель в конечном счете выигрывали преуспевающие собственники. Собрав в своих руках по нескольку (а то и по 2-3 десятка) усадеб, эти богатые бонды становились предпринимателями типа кулаков, широко использовали наемную рабочую силу и труд мелких арендаторов, сбывали продукцию на рынке. Некоторые из них, наряду с сельским хозяйством, занимались промыслами, например владели лесопилками, торговали лесом или – как в Северной Норвегии – сдавали рыбакам в аренду сети, лодки, необходимые припасы и скупали у них по дешевке улов.

Мелкие крестьяне были лишены возможности покупать земли за наличные деньги. Им приходилось давать долговые обязательства прежнему собственнику земли⁹⁶. Так собственность многих бондов с первого момента ее существования оказывалась отягощенной долгами. По сути дела часть, новых землевладельцев мало чем отличалась от лейлендингов, так как по-прежнему была вынуждена платить за свою землю. Становление крестьянского землевладения шло рука об руку с закабалением бондов ростовщиками, с их разорением.

Разорявшиеся крестьяне нанимались на лесопилки и рудники, шли батрачить к богатым владельцам или уходили в города. Многие из них превращались в мелких арендаторов и работников, так называемых хусменов. Хусмены пользовались небольшими клочками земли или хижинами, расположенными в усадьбах крупных бондов, платили за них или работали в хозяйстве собственника, иногда вместе с членами своей семьи. За часть производимой им работы хусмен ничего не получал, за другие службы ему выдавалось вознаграждение, но более низкое, чем обычная поденная плата. Часто хусменам поручалась расчистка новых земель под пашню. Под угрозой сгона с участка хозяин мог принудить хусмена нести службу в большем объеме. Многие хусмены, не имевшие участков и владевшие лишь жилищем, были принуждены, чтобы свести концы с концами, прирабатывать на стороне, на определенное время года уходить на промыслы. Хусмен был волен покинуть своего хозяина, но с тем, чтобы найти себе другого, так как правительство установило обязательность службы для всех, кто не вел собственною хозяйства. Эта мера должна была удовлетворить требования состоятельных бондов, нуждавшихся в большом количестве дешевой рабочей силы. Крупные горнопромышленники, расселяя рабочих близ рудников, подчас также наделяли их небольшими клочками земли, превращая в своего рода хусменов⁹⁷. Слой хусменов рос очень быстро, гораздо быстрее, чем крестьян-собственников: около середины XVII в. их хозяйств было в три с половиной раза меньше, чем крестьянских (17 тыс. и 62 тыс.), а в начале XIX в. численность их примерно сравнялась (91 тыс. и 95 тыс.). Около половины хусменов земли не имело. Как видим, эксплуатация наемной рабочей силы н мелких арендаторов получила в сельском хозяйстве Норвегии очень широкое распространение. И все же крупные бонды продолжали жаловаться на нехватку рабочих рук и сетовать на чрезмерно высокую, с их точки зрения, поденную плату, которую им приходилось платить.

Начавшееся капиталистическое развитие приводило к обострению социальных и имущественных различий в среде крестьянства, которое более не объединялось, как прежде, общей враждой против дворянства. Представители дворянства, значительная часть которых и раньше постоянно проживала в Дании, утрачивая свои владения в Норвегии, стали показываться в ней лишь по государственным делам. Феодальная собственность на землю в Норвегии в XVII в. быстро приходила в упадок. На смену классовому антагонизму между крестьянами и дворянами рос антагонизм между крестьянством и бюргерами⁹⁸. Богатые бюргеры приобретали крестьянские и дворянские земли⁹⁹. В их владениях впервые в Норвегии вводятся улучшения в обработке почвы па английский манер и усовершенствованные сельскохозяйственные орудия¹⁰⁰.

Как мы видели, перемены в землевладении укрепляли положение не всего крестьянства, а его верхушки, в экономической зависимости от которой так или иначе оказывалось большинство мелких земледельцев. Эта верхушка становилась влиятельным элементом общества¹⁰¹. Численно возросшее норвежское крестьянство, приобретая землю в собственность, сделалось политически более активным и было призвано сыграть впоследствии немалую роль н борьбе за освобождение своей родины от унии с Данией. Разумеется, Норвегия не стала страной "замечательной крестьянской демократии", как склонны ее называть некоторые норвежские историки¹⁰². Тем не менее контраст с Данией, где сохранялось развитое крепостничество такого типа, что современники называли датские крупные поместья "плантациями с белыми рабами", был разителен¹⁰³.

Заканчивая на этом рассмотрение вопросов истории норвежского крестьянства в период датского господства, необходимо подчеркнуть следующие моменты. Хотя датские дворяне в течение долгого времени обладали значительной частью земли в Норвегии, все же определяющей формой эксплуатации норвежского крестьянства была в этот период эксплуатация их королевской властью – в форме все возраставшего налогообложения, с одной стороны, и взимания феодальной ренты на коронных землях, на которых сидела почти половина всех норвежских крестьян, с другой. Стремясь сохранить и упрочить свой контроль над Норвегией, монархия должна была умерять аппетиты дворянства, и это одна из причин (помимо названных выше) того, что последние не сумели распространить на Норвегию крепостнический режим, существовавший в Дании. В отличие от более раннего времени относительная личная свобода норвежских бондов в период, когда товарно-денежные отношения начали быстро развиваться (с XVI в.), стала важным условием укрепления свободной мелкой парцеллярной собственности крестьян как одной "из форм, проистекающих из разложения феодальной земельной собственности"¹⁰⁴. Развитие мелкой крестьянской собственности, по-видимому, было не только результатом, но и одной из причин перехода, начиная с XVII в., земель дворян и короны в руки норвежских бондов.

Перемены в аграрном строе Норвегии и XVII в. вели к развитию капиталистических отношений. Мы наблюдаем резкий рост численности крестьян-собственников и еще большее увеличение слоя хусменов, накопление земель богатой верхушкой бондов и широкое распространение мелкого, бедного крестьянства. Но происходившие в сельском хозяйстве сдвиги не сводились к одним лишь количественным изменениям. Менялась основа аграрных отношений. На смену зависимому держателю-лейлендингу пришли батрак и мелкий арендатор-хусмен. Традиционная феодальная рента уступала место капиталистической земельной ренте. Однако эти важнейшие стороны процесса в значительной мере остаются до сих пор вне ноля зрения историков и еще только подлежат изучению¹⁰⁵.

Очерк истории норвежского крестьянства в феодальный период носит сугубо предварительный характер. Давая его, мы преследовали две цели. Во-первых, нам кажется целесообразным познакомить читателей, не знающих норвежской историографии, с основными чертами аграрного развития Норвегия, во многом отличающегося от социально-экономической эволюции других европейских стран. Позднее становление феодализма, большая его специфика, особый вариант перехода от феодального строи сельского хозяйства к буржуазному путем превращения значительной части держателей в собственников земли и смены дворянского землевладения землевладением одальбондов, бюргеров и чиновничества – все это представляет немалый интерес для историков крестьянства. Во-вторых, пытаясь наметить важнейшие этапы аграрной истории средневековой Норвегии, мы сталкиваемся с трудностями, связанными с необходимостью объяснить ее ход, и тем самым выявляем проблемы, которые подлежат дальнейшему изучению. Среди таких проблем выше были указаны следующие: конкретный ход процесса феодализации крестьянства и становления крупного землевладения; причины экономического упадка Норвегии в XIV-XV вв. и перестройки ее аграрной экономики; влияние датского политического господства на положение норвежского крестьянства; факторы, обусловившие, начиная с XVII в., разложение дворянского землевладения и благоприятствовавшие распространению крестьянской собственности. Эти, как н некоторые другие нерешенные окончательно вопросы аграрной истории Норвегии, несомненно, будут и впредь привлекать внимание ученых.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См. А. Я. Гуревич. Некоторые спорные вопросы социально-экономического развития средневековой Норвегии. "Вопросы истории", 1959, № 2.

2. Некоторые из проблем генезиса феодализма в Норвегии поднимались нами в других работах: А. Я. Гуревич. Большая семья в Северо-Западной Норвегии в раннее средневековье (но судебнику Фростатинга). – Сб. "Средние века", выи. VIII, 1957; Так называемое "отнятие одаля" королем Харальдом Прекрасноволосым (Из истории возникновения раннефеодального государства в Норвегии). – "Скандинавский сборник", II; Норвежская община в раннее средневековье. – Сб. "Средние века", вып. XI, 1958; Древненорвежская вейцла (Из истории возникновения раннефеодального государства в Норвегии). – "Научные доклады высшей школы. Исторические науки", 1958, № 3.

3. О. Olafsen. Jordiaellesskab оf sameie. Kristiania, 1914; K. Østberg. Norsk bonderel, I-XII. Oslo; L. Rynning. Bidrag til norsk almennigsrett, I. Oslo, 1934; A. Holmsen. H. Björkvik, R. Frimannslund. The Old Norwegian Peasant Community. – "The Scandinavian Economic History Review". IV, 1956.

4. О. Büchner. Die Geschichte der norwegischen Leiländinger. Berlin, 1903; The Cambridge Economic History of Europe, vol. I, 1943 (статья С. Булина); О. A. Johnsen. De norske staender. – "Videnskabs-Selskabets Skrifter", II. Hist.-Filos. Klasse. Christiania, 1906, s. 48, 57.

5. Невозможно согласиться с теми историками, которые считают, что Сверре начал "нивелировку" норвежского общества, ликвидацию классовых и сословных противоположностей и что его дело продолжили его преемники. См. A. Bugge. Norges historie fremstillet for det norske folk, II, 2, Kristiania, 1916, s. 164. Глубже и более правильно вопрос о социальных последствиях гражданских войн решается Э. Буллем (Edv. Bull. Det norske folks liv og historie gjennem tidene, II. Oslo, 1931, s. 16, 176). Cp. J. Schreiner. Kongemakt og lendmenn i Norge i det 12. århimdre. – "Scandia", IX, 2, 1936, s. 203. См. А. Я. Гуревич. Проблемы социальной борьбы в Норвегии во второй половине XII – начале XIII в. в норвежской историографии. – Сб. "Средние века", вып. XIV, 1959.

6. Edv. Bull. Grunnriss av Norges historie. Oslo, 1938, s. 13.

7. См. A. Holmsen. Problemer i norsk jordeiendomshistorie. – H. Т., 34. Bd., 1947, s. 236.

8. Frostaþings-Lov, III, 17; IX, 3, 4, 18.

9. Gulaþings-Lov, 129.

10. Edv. Bull. Folk og kirke i middelalderen. Studier til Norges historie. Kristiania of København, 1912.

11. Всего с 1223 по 1349 г. монастырь приобрел 635½ маматеболей земли. Mamatebol – хозяйство, с которого уплачивается натуральный оброк, достаточный для содержания одного человека в течение месяца. См. Codex diplomaticus Monasterii Sancti Michaelis Bergensis diocesis vulgo Munkaliv dicti, ed. P. A. Munch. Christiania, 1845.

12. Церковь стремилась приобретать не только пахотные земли, но и угодья. Среди приобретений архиепископа Нидароского к первой половине XV в. луга, леса, рыбные ловли и т. п. составляли более 1/5. См. Aslak Bolts jordebog, udg. af P. A. Munch. Christiania, 1852.

13. См., например, L. Daae. Om Stavanger Stift i Middelalderen. – H. Т., 3 R., 5 Bd. 1899. Гораздо лучше известно из саг о длительной и ожесточенной борьбе норвежцев против христианизации.

14. Например, Norges gamle love, udg. ved. R. Keyser og P. A. Munch, II. Christiania, 1848. Den nyere Lands-Lov, VII, 7.

15. Размеры и ценность земли стали выражаться в чинше: владение оценивалось в определенном числе маркеболей, эресболей (марка и эре – денежные единицы), маматеболей и т. п.

16. См. Biskop Eysteins jordebog over det geistlige gods i Oslo bispedømme (Den røde Bog), udg. af H. J. Huitfeldt. Christiania, 1879.

17. S. Skappel. Det norske jordleievesens geografiske utbredelse i eldre tid og overgangen fra leie til selveie. – H. T. 30. Bd, 1934, s. 221-224.

18. Frostaþings-Lov, XIII, XIV; Den nyere Lands-Lov, VIII, 1.

19. Den nyere Lands-Lov, VII, 7; III, 6. Лейданг сначала носил характер поголовного налога, в качестве поземельной подати он впервые упоминается в Ланслове. См. A. Steinnes. Leidang og landskyld. – "Skrifter utgitt av Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo", II. Hist.-Filos. Klasse. Christiania. 1927.

20. 1 маркеболь соответствовал трем монедсматсболям (маматеболям).

21. Biskop Eysteins jordebog... udg. af. H. i. Huitfeldt.

22. Registrum praediorum et redituum ad ecclesias diocesis Bergensis saeculo p. C. XIV pertinentium, vulgo dictum. "Bergens Kalvskind", udg. P. A. Munch. Christiania, 1843.

23. Aslak Bolts jordebog, ed P. A. Munch. Christiania, 1852.

24. О. A. Johnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte. Jena, 1939, S. 78-79.

25. См., в частности, Den nyere Lans-Lov, VII, 7.

26. Frostaþings-Lov, IV, 8; XIII, 24; XIV, 7; XV, 11.

27. Den nyere Lands-Lov, VI, 2.

28. См. E. Hertzberg. Lén og veizla i Norges sagatid. – "Germanistische Abhandlungen zum LXX. Geburtstag von Konrad Maurers". Göttingen, 1893; А. Я. Гуревич. Древненорвежская вейцла..."

29. Edv. Bull. Leding. Militaer-og finansforfatning i Norg i aeldre tid. Kristiania og København, 1920.

30. См. Hirðskrá. Norges gamle love. II.

31. В "Королевском зерцале" [R. Meissner. Konungsskuggsjá. Der Königspiegel Halle (Saale), 1944] приводятся беседа молодого человека с отцом, советующим ему либо вступить в свиту короля, либо заняться торговлей, с тем, однако, чтобы вложить часть накопленных денег в землю.

32. А. Вuggе. Tingsteder, gilder og andre gamle mittpunkter i de norske bygder. – H. Т., 5. R., 4. bd., 1920.

33. Edv. Bull. Det norske folks liv og historie gjennem tidene, II. Oslo, 1931, s. 128-124.

34. Den nyere Lands-Lov, V, 7.

35. J. Frost. Das norwegische Bauernerbrecht. Jena, 1938, S. 48.

36. O. Büchner. Die Geschichte der norwegischen Leiländiger. S. 34-36; О. A. Jоhnsen. Norges bønder. Oslo, 1936, s. 54.

37. История средних веков, т. I, 1952. стр. 497-500.

38. J. Е. Sars. Til Oplysning om Folkemaengdens Bevaegelse i Norge fra det 13. til det 17. Aarhundrede. – H. Т., 2. R, III Bd, 1882, S. 387

39. По вопросу о роли ганзейцев в норвежской торговле см.: A. Bugge. Studier over de norske byers selvstyre og handel. Oslo, 1899; O. A. Johnsen. Noregsveldets undergang. Oslo, 1924; его же. Le commerce et la navigation en Norvège au Moyen Age. – "Revne historique", t. 178, 1936; O. Röhlk. Hansisch-norwegische Wirtschaftspolitik in 16. Jahrhundert. Kiel. 1935; J. Schreiner. Hanseatene og Norges nedgang. Oslo, 1935; его же. Hanseatene og Norge i det 16. arhundre. Oslo, 1941; его же. Bemerkungen zum Hanse-Norwegen-Problem. – "Hansische Geschichtsblätter", 72. Jahrgang, 1954; его же. Die Frage nach der Stellung des deutschen Kaufmanns zur norwegischen Staatsmacht. – "Hansische Geschichtsblätter", 74. Jahrgand, 1956.

40. Edv. Bull. Klimaskifte og nedgang i Noreg i seinmiddelalderen. Syn og segn, 1925.

41. J. Sсhreiner. Pest og prisfall i senmiddelalderen. Et problem i norsk historie – "Avhandlinger utgilt af Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo", II, Hist.-Filos. Kl., 1948, № 1, s. 87-88, 90, 92-93.

42. Кроме того, Шрейнер не доказал, что после "Черной смерти" действительно резко возрос вывоз ганзейцами масла из Норвегии. См. М. Wetki. Studien zum Hanse Norwegen-Problem. – "Hansische Gesehichtsblalter", 70. Jahrgang, 1951, S. 50, 51.

43. См. Cambridge Economic History of Europe, II; X Congresso Internazionale di Scienze Storiche. Relazioni, vol. IV.

44. К. Л. Косминский. Были ли XIV и XV века временем упадка европейской экономики? – Сб. "Средние века", вып. X, стр. 262-271.

45. A. Holmsen. Norges historie. I. Oslo, 1949, s. 421; K. Larsen. A History of Norway. New York, 1948, p. 191.

46. J. Myklebust. Svartedauden. Pestar og reproduksjon – H. Т., 37 bd., 1956.

47. С. Скаппель полагает, что отмечаемое особенно сильное сокращение населения в скотоводческих районах объясняется не только смертностью, но и уходом части жителей в земледельческие районы. См. S. Skappel. Høstingsbruk og dyrkingsbruk. – H. Т., 31 bd., 1937, s. 181, 186-190, ff.

48. Olav Engelbrektssons Jordebog. Udg. af Norges Rigsarkiv. Oslo, 1926.

49. S. Hasund. Korndyrkinga i Noreg i eldre tid. Hidrag til bondesamfundets historie, Bd. I. Oslo, 1933, s. 100, ff.

50. Цифры о размерах ренты в королевских владениях в Треннелаге см. N. Haltan. Det eldste krongodset i Trøndelag. – H. Т., 37. bd, 1956, s. 246.

51. O. A. Johnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte, S. 146, ff.

52. Diplomatarium Norwegicum, II, № 963; XIV, № 112.

53. O. A. Johnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte, S. 148-149.

54. S. Hasund. Det norske folks liv og historie gjennom tidene, Bd. III. Oslo, 1934, s. 141-142.

55. A. Holmsen. Norges historie, I, s. 418.

56. См. K. Visted, H. Stigum. Vår gamle bondekultur, I. Oslo, 1951.

57. Ср. вывод, к которому пришел А. Стейнес на основе изучения системы налогообложения в средневековой Норвегии: "Доминирующей чертой в картине средневекового норвежского государства была бедность. Что так было после "Черной смерти", общеизвестно. Но я полагаю, что такое же положение существовало и в более ранний период – вопреки обманчивому внешнему блеску, создавшему ложное представление в последующее время. Становится яснее, чем прежде, что основную причину всего упадка и бессилия норвежского государства в последние столетия средневековья следует искать в положении самой страны и народа". A. Steinnes. Gamal statteskipnad i Noreg. I. – "Avhandlinger utgitt av Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo", II. Hist.-Filos. Klasse, 1930, № 1, s. 170.

58. A. Holmsen. Problemer i norsk jordeiendomshistorie..., s. 2-11.

59. Nidaros erkebispestol og bispesete 1153-1953, Bd. I. Oslo, 1956. Ср. A. Taranger. Norges historie fremstillet for det norske folk, III. Bd., I. del. Kristiania, 1915, s. 99.

60. H. Kоht. Norsk historie i lys frå aettehistorie. På leit elter liner i historia. Oslo, 1953, s. 76-77.

61. H. Koht. Dronning Margarete og Kalmarunionen. Oslo, 1956.

62. Король Ханс (1-183 1513 гг.) говорил об унии: "Жирная Норвегия [король имел в виду масло, вывозившееся из страны] должна кормить меня, богатая Швеция – одевать, а воинственная Данин – защищать".

63. А. Taranger. Norges historie fremstillen for det norske folk, III. Bd., I. del., s. 305-314.

64. О. A. Jоhnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte. S. 68.

65. А. Taranger. Norges historie fremstillet for det norske folk, III Bd., II. del., Kristiania, 1917, s. 214-236.

66. J. A. Gade. The Hanseatic Control of Norwegian Commerce during the Late Middle Ages. Leiden, 1951.

67. Ср. Omstridda spörsmål i Nordens historia, I. København, 1940, s. 117, ff.

68. Y. Nielsen. Norges historie fremstillet for det norske folk., IV. bd., I. del. Kristiania, 1909, s. 26-37.

69. S. Steen. Det norske folks liv og historie gjennem tidene, Bd. IV. Oslo, 1935, s. 148-164.

70. Н. Koht. Olav Engelbrektsson og sjolvstende-tapet 1537. Oslo, 1951.

71. Бохус, Акерсхус, Бергенсхус, Вардехус и Стейнвиксхольм или Тронхейм.

72. Norske Regnskaber og Jordeböger fra det 16-de Aarhundrede. Udg. ved. H. J. Huitfeldt-Kaas. I-III. Christiania, 1885-1898.

73. S. Steen. Det norske folks liv og historie gjennem tidene, Bd. IV, s. 249, 269.

74. Н. Koht. Prisar og politikk i norsk historie. Samtiden, 1913.

75. A. Bugge. Den norske traelasthandels historie, I-II. Skien, 1925.

76. В 1490 r. на риксроде а Осло отмечалось, что крестьяне (имелись в виду наиболее богатые выходцы из крестьян) владеют собственными кораблями, на которых вывозят за границу доски, строевой лес и другие товары, чем причиняют духовенству и дворянам "большой и гибельный вред". Вред этот, говорилось далее, заключался в том, что бонды не занимаются земледелием, и в результате много дворов остается заброшенными и их собственники не получают податей. Риксрод запретил бондам вести такую торговлю. О. A. Jоhnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte, S. 158.

77. O. A. Johnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte, S. 279.

78. H. Koht. Verknaden av unionen med Danmark på det norske bondestande. – Scandia", VIII, 2, 1935, s. 204-209.

79. O. A. Johnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte, S. 216-217.

80. H. Koht. Vincens Lunge contra Henrik Krummedige. Oslo, 1950.

81. В 1604 г. Кристиан IV постановил, что "каждый крестьянин, держащий двор и платящий ландскюльд или первоначальный взнос, должен сохранять двор в течение жизни, и его нельзя передавать другому". Но одновременно было подтверждено предписание Магнуса Лагаботира о краткосрочном держании, что открывало возможности для злоупотреблений (Kong Christian den Fjerdes Norske Lov-bog af 1604 udg. af Er. Hallager og Fr. Brandt. Christiania, 1855).

82. O. A Johnsen. Norwegische Wirtschaftsgeschichte, S. 278.

83. A. Steinnes. Gamal skatteskipnad i Noreg. – "Avhandlinger utgitt av Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo", II, Hist.-FiIos. Klasse, Oslo, 1930, 1933.

84. A. Holmsen. Norges historie, I, s. 554-555.

85. X. Кут обращает внимание на то, что в отличие от предшествующего периода, когда выступления бондов часто возглавлялись выходцами из дворян, в XVI в. крестьянские восстания имели собственных вожаков. Н. Koht. Les luttes des paysans en Norvége..., p. 93. В этой интересной работе (в Норвегии она вышла под названием "Norsk bondereising", Oslo, 1926) Кут подробно анализирует борьбу крестьян против крупных землевладельцев и государственных чиновников в XVI-XIX вв. Мы не можем, однако, согласиться с мнением автора, что классовая борьба норвежских бондов начинается лишь в XVI в.

86. О. A. Johnsen. De norske staender..., s. 50-52.

87. О. A. Johnsen. Norges historie fremstillet for del norske folk, V. Bd., 1. del. Kristiania, 1911, s. 23-28.

88. В литературе по истории Норвегии встречается утверждение, что после переворота 1660-1661 гг. установилось равноправие между обеими частями датско-норвежской монархии и что ликвидация самостоятельности датского дворянства была благоприятна для Норвегии, избавившейся якобы от его засилья (М. Jensen. Norges historie, II. Oslo, 1949, s. 14-17). Фактически, однако, равноправие Норвегии с Данией было мнимым, ибо проводимая абсолютизмом политика всецело отвечала интересам господствующего класса Дании. Статус Норвегии улучшился лишь номинально.

89. Ср. А. С. Кан. Две тенденции в дворянском хозяйстве Швеции XVII в. – "Вопросы истории", 1954, № 3; его же. Социально-экономическая характеристика шведской деревни первой половины XVII в. – Сб. "Средние века", вып. IX, 1957.

90. Норвежские бюргеры в XVI-XVII вв. охотно помещали деньги в недвижимую собственность, но не для того, чтобы создать крупное предпринимательское хозяйство, а для последующих спекуляций с землей: скупая по сравнительно низким ценам владения дворян, они затем распродавали их в розницу по более высоким ценам. Иной характер носили приобретения земель лесоторговцами и горнозаводчиками. См. A. Holmsen. Problemer..., s. 248-250.

91. М. Jensen. Norges historie, II, s. 34-35.

92. Гюльденлеве писал королю: "Благосостояние крестьянина – это основа, корень и главная цель существования норвежского государства. Если бонды разорены, то они будут не в состоянии уплатить Вашему королевскому величеству налоги, особенно во время войны, и солдаты не смогут получить от них никакой помощи". K. Larsen. A History of Norway, p. 290.

93. О. A. Johnsen. Fra leilending til selveier. – "Nordisk Tidskrift", 1910, s. 282.

94. О. A. Johnsen. Norges historie fremstillet for det norske folk, V. Bd., I. del., s. 241-242, 360.

95. Как мы знаем, крестьяне в этот период сочетали земледелие с другими промыслами. Переход от держания к свободной собственности происходил быстрее в районах развитого земледелия, медленнее – в прибрежных районах с рыболовством и в последнюю очередь в районах, где было распространено лесное дело: крупные владельцы лесов были заинтересованы в привлечении держателей на лесоразработки. См. S. Skappel. Det norske jordleievesens geografiske utbredelse..., s. 225, 243, 251, 256.

96. A. Holmsen. Problemer..., s. 251-253.

97. S. Skappel. Om husmandsvaesenet i Norge. Dets oprindelse og utvikling. – "Skrifter utgit av Videnskapsselskapet i Kristiania", II. Histor.-filos. Klasse. 2. Bind. Kristiania. 1923.

98. H. Koht. Les lottes des paysans en Norvège..., p. 141; J. Semmingsen. The Dissolution of Estate Society in Norway. "The Scandinavian Economic History Review", II, 1954, p. 168-170.

99. S. Steen. Det norske folks liv og historie gjennem tidene, Bd. V, s. 346.

100. В XVIII в. появляется интерес к крестьянству у философов и экономистов. Физиократы видели в норвежском одальбонде воплощение свободного "сына природы", тип которого в других странах буржуазные мыслители могли преимущественно конструировать лишь умозрительным путем. См. В. J. Hovde. The Scandinavian Countries, 1720-1865, I. Boston, 1943, p. 75-76.

101. Х. Кут пишет: "Многие бонды могли возразить высокомерному аристократу "Я тоже дворянин"". H. Koht, S. Skard. The Voice of Norway. London, 1944, p. 33.

102. H. Koht, S. Skard. The Voice of Norway, p. 32.

103. Датский политический писатель Тюге Роте в 1786 г. писал о "благородных норвежских крестьянах, не испорченных рабством". Н. Koht. Les luttes des paysans en Norvége..., p. 136.

104. К. Маркс. Капитал, т. III, 1953, стр. 819. Маркс говорит в этой связи об английском йоменри, крестьянском сословии в Швеции, французском и западнонемецком крестьянство. Это полностью можно отнести и к Норвегии.

105. A. Holmsen. Problemer..., s. 254-255.