Литература

Источник: Известия Императорской Археологической Комиссии, вып. 23. – СПб.: 1907

*

До настоящего времени в России не было найдено ни одной рунической надписи варяжского происхождения. Факт странный, невольно привлекающий внимание исследователя. Ведь варяги были на Руси в IX-XI веках не только прихожими гостями, являвшимися сюда лишь временно с целью наживы, и не одни только варяжские сборные дружины ходили по Руси на службе того или другого князя. Мы имеем много доказательств того, что часть пришлых варягов навсегда оставались в России, селились здесь семьями и целыми группами семей; одним словом, что в России IX-XI веков мы имеем право предполагать существование сплошных скандинавских поселений, живших своей национально-обособленной жизнью, окружавших себя своими скандинавскими предметами домашнего и военного обихода. Стоит вспомнить, например, о Гнездовском могильнике Смоленской губернии, чтобы убедиться в этом.

Но если это так, то почему варяги, привезшие с собой из далекой родины свое типичное скандинавское оружие, свои фибулы, пряжки и весы и т. д., так характерно выделяющие варяжские могилы из массы туземных погребений, – почему эти же варяги не привезли с собой знания рун или не оставили по себе никаких следов этого знания, не пользовались им при оборудовании могил своих родичей? Ведь все остальные погребальные приемы скандинавов повторяются на русской территории; одних только надгробных камней с руническими надписями до сих пор не было. Чем же объяснить этот существенный и весьма прискорбный для русской науки пробел?

Вопрос этот остается в силе и теперь еще, после находки Березанского камня, так как единичная находка такого рода не устраняет отмеченного факта, и мы вернемся к нему в конце нашей заметки.

Приведенными соображениями, однако, оттеняется высокое научное значение березанской находки, которой создан уник в русской археологии. Наша наука, конечно, сумеет оценить его, как она сумеет воздать должное и счастливому находчику, благодаря наблюдательности которого надпись была замечена в тот момент, когда камню, носившему ее, уже грозила участь всех камней, извлекаемых из курганных надписей, – быть брошенным в одну кучу с другими и исчезнуть бесследно, может быть навсегда.

Важно, прежде всего, что сделан почин в этом деле, и что внимание наших исследователей возбуждено в известном направлении. Кто знает, не пропадали ли не раз уже при подобных условиях камни с надписями? Может быть, теперь за этой первой находкой потянутся и другие. Во всяком случае, она доказывает, что были на Руси варяги, знающие руны и пользовавшиеся ими, как в заморской родине, для увековечения памяти своих погибших товарищей.

Находкой мы обязаны профессору Новороссийского университета Э. Р. фон Штерну¹.

Летом 1905 года, производя по поручению Императорской Археологической Комиссии обширные раскопки на острове Березани перед устьем Днепра, он между прочим исследовал большой курган близ того места, где с востока к острову пристают суда. Курган этот принадлежит к числу очень древних, так как он, по определению Э. Р., был возведен в VI в. до Р. Хр. Под ним оказался ряд воронкообразных могильных ям, в которых стояли урны с остатками от трупосожжения. Для нас важно, однако, не это, а то обстоятельство, что насыпью кургана, как это наблюдается весьма часто, в последующие века неоднократно пользовались для позднейших погребений в виде впускных могил.

Таких могил в кургане оказалось довольно много – 48, различных типов и на различной глубине насыпи. Иногда трупы просто спущены в плоскую могильную яму; при них нет никаких придатков, никаких следов одеяния или вооружения; подчас рука или нога отделены от туловища, в некоторых случаях наблюдались поранения черепа. Получается впечатление, что здесь спешно зарыты павшие воины.

Второй тип впускных могил отличается от первого тем, что при трупах заметны следы гробов или, по крайней мере, дощатой подстилки.

Наконец, третий тип носит признаки более тщательной отделки: здесь остовы лежат в ящиках, которые сложены из плит, поставленных на ребра; крышу составляют обыкновенно два или три плоских камня.

9 июня в восточной поле кургана было обнаружено десять скелетов, впущенных в насыпь лишь на глубину около аршина. Только один из них покоился в каменном ящике без крыши.

Эта-то могила и содержала в себе важную для нас находку. Дело в том, что череп и верхняя часть скелета покоились на нашем камне, служившем, таким образом, как бы подушкой для покойника. Камень лежал надписью вниз, так что проф. Штерн заметил последнюю лишь в том момент, когда рабочий поднял камень, чтобы свалить его в одну кучу с другими.

Из обстоятельств находки вполне ясно, что камень найден не в первоначальном месте и положении. По мнению проф. Штерна, он, может быть, стоял на одном из небольших курганов близ исследованного им большого. Эта догадка косвенно подтверждается и самим текстом надписи. Во всяком случае, камень находился где-либо поблизости, так как для небрежно оборудованной могилы, в которой он был найден, едва ли ходили далеко за материалом. Вероятно также, что он недолго простоял на своем первоначальном месте, так как он сравнительно мало выветрился; при мягкости и рассыпчатости это породы раковинного известняка, последний факт, по верному замечанию проф. Штерна, несомненно указывает на кратковременность нахождения нашего камня под открытым небом.

Камень с надписью (рис. 1) представляет лишь часть – приблизительно половину – первоначальной плиты, имевшей, по-видимому, форму разрезанного поперек эллипса. Его размеры – 0,48 м ширины, 0,47 м высоты и 0,12 м толщины.

Надпись сохранилась, к счастью, целиком; это видно из того, что основные черты первой и последней рун образуют и край ленты.

Дело в том, что наша надпись, как все рунические надписи этого периода, высеченной на ленте, образуемой в данном случае довольно примитивно с одной стороны дугообразным краем камня, с другой – глубоко врезанной в камень, параллельно краю, чертой. Ширина ленты, а стало быть, и высота рунических знаков – 0,08 м, средняя глубина буквы – 0,75 см, т. е. буквы врезаны очень глубоко, чему способствовала, конечно, мягкость камня.

Чтение надписи, довольно хорошо сохранившейся, за исключением одной (третьей) группы рун, не представило больших затруднений. В моем распоряжении было три фотографических снимка, которыми я и пользуюсь при нижеследующем описании знаков. Мои дополнения, обозначенные на рис. 3 пунктиром, я сообщил Э. Р. фон Штерну, который, проверив их по оригиналу, мог констатировать на камне следы почти всех предложенных мной дополнительных черт. Самого оригинала мне видеть не пришлось, так как он не мог быть выслан в Петербург из опасения возможных, при ломкости материала, повреждений.

Надпись (см. рис. 3) состоит графически из 9 слов, отделенных друг от друга двоеточиями (как в огромном большинстве надписей этого периода). На самом же деле она содержит лишь 8 слов, так седьмая и восьмая группы рун составляют одно слово; они разделены двоеточиями по недоразумению, объясняющемуся отчасти тем, что слово это – сложное: fé-lagi. И это также явление, нередко наблюдаемое в надписях. Всех знаков 43 (считая и двоеточия), и принадлежат они к так называемому младшему руническому алфавиту, возникшему из старшего в эпоху викингов.

Переходя к описанию самих знаков, замечу, что почти у всех верхние концы более или менее выветрились.

1. Основная черта руны составляет край ленты. Она сохранилась вполне отчетливо приблизительно наполовину снизу. От ее середины идет под острым углом вверх другая линия, также совершенно ясная. Как явствует из одного из снимков, второй поперечной линии (как в руне 33) нет. Мы получаем, таким образом, отчетливое k.

2. Вполне ясное, во всех частях сохранившееся r.

3 и 4. Ясные a n. Поперечные черты, примыкающие к основной в р. 3 слева, а в р. 4 справа, не пересекают магистралей.

7. k. Наклонная черта примыкает к основной выше, чем в 1.

8. i с точкой посередине, т. е. e. Точка на всех снимках совершенно ясна.

10. Отчетливое þ (ср. р. 18); стерта лишь верхняя часть основной линии выше боковой дуги.

12. Двоеточие. Сохранилась лишь нижняя точка.

13-16. Неясная в своих деталях группа рун. Вполне отчетливо сохранилась лишь 16 – f. Едва ли может подлежать сомнению, что резчик хотел начертать слово hvalf, т. е. холмик, курган. Это подтверждается тем, что в р. 14 мы имеем, по-видимому, a, хотя поперечная линия примыкает к основной значительно ниже нормального (ср. р. 3); а в р. 15 я вижу на одном из снимков продолговатое углубление, идущее от верхушки магистрали под острым углом вниз, что дает некоторое право усмотреть в этом знаке руну l; значит, 14, 15, 16 = alf. Совершенно неясен однако знак 13. Он состоит из магистрали, плохо сохранившейся в верхней своей части, и из боковой линии слева, как в р. 3. Справа и сверху от руны глубокая выемка от отколовшейся при работе части камня. Остающиеся части знака дают нам право дополнить его до руны h (с перекрещивающимися посередине магистрали двумя поперечниками). Мы получаем, таким образом, слово half, которое может быть понято как описка вместо hvalf. Я не знаю другого примера написания h вместо hv в начале слова. О какой-либо диалектической особенности здесь речи быть не может.

Разбираемая группа знаков могла бы быть, с некоторой натяжкой, дополнена до слова staf (рис. 2), т. е. "столб". Но против этого говорит не только ясно сохранившаяся в р. 14 боковая линия, но и то обстоятельство, что staf требовало бы глагола raisti "воздвиг" (ср. L.² 2010, 449-450, 935), тогда как при hvalf сказуемое kerþi вполне правильно, см. L. 1738, 1741, 1742, 1765, 1773.

18-40. Во всех своих частях совершенно ясны.

Таким образом, мы получаем следующее чтение всей надписи:

В древнешведской литературной транскрипции текст имел бы такую форму:

Granigærþi h(u)alf þæssi æftir Ka[r]l fēlaga sin, т. е. "Грани соорудил холм этот по Карлу, товарищу своему".

Имя "Грани", насколько мне известно, в рунических надписях больше не встречается, но оно имеется в литературных памятниках, например, в Исландии, в Landnámabók (нач. XIII в.) встречаются три знатных исландца этого имени (ed. Finnur Jónsson p. 79, 109, 160), в Flateyjarbók (XIV в.) один (III, 336).

Все остальные слова и формы повторяются в других надписях, хотя некоторые из них принадлежат к числу редких.

kerþi = gærþi 3 л. sing. prate. от глагола giora, *gærwa "делать, сооружать". Ср. L. 1560. 35 (ср. Brate, Runverser 52 прим., у L. karþi).

hvalf – acc. pl. neutr. Ср. L. 1738, 1741, 1742, 1765, 1773. Во всех этих случаях hvalf составляет дополнение к глаголу giora³.

þisi = þæssi acc. pl. neutr. (см. Noreen, Aschw. Gr. 400). Ср. L. 640, 1116, 1184, 1265, 1267 (Brate Runv. 243), 1268, 1305; Brate l. c. 353.

iftir = æftir повторяется почти во всех рунических надписях; после hvalf употребляется обычно, по-видимому, предлог yftir (ufir L. 1741, 1765, 1773), но в L. 1742 мы встречаем оборот, вполне тождественный с нашей надпись: – litu kierastain hvalfþis[i] eftir –.

Kal = Kall = Karl одно из самых обычных в Скандинавии и особенно в Швеции имен, встречающееся много раз и в рунической письменности. Форма, в которой оно является у нас здесь, т. е. без r, также не представляет исключения. Группа -rl- в шведском часто ассимилируется в ll (см. Noreen, Aschw. Gr. p. 223). В этой форме наше имя встречается в рунических надписях дважды (в Upland'е L. 582, и в южной Швеции L. 1278).

fi laka = félaga, acc. sing. от félagi. На родине, в Швеции, камни ставились почти всегда близкими родственниками: мужем, женой, сыновьями и т. п. В нашем случае камень сооружен на чужбине "товарищем". Впрочем, и это имеет свои параллели в Швеции, см. L. 1385, 1403, 1416, 1425, 1431, 1443, 1446, 1499; Brate, Runv. 359.

К сожалению, наша надпись так бедна формами, что хотя бы сколько-нибудь точное определение времени, когда она начертана, невозможно за отсутствием ясных палеографических и фонетических критериев. В общем, она не производит впечатления большой древности. Руна 8 (пунктированное i) в этом смысле очень знаменательна⁴. Правда, пунктирование не проведено строго (см. р. 19, 23) и, в частности, нет пунктированного k, т. е. g (см. р. 1, 7, 38); но ведь и это не дает ясного хронологического критерия. По совокупности впечатлений я отнес бы нашу надпись к XI веку, допуская, однако, возможность отнесения ее к XII.

Что касается родины Грани и Карла, то и на этот вопрос наша надпись ответа не дает. Может быть, ее следует искать за морем, в Швеции; может быть, по сю сторону Балтийского моря, где-нибудь в России.

Если не случаен тот факт, что слово hvalf встречается исключительно в готландских рунических надписях⁵, то мы имели бы право видеть в варягах, упоминаемых в нашей надписи готландцев⁶. К сожалению, наш текст в этом отношении безразличен: он не дает ни одной характерной готландской формы, но и не содержит никаких признаков, говорящих против этой гипотезы. Нельзя, впрочем, умолчать о том, что форма камня и расположение на нем надписи также указывают скорее всего на Готланд, где именно эта форма встречается чаще, тогда как материковые шведы предпочитают змеинообразные ленты, переплетающиеся на плоскости камня. Решающего значения, однако, и это обстоятельство не имеет. Простота рисунка легко объясняется условиями, при которых производилась работа, на чужой стороне, может быть спешно. Ведь едва ли подлежит сомнению, что Грани и Карл находились на пути "в Греки", и что Карл умер в пути и был похоронен одним из товарищей на последней стоянке их судна или флотилии перед выходом в Черное море – на Березани, с незапамятных времен служившей пристанищем для всех моряков, ходивших из России в Грецию.

Исчерпав толкования нашей надписи, возвращаюсь к вопросу, поставленному в начале этой заметки, – почему Россия так бедна руническими памятниками варяжского периода.

Первую и главную причину этого явления я усматриваю в отсутствии удобного для надписей каменного материала почти во всей России. Там, где этот материал имелся, варяги и на Руси также пользовались им для надгробных надписей: это теперь доказано березанской находкой. Во всех же других случаях, за отсутствием каменных плит, для надмогильных надписей пользовались, может быть, деревянными столбами.

Эта догадка подтверждается и посторонним свидетелем, Ибл-Фадланом. Заканчивая свой рассказ о похоронах знатного русского мужа, свидетелем которых он был лично на берегу Волги, он говорит: "На том месте, где стоял (и был сожжен) корабль, поднятый на берег, они возвели нечто, что было похоже на круглый холм, и на вершине его водрузили большой деревянный столб, на котором начертали имя покойника и конунга русов. После этого они удалились".

Может быть, этот обычай возник вовсе даже не в России, где он явился необходимым следствием отсутствия камня, а практиковался уже на родине варягов в Швеции. Дело в том, что мы находим упоминание о надгробных столбах и в самой Швеции, хотя и в небольшом количестве: в трех рунических надписях L. 935 (Södermanland), 449-450, 2010 (Upland). Во всех трех случаях говорится о столбе (staf), водруженном рядом с камнем или камнями.

Возможно, что этот обычай был тогда гораздо шире распространен и в самой Швеции, и что он лишь впоследствии был вытеснен каменными надписями.

Это приводит меня ко второму соображению, которое я хотел высказать по намеченному вопросу. В Швеции найдено около 2000 рунических камней. Если принять во внимание густоту населения средних провинций (Upland и Södermanland), доставивших самое большое количество этих находок⁷, а также не подлежащее сомнению широкое распространение знания рун и обычая увековечивать именам умерших родичей надписями, то такое число вовсе не покажется слишком значительным. По-видимому, обычай ставить над могилами камни с надписями имел широкое распространение в средней Швеции лишь в XI и XII веках. К этому именно времени относится огромное большинство всех найденных в Швеции рунических надгробных надписей. Самый обычай возник гораздо раньше, но применялся он сравнительно редко, и находки этого рода до XI века насчитываются единицами. Лишь в XI веке, и специально в средней Швеции, он находит неожиданное распространение и держится здесь до XIII века, постепенно ослабевая.

Между тем, к середине XI века варяжский период на Руси клонится к концу. Массовый наплыв варягов прекратился. Создался и успел окрепнуть новый строй жизни, с преобладанием туземных элементов, и приходящие еще на Руси единичные варяги – поскольку они оставались здесь – быстро им ассимилируются, не успевая оставить по себе следов своей родной скандинавской культуры. Большей частью это были лишь захожие заморские гости – купцы, не семьи и не дружины, а главное – не родовитые люди, среди которых, главным образом, был распространен обычай увековечивать память о родичах руническими надписями.

Нечто аналогичное находим мы в Норвегии по отношению к заселенной отсюда Исландии. Когда последняя заселялась, т. е. в IX и X веках, метрополия, т. е. Норвегия, почти не знала обычая ставить надгробные надписи, – не знает его и Исландия. Здесь вообще найдено всего 40 надписей, и древнейшая из них относится к началу XIII века, когда рядом с рунами давно уже вошел в употребление латинский алфавит. Очевидно, что рунические надписи были здесь скоропроходящей модой, не нашедшей широкого распространения; модой, занесенной извне, а не результатом самобытной культурной эволюции. Если бы Исландия была заселена двумя веками позже, то, может быть, она была более богата руническими надгробными надписями.

* На Ульвдалире публикуется адаптированный текст.

1. В нижеследующем описании как обстоятельств находки, так и самой надписи, я пользуюсь сведениями, любезно сообщенными мне Э. Р. фон Штерном в письме от 16 февраля 1906 года. Более подробные и точные данные о произведенных им раскопках будут обнародованы им самим своевременно.

3. Употребление hvalf во множ. ч. Для обозначения одного кургана не представляет чего-либо необычайного. См. L. 1742. Ср. также аналогичное употребление mirki L. 3, 40, 41, 583, 640, 856, 953, 998; kuml L. 675, 1060, 1116, 1151, 1173 (см. Noreen p. 489); 1184 и друг.

4. Я должен, однако, заметить, что проф. Штерн в своем письме считает возможным видеть в характерной точке этой руны лишь случайное углубление в камне.

6. В рунических надписей из собственной Швеции вместо hvalf находим равнозначущее kuml (рунич. kumbl, mubl, kuml, см. выше прим. 3), которое в свою очередь отсутствует на Готланде. И тем и другим словом обозначаются небольшие могильные холмики из земли или камня. Таких, по словам проф. Штерна, много по соседству с исследованным им большим курганом. Может быть, дальнейшие раскопки дадут ответ и на этот вопрос.

7. В одном Upland'е, например, найдено 930, в Södermanland'е 317.