Литература

Источник: Средние века. Вып. 64. – М.: Наука, 2003

На протяжении XI в. Англия, едва лишь сформировавшаяся в относительно единое государство, подверглась двум иноземным завоеваниям, произошедшим с промежутком всего в 50 лет и существенно изменившим картину ее внутреннего развития – датскому и нормандскому. Первое было осуществлено датскими королями Свейном Вилобородым и его сыном Кнутом (вступившим на английский престол в 1017 г. и известным в дальнейшем как Кнут Великий) в ходе длительных военных действий (1003-1016), вызванных ростом внешней экспансии молодых скандинавских государств на закате эпохи викингов. Второе (1066-1074) было рискованной авантюрой нормандского герцога Вильгельма – будущего короля Вильгельма Завоевателя, сумевшего привлечь на свою сторону не только значительное число рыцарей из разных областей Франции и стран Европы, но и поддержку папского престола и позднее большей части английского общества, все более покорявшегося новому властителю по мере завоевания страны нормандцами. Оба этих завоевания повлекли за собой масштабные последствия, в чем-то схожие, а в чем-то кардинально различающиеся.

Датское завоевание Англии в начале XI в. логически продолжало собой предыдущую 200-летнюю экспансию норманнов, одним из излюбленных объектов которой Британские острова стали по причине своего мягкого климата, обилия плодородных земель и оптимальных природных условий для занятий сельским хозяйством, а также наличия богатых залежей полезных ископаемых, в том числе серебра, обеспечивавшего бесконечный поток контрибуций, взимавшихся викингами во все увеличивавшихся размерах. В XI в. в связи со складыванием у скандинавов ранней государственности эта экспансия перешла на качественно новый уровень – уровень централизованных военных мероприятий скандинавских королей, демонстрировавших подчас "имперские" аппетиты, как, например, Кнут Великий или Харальд Хардрада. Именно к этому новому типу экспансии (вполне уживавшемуся с традиционными набегами викингов) относилось завоевание Англии Свейном Вилобородым и Кнутом. Эволюционировав из банальных пиратских рейдов "королей-викингов" в конце X – начале XI вв., имевших неожиданный успех в условиях ослабления центральной власти в Англии в правление Этельреда Нерешительного (978-1016), это завоевание привело к свержению уэссекской династии и включению Англии в состав англо-скандинавской империи Кнута (1017-1035), в которую входили также Дания и большая часть Норвегии.

Следует отметить, что подобный итог не был фатально предопределенным. Военный успех всегда являлся переменчивым фактором; до восшествия на престол Этельреда его предшественники, начиная с Альфреда Великого, вели успешную борьбу с викингами, что в меньшем масштабе удалось преемнику Этельреда – Эдмунду Железнобокому, в считанные недели поставившему под удар прежние завоевания датчан в Англии. И в 1014 г., после смерти Свейна Вилобородого, ив 1016 г., в кульминационный момент англо-датского противоборства, имелись предпосылки к разделению страны на англо-скандинавский Север, где население Области Датского права (Денло) представляло собой существенную опору для пришлых "королей-викингов", и англосаксонский Юг во главе с представителями уэссекской династии. Таким образом, ситуация складывалась аналогичная той, что имела место во времена Альфреда Великого. Однако внезапная смерть Эдмунда Железнобокого и дипломатическая оперативность Кнута, в полной мере использовавшего представившуюся возможность для занятия английского престола, исключили эту альтернативу.

В значительной степени Датское завоевание удалось благодаря неспособности англосаксонской администрации принимать адекватные меры на местах, что в свою очередь было обусловлено личными качествами короля и других представителей английской элиты, занимавших подчас откровенно предательские, сепаратистские, эгоистические позиции.

Империя Кнута в политико-географическом отношении представляла собой довольно разнородный конгломерат государств, находившихся на разных уровнях общественно-политического и социально-экономического развития, из которых Англия находилась на наиболее высокой ступени, хотя и внутри нее самой имели место значительные различия между областями. В этих условиях, по словам Омана, Кнут стал "строителем северной империи с центром в Англии"¹. Приступая к анализу последствий Датского завоевания и внутренней политики Кнута, следует отметить, что практически невозможно обнаружить в источниках и литературе сколько-нибудь точную информацию о количественно-демографических аспектах этого события – числе потерь среди разных слоев населения, численности сражавшихся войск, и т. д. Это резко отличает Датское завоевание от Нормандского, одним из плодов которого стала знаменитая "Книга Страшного Суда"; на основе ее данных исследователи восстановили многое из вышеупомянутого. В царствование же Кнута Великого ничего подобного этой переписи на свет не появилось, что было обусловлено иной природой (социальной, экономической) датского господства в Англии; подробнее речь об этом пойдет ниже. Таким образом, остается лишь сожалеть об отсутствии точных данных и довольствоваться весьма приблизительными оценками.

Итак, в 1017 г. завершилось Датское завоевание Англии. Этнокультурное родство англосаксов и скандинавов отнюдь не исключало военных конфликтов в рамках одного цивилизационного ареала (чему примером служат, кстати, бесконечные войны между теми же скандинавскими странами на протяжении всей их истории). Скорее, это являлось нормой для раннесредневековой Европы, в том числе для ее периферии, где единые государства еще не сложились окончательно, пребывая в стадии становления. Те же викинги, например, вовсе не гнушались грабить владения своих соплеменников. Таким образом, завоевание Англии датчанами было для англосаксов ничем иным, как иноземным завоеванием, сопровождавшимся значительными жертвами и разрушениями, трудностями, связанными с выплатой викингам дани, размер которой возрастал год от года. Полтора десятилетия широкомасштабных военных действий, ведшихся почти на всей территории страны, не могли не нанести ее жителям серьезного демографического и материального урона. Ежегодные записи хронистов свидетельствуют о крайней разрушительности набегов скандинавов; типичная фраза, характеризующая эти набеги: "Даны повсеместно жгли, убивали, разрушали все вокруг, как обычно"². Интересно, что М. Лоусон видит в этом не банальную варварскую брутальность, а своего рода расчет: чем больше были жертвы и разрушения, тем больше был испуг населения и властей, и соответственно больше готовность выплатить выкуп, лишь бы поскорее избавиться от незваных гостей, способных продолжать свои деяния в том же духе³.

Так или иначе, но точными данными мы, как уже говорилось, не располагаем. Как обычно, наибольшие потери пришлись на долю военного сословия – знати, тэнов, а также защитников бургов. Не зная в точности их число, можно, тем не менее, говорить о том, что они были весьма существенными, особенно в последний период войны; битвы последнего короля Англии Эдмунда Железнобокого с датчанами отличались исключительной кровопролитностью, а о битве при Эшингдоне (1016) хронист вообще писал, что "вся знать Англии погибла там"⁴. Хотя это эмоциональное преувеличение, оно подчеркивает серьезность потерь. Что же касается прочего населения, то здесь цифры неизвестны, и приходится полагаться лишь на упоминавшиеся выше констатации хронистами крайней разрушительности набегов скандинавов. Логично предположить, что наибольший урон понесли прибрежные города и районы Уэссекса и Восточной Англии, где датские армии осуществляли ежегодные высадки для дальнейших операций на суше; вместе с тем, земли Области Датского права, принявшие сторону Свейна и Кнута, если и несли потери, то минимальные, что явствует из сообщения источников о том, как датское войско с миром прошло по этим территориям и принялось воевать и грабить лишь после пересечения их исторической границы. Соответственно, и элита этих областей понесла наименьший урон.

Серьезным бременем для страны стала постоянная выплата викингам "датских денег", сумма которых выросла с 16 тыс. до 72 тыс. фунтов серебром за период с 994 по 1018 г. Последняя сумма – это размер контрибуции, взятой Кнутом с покоренной страны в качестве жалованья войску перед его демобилизацией⁵.

Таким образом, доставшаяся Кнуту Англия находилась в далеко не лучшем состоянии, пребывая в послевоенной разрухе. Проследим теперь, какими методами внутренней политики ему удалось превратить завоеванную страну в центр своей империи.

Небезынтересен тот факт, что, в отличие от активного вооруженного сопротивления, оказанного англосаксами нормандцам в 1066-1071 гг. (см. ниже), ничего подобного в случае с воцарением Кнута в Англии не имело места. Можно ли объяснить это только тем, что страна была обескровлена продолжительными военными действиями и уже не имела сил к сопротивлению? Нет, очевидно, здесь были более глубокие причины.

5. Ibid. Р. 228.

6. Florence of Worcester. Chronicon ex Chronicis // EHD. Vol. 1. P. 284.

Кнут был избран на царство ассамблеей ("гемотом") магнатов и первых лиц королевства в Саутгемптоне, что являлось естественной и необходимой для того времени процедурой легитимизации королевской власти⁶. По идее, эти люди должны были выражать интересы народа; но либеральная историография XIX в. придавала этому слишком прямое и непосредственное понимание. Судя по многим примерам из истории средневековой Европы, народ в большинстве случаев следовал той линии, которую проводила элита, что воспринималось как естественный порядок вещей. Раннесредневековые государства с их неразвитым аппаратом управления основывались в значительной мере на личном авторитете и личных связях короля и прочих носителей власти, в том числе назначаемых им на места⁷. Таким образом, власть Кнута, как и позднее власть Вильгельма Завоевателя, во многом зависела от налаживания отношений с элитой покоренной страны; одной военной силой можно захватить власть, но ведь удержать ее гораздо труднее. Кроме того любой новой власти, тем более установившейся в результате завоевания, необходимо соответствующее идеологическое обеспечение, в средневековой Европе неизбежно имевшее религиозный, христианский оттенок. Попробуем разобраться поподробнее в этих важнейших аспектах правления Кнута.

Уже первые шаги Кнута после восшествия на престол продемонстрировали такой курс внутренней политики, который на современный манер можно было бы назвать "национальным примирением". В 1017 г. он женился на вдове прежнего короля Англии Этельреда Эмме Нормандской, тем самым как бы подчеркивая преемственность своей власти с уэссекской династией в глазах англосаксов⁸. В 1018 г. он распустил армию, с которой он завоевал Англию: получив вознаграждение в виде собранной по стране контрибуции, основная часть датской армии, состоявшая из отрядов отдельных предводителей, отбыла частично в Данию, частично – на службу к другим правителям и полководцам⁹. Армия, оставшаяся в непосредственном распоряжении Кнута, состояла теперь из трехтысячного корпуса хускарлов – отборной королевской дружины, осуществлявшей помимо военных и полицейско-административные функции, – и флота в 40 кораблей с экипажами¹⁰. Кнут продемонстрировал намерение превратиться из завоевателя в защитника своего нового королевства, когда в том же 1018 г. разгромил, по сообщению Титмара Мерзебургского, эскадру викингов в 30 кораблей, пиратствовавшую у английского побережья¹¹ (не исключено, что своих бывших соратников).

В 1019 г. было обнародовано "Послание короля Кнута к народу Англии". В нем Кнут всячески подчеркивает равенство всех своих подданных перед богом, королем и законом независимо от этнической принадлежности – равенство как в правах, так и в обязанностях¹². В изданных сразу же вслед за этим "Законах короля Кнута" эта линия получает дальнейшее развитие. В прологе к ним говорится об "общей христианской справедливости для всех", а сами законы всецело подтверждают эту идею, с одной стороны, гарантируя равные права и равную ответственность для англосаксов и датчан в юридических делах, относящихся к компетенции короны (уголовные преступления, преступления против религии и нравственности, и т. п.), а, с другой – демонстрируя известный либерализм в отношении местного, областного права (в Денло, и т. д.), особенности которого в сфере мелких вопросов (размеры вергельдов, и др.) сохранялись и уважались законом¹³. Последнее, вероятно, способствовало популярности нового монарха среди населения тех или иных областей страны. Можно только гадать, какие эксцессы могли возникнуть в случае попытки Кнута унифицировать местные законы по датскому или даже уэссекскому образцу. Ведь местные особенности права были одним из существенных элементов локального самосознания, бывшего силой, вдохновляющей на борьбу с центральной властью во многих случаях. Поскольку эта борьба часто велась даже против "родных" королей, монарх-иноземец, завоеватель, вынужден был действовать куда более тонко, чтобы не разбудить дремлющий дух сепаратизма, чреватого восстаниями и смутами.

Наконец, еще при вступлении на престол Кнут, по сообщению Флоренса Вустерского, торжественно обещал "править по законам короля Эдгара", эпоху которого рассматривали тогда как своего рода образец процветания и могущества Англии¹⁴.

Еще более продуктивным в процессе осуществления политики "национального примирения" было сотрудничество Кнута с церковью, ставшей его подлинной опорой в этой политике. Идея христианского единства всех подданных его многонациональной державы и устойчивая приверженность имиджу христианского монарха красной нитью проходят через все царствование Кнута. По его инициативе началась целая кампания по строительству и освящению монастырей, церквей, памятных сооружений в местах отгремевших битв англосаксов с датчанами, что сопровождалось пышными поминальными церемониями в память всех жертв войны, независимо от их этнической принадлежности¹⁵. В частности, подобные действа с участием самого архиепископа Йоркского Вульфстана и многих других духовных и светских лиц высокого ранга сопровождали основание церкви на месте битвы при Эшингдоне в 1020 г.¹⁶ Это был глубоко символичный акт, как бы демонстрировавший окончание англо-датской вражды. В 1023 г. состоялся перенос из Лондона в Кентербери мощей архиепископа Эльфги, убитого датчанами в 1012 г.; Кнут поддерживал и культ св. Эльфги, являвшегося жертвой недавней войны, и даже культ св. Эдмунда – короля Восточной Англии, погибшего от рук викингов еще в IX в. и также весьма почитавшегося англосаксами; на его мощах в 1032 г. Кнут основал монастырь¹⁷. Пропагандистское значение этих акций состояло в том, чтобы вселять мысль о полном разрыве Кнута с прошлым, как и его соратников, проливавших кровь христиан. Все это тем более примечательно, если вспомнить, что, например, отец Кнута Свейн Вилобородый прославился весьма брутальным обхождением с церквами и священнослужителями в землях, подвергавшихся его набегам, а архиепископ Эльфги был убит ни кем иным, как людьми Торкеля Высокого, принявшего активное участие в поминальных церемониях при основании церкви в Эшингдоне¹⁸. Подобное "христианское перерождение" завоевателей страны должно было произвести впечатление на новых подданных.

Вообще, источники в один голос говорят о наилучших отношениях Кнута с английской церковью, об огромных пожертвованиях в ее пользу со стороны самого короля и его приближенных, больших земельных дарениях монастырям, зафиксированных соответствующими грамотами, о личном покровительстве Кнута многим монастырям, в том числе зарубежным¹⁹. Последнее связано с его визитом в Рим в 1031 г. с целью присутствия на коронации нового императора Священной Римской Империи Конрада²⁰, в ходе которого Кнут пекся уже, по всей видимости, об утверждении своей репутации христианнейшего монарха в общеевропейском масштабе, щедро раздавая милостыню, заботясь о паломниках, принимая покровительство над церквами и монастырями, в которых останавливался, в том числе в Сен-Бертене, где его мог лицезреть автор "Хваления королеве Эмме"²¹. Помимо пропагандистского эффекта, религиозное рвение Кнута имело и материальный результат – освобождение английской церкви от уплаты подати в пользу папской курии. Учитывая все это, неудивительно, что Кнут состоял в наилучших личных отношениях со многими иерархами английской церкви²².

Таким образом, сознавая свое положение монарха-иноземца в завоеванной стране, Кнут в полной мере использовал церковь, покровительствуя ей и получая взамен идеологическую поддержку с ее стороны. Практическое применение известного христианского постулата о том, что "нет ни эллина, ни иудея", в деле национального примирения между победителями и побежденными имело огромный положительный эффект: ничего похожего на то яростное сопротивление, которое англосаксы оказали во второй половине столетия Вильгельму Завоевателю, в царствование Кнута не происходило.

Причины этого следует искать также и во внутренней политике Кнута по отношению к светской знати завоеванной страны. Здесь материальные аспекты имели, пожалуй, большее значение, чем идеологические, поскольку военная элита "мира викингов", как, впрочем, и рыцарство феодальной Европы, была в известной мере космополитичной, легко переходя с одной стороны на другую и меняя вождей, с которыми была связана узами личной преданности. Вместе с тем усложнился и этнический аспект: английская элита еще с IX-X вв. стала в значительной мере англо-скандинавской, благодаря процессам ассимиляции первой большой волны норманнов, осевших на Британских островах в ходе военно-колонизационного движения. В результате завоевания Англии Кнутом эту волну, уже улегшуюся, сменила новая – те, кто пришел вместе с Кнутом. Попробуем проследить ее воздействие на разных социальных уровнях.

Основным источником, позволяющим судить о масштабах проникновения пришлой знати в структуру англосаксонского общества, являются грамоты о земельных пожалованиях короны в адрес этой знати. Поскольку большинство этих источников находится непосредственно в Англии и малодоступно нам, приходится полагаться на труды британских исследователей, дающие достаточно полную картину по данной теме, а также на публикации грамот в сборниках исторических документов и в приложениях к научным моно-графиям. Это более чем оправданный подход, поскольку нас интересует не столько содержание грамот (довольно стандартное), сколько имена их адресатов и списки свидетелей данных процедур, позволяющие определить их этническую принадлежность и место в иерархии английской знати.

Легче всего прослеживается ситуация в среде высшей знати – эрлов (именно при Кнуте скандинавизм "эрл" – искаженное "ярл" – вытеснил прежний англосаксонский термин "элдормен"²³). Об эрлах сохранились обширные сведения и в нарративных источниках. Следует отметить существенную эволюцию статуса эрла (элдормена) на протяжении X – первой половины XI в. Прежде элдормен был главой военно-административной власти в отдельно взятом графстве, реже – в двух-трех графствах, т. е., по сути соответствовал статусу континентального графа. Но в ходе войн уэссекских королей за присоединение Области Датского права постепенно сложилась практика укрупнения эрлств до размеров нескольких графств с целью концентрации в одних руках более крупных воинских контингентов для ведения масштабных операций²⁴. К XI в., таким образом, эрлства разрослись уже до таких масштабов, что порой включали в себя целые исторические области страны, некогда бывшие варварскими королевствами – Мерсию и др. Кнут, завоевав Англию, ничего не стал менять в ее структуре административно-территориального деления, сочтя ее, вероятно, вполне удовлетворительной. Зато, поскольку управление раннесредневековыми государствами, как уже отмечалось выше, основывалось фактически целиком на персональных назначениях и личных связях монарха с должностными лицами, Кнут с самого момента восшествия на престол стал осуществлять, выражаясь современным языком, кадровые перестановки в среде эрлов, неоднократно повторявшиеся затем на протяжении его царствования, хотя и не в таких масштабах, какой они приобрели в 1018-1021 гг. Были подвергнуты репрессиям магнаты, чем-либо неблагонадежные с точки зрения новой власти. Страна в целом подразделялась теперь всего на четыре эрлства: Нортумбрию, Мерсию, Восточную Англию и Уэссекс. Последний Кнут взял под свое непосредственное управление как важнейшую в экономическом и стратегическом отношениях часть страны, а эрла-ми остальных областей стали скандинавские магнаты из окружения Кнута: в Нортумбрии – норвежец Эрик, шурин Кнута, а с 1033 г. – англо-дан Сивард; в Восточной Англии – Торкель Высокий; в Мер-сии – норвежец Хакон²⁵. В начале 20-х годов в отдельные эрлства были выделены уязвимые в военном отношении пограничные районы: Глостер и Херефорд на уэльской границе и приморский Кент. Эрлами первых двух стали даны Эглаф и Раниг (оба – активные участники завоевания Англии), а второго – англосакс Сиред²⁶. Таким образом, на первом этапе царствования Кнута в среде высшей светской знати наблюдалось преобладание скандинавов, притом из числа новоприбывших.

Однако вскоре ситуация стала меняться в пользу англосаксов. Постоянные новые кадровые перетряски выдвинули англосаксов на должности крупнейших эрлов: Годвина – в эрлы Уэссекса (с 1020 г.), Леофрика – в эрлы Мерсии (с 1028 г.). Оба этих магната являлись наследниками могущественных аристократических фамилий, заняли при дворе видное место и в конечном счете превратились практически в наследственных герцогов, вместе с Сивардом определявших внутреннюю политику королевского двора после смерти Кнута (1035) и на протяжении всего царствования Эдуарда Исповедника (1042-1066)²⁷. Непомерный рост влияния этих людей можно отнести, в принципе, к упущению Кнута в политике кадровых назначений, ведь, как отмечает Лоусон, "чистки" и перестановки, регулярно проводимые Кнутом, имели своей целью предотвратить появление возможных конкурентов в сфере власти из среды высшей знати, укрепление королевского единовластия²⁸. Кстати, с этой же целью Кнут в самом начале своего царствования избавился от легитимных претендентов на престол со стороны прежней, уэссекской династии: в 1017 г. был убит брат Эдмунда Железнобокого Эдвиг – единственный потенциальный лидер сопротивления новой власти, и были отправлены к шведскому двору дети Эдмунда²⁹. Но главное заключалось в том, что королевский двор к 30-м годам XI в., как отмечает П. Стаффорд, стал англосаксонским по своему составу³⁰.

Такова была ситуация в высших кругах правящей элиты Англии. Что же касается массы рядовых представителей знати, пришедших в Англию с Кнутом, то критерием их, так сказать, оседлости на новой родине может служить их землевладельческий статус, поскольку, по логике, именно это являлось источником средств к существованию для воинского сословия в аграрном по своей экономической сущности обществе. Однако здесь мы сталкиваемся со спецификой "северного феодализма", если это можно так назвать. Для него были характерны ненаследственно-служилые, индивидуальные формы, основанные на личной преданности вождю и службе за материальное вознаграждение, пожалования "кормлений", участия в сборе дани (русское полюдье, норвежская вейцла и др.), да и феодальная иерархия как таковая сложилась лишь на уровне различий между крупными и мелкими феодалами, власть которых над населением напоминала скорее покровительство, нежели развитые феодальные отношения³¹. Завоевание Англии Кнутом не сопровождалось конфискацией земель у англосаксов и раздачей их датским воинам. Последние служили либо за вознаграждение в виде ценной добычи и денег, как армия, распущенная Кнутом в 1018 г., либо на основе кодекса личной преданности королю, в сочетании с соответствующим жалованьем, как хускарлы – по сути, личная дружина короля, либо просто за деньги в качестве наемников, как экипажи боевых кораблей (литсмены, бутскарлы)³². Современные исследования в области локальной истории, археологии, генеалогии, впрочем, показывают, что раздача земель датчанам все же имела место; но, во-первых, процент датчан-землевладельцев, получивших свои земли при Кнуте, был ничтожно мал, а, во-вторых, это были по преимуществу ранее пустовавшие земли, поэтому ущемления интересов англосаксонских владельцев при этом не происходило; особенно много датчан было поселено на границе с Уэльсом, вероятно, с целью укрепления ее обороны против набегов бриттов³³. Анализ грамот эпохи Кнута показал, что из 110 встречающихся в них имен тэнов (т. е., рядовой знати, рыцарства в континентальной терминологии) лишь 40 – скандинавские, причем из них еще значительную часть составляют имена людей англо-скандинавского происхождения – коренных уроженцев Англии, чьи предки поселились здесь задолго до Кнута³⁴. Таким образом, поскольку в процессе оседания новой волны пришлой скандинавской знати в Англии имущественного ущерба для англосаксов не возникало, отсутствовал и один из важнейших поводов к сопротивлению пришельцам. Как мы увидим далее, ситуация в случае с Нормандским завоеванием Англии будет совершенно обратной.

Характерен пример хускарлов (по-англосаксонски – хускерлов): хотя некоторые из них имели земельные владения (очевидно, это было связано с особыми заслугами перед королем или с осуществлением фискально-административных функций в данной местности), подавляющее большинство их жило, по сути, на казарменном положении, в специально отведенных для этого местах или непосредственно при дворе³⁵. Что касается прочих новоприбывших данов-землевладельцев, то они были расселены практически по всей стране, что, очевидно, способствовало дальнейшему процессу англо-скандинавской ассимиляции, шедшему уже более 100 лет³⁶.

В целом, можно констатировать, что внутренняя политика Кнута по отношению к знати всех рангов была направлена на скорейшее стирание межэтнических противоречий, комплекса враждебности между победителями и побежденными, как и в области идеологии. Лояльность знати по отношению к короне, а не этническая принадлежность имела для Кнута приоритетное значение. Равенство в правах и имущественном статусе были, если можно так выразиться, "пряником" в этой политике, а кадровые перемещения и репрессии против представителей высшей знати – "кнутом", наказывавшим умышлявших что-либо в ущерб королевской власти.

Выше мы называли Англию своего рода "метрополией" в империи Кнута. Рассмотрим на конкретных примерах, в чем это выражалось, чтобы выяснить, какое влияние оказывали друг на друга Англия и скандинавские владения Кнута в экономических и культурных делах, коль скоро о военно-политических все уже было изложено выше.

Вхождение Англии в Империю Кнута способствовало значительному оживлению англо-скандинавских торгово-экономических связей. Несмотря на аморфность, непрочность раннесредневековых государственных образований такого рода, объединение разных территорий под одной властью оказало положительное воздействие на подобного рода связи. Кроме того, следует вспомнить, что вся северная "циркумбалтийская" цивилизация (к которой можно в данном случае причислить и страны, омываемые Северным морем) держалась на морской торговле, которую в рассматриваемую эпоху прочно захватили в свои руки норманны, сменив в VIII-IX вв. прежних монополистов в этой области – фризов. Торговые, военные и колонизационные экспедиции викингов создали комплексную сеть межрегиональных связей от Исландии и Гренландии до Волги и Черного моря, служивших путями не только перемещения товаров, но и самих людей, их материальной и духовной культуры³⁷.

Археологические находки свидетельствуют о крайней интенсивности торговых связей в рамках самой империи Кнута и с ее ближайшими соседями, особенно с мелкими государствами норманнов на побережье Ирландии и на островах Ирландского и Северного морей. Расцвет ряда английских городов, особенно на западном побережье страны, обязан своей причиной именно торговле с этими образованиями. Аналогично, "внутриимперская" торговля весьма способствовала росту и процветанию других морских портов Англии, особенно Йорка, превратившегося в крупнейший город с населением до 30 тыс. (!) чел. Клады монет английской чеканки, относящихся к эпохе Кнута, обнаружены во многих местах Скандинавии, Дании и других стран Европы, в том числе Руси, что свидетельствует об оживленном торговом обмене Англии со странами бассейна Северного и Балтийского морей³⁸.

Особенно интересен тот факт, что Кнут ввел в Дании английскую монетную систему, правда, различавшуюся на востоке и западе страны, в отличие от самой Англии. В Дании начали чеканить монету по английским образцам, и именно они в изобилии встречаются в кладах данного периода³⁹. Кроме того при Кнуте было осуществлено новое административное деление Дании на "херреды" – территориальные единицы, в которых современные исследователи видят прямое копирование англосаксонских сотен. Очевидно, английская система оказалась более развитой и удобной, чем прежняя система "сюсселей" (округов), имея за собой многовековой опыт успешного функционирования⁴⁰.

Важнейшим фактором культурного обмена Англии со скандинавскими владениями Кнута стала организация церковной жизни в Дании и Норвегии. Христианство в Англии имело уже 500-летнюю традицию, тогда как скандинавские страны были крещены совсем недавно, в значительной степени – насильственно, сверху, и новая религия с соответствующими ритуалами и организацией отнюдь не полностью прижилась там. Борьба королей, насаждавших христианство, с языческой оппозицией продолжалась, причем исход этой борьбы зачастую зависел целиком от личности короля и его политики в этой области. Кроме того в скандинавских странах не хватало подготовленных кадров для занятия церковных должностей, поскольку отсутствовали сами центры христианской учености – монастыри с вековыми традициями. В этих условиях Кнуту ничего не оставалось, кроме как "играть в эту игру на английском поле, английскими игроками и по английским правилам", по выражению Лоусона⁴¹. Ведь в Англии эти проблемы были решены уже несколько столетий назад. При Кнуте входит в обычай практика назначения на церковные должности в Данию священников из Англии, реже – норвежцев, но получивших образование и возведенных в сан тоже в Англии⁴². Так, англосаксы Бернард, Гербранд и Регинберт получили места епископов Сконе, Зеландии и Фюна соответственно⁴³. Впрочем, приглашение священнослужителей из Англии практиковалось еще в царствование Свейна Вилобородого: Адам Бременский упоминает о некоем Одинкаре, датчанине, посвященном в сан в Англии и ставшим одним из церковных иерархов у себя на родине⁴⁴. Но массовый характер это явление приобрело именно при Кнуте. Вместе с английским духовенством в скандинавские земли проникали английское церковное наследие, традиции. Все это вызывало, кстати, крайнее неудовольствие со стороны епископов гамбургско-бременских, ведших миссионерскую деятельность в Дании со времен Харальда Синезубого и уже привыкших к своей монополии в этом деле. Кроме того, "конкуренция" со стороны английской церкви влекла за собой уход Дании из сферы влияния германских императоров, проводниками которого являлись гамбургские епископы. Эта скрытая напряженность порой прорывалась наружу, доходя до таких эксцессов, как, например, захват епископа Гербранда в заложники людьми гамбургского епископа. Впрочем, инцидент вскоре был исчерпан, а линия Кнута осталась прежней⁴⁵. Д. Фишер отмечает большой вклад англосаксонских служителей церкви в христианизацию скандинавских владений Кнута⁴⁶.

Исходя из рассмотренных выше аспектов, можно говорить о том, что внутренняя политика Кнута была направлена на превращение Англии в политический, культурный и религиозный центр его обширной державы, на стимуляцию процессов этнокультурной ассимиляции между скандинавами и англосаксами, на формирование естественным путем смешанной англо-датской элиты, преданной новому монарху (или, по крайней мере, должной быть таковой). Процессы эти пошли действительно плодотворно; исследования в области локальной истории и топонимики свидетельствуют об интенсивной англо-скандинавской ассимиляции в царствование Кнута на самых различных социальных уровнях. У пришлых скандинавов вошло в обычай давать своим детям англосаксонские имена, что, бесспорно, было прямым следствием смешанных браков: так, например, один из сподвижников Кнута Тофи Гордый назвал сына Этельстаном⁴⁷. Таким образом, даже высшая скандинавская элита была открытой для подобных союзов. Сам Кнут помимо официальной супруги Эммы имел (еще с 1014 г.) "гражданскую" жену – англосаксонку Эльфгифу, дочь эрла Нортгемптонского, родившую Кнуту двоих детей и впоследствии даже уполномоченную управлять в качестве регентши при сыне Свейне норвежскими владениями Кнута⁴⁸.

Процесс англо-скандинавской ассимиляции облегчался тем, что в XI в. норманны в большинстве своем уже не были язычниками, как во времена их первых завоеваний в Англии в IX в. Если, повествуя о событиях IX-X вв., англосаксонские хронисты постоянно называют скандинавов "язычниками", то в рассматриваемый здесь период этот эпитет уже практически не встречается. Хотя, как отмечает Лоусон, в ратях Свейна Вилобородого и Кнута, завоевавших Англию, было, вероятно, немало людей, придерживавшихся старой веры своих предков⁴⁹, после взятия Кнутом курса на приоритет христианских ценностей в качестве идеологического фундамента, скрепляющего его полиэтничную империю, конфессиональные противоречия между скандинавами и англосаксами окончательно ушли в прошлое. Немаловажен и тот факт, что викинги, осевшие в Англии (и в других христианских странах) ранее, в IX-X вв., быстро христианизировались⁵⁰, поэтому, вероятно, к началу завоевания Англии Свейном и Кнутом английское Денло давно уже было христианским по своему вероисповеданию.

Все это, конечно, не означает, что этнические различия между англосаксами и поселявшимися в стране скандинавами стерлись абсолютно. Так, например, повествуя о восшествии на престол Хартакнута (сына Кнута) в 1040 г., Уильям Малмсберийский указывает, что его "согласно выбрали англы и даны"⁵¹. Этнокультурные особенности и традиции сохранялись у скандинавов в Англии, вероятно, еще на протяжении жизни многих поколений, к чему располагала статичность средневекового общества. Об этом можно говорить и на основании данных по Руси, где подобные особенности у потомков поселенцев-норманнов сохранялись вплоть до XIV в.⁵² Однако проблема собственно межэтнического противостояния исчезла. Англосаксам и скандинавам нечего было делить, живя в одном государстве, с одинаковыми правами, ценностями и укладом жизни. Хотя сама империя Кнута распалась вскоре после его смерти, а в Англии в 1042 г. снова пришла к власти уэссекская династия в лице Эдуарда Исповедника, именно в Англии этническая политика Кнута достигла наиболее видимого успеха. Последующий период английской истории перед Нормандским завоеванием (1042-1066) характеризовался распрями между локальными аристократическими группировками во главе с крупными эрлами, которые включали в свой состав и англосаксов, и скандинавов, и англо-данов, а также появлением нового – нормандского – фактора в политической истории страны, но никак не англо-скандинавской враждой. Напротив, правомерно говорить о постепенном складывании англо-скандинавского этнокультурного поля, в результате чего скандинавы стали сначала этнографической группой, а затем – составным элементом складывающейся английской народности. Однако этот процесс был осложнен Нормандским завоеванием, которому посвящен следующий раздел данной статьи. Что же касается пребывания Англии в составе империи Кнута в качестве центра этой империи, то в заключение можно сказать, что подобная роль Англии была определена самим ее уровнем социально-экономического и культурного развития, наиболее высоким среди стран Северо-Западного региона Европы.

Перейдем теперь к Нормандскому завоеванию Англии и его последствиям.

Это завоевание, предпринятое Вильгельмом в качестве претендента на английский престол, отнюдь не исчерпывалось победой нормандцев в битве при Гастингсе в 1066 г. и последующей коронацией Вильгельма в Вестминстере. Оно длилось несколько лет и было сопряжено с ожесточенными боевыми действиями, поэтапно охватывавшими все новые области страны, присоединяемые Вильгельмом. Активная военная поддержка, предоставляемая англосаксам – противникам Вильгельма соседними государствами (прежде всего кельтскими и скандинавскими), придавала конфликту еще более широкий масштаб. Вооруженные выступления против власти завоевателей, вспыхивавшие в разных районах Англии, достигли своей кульминации в ходе восстания в Нортумбрии в 1069 г., после чего постепенно пошли на спад, так как основные силы повстанцев были поочередно, по отдельности разгромлены Вильгельмом, чье войско, в отличие от англосаксов, было единым. В 1074 г. один из главных лидеров оппозиции – наследный принц прежней уэссекской династии Эдгар Этелинг – примиряется с Вильгельмом и признает его королем Англии; это событие, в сущности, и можно считать концом Нормандского завоевания. После завоевания очередной области Англии начиналась ее франко-нормандская колонизация, постепенно охватившая всю страну.

Каковы же были непосредственные итоги почти 10-летнего периода военных действий на территории Англии?

Нарративные источники практически не дают ответа на этот вопрос; для средневековых писателей любовь к цифрам была несвойственна, да и те ради "красного словца" непомерно завышались. Вот почему приходится здесь полагаться всецело на современные исследования, проведенные на основе "Книги Страшного Суда" и других документов.

Эти исследования показывают, что количественные потери среди англосаксов наиболее чувствительно ударили по классу феодалов (тэнов), практически переставшему существовать. При общей численности населения Англии в 1,1 млн. чел. около 4 тыс. тэнов погибло в боях, особенно в 1066 и 1069 гг., до 30 тыс. оказались в эмиграции в Шотландии, Скандинавии, даже на Руси и в Византии. Те же, что остались, оказались на периферии новой социальной иерархии, худо-бедно участвуя в местном самоуправлении, но потеряв всякое влияние на государственные дела⁵³. Статус землевладельцев был ими также, по большому счету, утерян, как по причине гибели или эмиграции многих тэнов, так и благодаря конфискациям. Согласно "Книге Страшного Суда", в 1086 г. англосаксонским землевладельцам принадлежала всего 1/12 всех земель Англии⁵⁴.

Наконец, был еще такой путь вытеснения остатков бывшей англосаксонской элиты, как смешанные браки – явление, чрезвычайно распространенное уже в первое десятилетие после Нормандского завоевания. Нормандская иммиграция по понятным причинам была почти полностью мужской (воины, моряки, колонисты, духовенство). Браки с англосаксонками стали практиковаться на самых разных социальных уровнях, исключая разве что крестьянские массы, остававшиеся этнически однородными, англосаксонскими⁵⁵. На уровне знати эта тенденция означала, во-первых, процесс формирования новой, смешанной элиты, а, во-вторых, юридически завершенный переход земель в руки нормандцев, поскольку франко-нормандскому обществу были чужды северные (в том числе англосаксонские) традиции предоставления женщинам известных прав в сфере распоряжения собственностью, наследством, и т. п.⁵⁶

Что же касается потерь народа, то наибольшие жертвы пришлись на население англосаксонских бургов, издавна специализировавшееся на выполнении военных функций (поставка кадров для пешего ополчения и флота, строительство кораблей и т. д.), а также мятежная Нортумбрия. Население бургов потеряло в ходе боевых действий 8-10 тыс. чел.; кроме того городские кварталы нередко разрушались нормандцами – либо целенаправленно, для постройки замков, либо случайно, как при пожаре 1069 г., возникшем из-за попыток оборонявшихся нормандцев огнем разрушить близлежащие к стенам цитадели Йорка строения и в результате уничтожившем город⁵⁷.

Сами нормандцы в городах селились первое время в отдельных поселениях близ нововозведенных замков, а феодалы вообще предпочитали сельскую местность – все из боязни мести со стороны англосаксов. Это, по мнению Рассела, привело к упадку англосаксонского "бургового урбанизма" и обусловило в дальнейшем отставание английских городов в развитии от континентальных, их "деревенскость"⁵⁸. География же потерь городского населения зависела от интенсивности ведения военных действий в том или ином районе. Крестьянство же в целом страдало от войны, по-видимому, также в местах наиболее массового сопротивления нормандцам (Нортумбрия, Юго-Запад, Чешир, Стаффорд).

В целом, количественные потери англосаксов были восполнены иммиграцией с континента (нормандской, бретонской и др.), возросшей с 1066 по 1087 гг. втрое и достигшей 200 тыс. чел. Таким образом, принципиальными были не столько количественные потери, сколько качественные социальные изменения – вытеснение прежней англосаксонской элиты и формирование новой, англо-нормандской⁵⁹.

Показательна в этом отношении языковая ситуация, сложившаяся после Завоевания. Около 1070 г. начинается вытеснение англосаксонского языка в делопроизводстве и литературе, но не французским, как можно было бы ожидать, а латынью, международным языком средневековья. Что же до французского, языка завоевателей, то уже следующее поколение, выросшее после Завоевания, не всегда и пользовалось им: потомки от смешанных англо-нормандских браков зачастую предпочитали английский язык, на котором говорили их матери и няни. Яркий пример – знаменитый хронист и историк Нормандского завоевания Ордерик Виталий, который, проведя детство в Англии, вообще до поры не знал французского языка⁶⁰. Впрочем, массы простого народа, крестьян, почти не испытали на себе процессов англо-нормандского языкового и культурного синтеза, сохраняя язык, обычаи и уклад жизни своих предков. Тенденции синтеза хорошо прослеживаются лишь на уровне знати, элиты и в наибольшей мере приближенных к ней слоев общества. Тем не менее эти процессы пошли, приведя через несколько десятилетий к таким существенным результатам, что их освещение могло бы стать предметом отдельной работы. Отметим лишь, что одним из этих результатов стало формирование нижнего и среднего слоя англо-нормандской знати, считавших своей подлинной родиной Англию (невзирая на изначально нормандские этнические корни) и жившей преимущественно английскими интересами, в отличие от крупной баронской аристократии, имевшей владения и на континенте, а потому рассматривавшей свои английские имения лишь как источник доходов и резервов для континентальных дел. Малоимущие участники Нормандского завоевания (простые рыцари, колонисты и т. п.), по-видимому, легче и охотнее воспринимали Англию в качестве новой родины, поскольку Завоевание подняло этих людей "из грязи в князи". Соответственно, этот многочисленный слой был куда более склонен к смешанным бракам, нежели нормандская феодальная верхушка, более замкнутая и предпочитавшая внутренние брачные союзы⁶¹.

Все эти глубинные процессы привели к тому, что во внутриполитических конфликтах, нередких в истории Англии конца XI-XIII вв., эти две группы знати – нормандская аристократия и англо-нормандское рыцарство – выступали друг против друга⁶², причем последнее часто служило опорой королевской власти и как бы носителем нового английского "государственнического" патриотизма, консолидирующего формирующуюся английскую народность.

И Датское, и Нормандское завоевания Англии одинаково являлись длительными военно-политическими акциями, не только повлекшими за собой значительные жертвы и разрушения, но и повернувшими Англию на оригинальный путь исторического развития, в том и другом случае отличный от того, каким она могла бы идти, не случись этих событий. В обоих случаях в жизни англосаксонского общества произошли социокультурные сдвиги, а в политическом отношении Англия оказалась включенной в состав полиэтничных раннесредневековых держав – империи Кнута Великого и англо-нормандской державы Вильгельма Завоевателя, позднее трансформировавшейся в так называемую Анжуйскую империю. Вместе с тем, рассмотренные выше реалии и тенденции, присущие данным историческим событиям, позволяют заметить кардинальные различия в тех путях и методах, которыми осуществлялись два завоевания, потрясшие Англию на протяжении одного столетия, их разный исторический, так сказать, подтекст.

Завоевание Англии датчанами в начале XI в. происходило в рамках одного историко-культурного типа, к которому относились страны и территории по берегам Северного и Балтийского морей, лишь косвенно затронутые (или, как Англия, неглубоко затронутые) процессами романизации в позднеантичное время и отличавшиеся известной общностью духовной и материальной культур, изначально развивавшихся здесь. Существенное отличие этого культурно-исторического типа от классического феодализма Западной Европы с его традициями в области права, религии, идеологии, государственных институтов и т. п., унаследованными от античности, обусловило специфику Датского завоевания Англии. В сущности, оно продолжало собой предыдущую 200-летнюю экспансию скандинавов, только на качественно новом уровне – на уровне молодых государств, осуществляющих территориальные захваты, а не мелких независимых объединений викингов, как прежде. Поэтому, если в IX-X вв. скандинавы боролись за независимость Области Датского права, то в XI в. Свейн Вилобородый и Кнут, напротив, стремились к объединению всех английских земель под властью единой англо-датской короны. Поскольку Англия в рамках североевропейского культурно-исторического типа была наиболее развитой во всех отношениях страной, чьи традиции государственности, культуры и церкви были на несколько веков старше скандинавских, датчанам, завоевавшим страну, оставалось лишь органично вписываться в местное общество и традиции. Завоеванная Англия создала для завоевателей "окультуривающую среду", способствуя мирной англо-скандинавской ассимиляции. Завоевание Англии Кнутом лишь логически завершило эту линию ассимиляции, встраивания скандинавов в этническую и социальную структуру англосаксонского общества, которая полным ходом развивалась еще с X в., в особенности после ликвидации уэссекскими королями политической независимости Денло. Свергнув уэссекскую династию. Кнут фактически продолжал ее дело, опираясь на общие северные традиции законотворчества и поощряя своей мудрой внутренней политикой интеграцию разных частей своей державы, консолидирующихся вокруг наиболее развитой "метрополии" – Англии.

Иная ситуация имела место в случае с Нормандским завоеванием. Здесь столкнулись два более различающихся политико-социальных образования: Англия – по сути, уже англо-скандинавское государство, осколок недавно распавшейся империи Кнута, в котором еще сохранялись свежие воспоминания о его царствовании, и Нормандия – оплот феодально-французских в широком смысле слова традиций, причем в их наиболее прогрессивном варианте (отсутствие феодальной анархии, сильная герцогская власть, отличная организация вооруженных сил и церкви и т. д.). Некогда сами потомки викингов, нормандцы очень быстро претерпели социокультурную инверсию, превратившись в ярких представителей западноевропейского феодального мира, притом едва ли не в самый активный, агрессивный его контингент, шедший во главе всевозможных военно-колонизационных мероприятий, вроде Крестовых походов или начавшейся в XII в. экспансии уже англо-нормандского государства в Ирландию. Завоевывая Англию, нормандцы выступили по отношению к ней не только в качестве носителей иного культурного уклада, чуждых традиций, будучи даже этнически далекими от англосаксов (в отличие от датчан), но и в роли "цивилизаторов", насильственно насаждавших в стране привнесенные с континента порядки и традиции, французский язык в качестве официального (опять-таки, совершенно чужой англосаксам, в отличие от родственного древнескандинавского). Если этническая политика Кнута поощряла мирную ассимиляцию, причем на всех социальных уровнях, вплоть до высшей элиты, изначально уравнивая в правах англосаксов и данов, то Нормандское завоевание сопровождалось истреблением и вытеснением английской элиты на периферию общественной жизни, притеснением и закрепощением широких масс населения, свирепыми "лесными законами" – типичной оккупационной мерой, направленной против возможных вспышек повстанческого движения. Немаловажен и характер экономического базиса господства завоевателей в Англии: хотя на юге Англии к XI в. сложились уже достаточно высокоразвитые феодальные отношения, пришедшая с Кнутом скандинавская военная элита опиралась на традиционную северную модель организации, присущую раннефеодальным, полупатриархальным обществам и основанную не на ленном вассалитете, а на непосредственной службе знати в королевской дружине и на практике условных пожалований, "кормлений", и т. п., связанных непосредственно с осуществлением административных функций на местах. Поэтому Датское завоевание не повлекло за собой массовых земельных конфискаций у коренного населения в пользу завоевателей, а, соответственно, отсутствовало и могущее возникнуть на этой почве сопротивление. Горести войны вскоре забылись (не без заслуги соответствующего идеологического курса Кнута), а самый существенный повод к вооруженному сопротивлению завоевателям так и не возник.

Что же касается Нормандского завоевания, то нормандцы и прочие соратники Вильгельма из разных областей Франции привнесли в Англию привычные им традиции общественно-экономического устройства. Повсеместные земельные конфискации с целью раздачи земель в лены участникам Завоевания имели своей обратной стороной уничтожение англосаксонской знати и разорение населения, порой граничившие с геноцидом (как, например, при подавлении восстания в Нортумбрии), а это вполне закономерно вызывало ответную реакцию со стороны англосаксов. Если с воцарением Кнута в Англии военные действия внутри страны прекратились и снова имели место лишь в начале 40-х годов (восстание в Вустере на почве повышения налогов) и в начале 50-х годов (смута с участием дома Годвинов), т.е. спустя много лет после смерти Кнута, то с воцарением Вильгельма Завоевателя они, наоборот, усилились и продолжались еще несколько лет, а отдельные их рецидивы – и позднее. Для многих представителей пришлой франко-нормандской элиты, особенно высшей, Англия была чем-то вроде колонии, поставлявшей финансовые и военные ресурсы для ведения дел на континенте, в прежних владениях. Это уже последующие поколения знати, выросшие в Англии, в условиях начавшейся англо-нормандской ассимиляции, стали воспринимать Англию как свою родину, но такая ситуация сложилась позднее, к рубежу XI-XII вв.

Церковная политика Вильгельма была подчинена задаче лучшего контроля над английской церковью, для чего Вильгельм насаждал в ней нормандские порядки и элиту из числа своих приближенных. Лишь немногие англосаксонские прелаты, вроде Вульфстана Вустерского, выразившие поддержку новой власти, сохранили свои прежние позиции. Население, судя по всему, не питало особого расположения к клирикам-иноземцам, что видно, например, из убийства епископа Валькера в Дареме в 1080 г., послужившего сигналом к восстанию местного населения.

Можно также заметить, что отзывы современников о Кнуте Великом куда более лестные, нежели о Вильгельме Завоевателе. Если фигура Кнута обрисовывается преимущественно в позитивных тонах, как своего рода "отца нации", миротворца и олицетворения справедливости и процветания, то, говоря о царствовании Вильгельма, средневековые авторы, признавая его выдающиеся качества полководца и государственного деятеля, то и дело упоминают о его жестокости, алчности, угнетении им своих подданных. По-видимому, эти свойства его характера способствовали не только вооруженному сопротивлению самих англосаксов, но и оппозиционным настроениям в среде нормандской знати, что видно из мотивации восстания эрлов 1075 г., в котором, наряду с англосаксами, приняли участие крупные нормандские магнаты, недовольные своим же королем.

Таким образом, на основе сопоставления Датского и Нормандского завоеваний Англии и различных аспектов их последствий – политических, социально-экономических, этнокультурных, и т. д. – можно сделать следующие выводы. Хотя Нормандское завоевание открыло перед Англией долгосрочную перспективу развития по новому пути, оно же, одновременно, и свернуло ее с того пути, которым Англия развивалась и, по логике вещей, должна была бы развиваться, если только отбросить консервативную аксиому о том, что "история не терпит сослагательного наклонения", ограничивающую горизонты мышления историка. Между тем Датское завоевание Англии и включение ее в империю Кнута вполне укладывалось в рамки этого традиционного пути исторического развития Англии, а потому было для нее гораздо меньшим катаклизмом, так как помимо военных потерь не вызвало коренной ломки устоявшихся общественных структур, традиций, существенных трансформаций языкового пространства, тотальной смены правящей элиты, и т. д. Можно, конечно, согласиться с тем, что Нормандское завоевание вывело Англию на более динамичный путь развития, как это любят подчеркивать историки "англо-норманистского" толка. Но "сослагательное наклонение", тем не менее, может дать полезную пищу для размышлений о многообразии моделей и возможностей исторического развития.

Результат Датского завоевания был взаимовыгодным и для Англии, и для датско-норвежских владений Кнута. Кнут не случайно короновался именно в Англии и сделал ее политическим ядром новой державы, да и пребывал там большую часть времени. Англия была наиболее развитой частью последней в экономическом и культурном отношении. Английская монетная и административно-территориальная системы служили образцами для подражания в скандинавских странах; английские клирики, английские церковные традиции оказали большое влияние на процесс христианизации Дании и Норвегии. Вместе с тем Англия оказалась в эпицентре оживленных торгово-экономических связей, охватывавших весь "мир викингов", что способствовало процветанию ее экономики, городов. Одним же из наиболее существенных факторов, цементировавших эту интеграцию, была "интернационалистская" внутренняя политика Кнута, оптимальная для успешного строительства империй. Сглаживание возможных этнических противоречий под эгидой сильной королевской власти и соответствующего законодательства обеспечило Империи Кнута внутреннюю стабильность, по инерции еще сохранявшуюся после его смерти, но, в конце концов, вновь сменившуюся потрясениями. Думается, если бы Кнут прожил дольше или имел бы достойного преемника, у англо-скандинавской державы был бы еще немалый потенциал для развития и благополучного существования.

Нормандское завоевание тоже не было чем-то фатальным и неизбежным для Англии, как утверждали историки первой половины XX в. Это мероприятие, грандиозное по замыслу, удалось, во-первых, благодаря незаурядной политической воле, военно-организаторским и дипломатическим талантам Вильгельма Завоевателя, обеспечившего себе поддержку папства и континентальной Европы, а, во-вторых, вследствие политической и этнокультурной раздробленности Англии, что также было успешно использовано Вильгельмом в своих целях.

В результате франко-нормандской колонизации, во-первых, иноземная элита, вытеснившая в ходе завоевания англосаксонскую, встала у руля управления английским государством и обществом, "впитав" в себя остатки англосаксонской знати и вместе с тем постепенно "растворившись" в англосаксонском этническом большинстве; новая, англо-нормандская знать, особенно ее средние и нижние слои, через два-три поколения была уже не столько нормандской, сколько английской по своему этническому самосознанию. Во-вторых, новая власть, опиравшаяся на эту элиту, продолжала решать те же задачи, что стояли и перед прежними англосаксонскими королями (централизация страны, борьба с внешними врагами, и т. д.), притом на качественно новом уровне. В недрах военизированного англо-нормандского государства, возникшего в результате завоевания и колонизации страны, вызрела новая система управления, отличавшаяся и от англосаксонских, и от нормандских прототипов. Сильная верховная власть, отсутствие феодальной анархии, служба всех феодалов королю и государству, с одной стороны, и сохранение англосаксонских традиций самоуправления, военной организации⁶³ – с другой; таким своеобразным путем начала развиваться Англия в результате англо-нормандского синтеза. Кроме того политическое объединение страны способствовало этнической консолидации населения Англии в единую народность.

Вместе с тем существовали и альтернативные варианты исторического развития, не реализовавшиеся из-за чисто случайных, субъективных факторов. Замысел Вильгельма мог не удаться в чисто военном плане. Случайный шторм мог рассеять нормандский флот в Ла-Манше, случайная стрела убить самого герцога на поле боя; исход битвы при Гастингсе мог сложиться не в пользу нормандцев; наконец, англосаксонская оппозиция, располагавшая значительны-ми военными силами, имела реальную возможность препятствовать установлению нормандского контроля над обширными территориями на окраинах страны, прежде всего в Нортумбрии, а при более интенсивной поддержке со стороны союзников (кельтов, викингов) – и в Восточной Англии, и на крайнем Юго-Западе. Еще Стентон считал, что после Гастингса существовала возможность раздела страны, почти как во времена вторжений датчан, на Юг (Уэссекс, часть Мерсии), быстро покоренный Вильгельмом, и Север, остававшийся в руках англосаксов. Похожую идею высказывает Рассел, считающий, что даже Юг мог сопротивляться в случае, если бы Гарольд признанный вождь Уэссекса, не погиб при Гастингсе⁶⁴.

Так или иначе, вариант с разделом страны кажется тем более возможным, что для этого существовали серьезные, глубинные предпосылки в виде политического и этнокультурного "регионализма". Раздел страны, думается, углубил бы в дальнейшем цивилизационные различия между областями Англии; "Юг" бы феодализировался, шел по пути англо-нормандского синтеза, а "Север" (окраины в широком смысле) следовал бы путем Скандинавии, кельтских государств, Руси – в общем, периферии Европы с ее местными особенностями. Во всяком случае, как верно замечает Ф. Барлоу, "останься королевство (Англия. – М. Г.) англо-датским, в скандинавской орбите, оно развивалось бы в значительной степени иным путем"⁶⁵. В случае раздела страны к этой характеристике могли бы добавиться военные конфликты между "нормандской" и "англосаксонской" частями Англии, углубления этнокультурных различий между ними.

Впрочем, это тема уже другого исследования. Отметим лишь, что историческая альтернатива Нормандскому завоеванию была реальной, а не осуществилась столь же случайно, сколь случайным был успех самого Завоевания на начальном этапе. Однако, после коронации Вильгельма Завоевателя в 1066 г., с переходом инициативы в руки нормандцев, шансы англосаксов на осуществление исторической альтернативы стали уменьшаться. Им нечего было противопоставить нормандцам, выигрывавшим во многих отношениях. Народ, не осознававший еще себя как единое этнокультурное целое, не был способен на массовые патриотические выступления, и борьба с нормандцами для широких масс крестьянства исчерпывалась сугубо местными конфликтами. Силы знати – основного носителя этнического сознания – были раздроблены, интересы борьбы были узко локальными, лидер масштаба Вильгельма отсутствовал. В целом, недостаточная степень этнической и политической гомогенности Англии к XI в., преобладание в менталитете англосаксов локальных ценностей над принадлежностью к единому этносу и государству определили их неспособность к эффективному сопротивлению как датским завоевателям, так и нормандским.

Между тем, нормандский герцог, придав коронацией в Вестминстере легитимный статус своему режиму, проявил себя как продолжатель объединительных традиций государственного строительства, имевших место и в старой, англосаксонской Англии. Сплоченность и решимость нормандцев, талант их руководителя, поддержка общественного мнения и церкви, наконец, разгром англосаксов по частям (порой руками их же соотечественников, переходивших на сторону нового короля), гибель, вытеснение и ассимиляция прежней элиты, – все это привело к тому, что нормандцы, как и в других странах (Юг Италии, например), успешно "надстроились" над завоеванным народом, а потом и слились с ним, повернув ход исторического развития Англии в ином направлении.

1. Oman С. England before the Norman Conquest, being a History of the Celtic, Roman and Anglo-Saxon Periods down to the Year AD 1066. L., 1938. P. 593.

2. См.: The Anglo-Saxon Chronicle // English Historical Documents. L., 1953. Vol. I. (Далее. ASC // EHD). P. 212-227.

3. Lawson M.K. Cnut: the Danes in England in the Early XIth Century, L.; N. Y., 1993. P. 161.

7. Rumble A. Introduction: Cnut in Context // The Reign of Cnut: King of England, Denmark and Norway / (Ed. by A. Rumble). Leicester, 1994. P. 6.

15. Ibid.; William of Malmesbury. Gesta regum anglorum. Vaduz: Kraus reprint, 1964. Vol. 1. P. 306. 

19. William of Malmesbury. P. 306; EER. P. 37; Keynes S. Anglo-Saxon charters, L., 1973. P. 158, 168, 218; Lawson M. Cnut: the Danes in England... Appendix II. P. 233-235.

24. Sawyer P. From Roman Britain to Norman England, L., 1978. P. 130; Flaberg H. P. The Formation of England, 550-1042. St. Albans, 1977. P. 167.

25. ASC // EHD. P. 225, 227-228; Florence of Worcester. P. 284; Keynes S. Cnut's earls // The Reign of Cnut... P. 49-59.

30. Stafford P. Unification and Conquest: a Political and Social History of England in the X & XIth Centuries. L., 1989. P. 74.

31. История Европы. 1992. Т. 2. С. 31, 189; Гуревич А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе // Избранные труды. М.; СПб., 1999. Т. 1. С. 195.

32. Hollisler C. W. Anglo-Saxon Military Institutions on the eve of the Norman Conquest. Oxford, 1962. P. 12, 18; Hooper N. Military Developments in the Reign of Cnut // The Reign of Cnut... P. 90, 94, 99.

37. Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985. С. 100.

38. Fisher D. The Anglo-Saxon Age. С. 400-1042. L., 1973. P. 329-330; Sawyer P. From Roman Britain to Norman England. P. 204, 253.

39. Jonsson K. Cnut's coinage // The Reign of Cnut... P. 195, 223, 230; Hill D. An Urban Policy for Cnut? // The Reign of Cnut... P. 105.

43. Adam von Bremen (Adamus Bremensis). Hamburgische Kirchengeschichte. Hannover, Leipzig, 1917. P. 115.

50. Fisher D. Op. cit. P. 321; Sawyer P. Kings and Vikings: Scandinavia and Europe AD 700-1100. L., 1982. P. 137.

52. Мельникова E. A. Тени забытых предков / Родина, 1997. № 10, С. 19.

53. Russell J. Demographic Aspects of the Norman Conquest // Seven Studies in Medieval English History and Other Historical Essays. Jackson. 1983. P. 16-18.

54. Репина Л. П. Феодальные элиты и процесс этнической консолидации в средневековой Англии // Элиты и этнос (сб. статей). М, 1996. С. 231-232.

55. Russell J. Op. cit. P. 15; Barlow F. The Effects of the Norman Conquest // Whitelock D., Douglas D. C., Lemmon Ch., Barlow F. The Norman Conquest: Its Setting and Impact. L., 1966. P. 137; Gillingham G. Henry of Huntingdon and the XIth Century Revival of the English Nation // Concepts of National Identity in the Middle Ages / Ed. by S. Forde. Leeds, 1995. P. 88.

58. Ibid. P. 13, 15, 18, 20. К 1100 г. по стране выросло 5-6 тыс. новых замков, большинство из которых располагалось в сельской местности. См.: Barlow F. The Feudal Kingdom of England, 1042-1216. L., 1992. P. 87.

59. Russell J. Op. cit. P. 13; Barlow F. The Effects of the Norman Conquest. P. 136.

60. Clanchy M. T. England and its Rulers, 1066-1272: Foreign Lordship and National Identity. New Jersey, 1983. P. 58.

61. Gillingham G. Op. cit. P. 88; Репина Л. П. Указ. соч. С. 233; Russell J. Op. cit. P. 20; Douglas DC. William the Conqueror. L., 1964. P. 270.

63. Успехи английского оружия в войнах XII-XV вв., в том числе в Столетней войне, во многом были следствием сильной организации пехоты, базировавшейся на традициях прежнего англосаксонского ополчения в свою очередь являвшегося детищем хорошо развитой (по происхождению древнегерманской) системы самоуправления. Подробнее об этом см.: Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. М., 1937; Гнейст Р. История государственных учреждений Англии. М., 1885.

64. Stemon F. M. William the Conqueror and the Rule of Normans. N. Y., 1966. P. 214; Russell J. Op. cit. P. 3.

65. Barlow F. The Effects of the Norman Conquest. P. 160.