| Жажда бесконечного
руководит человеком не меньше,
чем необходимость.
И. Бродский
Середина и вторая половина XX столетия для наших соотечественников стали временем, когда завершился самый невероятный в истории эксперимент по социальному переустройству общества. И хотя главную цену за него заплатили те, чей сознательный возраст пришелся на первую половину уходящего столетия, поколение, к которому принадлежит Аделаида Анатольевна Сванидзе (родилась 2 июня 1929 г.), получило свою долю испытаний. Выбор специальности, который она сделала, поступив в 1947 г. на исторический факультет МГУ, прибавил трудностей, так как время и страна бросали вызов не только социальной, но и профессиональной судьбе историков.
Оглядываясь назад и выбирая вехи, спрямляющие время, следует напомнить, что формирование будущего историка начиналось в стенах Московского университета уже в условиях послевоенной страны, пережившей победу над фашизмом и ощутившей пока только надежду на возможное преодоление привычной капитуляции общества перед системой. Однако до первой "оттепели" пришлось прожить полтора десятилетия, климат которых определялся "ждановскими постановлениями" в области литературы и музыки, кампаниями против так называемого космополитизма и "делом врачей". Все эти явления были знаками и фоном всей общественной жизни страны. В преподавательской среде, в ряду гонений на "космополитическую" профессуру, на кафедре истории средних веков, где Ада Сванидзе специализировалась, пострадали А. И. Неусыхин и Ф. А. Коган-Бернштейн.
Одним из тяжких испытаний на путях взросления детей были разрушенные судьбы родителей. Оно не обошло и A. C., поскольку в 1948 г. был арестован и осужден по политической статье ее отец A. B. Крыжановский. Сын квалифицированного питерского рабочего, он семнадцатилетним юношей вступил в Красную Армию при ее образовании в 1918 г., стал военным летчиком, позднее окончил академию и был широко образованным инженером-артиллеристом, полковником Управления ВВС. Семья уже пережила в войну гибель старшего брата A. C. и смерть родителей отца в Ленинградскую блокаду. После ареста отца трагически ушла из жизни вырастившая A. C. и горячо ею любимая бабушка с материнской стороны. Болела мать, преподавательница английского языка, не хватало средств к жизни. Вынужденные заботы о семье уже в студенческие годы формировали характер A. C., воспитывая в ней способность сопротивляться трудностям.
Нередко дети и другие члены семьи репрессированного скрывали этот факт своей биографии, хотя вынужденная ложь не освобождала их от страха и ощущения своей "чужеродности". A. C. в университете, однако, не скрыла случившееся, что сделало ее объектом особенно пристального и сурового внимания со стороны начальства, прежде всего партийно-комсомольского. Первое и, к сожалению, не последнее неприятное последствие этого A. C. ощутила на себе, став объектом пристрастного обсуждения на комсомольском собрании и оказавшись перед угрозой исключения из комсомола. Поводом послужила ситуация, когда она (всегдашняя отличница, медалистка, чье выпускное школьное сочинение было опубликовано в числе лучших в книге "На аттестат зрелости") "завалила" свою первую сессию, безоглядно, сразу, и на всю жизнь влюбившись в однокурсника. Это был Карл Николаевич Сванидзе, впоследствии выпускник кафедры новой и новейшей истории. Союз с ним усилил уязвимость молодой семьи, так как отец К. С. был расстрелян в 1937 г., мать исключена из партии и жила по углам у родных и товарищей; сам он, фронтовик и орденоносец, уцелел только потому, что долгие годы скрывал все, что касалось его родителей и детства. Но глубокое увлечение наукой, любовь и, конечно же, хорошие люди, с которыми сталкивала жизнь, помогли A. C. сохранить надежды на будущее и веру в своя возможности.
Студенты кафедры средних веков тех лет имели возможность учиться у медиевистов старшего поколения: С. Д. Сказкина, Е. А. Косминского, А. И. Неусыхина, М. М. Смирина, – не только блестящих профессионалов, но людей, несущих неповторимую печать культуры и образованности прошлого века. Они являли собой пример порядочности и научной этики, отстраненности от административной суеты, при том, что многие из них занимали официальные посты, имели высокие звания и правительственные награды. Их личные качества определяли благоприятный по тем условиям климат учебной и научной обстановки на кафедре. Все они были превосходными лекторами и учителями; их семинары служили великолепной школой творческого поиска. Учебная программа кафедры, традиционно сохранявшая научную направленность образовательного процесса и серьезную специальную подготовку, заслуженно считалась одной из лучших на факультете. Высокий уровень профессионализма, творческая атмосфера на кафедре, сравнительная открытость западной исторической науке и временная удаленность средневековых сюжетов от проблем современности – все это ставило медиевистику в несколько особое положение в условиях сложной политико-идеологической и научной ситуации тех лет.
Занятия в просеминаре по истории средних веков на втором курсе, которые вела одна из первых урбанистов в отечественной медиевистике профессор В. В. Стоклицкая-Терешкович, определили на всю жизнь интерес A. C. к истории средневекового города. Ее дипломное сочинение, написанное под руководством тогда еще доцента Е. В. Гутновой, позднее ставшей одним из ведущих медиевистов страны, было посвящено ранней истории ремесленных объединений (цехов) в английских городах. Эта первая научная работа несла отличительные знаки профессиональной подготовки медиевиста в МГУ: оригинальные источники в качестве базы исследования (в данном случае – массовые городские хартии), скрупулезное собирание фактов и их осмысление в контексте общих проблем городской истории.
"Осложненная" (как тогда формулировали) биография A. C. помешала ей сразу после окончания истфака реализовать рекомендацию кафедры и поступить в аспирантуру, что сделало ее путь в науку более трудным, замедленным, хотя и небесполезным для будущего. Это был путь, который прошли многие медиевисты, включая С. Д. Сказкина, -через преподавание в средней школе. Работа учителем в 5-х-10-х классах на протяжении восьми лет позволила приобрести жизненный и профессиональный опыт, научила высоко ценить и организовывать время. На этом трудном для A. C. этапе, когда решался вопрос о характере ее будущей судьбы историка, огромную роль сыграли поддержка и помощь людей, способных к деятельному участию, усилиями которых обычно творятся добро и справедливость. Одним из них была Н.С. Панфиленко, директор школы № 329, которую некогда закончила A. C. Еще раньше, когда после потери отца осиротевшая семья испытывала материальные трудности, директор взяла свою выпускницу на работу пионервожатой – без трудовой книжки. Отзанимавшись положенные часы в университете, A. C. бежала на вторую смену в школу, летом выручали пионерлагеря. Теперь, в 1952 г., когда дипломированный специалист уже отчаялась найти постоянную работу, директор школы зачислила ее учителем истории, но при условии, что в официальных документах будет скрыт факт ареста отца. Вскоре A. C. получила уроки и в соседней школе, подчас их набиралось до 30 в неделю. Подрабатывал, где мог, и ее муж, тем более что в 1955 г. в молодой семье появился сын Николай...
Но мечты о научной работе не оставляли A. C., и на помощь к ней пришла родная кафедра. С. Д. Сказкин и Е. В. Гутнова обратились с просьбой о возможности для нее продолжать научную специализацию к ректору МГУ академику И. Г. Петровскому. Это был интеллигентный, образованный и глубоко порядочный человек, крупный ученый-физик, понимавший значение гуманитарных наук. Но на своем высоком посту он смог тогда дать A. C. разрешение лишь на "соискательство" научной степени, что, однако, открывало формальную возможность без отрыва от основной работы сдавать кандидатские экзамены и пользоваться консультациями профессуры. Рабочий день A. C. уплотнился теперь до предела, захватив часть ночи, но появилась перспектива. Помощь кафедры в ее занятиях в те годы, особенно С. Д. Сказкина, Е. В. Гутновой, А. И. Неусыхина, трудно переоценить, тем более если учесть высокий уровень требований, предъявляемых к аспирантам. Не случайно один из рефератов, подготовленных тогда A. C. для сдачи экзамена по специальности, был рекомендован к печати, став свидетельством ее начальной специализации, – по истории средневековой Англии1.
Период "оттепели" открыл перед A. C., как и перед многими другими людьми страны, новые возможности и горизонты. Были реабилитированы отец и свекор. Лето 1960 г. стало еще одной значительной вехой на предварительном пути A. C. в науку. Она получает приглашение на работу в Институт истории АН СССР (ныне Институт всеобщей истории РАН), возглавляемый тогда академиком В. М. Хвостовым, в сектор средних веков, заведующая которым, H. A. Сидорова, в свое время была оппонентом A. C. при защите дипломной работы. H. A. Сидорова, теперь уже доктор наук, профессор, орденоносец и член "Советского Комитета борьбы за мир", была весьма неоднозначной фигурой в науке, в жизни кафедры и особенно Института, где она в течение ряда лет возглавляла партийную организацию. По манере поведения и по научному стилю она была, конечно, типичной "партийной дамой", не разделяя, однако, крайних, откровенно антигуманных проявлений общественной системы. Благодаря ее усилиям многие способные медиевисты были взяты в Институт в обход всяких препон, в частности пресловутого "пятого" пункта анкеты, получив возможность защитить кандидатские и докторские диссертации и издавать труды. A. C., уже сдавшая к этому времени кандидатские экзамены, была зачислена в сектор младшим научным сотрудником. В этом секторе, в этом Институте она проработает затем сорок лет, пройдя путь от "мне без степени" до старшего, а затем и ведущего научного сотрудника и, наконец, заведующей сектором. В стенах Института состоялись защиты ею кандидатской (1965), потом докторской (1981) диссертаций, в академическом издательстве "Наука" вышли все ее главные научные труды.
Научное творчество A. C. оставляет впечатление целостности, несмотря на многочисленные увлечения "боковыми" сюжетами, хотя и они в конечном счете оказывались связанными с главными направлениями исследовательского поиска, обеспечивая широту видения ученого. Основные интересы, определявшие творческую жизнь A. C. на этапе ее восхождения к научной зрелости (который условно можно ограничить рамками защиты кандидатской и докторской диссертаций) лежали по преимуществу в области социально-экономической истории развитого западноевропейского средневековья. Триада разработанных ею в этой связи сюжетов обращает на себя внимание внутренней, органичной связью: городское ремесло – сельские промыслы – торговля.
Социально-экономическая тематика, лишенная броскости событийной или культурной истории, исходно обрекает исследователя на длительные и кропотливые изыскания. Для A. C. ситуацию усложнило условие, выдвинутое сектором при определении темы диссертации: "сменить страну". Оно было продиктовано жестким в те времена планированием исследовательской работы. В данном случае руководство полагало, что англоведов в медиевистике уже достаточно, и необходимо создавать скандинавскую специализацию. A. C. выбрала Швецию. Теперь пришлось все начать с начала: изучить новый язык, включая его средневековый диалект, историю страны в целом и в эпоху средних веков, разобраться в ее историографии. Трудности новой специализации усугубляли скудность имеющихся в стране источников и отсутствие научной школы. Преемственность с дипломным сочинением оказалась возможной лишь в проблематике: городское ремесло.
Разработка этой темы на шведском материале являлась новацией в отечественной медиевистике, демонстрируя "экстенсивное" в то время развитие в ней урбановедения как самостоятельного направления. В 60-70-е годы труды В. В. Стоклицкой-Терешкович по средневековой истории немецких городов активно пополняются исследованиями по итальянскому, английскому, ирландскому и французскому городу. В этих условиях общая картина эволюции городов этой эпохи, созданная Стоклицкой-Терешкович и отразившая марксистский подход к ремесленному цеху, происхождению и природе самого города и социальной сущности бюргерского сословия, благодаря конкретизации национальных вариантов стала приобретать полноту, которая открывала возможности для преодоления сложившейся схемы. В частности, исследования A. C., реализованные в ряде статей того времени и, главным образом, в монографии "Ремесло и ремесленники средневековой Швеции: XIV-XV вв." (1967 г., 25 а. л.), предлагали вниманию медиевистов весьма специфический вариант ремесленной и вообще городской истории. Это были первые в отечественной науке исследования по социально-экономической истории средневековой Швеции.
В основу книги легли городские хартии и цеховые установления, налоговые описи, документы законодательного и хозяйственного характера и хроники. В методе исследования, в значительной мере предопределившем его результаты и, точнее, его результативность, обращают на себя внимание три особенности.
Во-первых, исходная нацеленность анализа не только на собирание фактов, но и их интерпретацию. Стремление преодолеть фактологический подход, характерный для шведской исторической и археологической литературы о цехах, стало отличительной особенностью исследовательского почерка A. C., продиктованной свойствами ее ума, а также принципиальной установкой автора, унаследованной от научной школы Московского Университета. В извечном и традиционном споре историков A. C. избрала и защищала позицию тех, кто предпочитал видеть неразрывную связь истории и социологии. Эта связь обеспечивает историку возможность рассматривать явления или события в широком контексте, освобождая науку от опасности ее постоянного пребывания (или возвращения) в состояние детства.
Далее, автора интересовали не столько технологические характеристики ремесленных процессов, сколько исследование природы ремесленной организации, т. е. социальный анализ данного института. Это не исключало пристального внимания автора к состоянию техники и организации производства в самых разных ремеслах и промыслах, что позволило наполнить конкретным и живым содержанием понятие "производительные силы" и показать таким образом глубинную связь изменений в этой области с развитием форм производственной организации и эволюцией природы собственности в средневековой промышленности.
Наконец, особенно плодотворной стороной научного подхода автора следует признать опыт рассмотрения городского ремесла в тесной взаимосвязи с сельским ремеслом. Этот опыт, впервые осуществленный именно A. C., стал органичной частью нового направления в изучении средневековой истории, задачи которого некогда были поставлены Е. А. Косминским ("город и деревня в едином контексте") и реализованы в трудах Я. А. Левицкого, Л. А. Котельниковой, позднее В. Е. Майера. Новое направление способствовало преодолению традиционного в нашей медиевистике и по существу неправильного противопоставления города деревне как "нефеодальной" и "феодальной" структур. Таким образом, A. C. вышла за пределы только городской (или только сельской, только производственной и т. д.) истории и сообщила своему социально-экономическому исследованию характер комплексного.
Углубленный профессиональный анализ позволил автору выявить интересные особенности в развитии шведского ремесла. Пожалуй, наиболее существенной из них, как было показано в книге, явилась специфика общественного разделения труда, которая не в последнюю очередь определялась состоянием деревенского ремесла и воздействием последнего на городское ремесло. Так, в шведской деревне земледелие постоянно сосуществовало с сельским ремеслом, в том числе товарным, и промыслами. Это объяснялось природными условиями Севера, с характерной для него ограниченностью аграрных занятий из-за нехватки пахотных земель и сурового климата.
Ремесленно-промысловая деятельность шведских крестьян стала существенным фактором одновременного воздействия и на город, и на деревню. В городе она определила медленный рост населения, ограниченное распространение и запоздалое развитие цеховой организации, отсутствие ряда характерных для города ремесел, прежде всего прядения и ткачества. В деревне же эти подсобные занятия были важной стороной хозяйственной деятельности и одной из причин устойчивости слоя свободного крестьянства, а также его активного втягивания в рыночные отношения. Позднее некоторые из этих занятий стали базой системы скупки-раздачи, что явилось предтечей рассеянной мануфактуры.
Монография содержит богатую информацию, иллюстрирующую сложность и органичность процесса рождения нового уклада в рамках еще вполне феодальной экономики. Пожалуй, наиболее ярко и убедительно это выявлено на материале горно-металлургических промыслов: усложнение орудий труда, выходящее за рамки мелкого производства, незавершенность специализации в этой отрасли, ее многоукладность, в которой патриархальные отношения соединялись с предпринимательством и наемным трудом.
Результативность анализа сельских промыслов на шведском материале объясняет последующие разработки этого сюжета для трехтомной "Истории крестьянства в Европе" (т. 2). Здесь объектом внимания A. C. стали крестьянское ремесло и кустарная деревенская промышленность XI-XV вв. уже в масштабах всей Европы – от Атлантики до Волги и от Средиземного моря до Белого. В таком общем плане тема еще не разрабатывалась, и автору пришлось по крупицам собирать материал в научной литературе разного жанра и многих стран. Тема, конечно, не вместилась в рамки небольшой главы, и на свет появилось новое монографическое исследование по более широкому периоду (V-XV вв.): "Деревенские ремесла в средневековой Европе" (1985). Новый масштаб анализа позволил обнаружить универсальный характер ремесленных и промысловых занятий в деревне – не только на европейском Севере, но и во вполне благополучных в аграрном отношении странах, включая такие урбанизованные, как Италия и Бельгия. Как оказалось, повсюду в Европе "ручные занятия" были важным подспорьем для крестьян не только в быту, но и при выплате ренты (выплата натуральной части ренты; продажа продукции для покрытия недоимок по ренте). Вывод A. C., сделанный в первой монографии относительно меняющегося влияния "ручных занятий" деревни на город, хозяйственную и социальную обстановку на разных этапах средневековья, получил подтверждение теперь уже на европейском материале. Если до конца XIII – начала XIV в. они обычно тормозили городское производство и урбанизационный процесс, то затем деревенские ремесла, промыслы и коробейничество превратились в один из важнейших факторов развития раннекапиталистических отношений в форме скупки-раздачи и включения в процесс организации рассеянной мануфактуры.
Естественной частью исследовательских поисков A. C. стала и последующая специальная разработка темы торговли. Долгое время – отличие от не обойденной вниманием проблематики ремесленной (производственной) истории – сюжеты торговли и рынка в отечественной медиевистике были, как правило, сопутствующими, маргинальными, во всяком случае в плане конкретного анализа. Напротив, общетеоретические соображения о торговле были весьма употребительны в многочисленных логических конструкциях относительно природы города или процесса генезиса капитализма, в которых она обычно переставала быть явлением, зависимым от производства.
Тема торговли неизбежно присутствовала уже в исследованиях A. C., посвященных ремеслу в городе и деревне. Одной из первых попыток специального анализа в этой области можно считать статью, посвященную монетной чеканке и монетному обращению, которая потребовала от автора особых разысканий в специальной литературе, консультаций в отделах нумизматики Исторического музея и Эрмитажа (1976 г.). Наконец, в 1980 г. появилась монография "Город и рынок в средневековой Швеции XIII-XV вв.", как бы завершив, замкнув круг необходимых проблем, связанных с социально-экономической историей города. Позднее монография была защищена в качестве докторской диссертации. Она продемонстрировала новый уровень анализа, на который вышел автор: реализованное на шведском материале исследование торговли как феномена средневекового общества приобрело характер социологического.
В соответствии со своим пониманием места торговли в обществе, автор начинает анализ с характеристики форм товарного производства в городе, торгово-купеческих ассоциаций, объема и форм связи с рынком. В изучении собственно рынка автор подвергает анализу направления торговых потоков и состав товарного обращения внутри страны и во внешнем обмене, инструменты торговли и типы ее организации, наконец, правовое регулирование торговли и таможенную систему. Намеченные A. C. линии исследования по существу отразили комплекс системообразующих элементов такого сложного явления, как торговля.
Соблюдая последовательность в подходе к городу как структуре, тесно связанной с деревней, автор и в данном случае подключает к анализу торговлю в деревне, осуществляемую как крестьянами, так и господами, а также торговлю на горных промыслах, в которой ведущую роль играло городское купечество, в первую очередь ганзейское.
Новаторство автора не ограничивается комплексной экономической характеристикой торговли: исследование содержит социальный анализ товарного обмена, т. е. профессионального, имущественного, сословного, этнического состава его участников. Автор последовательно рассматривает облик и деятельность всех общественных групп, являвшихся субъектами рынка страны – продавцами, покупателями, торговыми посредниками. Помимо профессиональных торговцев разного ранга и специализации в рыночных отношениях непосредственно участвовали городские ремесленники, а также огородники, рыбаки, судовладельцы, моряки, горняки, продавцы услуг, крестьяне разных состояний; представители высших сословий – церковнослужители разных уровней, собственно церкви и монастыри, дворяне, в том числе высшая аристократия, королевская семья, а также королевская казна. Этот срез позволил автору показать общественную роль товарного обмена и рыночных отношений в средневековом мире как фактора стабилизации и развития, закреплявшего внутренние связи, в том числе вертикальное взаимодействие социальных сил2.
Содержание монографии даже в сжатом пересказе удивляет высокой концентрацией материала, которого хватило бы на две книги. Подобная "разрядка", очевидно, могла бы добавить в изложение "воздуха", сделав его более живым, а ценные результаты и наблюдения автора более выразительными. Впрочем, для социологического исследования "живость" вовсе не обязательна, достаточно обаяния логического анализа.
Многочисленные статьи, которые сопровождали подготовку и публикацию этой монографии, позволили A. C. использовать наработанный материал для дальнейших исследований в области ремесла и торговли. Частично вписываются в тот этап творчества A. C. (который был условно выделен рубежом второй половины 80-х годов) работы, связанные с изучением преимущественно экономической и социальной истории. Это статьи, в которых анализировалась роль Ганзы и ганзейского купечества в торговле на Балтике и Северной Атлантике, или "немецкий вопрос в шведских городах", и, особенно, обширная новаторская статья о наемном труде в средневековом городском ремесле, позволившая автору сделать ряд теоретических заключений о природе и особенностях наемного труда в средневековую эпоху вообще. В то же время, некоторые затронутые тогда автором проблемы отразили выход на новые сюжеты, прорисовав перспективы научного поиска A. C. Это, например, постановка ею вопросов о роли города в качестве канала общественного взаимодействия в Северной Европе, а также о месте бюргерства в создании единого культурного пространства Балтии.
Завершая характеристику первого, очень емкого этапа научного творчества A. C., следует подчеркнуть значимость полученных ею результатов, в частности в свете дискуссий о природе средневекового города и товарного производства в 60-80-е годы XX в. В отечественной медиевистике эти дискуссии реанимировали известное еще историографии XIX в. мнение об исключительно натуральном характере феодальной экономики и чужеродности в связи с этим города и товарных отношений средневековому обществу.
Часть ученых в разных областях исторического знания (медиевистов, востоковедов, русистов) удревняла в связи с этим процесс генезиса капиталистических отношений, упрощая и модернизируя его. Иногда эти подходы стимулировались не столько научными убеждениями, сколько стремлением "актуализировать" XIV и особенно XV столетия и, соответственно, их изучение.
Впечатляющая конкретика разработок A. C. по цеховой организации, по городскому и сельскому ремеслу стали неоспоримым аргументом в пользу оценки города как сущностной структуры средневековья. В исследованиях по средневековой торговле A. C. вступила на территорию, казалось, прочно завоеванную ее оппонентами, которые предпочитали оценивать товарные отношения и торговый капитал по результатам его разрушительного воздействия на "феодальную среду", не пытаясь понять природу и место этих явлений в рамках самой эпохи. Убедительность исходной позиции автора, рассматривающей торговлю в соотношении с производством, и особенно доказательства феодальной природы самой средневековой торговли, придали остроту ее выводам. "Феодальность" средневековой торговли A. C. видит в ее узкой производственной базе (мелкое и простое производство), в наличии ряда личностных форм (прямой обмен, использование немонетных платежных средств, сильные позиции непрофессиональных торговцев, рекрутируемых из всех социальных групп, широкое воздействие внеэкономических средств на торговлю в виде привилегий, регулирования цен и т. д.). Вместе с тем автор показала, что товарные отношения пронизывали общество несравненно глубже и шире, чем было принято считать ранее. Они затрагивали не только город (хотя именно он играл здесь ведущую роль), но и деревню, и замок, и потому их роль в жизни тогдашнего общества была и очень органична, и весьма заметна.
Споры тех лет, как, впрочем, и прошедшая десятилетием ранее дискуссия о классовой борьбе, обнаружили творческие потенции в развитии отечественной историографии, попытки преодолеть некоторые устоявшиеся идеологические схемы, – обстоятельство, имевшее принципиальное значение для жизни и научного творчества A. C. Становление ее научной зрелости пришлось на сложный для медиевистики период обновления. Очень постепенно, "в несколько приемов", наша историография преодолевала издержки, связанные с монопольным положением марксистской методологии и диктатом официальных догм. Этот процесс напрямую зависел от политической ситуации в стране, шел через завоевания и отступления – от "оттепели" к "застою" и далее к "перестройке", которая обеспечила создание необходимых внешних условий для свободного развития науки.
У истоков 60-х годов, когда началась собственно "взрослая" научная жизнь A. C., импульсы обновления воплощались преимущественно в попытках творческой интерпретации марксизма и поисках новых или неиспользованных возможностей этого метода. И только с начала 70-х годов стала очевидной тенденция к свободе методологического выбора для историков и утверждению принципов амбивалентности и плюрализма в методах познания. Перемены были в известной мере подготовлены естественным ходом развития исторического знания, в котором, как к в идеологии, всегда оставалось пространство для свободного творческого поиска, ускользающего от давления официальной идеологии. В медиевистике процесс был облегчен отмеченными выше особенностями, связанными с объектом исследования и профессиональной подготовкой. Однако трудно переоценить значение тогдашней западной исторической науки, точнее, направления, связанного в первую очередь с деятельностью французской школы историков, группирующихся вокруг журнала "Анналы". Новое направление, быстро получившее признание в национальных исторических школах Западной Европы и США, сумело дать ответ на потребности исторического научного знания второй половины XX столетия, реализовав синтез достижений социологии с новой эпистемой познания, родившейся на рубеже ХIХ-ХХ вв.
Естественно, что процесс известного обновления отечественной науки, наиболее радикально затронувший на первых порах изучение культуры и духовной жизни, не мог не сопровождаться осложнением отношений в среде медиевистов. Острота и даже мучительность споров определялись отсутствием толерантности и крайностями в позициях части историков, что затрудняло взаимопонимание и, следовательно, сам процесс обновления науки. Столкновения крайних мнений, как известно, обычно сопутствуют развитию науки, тем более в условиях смены школ и методологий. Но в среде ученых, десятилетиями воспитываемых в строгой политик о-идеологи ческой дисциплине и методологии, возведенной в ранг государственной, данная закономерность не могла не приобрести особенно резкие формы. Крайнюю позицию одной из сторон отличала невосприимчивость к новому, желание сохранить "советский" вариант толкования марксизма, непонимание того, насколько далеко по многим позициям ушла вперед мировая историческая наука. Другая сторона обнаружила полное неприятие марксизма, нежелание понять к, тем более, признать его роль в развитии мирового исторического знания. Подчас некритическое отношение к западной науке соединялось со стремлением перечеркнуть то положительное, что было создано отечественной медиевистикой. Неспособность к синтезу в том и другом вариантах красноречиво свидетельствовала о том, что всех участников спора формировала одна научная школа. Требовались время и изменения в сознании, чтобы снять определенную зашоренность оппонентов и при всех противоречиях и несовпадениях создать возможность диалога.
Постепенное преодоление стереотипов было напрямую связано со сменой поколений в среде научной "элиты", в первую очередь руководителей научных центров, которые определяли в них рабочую атмосферу. В конце 60-х – середине 70-х годов в Москве ушли из жизни представители "первого" старшего поколения: С. Д. Сказкин (который в 1961 г., после кончины H. A. Сидоровой, возглавил также сектор средних веков в Институте всеобщей истории), Е. А. Косминский (формально возглавлявший отделившийся в конце 50-х годов сектор истории Византии), не занимавшие "постов", но высокоавторитетные профессора А. И. Неусыхин, М. М. Смирин, В. М. Лавровский и другие. С их уходом закончилась очень сложная и вместе с тем интересная и значительная эпоха в послереволюционной отечественной медиевистике, обозначенная их талантливыми трудами и личным нравственным примером. На смену пришло поколение, выросшее в условиях системы, внедрявшей методы партийно-административной власти в управлении наукой и привившей вкус к такой власти. В 70-е годы руководителем сектора средних веков стал доктор исторических наук А. Н. Чистозвонов; кафедру в МГУ возглавил доктор исторических наук А. И. Данилов, тогда министр просвещения СССР. Он же стал ответственным редактором главного печатного органа медиевистов – сборника "Средние века". Эти руководители, обладая известными способностями и знаниями, в сложной расстановке сил того времени олицетворяли собой, однако, сугубо "охранительные" тенденции.
Для новых научных "мэтров" представители поколения, к которому принадлежала A. C. и которое к этому времени достигло достаточно зрелых лет и научного опыта, оставались на положении "молодых". Их было принято выдерживать в этом состоянии, не поощряя в получении докторских степеней и научных званий, не допуская в редколлегии научных изданий, подчас отказывая в публикации статей, особенно с элементами новаций, не доверяя, наконец, самостоятельных участков научной деятельности. Подобная практика, к сожалению, не всегда объяснялась высокой требовательностью к эрудиции ученого и качеству его трудов, тогда, действительно, принятой в академической среде. Во всяком случае, официальное обсуждение уже готовой и одобренной специалистами докторской диссертации A. C. было без видимых причин задержано руководителем сектора на целый год, а сама защита – на четыре года; она состоялась лишь по выходе этого труда в свет.
В процессе обновления науки A. C. во многом шла собственным путем. Она не принадлежала к числу дерзких одиночек, способных на решительный и открытый разрыв со старым, и в своем творчестве скорее олицетворяла тенденции научной преемственности. A. C. всегда была дистанцирована от идеологии и политики. В своих ранних работах, в период еще до конца не изжитого (даже в 70-е годы) воинственного настроя отечественной литературы в оценках зарубежной науки, ей было свойственно спокойное, деликатное и уважительное отношение к трудам западных коллег. Ни в одной из своих публикаций ока не использовала "цитатный" метод – ни в качестве "отмычки" в процессе познания, ни в качестве вынужденной дани. Она восприняла, бережно сохраняла и развивала проверенные временем лучшие традиции отечественной школы социально-экономических исследований, которые составили наиболее яркую и сильную сторону отечественной медиевистики. Вместе с тем A. C. была открыта инновациям. В 60-е годы, еще увлеченная социально-экономической тематикой, она усиленно искала в ней новые сюжеты и подходы. Вслед за А. Я. Гуревичем, тогда уже настойчиво и последовательно предлагавшим вниманию отечественных медиевистов свои исследования в новой для них области социальной психологии и истории сознания средневекового человека, она попыталась в работах о ремесленных цехах Стокгольма XIV-XV вв. выйти на анализ морально-этических норм и быта ремесленников (пир, трапеза, уровень жизни, отношения подмастерья и мастера в быту и др.), приняв позицию, согласно которой без этой сферы картина их жизни и взаимоотношений не будет полной. В конце 60-х годов, почти через двадцать лет после выхода в свет книги Б. Ц. Урланиса по проблемам демографии (1941), A. C. публикует три статьи, посвященные демографическому режиму в средневековом шведском городе, с привлечением сравнительного европейского материала и данных специальных дисциплин. Тогда эстафету подхватил В. В. Самаркин, опубликовавший статью по проблемам народонаселения в связи с чумой XIV в. К сожалению, начатые им разработки специального курса по средневековой демографии не были завершены из-за ранней кончины.
Все эти начинания корреспондировались с интердисциплинарными поисками западной исторической науки, в частности с ее интересом к проблемам демографии. В 80-е годы в отечественной медиевистике оформится специальное направление во главе с доктором исторических наук Ю. Л. Бессмертным, где демографические проблемы будут поставлены в историко-ментальные и историко-антропологические райки (гендерная тематика, история семьи и женщины).
Однако, не склонная обольщаться научной "модой". A. C. не принимала тех форм, которые обретали новые увлечения в отечественной медиевистике, часто предпочитавшей крайности. Научная зрелость и профессионализм A. C., свойственные ей динамизм и вместе с тем взвешенность делали ее позицию конструктивной в условиях "перестройки". Это объясняет происшедшие в ее жизни изменения. В середине 80-х годов новое руководство Института (во главе с чл.-корр. А. О. Чубарьяном) поручает ей возглавить сектор средних веков, подтвердив единогласный выбор коллектива. Преобразованный в 90-е годы в соответствующий отдел, а затем в "Центр истории западноевропейского средневековья", по традиции занимающийся и историей раннего нового времени, Центр, как прямой преемник сектора, включал широкую палитру научных интересов, изучение разных стран и периодов. Почти одновременно в институте в ходе структурной перестройки были созданы новые подразделения для исследования в области ментальной истории: историко-культурологическое (во главе с профессором А. Я. Гуревичем) и уже упоминавшееся ментально-демографическое (во главе с доктором исторических наук Ю. Л. Бессмертным). Продолжал успешно работать сектор истории Византии (во главе с профессором Г. Г. Литавриным, ныне академиком) и сектор истории общественной мысли (тогда во главе с профессором Л. С. Чиколини). Способные медиевисты пополнили сектор историографии и некоторые другие подразделения Института. Все это существенно расширило возможности академической медиевистики, ее ареалы, тематику, методики. Новый важный этап в ее развитии совпал с новым этапом в научной жизни A. C.
Пост главы основного в Институте подразделения медиевистов не был неожиданным ни для A. C., ни для коллектива. Помимо научных и личных свойств A. C. немаловажную роль здесь сыграл ее большой опыт научно-организационной работы. Свои научные занятия она всегда успешно сочетала с организационными и общественными обязанностями, которые, несомненно, требуют особых качеств. Хороший организатор должен быть способен не только отдать другим свои физические усилия и время, но психологически принять и не подавлять научное творчество сотрудников, оценить и поддержать их научные поиски, поделиться с ними собственными идеями.
Организационные обязанности начались для A. C. через полгода после зачисления в сектор, в 1961 г., когда она сменила Я.А. Левицкого на посту ученого секретаря. Спустя восемь лет она становится заместителем зав. сектором С. Д. Сказкина, и остается в этой должности вплоть до его кончины в 1974 г. Выполняя эти обязанности, A. C. вполне уяснила значение сектора, те важные задачи, которые он должен был выполнять в качестве ведущего научного центра отечественных медиевистов. Я имею в виду прежде всего инициативную научную деятельность сектора, выходящую за рамки его внутренних дел: организацию научных проблемных встреч; обсуждение монографий, диссертаций, статей, докладов, учебников и т. д.; общую координацию усилий медиевистов страны и защиту их статуса, их исследовательских интересов. Последняя задача – связи с периферийными научно-преподавательскими кругами (заслушивание докладов, отзывы на труды, организация защит диссертаций, стажировки и др.) – была особенно важна, так как объединяла редкие на периферии кадры медиевистов. Ведь в отдельных городах зачастую работали (и сегодня работают) по два и даже одному специалисту в области западноевропейского средневековья. Координационная деятельность сплачивала медиевистов страны в единую корпорацию, которая поддерживала в своих рядах высокий научный уровень и могла защитить свои кадровые и исследовательские интересы, долгое время считавшиеся "неактуальными", не отвечающими сиюминутным задачам общества.
Политические изменения второй половины 80-х – начала 90-х годов XX в. усложнили задачи, которые стояли перед Центром и, соответственно, перед его руководителем. Легализированный теперь принцип плюрализма в политической и духовной жизни создавал только условия для возможного обновления науки и климата в ней. Но оставалась трудная проблема изменения сознания самих историков.
В этой ситуации A. C. направила усилия на то, чтобы сохранить и сплотить коллектив, влить в него новые силы, сберечь традиции старой школы и преодолеть ее недостатки. Ей удалось выработать для себя ряд конструктивных принципов поведения. Во-первых, не снижая требований, поощрять научный рост сотрудников, в том числе молодого состава. Во-вторых, постараться создать и поддерживать атмосферу доверия, творческой свободы и научного поиска, обстановку открытости всем интересным идеям и методам, контактам с зарубежной наукой и учеными. Под руководством A. C. начал работу семинар "Современная медиевистика: поиски, находки, решения", который успешно функционировал в течение ряда лет, решая до известной степени "образовательные" и информативные задачи, а также по возможности способствуя консолидации медиевистов.
Естественное желание перемен в среде медиевистов стимулировало споры о научном содержании и характере сборника "Средние века". Как руководитель подразделения A. C. стала ответственным редактором сборника. Опираясь на собственные убеждения, мнение редколлегии и коллектива Центра, A. C. возражала против намерения некоторых медиевистов подчинить содержание сборника интересам какого-либо одного направления. Это поставило бы сборник в зависимость от меняющихся в науке увлечений. Позиция A. C. победила, что привело к ряду положительных результатов для данного издания. Она прежде всего предопределила сохранение сугубо академического стиля этого заслуженного сборника, к настоящему времени отметившего свое 50-летие и выпуск 60-го номера. Редколлегия соединила принцип преемственности в науке с открытостью для любого типа новаторских работ и для всех авторов. Заметные изменения были внесены в структуру сборника, где, в частности, сделан акцент на публикацию источников и материалов из истории отечественной медиевистики, а также формирование проблемных блоков. Стремление поддержать дух творческой свободы исключило диктат и цензуру редколлегии. Она отказалась от принятой ранее унификации стиля и языка авторов, а также принимает к публикации статьи, с жанром и направленностью которых может быть не вполне согласна. Контроль касается только научного уровня, профессионализма и аргументированности сочинения, соблюдения в нем необходимой формы.
Правильность решений относительно сборника "Средние века" подтверждается появлением новых периодических изданий, которые сосуществуют с ним. Ими руководят крупные ученые-медиевисты, а в содержании представлен, или по преимуществу, или широко – средневековый материал. Периодические сборники "Одиссей" (отв. ред. А. Я. Гуревич) и возникший чуть позже "Казус" (отв. ред. Ю. Л. Бессмертный) отражают плодотворное усложнение нашей научной жизни, в которой приобрели самостоятельный характер направления по изучению средневековой культуры и микроистории.
Важнейшей стороной деятельности A. C. уже в качестве заведующей Центром и ответственного редактора "Средних веков" оставались контакты с внеинститутскими и периферийными коллегами – на уровне всероссийских научных встреч, публикации тематических сборников, коллективных обобщающих трудов и др. Новой формой кооперации усилий ученых стала организованная при активном участии юбиляра Всероссийская ассоциация медиевистов и историков раннего нового времени, вице-президентом которой является A. C. Ее научно-организационная деятельность во многом предопределила научную активность Центра в последние годы. Были проведены интересные широкие научные форумы с новой для отечественной медиевистики тематикой, с новыми исследовательскими подходами: "Общности и человек в эпоху средневековья", "Элита и этнос", "Феодалы в городе", "Человек XVI века" и др.
Гибкая структура объединения научных сил, принятая Институтом всеобщей истории в целом и в его подразделениях, включая руководимый A. C. Центр, обеспечивают поддержку творческой инициативы и личной ответственности сотрудников за организацию ими научных проектов, встреч и семинаров со специальной тематикой. Подобная практика, активно поощряемая A. C., открывает новые возможности в решении непростой проблемы взаимоотношения поколений. При содействии A. C. в Центре разрабатываются и реализуются исследования по темам: "Дворянство в раннее новое время" (В. А. Ведюшкин), "Средневековое право" с ежегодным "круглым столом" (О. И. Варьяш), "Социоинтеллектуальная история" (П. Ю. Уваров), "Россия и Запад" (М. А. Юсим и Д. Г. Федосов), аграрная история (М. В. Винокурова), история христианства и церкви (А. Д. Щеглов, Н. Ф. Чеков, А. И. Решин), политико-институциональная история (С. К. Цатурова). Все начинания сопровождаются, как правило, публикациями материалов (чему весьма способствует организация институтом "малой печати"). В последние годы в рамках Центра опубликовали свои труды М. А. Юсим, М. В. Винокурова, В. П. Буданова, П. Ю. Уваров, Д. Г. Федосов, О. И. Варьяш, В. А. Ведюшкин. Были защищены две докторские и более 10 кандидатских диссертаций.
Научное творчество самой A. C. в период руководства большим коллективом служит убедительным свидетельством потенций ученого, се способности меняться, отвечая на вызовы времени и личной судьбы, способности, которая никогда не позволяла ей останавливаться в своем развитии.
Суммируя впечатления об этом этапе научного творчества A. C., знаками его в самом общем виде можно было бы назвать изменения в направлениях исследовательского поиска, расширение его хронологических рамок за счет раннего средневековья и раннего нового времени; наконец, новые исследовательские приемы, в частности качественно иной уровень обобщающего анализа. Возможность подобных новаций подготовили не только аналитические способности A. C., но и большие знания, накопленные ученым благодаря живому интересу к своей специальности. Этот интерес с самого начала отличался разносторонностью.
Так, при рассмотрении вопросов социально-экономической истории, долгое время бывшей главным направлением исследовательской деятельности A. C. и полностью ею для себя не исчерпанной, она не ограничивалась только тематикой шведского города, сумев осуществить ряд серьезных разработок по истории сельских, горных и рыболовецких промыслов, истории крестьянства в период раннего и классического средневековья, народным движениям, проблемам раннего капитализма и положению наемных рабочих. Она легко переходила от чисто хозяйственных и даже технологических проблем к анализу шведской государственности на ее раннем и последующих этапах, от проблем формирования и особенностей сословной монархии или природы королевской власти – к вопросам истории культуры.
Наконец, не изменяя "главной" стране, A. C. расширила географический диапазон научного интереса за счет сопредельных стран, прежде всего Дании и по мере необходимости также Норвегии и Англии. Она пишет средневековые разделы для "Истории Швеции" (1974) и "Истории Дании" (т. 1, 1997); разделы для второго тома "Истории Европы" по всему Северо-Западному региону V-XI вв., включая Британские острова, и по всей Скандинавии XI-XV вв.; разделы по истории скандинавских стран раннего нового времени для университетского учебника по истории средних веков; главу о так называемой эпохе Возрождения в Северной Европе для впервые созданного университетского учебного пособия по истории европейского Ренессанса и т. д.
Новый уровень обобщающего анализа обнаружил себя как раз в типологических исследованиях регионального характера. Они позволили автору, в частности, сделать заключения о существовании "балтийской общности" как характерной особенности экономической, политической и культурной истории Северо-Западного региона.
Другим любопытным примером служат теоретические разработки A. C. по теме средневековых общностей. Здесь автор обращается к анализу одной из глубинных черт средневекового и в немалой мере вообще доиндустриального общества – явлению корпоративизма, или (как предпочитает обозначать его A. C.) коммунализма. Интерес к этой теме, известной уже ученым XIX в., проявился и в новой отечественной историографии: при системном анализе духовной жизни средневекового общества (А. Я. Гуревич, 1972), в связи с проблемой собственности и проблемой сословий (H. A. Хачатурян, 1983, 1989). В исследованиях A. C. эта тема естественно возникла при изучении городской истории, которая шла под выраженным знаком корпоративизма – политического, профессионального, конфессионального, этнического. Объектом внимания автора стала широкая сфера проявления корпоративистских тенденций в повседневной жизни, в самодеятельных социальных организациях общества на внутрисословном и межсословном уровнях.
Это исследовательское направление отвечало постоянному увлечению A. C. социальной историей и в частности стимулировалось ее интересом к "новой социальной школе" в английской историографии, с характерным для нее вниманием к сфере повседневной жизни и малым структурам. Сборник материалов конференции был вскоре опубликован. Заглавный доклад A. C. с выразительным названием "Живые общности, общество и человек в средневековом мире" отразил общее видение автором темы. Ее последующие разработки получили развитие в статье "Средневековый коммунализм как общественный феномен и историческая проблема" (1993), где основное внимание автора было сосредоточено на группировках разного масштаба и характера – как оформленных и даже корпоративно-монопольных, так и "расплывчатых", непрочных, часто случайных, но неизменно объединявших людей по их собственной инициативе, ввиду их собственных интересов, на основе добровольности или традиции, а не по указаниям властей.
Автор усматривает в этом повседневном "живом" коммунализме форму самоорганизации общества, которая противостояла авторитарному властному началу, способствовала выработке самоуважения в среде непривилегированных групп населения и в конечном счете весьма содействовала созданию средних слоев, которые стали основой будущего правового гражданского общества на Европейском Западе. Поставив рассмотрение темы в контекст вопроса о соотношении группового и индивидуального начал в формировании сознания средневекового человека, A. C. высказывает соображение, что при всей значимости группового сознания, особенно норм поведения, от чего не свободен человек в любые эпохи, тогда оставалось достаточно простора и для индивидуальных проявлений. Сделанный автором вывод, применительно к сфере социальных связей, корректирует представления медиевистов о возможностях средневекового человека, соотношении его внутренней свободы и внешних лимитов.
Не оставляя традиционной темы средневекового города, в 1987 г. A. C. публикует большую работу (4, 5 п. л.), посвященную генезису городов в Европе V-XII вв. В контексте обобщающего на европейском уровне анализа автор создает широкую и конкретную картину типологии раннесредневекового градообразования, в которой выделены как регионы, так и последовательные фазы процесса: от эмбриона, "ядра", через так называемый "ранний город" к собственно феодальному городу; обозначены и стимулировавшие процесс факторы, в том числе особая роль государства. Верность системному анализу позволила A. C. наметить общие черты каждой стадии градообразования, а также попытаться сопоставить античный полис и средневековый город. В работе были использованы результаты современной урбанистики и собственные наблюдения автора. Эта разработка по раннему городу внесла серьезный вклад в изменение традиционного для отечественной медиевистики представления о средневековом городе в целом, способствуя в частности преодолению плоского толкования роли экономической функции как главного фактора градообразования и основного признака города. Развернутая автором картина делает очевидной невозможность говорить о городе только в связи с периодом классического средневековья: автор показывает, что город был активным участником самого процесса генезиса новой системы отношений, ее сущностной, а не побочной структурой. Далее, это обобщающее исследование подчеркнуло многофункциональность города, а также несогласованность и многовариантность процесса возникновения и оформления всех этих функций, в частности возможность опережающей роли политического фактора и политической функции в конституировании города даже в регионах с преобладанием античного наследия, где в условиях раннего средневековья сохранялись центры ремесла и торговли.
Показанная автором сложность градообразовательного процесса не отменяет признания исключительного значения производственной функции города, с оформлением которой он приобретал необходимую полноту – состояние, которое автор называет "чеканной формой" средневекового города. Результаты этого исследования содействовали утверждению в нашей литературе комплексного, более глубокого образа средневекового города, условий его возникновения, значения и места в обществе того времени.
В начале 90-х годов A. C. задумывает огромный проект: первый отечественный обобщающий коллективный труд по истории средневековых городов в Западной Европе, который мог бы подвести итоги научным разработкам, дав им по возможности новое осмысление и наметив новые перспективы в исследовании этой традиционной темы. Издание можно рассматривать и как естественное продолжение структурного анализа средневековья, предпринятого в "Истории крестьянства в средневековой Европе". В данном случае, однако, географический ареал было решено ограничить рамками только Западной Европы, где средневековый город достиг своего наивысшего для данной эпохи развития и более всего изучен историками. Кроме того, если в обобщающем труде по истории крестьянства был использован преимущественно принцип типологического анализа (в те годы очень популярного в отечественной медиевистике), то концепция задуманного A. C. и ее единомышленниками издания предполагала цивилизационный контекст исследования, и уже сам этот подход является весьма убедительным свидетельством обновления отечественной науки.
Первые шаги этого процесса были прежде всего связаны с попытками найти другие, нежели тип производства, точки отсчета в осмыслении исторического процесса. Одну из возможностей предоставляла теория цивилизационного развития. Разработки ее уже в сочинениях XIX в. дали два толкования самого понятия "цивилизация": в контексте линейного времени, когда цивилизация отождествляется с "цивилизованностью"; или в варианте локальной цивилизации, признающем существование территориальной общности, компонентами которой являются территория, этнос, язык, культура, менталитет, религия и историческая судьба. Такая общность существовала в рамках "длинного времени", т. е. на более или менее протяженном отрезке линейного времени.
Обращение к разработке теории цивилизационного развития в отечественной науке, связанное прежде всего с именем профессора М. А. Барга, несло в себе ряд важных в методологическом плане преимуществ. Новая точка отсчета не противопоставлялась теории стадиального развития и, следовательно, в духе толерантности, к которому обязывал плюрализм, помогала преодолеть крайности в отношении к прошлому самой исторической науки. Кроме того цивилизационный анализ стимулировал интерес науки к проблемам духовной жизни, способствуя тем самым преодолению антиномии духовного и материального, которая составила едва ли не главную слабость советской, и отчасти, постсоветской историографии.
В конце 80-х годов в докладе на международной конференции по цивилизациям, организованной ИВИ РАН, A. C. попыталась взглянуть на город как на трансстадиальную ("трансисторическую", по ее терминологии) структуру, действующую в качестве фактора "цивилизованности" и реализующую в том числе преемственность исторического развития по вертикали.
Международная конференция "Феномен средневекового урбанизма", серия небольших "круглых столов", проведенных Центром, и ряд тематических сборников подготовили реализацию замысла A. C. относительно коллективного труда по городу. Оргкомитет издания (будущая его редколлегия): О. И. Варьяш, П. Ю. Уваров, А. П. Черных, во главе с A. C., – подготовил проект и собрал большой авторский коллектив из числа сотрудников Центра и параллельных подразделений института, а также ученых из других научных учреждений и вузов Москвы, С.-Петербурга, Саратова, Ставрополя, Калуги, Киева, Троицка. В работе (объем которой достигает почти 120 печ. л.) приняли участие коллеги из Франции, Англии, Бельгии и Дании. Коллектив трудился более восьми лет. В юбилейный год A. C. увидели свет первые два тома четырехтомного издания "Город в средневековой цивилизации Западной Европы": "Феномен средневекового урбанизма" и "Жизнь города и занятия горожан", в 2000 г. выходят остальные два тома, посвященные социополитическим и социокультурным аспектам внутренней жизни города и его роли в основных событиях эпохи.
Концепция издания рассчитана на комплексное осмысление и отображение живой жизни средневекового города, со специальным вниманием к его развитой стадии и к малоизученным в урбанистике или нетрадиционным темам: организации городского пространства (включая замок и монастырь), этнодемографическим и историко-антропологическим сюжетам (быт, обряды, обычаи, нравы), этическим представлениям и моделям поведения, интеллектуальной жизни, персоналиям и событийной истории, связанной с важнейшими политическими конфликтами своего времени, торговле, "небюргерским" и маргинальным слоям и многим другим. Свое место в труде заняли разделы по региональной истории городов, по морфологии власти, о факторах социальной стабильности и деструкции, по праву и правопорядку. Организация материала подчинена центральным задачам труда: раскрыть феномен западноевропейского города и его органичную роль в оформлении особого цивилизационного варианта (локальной цивилизации) Западной Европы. Большой и разнообразный авторский текст в новом труде принадлежит самой A. C., в том числе постановочный и ряд обобщающих разделов.
Если оценивать результаты научного творчества A. C. в цифровом выражении, то количество только опубликованного ею научного материала превысит сегодня 250 единиц. Цифра производит сильное впечатление не только потому, что за каждой из этих "единиц" стоит действительно весьма серьезная и самостоятельная наработка, но и потому, что в трудовой активности A. C. имеется еще один важный отсчет: ее преподавательская деятельность. Большие, разнообразные знания, живой и острый ум, контактность и, я бы решилась написать, веселый нрав – все эти качества обеспечили успех и эффективность работы A. C. в высшей школе. Она начала с чтения спецкурсов по истории Швеции и средневековому городу, первых дипломников и аспирантов на родной кафедре в МГУ. В последние годы преподавательская деятельность проходит также на кафедре всеобщей истории и в российско-шведском центре РГГУ. Профессор А. Сванидзе читает там курсы по шведскому средневековью и раннему новому времени, по повседневной культуре средневековья. Среди тех, кто подготовил и готовит под руководством A. C. свои кандидатские сочинения, англовед (Ю. Баранов) и "ирландовед" (В. Безрогов), первый отечественный медиевист-"дановед" (В. Антонов) и, конечно, специалисты по шведской истории: XVIII в. (Е. Сорокина), XVI в. (А. Щеглов), XIV в. (А. Желтухин), XIII-XIV вв. (А. Фоменкова, Н. Калашникова, Г. Александренков), XI в. (В. Рыбаков) и др. – по существу, целая школа. Некоторые ее воспитанники публикуют свои статьи в настоящем сборнике, в разделе, посвященном юбилею их учителя.
A. C. принадлежит к типу университетских профессоров, которые много работают со своими учениками, помогают им и гордятся их успехами. В последние годы она подчинила процесс подготовки молодых специалистов по шведской истории задачам полного и комплексного освоения источников. По ее инициативе, при ее поддержке и прямом участии в России увидело свет первое средневековое шведское историко-литературное произведение: стихотворный рыцарский роман первой трети XIV в. "Хроника Эрика" (в переводе и с комментариями филолога из С.-Петербурга А.Ю. Желтухина), который выдержал два издания. Вместе со своими учениками, на основе их дипломных переводов, она издала в 1999 г. первое комментированное издание источников по ранней истории Швеции (включая ранние областные и первый городской законы), которое получило поддержку Шведского института в Стокгольме и Посольства Королевства Швеции в Москве.
В течение многих лет, уже будучи полностью загруженной в институте и в вузах, A. C. не оставляла вниманием и среднюю школу. Теперь это работа по обеспечению и развитию школьного исторического образования. Она ответственный редактор, составитель и один из авторов "Книги для чтения по истории средних веков", выдержавшей уже несколько изданий, переведенной на языки многих бывших союзных республик и на английский язык. A. C. участвовала также в выпуске других пособий, долгие годы работала в комиссии по учебникам союзного Министерства, принимала участие в создании историко-географического атласа для учащихся 6-7-х классов.
Масштаб рабочей активности A. C., особенно если вспомнить о восьмилетней задержке на пути в науку, смене специализации и оставляющем желать лучшего физическом здоровье, – говорит о целеустремленности и вместе с тем гармоничности ее натуры. Жизнь и деятельность A. C. в целом демонстрируют не столь уж частое в судьбах людей совпадение творческих порывов и умения реализовать возможности, что стало залогом многих ее свершений и удач. Самоотверженную отдачу ученого ей удалось соединить с нормальной женской судьбой, в которой есть все необходимое для радости – любовь, муж, сын, гостеприимный дом, друзья.
Способность удивлять можно было бы назвать еще одной особенностью личности A. C. В осень своей жизни она сумела сломать "окончательность" своего образа, который сложился у коллег и друзей, опубликовав уже два сборника своих стихов: "Годы-птицы" (1998) и "Качели" (1999). Наука, как оказалось, востребовала не все силы и возможности A. C., а судьба наградила ее еще одним даром. Следует признать, что литературные и в том числе стихотворные увлечения вообще не чужды медиевистам – от Грановского и Кудрявцева до Косминского, Неусыхина и Гутновой. От случая к случаю пишут стихи и некоторые коллеги-современники. Однако для A. C. стихотворчество, как оказалось, – любимое и регулярное занятие. Рискнув опубликовать стихи и сделав жизнь своей души достоянием не только близких и друзей, она проявила, таким образом, свойственные ей решительность и стремление к завершенности.
Анализировать поэзию, по утверждению специалистов – только "размывать фокус", тем более непрофессионалу. Однако есть смысл сказать о некоторых ощущениях, которые возникают при чтении поэтического сборника A. C., так как они дополняют и в известном смысле проясняют некоторые черты уже нарисованного портрета человека и ученого.
Прежде всего при том, что стихи (как это чаще всего и бывает) неравноценны, они профессиональны, искренни (что встречается много реже) и лишены претенциозности. Они написаны в легкой рифме, в хорошей и разнообразной литературной форме: от подражания древним и изысканных, в средневековом духе, сонетов до стихов с традиционной русской мелодикой. Однако поэзия – это не только форма и рифма, но и внутренний мир человека, в котором, по словам автора, "душа с умом беседуют". В этом внутреннем мире читателя не могут оставить равнодушными сопричастность автора сложному мирозданию и глубокое чувство природы, со всеми "переливами земного" – леса, травы, дождя и ветра; точное выражение женских и материнских переживаний; светлое ощущение неповторимости жизни и мучительное – неизбежности конца, радости любви и ее высокой цены; надежды человека, который живет не только обыденностью "вседневной суеты", но "ослепительным завтра"; и наконец, ост-рое чувство современности, с живой реакцией на проблемы сегодняшней России и среды историков, а может быть, любой "живой общности".
70 лет насыщенной жизни... Если это и время подводить итоги, то не окончательные. A. C. – в расцвете творческих сил и возможностей, она полна новых идей и планов. Нерастраченный запас устремлений и душевных сил юбиляра, способность принять жизнь со всеми сложностями и считать ее своей "подругой", неуспокоенность и способность не давать успокаиваться на достигнутом другим, глубокое уважение и симпатии к A. C. в среде коллег – все это позволяет надеяться на ее новые творческие свершения.
Я от души желаю профессору Аде Анатольевне Сванидзе долгих лет жизни, доброго здоровья, плодотворного сотрудничества с коллегами, новых и разных планов и побед, новых способных учеников – и новых творческих трудностей, преодоление которых ее всегда вдохновляет.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Здесь и далее см. список трудов A.A. Сванидзе в конце данного сборника.
2. Еще раньше интересующие A. C. проблемы взаимодействия по вертикали на базе экономического обращения, были рассмотрены ею при анализе креднтко-долговых операций (1975). |
|
