|
Изучение истории средневекового ремесла остается одной из важнейших задач современной медиевистики. Ремесло составляло главную экономическую основу городской жизни, и без глубокого осмысления закономерностей его развития невозможно понять ни динамики, ни самой природы средневекового города, ни его исторической роли в развитии феодальной, формации.
При этом все более настоятельно ощущается потребность расширить круг исследуемого материала. Выявление конкретно-исторического своеобразия ремесленного развития в различных регионах средневековой Европы не только позволяет построить типологию данного процесса. Что еще важнее, лишь этим путем можно приблизиться к постижению всего богатства целого. Ибо то, что в одних условиях едва фиксируется как потенция или даже вовсе не проявляется, в других обнаруживает себя как существенная тенденция, в третьих – как ведущая форма процесса. Смысл явления, скрытый в одном варианте развития, в другом проявляется с редкой рельефностью.
Поэтому исследование, специально посвященное истории ремесла в средневековой Швеции, не может не вызвать живого к себе интереса. И работа А. А. Сванидзе вполне оправдывает этот интерес прежде всего потому, что она не просто освещает этот малоизвестный регион, но, анализируя особенности данного варианта развития, ставит целый ряд еще не решенных вопросов, касающихся средневекового ремесла в целом, стремится выявить некоторые общие закономерности его развития, которые пока еще ждут своего осмысления.
Многое привлекает в рассматриваемой монографии: новизна и своеобразие объекта исследования, насыщенность материалом, черпаемым из широкого круга источников, тщательность анализа, обилие интересных наблюдений. Особенно плодотворным представляется угол зрения автора: пристально вглядываясь в региональную специфику, он вместе с тем рассматривает шведское ремесло не изолированно, но как часть общеевропейского развития средневекового ремесла, в русле общих закономерностей данного процесса.
И если при этом отдельные суждения или определения могут вызывать споры, то это служит дополнительным свидетельством того, что автор монографии не обходил сложные вопросы. И тем большую ценность представляет его исследование, дающее пищу мысли, способствующее дальнейшим научным поискам.
Работа распадается на три части. Центральное место и по объему, и по значению занимает вторая часть, посвященная анализу городского ремесла, его производственно-технического развития, экономической структуры, форм цеховой организации и скрытых за нею социальных отношений. К этой основной части примыкает первая часть, которая, быть может, не была бы обязательна в другом подобном исследовании, но совершенно необходима здесь для понимания специфических условий Швеции: в ней рассматривается развитие ремесла и промыслов в шведской Деревне, торгово-ремесленная активность бондов. Этот материал в значительной степени "подстилает" дальнейшее исследование, без него не могут быть правильно поняты многие особенности шведского городского ремесла. Третья часть посвящена горному промыслу, игравшему очень важную роль в Швеции этой эпохи
Такое построение исследования представляется глубоко обоснованным. Быть может, монография еще более выиграла бы в цельности и стройности, если бы в специальной главе был рассмотрен вопрос о возникновении городов в средневековой Швеции. И логически, и исторически эта проблема стоит между крестьянской домашней промышленностью и городским товарным ремеслом. Да и сам автор не может не касаться этого вопроса на многих страницах своей работы. Но мы менее всего хотели бы говорить о том, "чего нет" в работе. Тем более что в ней очень многое есть, да и первая часть содержит в себе немало материала, позволяющего в известной мере возместить отсутствие такой главы.
Фокусом всего исследования, как уже было отмечено, является вторая часть, и именно она в первую очередь привлекает внимание читателя. Многое здесь несомненно удалось автору. Шаг за шагом прослеживая разделение труда в основных отраслях городского ремесла, А. А. Сванидзе выявляет основные пути, которыми шел этот процесс, – выделение отдельных крупных производственных отраслей и предметное разделение. Хотя второе, как всегда в средневековом ремесле, преобладало, оба пути постоянно переплетались. В этом отношении любопытна та картина разветвления "генеалогического древа" средневековой городской металлургии и металлообработки, которую автор попытался запечатлеть в схеме на стр. 120. Вообще систематическое рассмотрение важнейших сфер труда шведских городских ремесленников позволяет автору создать ту, так сказать, вещественную основу, на которой затем базируется анализ экономических отношений в ремесле.
Прежде всего ремесло ощутимо выступает как мелкое самостоятельное товарное производство. Могут сказать, что это истина общеизвестная, но она – краеугольный камень понимания данного особого экономического уклада. И, на наш взгляд, автор поступает совершенно правильно, пристально вчитываясь в Документы и по крупицам извлекая из них сведения об объеме производства в ремесленной мастерской, об органической слитности мастерской и лавки, мастерской и жилища ремесленника. Ремесленный мастер в итоге выступает как лицо, соединяющее в себе качества труженика, собственника и организатора производства (стр. 170). Автор не без основания уподобляет его свободному крестьянину-собственнику. Правда, при этом не следует упускать из виду одно весьма существенное различие: хозяйство самостоятельного земледельца, возмещавшего затраты необходимого труда за счет своего же валового продукта, могло в том или иной степени втягиваться в товарные отношения, могло оставаться и натуральным, тогда как хозяйство городского ремесленника с самого начала должно было быть товарным производством, – здесь налицо иной тип воспроизводства.
А. А. Сванидзе не ограничивается констатацией известных положений. Опираясь па материал источников, она стремится глубже проанализировать экономическую структуру ремесла, в частности выяснить соотношение в нем таких важнейших составляющих, как орудия труда, сырье и мастерство ремесленника. В условиях примитивности ремесленной техники и малой стоимости (в большинстве случаев) орудий труда собственность на сырье (особенно в некоторых ремеслах) становилась важнейшим условием самостоятельного производства. Отдельные группы ремесленников, например строители, не нуждались ни в собственной мастерской, ни в собственном сырье. Здесь наибольшее значение приобретало владение мастерством, которое выступало как особый и очень важный объект собственности ремесленника и оказывалось (особенно на ранних стадиях развития) главным условием производства. При этом собственность приобретала черты наследственности и корпоративности.
Вопрос о "корпоративной собственности" средневековых ремесленников требует дальнейшего изучения. Но едва ли можно сомневаться (и материал рассматриваемой работы еще раз убеждает нас в этом), что ремесленник мог быть таковым только в том случае, если лично обладал необходимыми трудовыми навыками, что они, таким образом, составляли важнейший элемент его частной собственности на условия производства, которая так пли иначе образовывала основу свободного городского ремесла. Цеховая корпоративность мастерства была лишь вторичной чертой, вызванной к жизни теми условиями, в которых развивалось мелкое товарное производство в средневековом городе. Она была своеобразным подспорьем, призванным путем всевозможных ограничений обеспечить, защитить права индивидуальной собственности простых товаропроизводителей на необходимые условия производства
Много внимания в рассматриваемой монографии уделяется анализу экономических отношений внутри ремесленной мастерской. Разделение труда между мастером и подмастерьем было, как правило, не технологическим, а количественным и предметным. Поскольку подмастерье наряду с мастером участвовал во всех стадиях данного производственного процесса, их совместный труд образовывал некую простую кооперацию. Анализируя и сопоставляя данные источников, автор предпринимает попытку выяснить размеры доходов мастеров и заработков подмастерьев. Несмотря на фрагментарность и относительность соответствующих сведений, доходящих от XIV и XV вв., исследователю удалось сделать несколько несомненно интересных наблюдений в этой трудной области.
Рассматривая возникновение института подмастерьев, автор выделяет три важнейшие причины: необходимость воспроизводства ремесленных мастеров, производственно-техническая обусловленность и потребность в дополнительной рабочей силе (стр. 172). Важность третьего фактора не подлежит сомнению, тогда как два первых представляются по меньшей мере второстепенными – ведь решению этих задач служило прежде всего ученичество. Зато, как нам кажется, вне поля зрения автора остался такой существенный фактор выделения и закрепления этой подчиненной ступени ремесленного труда, как экономическая вынужденность, возрастающая материальная недостаточность значительного слоя ремесленников.
В самом деле, если по своей производственной квалификации подмастерья почти не уступали мастерам и использовались в мастерской как почти равноправные участники производственного процесса (стр. 173, 174), то очевидно, что главные причины выделения и устойчивого сохранения особого статуса подмастерьев были не технологического, а экономического порядка: возрастание стоимости средств производства, все более затруднявшее превращение подмастерья в самостоятельного мастера. Средневековый городской ремесленник был прежде всего самостоятельным собственником средств производства, сколь бы незначительной первоначально ни была их стоимость. Развитие ремесла медленно, но неуклонно вело к повышению этой стоимости, и чем дальше, тем больше собственность на средства производства обнаруживает себя как решающее условие самостоятельности мелкого производителя, – одного владения мастерством теперь для этого было явно недостаточно. Очевидно, именно благодаря этому мелкий капитал мастеров мог господствовать над трудом подмастерьев1.
Далее автор переходит к анализу отношений наемного труда в ремесленной мастерской. Применению труда подмастерья предшествовало заключение договора, ограниченного сроком и определявшего размеры оплаты, – перед нами наемный труд. Но автор отдает себе отчет в незрелости, неполноте этих отношений. Он отмечает, что постоянным источником существования подмастерья была не столько заработная плата, которая обычно выдавалась лишь в день окончания годового или полугодового срока соглашения, сколько хозяйский кошт, которым постоянно пользовался подмастерье (стр. 178). Денежные отношения еще не стали здесь единственной формой связи между нанимателем и работником. Иначе и не могло быть, ибо, в отличие от наемных рабочих капиталистической эпохи, подмастерья не были вовсе лишены средств производства: они были потенциальными мастерами, потенциальными мелкими собственниками.
А. А. Сванидзе отмечает "открытость" большинства цехов, доступность их для подмастерьев, – в Швеции XIV-XV вв. остро ощущалась нехватка квалифицированных ремесленников (стр. 172). Об этом же говорят и частые браки между подмастерьями и вдовами, дочерьми, сестрами мастеров (стр. 174). Статус подмастерьев в этот период был временным, переходным к мастеру (стр. 206, 272). Оплата подмастерьев была сравнительно высокой, и, значит, возможность присвоения их неоплаченного труда оставалась ничтожной (стр. 179). Во многих случаях подмастерья были отделены от звания мастера лишь обрядом вступления в цех (стр. 174).
Двойственность положения шведских подмастерьев в XV в., которую стремится выявить автор, не подлежит сомнению, но, по всей видимости, нет оснований ее преувеличивать. Как справедливо отмечает сам автор рассматриваемой монографии, "в целом институт ученичества в то время, как и институт подмастерьев, еще не вышел из той стадии, когда он, как правило, воспроизводил не наемный труд, а самостоятельных мастеров" (стр. 184).
В специфике производственных отношений внутри средневековой ремесленной мастерской далеко не все еще может считаться выясненным. Попытки А. А. Сванидзе проникнуть глубже в эту специфику представляют несомненный интерес. Отдельные моменты могут вызвать сомнение. Например, насколько правомерно определять положение подмастерьев и учеников в отношении мастеров такими понятиями, как принадлежность, прикрепление, зависимость, причем не столько экономическая, сколько личная (стр. 179-180, 183)? И тем более правомерно ли прилагать к отношениям в городском ремесле вообще понятие внеэкономического принуждения (стр. 272-273)?
Не забудем, что "отношение мастера, подмастерья и ученика, это – отношение свободных лиц"2. Ведь если под понятие внеэкономического принуждения, выведенное Марксом из анализа принципиально иных, классово антагонистических отношений в феодальном поместье, подвести требование соблюдения длительности рабочего дня и определенного распорядка производства, то и капиталистическая фабрика окажется ареной действия внеэкономического принуждения, и это понятие, неразрывно связанное с определенными (феодальной, рабовладельческой) системами эксплуататорских производственных отношений, утратит свою историко-экономическую конкретность.
Процесс разложения экономической структуры цехового ремесла был длительным и сложным. Если сначала мастера с подмастерьем и даже учеником связывало обладание (или потенциальное обладание) общей корпоративной собственностью на данное ремесло как источник существования, что реализовалось в праве младших членов цеховой иерархии по мере овладения мастерством и по истечении определенного срока стать самостоятельными производителями (подобного права не имел ни феодально-зависимый крестьянин, ни рабочий капиталистической фабрики), то затем их все больше связывает противоположность их экономических позиций: наличие у одного и отсутствие у другого собственности на средства производства. Если в классическом ремесле отношение мастера к его ученикам было подобно отношению профессора к его студентам3, то затем за старой оболочкой патриархальности все яснее обнаруживаются черты скрытой эксплуатации.
Так развертываются, так обнаруживают себя внутренние противоречия простого товарного производства в ремесле. Объективная логика его развития необходимо вела к вызреванию в его недрах антагонизмов, свойственных капиталистическому производству. Но в живой истории средневекового города для реализации этой логики потребовались столетия. Застойность была другой могущественной тенденцией, присущей мелкому товарному производству, – цеховые уставы запечатлели эту тенденцию с редкой выразительностью4.
Очевидно, подобно тому, как исторически внутренние противоречия простого товарного производства раскрывались во времени, так и логическое осмысление этих противоречий (и, в частности, двойственности положения подмастерьев) может быть полнее всего достигнуто путем изучения процесса развития ремесла и изменения положения и функций различных его элементов на различных этапах этого процесса. Менее всего – это упрек рассматриваемой монографии: известно, как мало источники по истории ремесла благоприятствуют такому хронологически эшелонированному исследованию. Но это не снимает задачи.
Ремесленное производство, будучи товарным по самой своей природе, не может быть глубоко понято вне анализа отношений потребления и обмена. К числу несомненных достоинств рецензируемой работы следует отнести то внимание, с каким в ней рассматриваются вопросы связи ремесленного производства с торговлей и формы этой связи. На материале различных ремесел прослеживается соотношение свободного сбыта и работы на заказ (стр. 184-191). Все это и свежо и интересно. От себя мы, пожалуй, решились бы лишь поставить вопрос, не скрывались ли за формой заказа, по крайней мере в отдельных ремеслах, отношения скупки изделий и раздачи сырья (см. стр. 164-165)? К постановке этого вопроса (правда, в связи с другим материалом) приходит и автор монографии, рассматривая имущественное положение ремесленников. Здесь его наблюдения очень интересны. Процесс имущественной дифференциации в ремесленной среде, особенно к концу рассматриваемого периода, зашел уже далеко, во второй половине XV в. разбогатевшие ремесленники все заметнее начинают вливаться в среду купечества. Едва ли можно сомневаться, что оборотной стороной того же процесса было образование на противоположном полюсе слоя обедневших ремесленников. Выявление этого слоя было бы тем более важно, что самое его существование должно было стимулировать то превращение "купцов-портных" и "купцов-стригальщиков" в предпринимателей-раздатчиков, о котором пишет автор (стр. 218).
Любопытны наблюдения автора над особенностями организации и оплаты труда в строительном деле. Специфика строительных специальностей рано вызвала к жизни в этой области такие формы кооперации труда, каких не знала ремесленная мастерская. Эта же специфика способствовала раннему зарождению в этой сфере ремесла форм, близких к наемному труду.
Большой интерес представляет предпринятое А. А. Сванидзе исследование проблемы цеховой организации шведского ремесла. Обращает на себя внимание запоздалость оформления цеховых союзов: не ранее XIV и главным образом – в XV в. Даже в Стокгольме к концу XV в. имелось всего 15 цехов. Аналогичная картина отмечается и в таком значительном городе, как Висбю. Разумеется, это – только время оформления корпораций. Автор полностью отдает себе отчет в том, что в действительности союзы ремесленников должны были возникнуть гораздо раньше, официального признания со стороны городских властей они смогли добиться только в результате длительной борьбы.
До конца XV в. шведское ремесло развивалось в основном вне цеховых форм. Однако автор не спешит с выводом о так называемом свободном ремесле как некоем особом типе ремесленного развития. Если в книге иногда и употребляется термин "свободное ремесло", то лишь как обозначение частного случая организации ремесленников. Нет, внецеховое – это прежде всего доцеховое ремесло (стр. 226). За отсутствием цеховой организации явственно обнаруживается слабость ремесла, и это особенно заметно в мелких городах. И наоборот, интенсивное развитие ремесла, особенно в XV в., постепенно, но недвусмысленно ведет к преодолению "свободной" аморфности и к конституированию более или менее самостоятельных цехов, с цеховой монополией и регламентацией (стр. 275).
История шведского ремесла лишь подтверждает вывод, подсказанный историей европейского средневекового ремесла в целом: так называемое "свободное ремесло", слабость цехового сплочения означали беззащитность ремесленников, при этом, в первую очередь, наименее состоятельной их части. Оборотной стороной такой "свободы", как убедительно свидетельствует материал рецензируемой работы, было подчинение ремесла контролю феодального государства и городских властей, интересам патрициата и купечества. Так было в Стокгольме, в Мальме и в ряде других городов.
Важное достоинство подхода автора к рассматриваемой проблеме следует видеть в самих исходных его позициях. На наш взгляд, их можно свести к трем основным моментам. Шведские ремесленные корпорации и их организационная структура развивались в общем русле европейского цехового строя. Тенденция к цеховому сплочению была выражением общих потребностей, присущих всему средневековому ремеслу. Поэтому и самое понятие цеха следует понимать как известную степень реализации этой тенденции, большую или меньшую степень организованности данного ремесла, а не как какой-то определенный образец, обязательный эталон или модель5.
На этой основе автору удается раскрыть истоки своеобразия шведского средневекового ремесла. Запоздалость цехового сплочения коренилась в общей замедленности городского и ремесленного развития страны. Не случайно цеховых союзов меньше всего было в мелких городах, где малочисленность, а значит, и социальная слабость ремесленников не позволяли им создать и отстоять самостоятельную организацию. Но, как показывает автор, эти обстоятельства не могли изменить действия корпоративных тенденций, которые были свойственны и этому, поневоле внецеховому, ремеслу. Наибольшей же самостоятельности цехи, естественно, достигали в наиболее развитых городах, и там – в наиболее развитых ремеслах.
Весьма любопытны наблюдения автора над внутренней структурой шведских цехов: последние обладали довольно сложным выборным аппаратом и отличались сравнительно высокой внутренней демократичностью. Выделяющаяся богатая верхушка смогла закрепить свою власть в цехах лишь к началу XVI в. Для предшествующего периода в работе обоснованно делается вывод о единстве прав и обязанностей членов цеха. Быть может, для этого времени следовало бы подчеркнуть, что обязанности членов цеха были одновременно и их правами. Поэтому, как нам кажется, большой осторожности в отношении классического ремесла требует употребление таких терминов, как "принуждение к труду", "прикрепление ремесленников к данному виду труда" и т. п. (стр. 226, 230).
С полным основанием в рецензируемой работе особое внимание уделено борьбе цехов за монополию на ремесло. Автор не сомневается в закономерности этой борьбы: тенденция к монополии свойственна всем ремеслам, какова бы ни была степень их независимости, г. е. как "цеховому", так к "свободному" ремеслу. А. А. Сванидзе ищет экономических истоков этой закономерности. Собранный ею материал колоритен, а соображения интересны. По всей видимости, в условиях средневековой Швеции борьба с феодальным землевладением и поместным ремеслом не имела для городских ремесленников такого значения, как в других странах, зато ремеслу здесь противостоял (особенно в приморских центрах) весьма развитый купеческий капитал и очень серьезным конкурентом было высокоразвитое деревенское ремесло свободных крестьян, какого не знала континентальная Европа. Именно этот факт явился здесь одним из важнейших стимулов борьбы городских ремесленников за цеховую монополию.
Вероятно, несколько большего внимания заслуживала борьба шведских ремесленников против купеческого капитала. Регламентация ремесла и особенно цен на ремесленные изделия во многих шведских городах исходила от городских властей. Автор справедливо усматривает в режиме бесцехового, "свободного" ремесла удобное орудие в руках городских магистратов для подчинения своему контролю молодых к еще слабых ремесленных организаций (стр. 251, 253-254). Но ведь от имени "городского сообщества в целом", как правило (особенно в портовых городах), выступал тот самый "крупноторговый элемент", который в действительности направлял политику города и ущемлял интересы ремесленников прежде всего в собственных корыстных интересах.
Думается, что эти соображения имеют значение и для выяснения природы цеховых "братств". В рецензируемом исследовании предпринята попытка проследить те этические импульсы, которые порождались корпоративной организацией ремесла. Наблюдения автора в этой области весьма интересны. Безусловно, самостоятельный союз мелких производителей способствовал пробуждению социального самосознания и чувства чести рядовых тружеников в обществе, где человеческое достоинство считалось монополией знатных, богатых, привилегированных. И в этом – еще одно проявление несомненных (хотя и ограниченных) антифеодальных тенденций, заложенных в городском самостоятельном ремесле.
Но именно поэтому цеховая обрядность (явно вторичная, производная) не может рассматриваться независимо от социальных функций цеха, и черты ее сходства с обрядностью языческих или раннехристианских союзов прошлого видимо, свидетельствуют лишь о заимствовании каких-то внешних форм. Потребности самозащиты мелкого товарного производства в условиях средневекового города вызвали к жизни и самые цеховые братства, и их религиозную и иную обрядность, которая в первую очередь была призвана скрыть подлинное – профессиональное и социальное – содержание цехового союза и как-то легализировать его перед лицом феодальных сеньоров, королевской власти, муниципальных властей и могущественного купечества. Материал из истории цехов в Висбю и Мальме, приводимый в монографии, как нам кажется, убедительно подтверждает решающее значение этого фактора (см. также § 5 той же четвертой главы).
Вопросы происхождения шведских цехов ставятся в работе А. А. Сванидзе лишь ь предварительной форме. Это обусловлено не только хронологическими рамками исследования, но также почти полным отсутствием источников для самого раннего периода. И тем не менее монография дает немало для понимания региональных особенностей этого процесса. Автор учитывает важность того обстоятельства, что многие крупные, особенно приморские, города Швеции поднялись прежде всего как центры оптовой, преимущественно внешней, торговли. Интересы ремесла здесь долго оказывались подчиненными интересам торговли, а ремесленные союзы не скоро смогли отпочковаться от купеческих гильдий. Быть может, только вывод автора об историческом приоритете купеческих организаций перед ремесленными (стр. 267) следует рассматривать не столько как общую закономерность (она отнюдь не везде находит подтверждение), сколько как специфически скандинавское, балтийское пли даже шире – североевропейское правило (недаром именно на материале этого региона возводил свое построение А. Пирени)
Специфика развития городского ремесла Швеции, такие его важные особенности, как Запоздалость и неполнота складывания цеховых организаций, глубоко обоснованы г рассматриваемом исследован ни, поскольку в нем пристально проанализированы особенности процесса отделения ремесла от земледелия в этой стране. В этом смысле чрезвычайно важное место в монографии занимает первая часть, в которой очень выпукло изображена ремесленно-торговая активность бондов. В условиях слабости феодального развития, когда большинство шведского крестьянства сохраняло свободу и личности, и (в высокой степени) хозяйственной деятельности, ремесло получало возможность развития в деревне, крестьяне не испытывали настоятельной необходимости покидать родные гнезда и бежать в города. Ремесленно-торговая деятельность бондов, несомненно, способствовала упрочению экономической и социальной независимости шведского крестьянства, но она же очень существенно затормозила процесс отрыва ремесла от сельского хозяйства, обусловила медленность роста шведских городов, малочисленность их населения, запоздалость и неполноту цеховой организации и ее социальной эволюции.
Разумеется, и шведские средневековые города знали приток деревенских иммигрантов. И автор справедливо отмечает (даже в шведских условиях) качественную новизну городского ремесла в сравнении с деревенским домашним (стр. 269). Но всякого, кто знаком с историей средневекового города и ремесла в Западной Европе, не могут не поразить такие шведские особенности, как, например, принудительное переселение королевской властью деревенских ремесленников в города. Думается, что отмеченные особенности шведского развития могут пролить дополнительный свет на причины того бурного притока деревенских переселенцев, который в других странах сыграл столь существенную роль в процессе возникновения средневековых городов и городского ремесла. Очевидно, очень важным фактором этого наплыва явится сам феодально-крепостнический гнет. Именно стремление порвать тяжкие узы, привязывавшие его (через земельное держание) к эксплуататору-сеньору, гнало феодально-зависимого крестьянина из поместья в город, навстречу неведомой судьбе. Насколько же иначе складывалось дело там, где система феодальной эксплуатации не возобладала или не достигла такой интенсивности, или же, в силу особых условий, ране породила какие-то возможности более или менее свободной ремесленно-торговой активности самостоятельного мелкого производителя здесь же, в деревне!6
Большая, третья часть монографии посвящена горному промыслу, занимавшему важное место в жизни средневековой Швеции. Промысел этот возник опять-таки в результате хозяйственной активности бондов, из среды которых постепенно выделился слой промысловиков-рудокопов. Однако их свободный труд прилагался к богатствам недр, составлявшим объект феодально-королевской горной регалии, что предопределило двойственность отношений собственности в этой области производства. Товарная природа горного промысла обусловила процесс дифференциации бергсманов и выделение из их среды, с одной стороны, предпринимательского элемента, а с другой – уже значительной массы наемных рабочих и поденщиков. Этот процесс был ускорен проникновением в шведский горный промысел торгового (в первую очередь ганзейского) капитала, который облегчил выход шведского металла па широкий европейский рынок и способствовал возникновению в шведском горном деле в XV в. предпосылок раннекапиталистических отношений. В этой связи автор прослеживает роль горного промысла и развивавшихся в нем противоречий в общественной борьбе в Швеции в XV в.
Мы здесь пытались коснуться лишь наиболее существенных, как нам казалось, моментов этой содержательной, интересной книги. Ее высокая ценность, на наш взгляд, определяется тем, что, будучи конкретно-историческим исследованием, она дает немало для методологии изучаемой проблемы. Исследование А. А. Сванидзе – несомненный успех нашей медиевистики, важный и плодотворный шаг в марксистском познании закономерностей развития средневекового ремесла, этой неотъемлемой части феодального общества.
1. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 23.
2. "Архив Маркса и Энгельса", т. II (VII). М., 1933, стр. 109.
4. Эта застойность не игнорируется в рецензируемой работе. Но думается, что большего внимания заслуживал тот важнейший источник этой застойности, значение которого подчеркивал К. Маркс: подчинение производства потреблению, рынку. – См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. 1, стр. 504.
5. Что касается последнего положения, то оно в свое время было убедительно обосновано В. В. Стоклицкой-Терешкович в ее статье "Проблема многообразия средневекового цеха на Западе и на Руси". – СВ, вып. III, 1951.
6. Не об этом ли говорят приведенные в известном исследовании М. А. Барга любопытнейшие данные об отпочковании мелких фригольдерских хозяйств сугубо торгово-ремесленного профиля в английских манорах XIII в. – хозяйств, не покидавших, однако, деревни? – См. М. А. Барг. Исследования по истории английского феодализма в XI-XIII вв. М., 1962, стр. 220, 225-226. |
|
