|
В мае 1989 г. в Оланде (Финляндия) состоялась XXI скандинавская конференция по вопросам исторической методологии. Обычно на этих конференциях преподаватели университетов Норвегии, Швеции, Финляндии, Исландии и Дании начиная с 1964 г. обмениваются мнениями с целью постоянного обновления предмета. В связи с 25-летним юбилеем первой такой встречи задачей обсуждения в Оланде стала попытка определить тенденции развития данной дисциплины за истекшую четверть столетия.
В отношении средневековья доклад сделал шведский историк Томас Линдквист (Институт истории, Уппсальский университет). Он полагал, что историки Скандинавских стран за эти годы значительно изменили представления о собственной средневековой истории. Но он подчеркивал также, что по зарубежным оценкам это произошло при особых обстоятельствах. Постоянным негативным фактором Линдквист считает (и я с ним согласен. – Х. П.) скудость источников по скандинавскому средневековью, прежде всего письменных. Почти все они уже известны, преимущественно зарегистрированы и описаны, многие изданы. Надежда на большую архивную находку, если она у кого-то есть, по всей вероятности, так и останется мечтой. В шведских архивах, например, хранится меньше средневековых грамот, чем в каком-либо небольшом провинциальном архиве Великобритании или Италии. Положение с источниками, касающимися Дании, лишь чуть лучше.
По оценке Линдквиста, скандинавские историки реагируют на постоянную скудость источников двумя различными способами, которые, скорее всего, противоречат друг другу: либо интенсивно обсуждают один или несколько источников, либо занимаются общими историческими теориями на уровне синтеза. Несомненно, на уровне синтеза представляются возможности создавать нечто новое, используя новые точки зрения и привлекая новую теорию. Что касается эмпирического уровня, то последние поколения медиевистов обогатили его, видимо, единственно за счет обширных археологических раскопок, давших обильный материал1.
Можно заметить, что тенденции в области исследования древней Дании вполне аналогичны. В настоящее время вышла в свет новая "История Дании" в 16 томах под редакцией государственного антиквария У. Ульсена. Он обосновал необходимость издания новой и обширной "Истории Дании" тем, что прошло уже 25 лет после предыдущего издания. Два парных тома "Истории Дании", охватывающие время примерно до 700 г., написаны археологами. Они рисуют совершенно новую картину древнейшей истории страны – отчасти потому, что в последние два десятилетия был сделан ряд сенсационных находок, но прежде всего потому, что трактовки даются ими в новых теоретических рамках, заимствованных у социальной антропологии. В настоящее время датские археологи, кажется, стремятся к очередному обновлению своих позиций – как через привлечение нового материала, так и прежде всего под влиянием эволюционистской антропологической теории. Конечно, решение проблем истории средневековья вряд ли является таким простым. Тем не менее два автора, излагающие историю Дании соответственно эпохе викингов (т. 3) и раннего средневековья (т. 4), – английский профессор П. Сэйер и датский профессор истории права У. Фенгер – проявляют явный интерес именно к антропологическим теориям возникновения государств и используют сравнительно-исторический метод при рассмотрении своих тем2.
В соответствии с главными тенденциями в области исследования современная дискуссия вокруг древнейшей истории датских городов, кажется, питается этими же двумя источниками: новыми раскопками и новыми теоретическими рамками.
Традиционное научное представление о возникновении датских городов может показаться весьма эмпирически обусловленным и мало связанным с синтезирующими взглядами. Однако в свете появления в последнее десятилетие новой школы ученых такая оценка вряд ли справедлива. Не претендуя на полноту ее характеристики, я все же хотел бы выделить и обсудить перспективы вклада, сделанного рядом археологов-медиевистов, работавших под эгидой шведского университета в Лунде, в изучение истории датских средневековых городов.
То, что шведские ученые занимаются датской средневековой историей, вполне правомерно. Я должен напомнить, что самые южные районы Швеции (Сконе, Халланд и Блекинге) вплоть до 1658 г. принадлежали Датскому государству. Соответственно средневековые города на восточной стороне пролива Эресунн, который в средние века являлся важнейшим торговым путем между Балтийским морем и внешним миром, и были датскими. Но сегодня это территория Швеции, и изучение старых городов там – "рабочая задача" шведских археологов. За ее решение взялись с большой энергией и умением шведские исследователи последнего поколения, которые обогатили дискуссию целым комплексом оригинальных точек зрения. Возможно, вследствие того что ни с одним из этих ученых я лично никогда не встречался и сужу о них по их книгам, я склонен говорить о них как о единой щколе или направлении в области медиевистики.
Шведским исследователям предстояло осуществить поистине громадные раскопки, прежде всего в Лунде – главном городе средневековой области Сконе и резиденции архиепископа, а также на перешейке у юго-западного побережья Сконе, где вокруг небольших теперь городов Сканер и Фальстербу в средние века собирались крупнейшие рынки Балтики. Группа тогда еще весьма молодых шведских археологов-медиевистов приняла в 1970-х годах участие в данных раскопках. При этом их понимание задач и методов своей науки, судя по тем введениям, которые они потом написали к своим докторским диссертациям, было окрашено глубоким сочувствием к научному позитивизму в связи с расправами над ним, которые в те же годы имели место во многих странах, особенно среди студентов и молодых академиков.
Я не могу судить, почему совпадение между новыми исследованиями и новым пониманием задач науки оставило особенно заметные следы именно в университете Лунда. По-видимому, здесь важную роль сыграл руководитель молодых исследователей – профессор археологии средневековья Эрик Цинтио. Один из его учеников охарактеризовал профессора Цинтио как "мастера намеков", которого ученики вначале понимали с трудом. Однако постепенно он научил их ценить значение углубленности. Некоторые из трудно доступных "намеков" Цинтио содержатся в двух его работах соответственно от 1975 и 1982 гг.3 Здесь он весьма осторожно, с оговорками, закладывает, по-видимому, базу для радикального разрыва с основополагающей точкой зрения на датскую, да и на всю скандинавскую историю городов, оспаривая свойственную последней теорию "непрерывности" в том смысле, что города с начала образования имели определенные, во все времена действующие функции, среди которых наиважнейшей считалась функция торгового центра. Эта функция, согласно Цинтио, стала характерной для городов лишь с XIII в. Он считает, что до XIII в. в Дании не было городов в этом понимании. Примерно с 800 до 1000 г. существовали лишь сезонные рыночные места, примерно с 1000 до 1200 г. – постоянно населенные центры, важнейшей функцией которых была административная.
Эта теория "прерывистости" как основной черты развития городов позволила увидеть прежние исследования урбанистов как единые в том смысле, что они однородно полагали исконным и постоянным нервом городов торговлю и в какой-то мере ремесло. Таким образом, города развивались или останавливались в своем развитии в зависимости от условий торговли. Общность и характер основополагающей установки в определенном смысле облегчили условия исследования, а именно: не составляло труда создать ретроспективу – например условия торговли в 1300-1500 гг., которые, как правило, отражены в письменных источниках, проецируются на предшествующий период и используются чтобы объяснить условия возникновения какого-либо города.
Такой метод не соответствует взглядам Цинтио. Работы его учеников я понимаю как стремление утвердить для исследований более древних эпох новые методы, основанные не на ретроспективном изучении, а на вновь добытых результатах археологических раскопок городов, а также на антипозитивистском совокупном мышлении.
То, что лундские ученые постепенно стали производить впечатление единой исследовательской школы, может объясниться этой общей исходной точкой; возможно, мое впечатление объясняется тем, что, как уже указывалось, я лично незнаком с ними. Но мне кажется, что позиция датских ученых, представленная, например, в обширном проекте "Средневековый город" (я в нем не участвовал) в меньшей степени следует тем же критическим образцам.
Во всяком случае, общей чертой исследователей Лундского университета можно назвать их стремление отмежеваться от исследовательской традиции. Они рассматривают ее как анахронизм, как результат дискуссий периода, характеризуемого исключительной урбанизацией, которая вполне очевидно была связана с торговлей и промышленностью, в результате чего однозначные (для своего времени) экономические факторы проецировались на время до XIII в. Согласно критикам, такое мышление приписывало торговле главную роль в историческом развитии. И в этом смысле историография скандинавских городов находилась в полном соответствии с интернациональными исследованиями. Во время дебатов порой приводились важные примеры соответствующих тенденций. Так, еще в 1887 г. немецкий историк Д. Шэфер рассматривал рынки в Сконе как ранний результат немецкой предприимчивости, проявленной купцами Ганзы4. Здесь уместно напомнить также идею М. Вебера о средневековом городе как идеальном типе и господствовавшие в период между двумя мировыми войнами идеи бельгийского историка А. Пиренна о торговле как движущей силе развития в период раннего средневековья5. Характерным для такого мышления является как раз то, что оно рассматривает торговлю как колоссальную силу, которая несовместима со средневековым натуральным хозяйством и которая в конце концов сломала его и тем самым стала основным фактором перехода к капиталистической экономике. Согласно такой позиции, товарообмен в обществах всех времен был самостоятельно действующим фактором, а торговая политика – важнейшей частью общей политики.
Шведские археологи-медиевисты в своих поисках опирались прежде всего на современные представления социальной антропологии о торговле в старых обществах. Подобным образом археологи, специализирующиеся на доисторических этапах, опирались на схему эволюции, которая особенно приписывается Карлу Полании6. Согласно этой схеме товарообмен прошел три стадии взаимного обмена, перераспределения и, наконец, рыночной торговли. В этой связи решающим соображением является то, что на первых двух своих стадиях товарообмен не имел для тех, кто им занимался, чисто экономических мотивов, а побуждался скорее социальными сооружениями, стремление укрепить свои позиции. Применительно к идее Э. Цинтио о прерывистости как характерной черте скандинавской урбанизации это означает, что рыночно-экономическая стадия началась в Скандинавии самое раннее в XIII в. К тому же надо помнить, что ученые всегда стремились вместить свои археологические наблюдения о городах в общую модель развития скандинавского сообщества того периода как его неотъемлемую часть.
Последнее оказалось весьма навязчивой идеей, потому что, как выразительно сформулировал А. Андреи, в результате семилетних раскопок в Лунде нашли нечто совершенно другое, чем ожидали7. Оказалось, что древнейший Лунд имел совсем не ту топографию, которую должен был бы иметь город средневековья согласно общепринятым представлениям. Прежде всего средневековый город представляли как завершенное целое, сконцентрированное вокруг центра с церковью. Именно таким образом строились города в XIII столетии, которое в Дании было временем особенно широкого градостроительства. Но в Лунде было 22 прихода и 22 церкви, построенных, по-видимому, до середины XII в., большинство из них – с 1050 по 1150 г. Объяснение этому феномену, вероятно, можно найти в том, что некоторым из церквей потом принадлежал сельский приход, расположенный вне пределов города.
Из этого был сделан вывод, что церкви в Лунде могли возводиться сильными мира сего, каждый из которых имел свое земельное владение за городом и желал быть представленным в городе церковью, чье строительство в таком случае он и обеспечивал. Андреи характеризует Лунд в этой фазе таким шведским определением, как "уплотненное сельское поселение". Его жители, вероятно, как и жители других городов, первоначально назывались соответственно их социальному положению в обществе в целом, но не как граждане города. Едва ли в той фазе город представлял собой некое правовое целое. Он имел несколько центров, судя по множеству церквей, каждая из которых представляла свой, отдельный центр на куске земли, относящейся к городу. Едва ли можно подобное поселение юридически определять как город. В этом смысле собственно города были результатом муниципального освобождения, имевшего место в XIII в.
Но тогда почему возникли такие "уплотнения" в аграрном обществе, как Лунд? Шведские археологи объясняют это прежде всего с помощью анализа истории Европы вплоть до XII в., произведенного французским историком Ж. Дюби, согласно которому Европа характеризуется постепенным переходом от экономики грабежа, дарения и престижа к феодальной экономике8. Феодальной экономике были присущи различные формы господства в виде сеньории, а также использование денег. Считается, что городские образования, подобные Лунду XI в., входят в это большое единство признаков. Важно, что развивавшееся сеньориальное господство включало как социальную, так и экономическую зависимость между людьми.
XI в. характеризуется, особенно в Дании, расширением права королевской верховной власти, поскольку короли стремились взять на себя роль хранителей внутреннего мира, что приносило им большие доходы от штрафов за проступки против мира. По-видимому, короли утвердили также общую регалию на леса и воды, за чем последовала регалия на новое платежное средство – монету. Однако эти королевские права могли соблюдаться лишь при децентрализованном управлении, для чего нужно было передать местным знатным персонам известную долю верховной власти. Андреи полагает, что наделение знатных персон долей верховной власти должно, вероятно, рассматриваться как предпосылка для появления всех церквей прихода, возводившихся в городах вплоть до 1150 г.9 Персоны, которые основывали церкви, вероятно, были приближены к королю, но одновременно они господствовали над другими в районе, принадлежавшем соответствующей церкви. Важнейшей функцией города было исполнение различных дел для королевской власти. Так, королевская монета чеканилась мастерами в городах. Определенный излишек продукции местного земледелия также направлялся в центральное поселение, хотя большая часть распределялась или потреблялась на месте. Торговля продуктами в объеме, который тогда был возможен, регулировалась господином города. Купцы тогда в основном были разъездными и состояли в услужении у какого-либо господина. Но в середине XII в. произошло новое решающее событие: жители городов начали торговать товарами по собственной инициативе, без указки со стороны короля или его представителей. И лишь тогда был открыт путь для перехода к самостоятельному городу, который стал заботиться о собственных интересах, а не об интересах владыки города и поэтому стремился к самоуправлению.
Тогда, одновременно с достигшей полного развития феодальной социальной структурой, при которой крестьяне сдавали излишки продукции землевладельцу, в том числе королю, по всей Дании в течение XIII в. возникли города, существовавшие за счет продажи этих излишков. Часть того, что города могли поставить взамен сельских продуктов, представляли собой ремесленные изделия. Один из археологов Лунда – А. Кристоферсен в работе о ремесленных изделиях из кости и рога в Лунде10 пытался показать, что во второй половине XII в. произошел настоящий взрыв в местном производстве гребней: началось их массовое изготовление для анонимного рынка. А ведь прежде ремесленники были по большей части странствующими или работали на определенного господина. В связи с этим и условия для ремесла понимают так, что город до конца XII в. в первую очередь служил целям королевской власти – если вообще можно говорить о городах или урбанизации, когда речь идет об уплотненном населении, живущем не с торговли и не с ремесла. За возможный альтернативный критерий урбанизации, кажется, можно принять выделение уплотненного поселения в качестве фискальной единицы. Этот способ избирает Л. Эрсгорд в своей интересной работе 1988 г. На основании результатов раскопок в Сканере и Фальстербу он показывает, что в XII в. в Сконе произошел, видимо, качественный скачок в области лова и обработки сельди, а также в товарообороте, что сопровождалось установлением короны мира в рыночное время11. Похоже что строительство глиняных жилищ также было ограничено жесткими рамками, которые, вероятно, были установлены короной с фискальными целями. И хотя такие хижины использовались для жилья лишь в течение примерно трех месяцев в году, это "нечто", как считает Эрсгорд, следует считать частью урбанизации.
Таким образом, обнаруживается общее явление: находки археологов Лунда свидетельствуют о решающем прорыве в направлении развития торговых и ремесленных городов среднего и позднего средневековья в конце XII в. при этом археологи не удовлетворяются рамками внутренней истории городов и дерзают рассматривать город как интегрирующий элемент в развитии аграрного общества.
Именно на основе данной общей исторической перспективы школа археологов – историков города представляется мне важной. Точки зрения этой школы благодаря последовательному выстраиванию теории, несомненно, получат большое влияние. Сам я охотно признаюсь в том, что две мои обзорные работы по средневековой истории Орхуса и Копенгагена вдохновлены моделями прерывистости как постоянной черты развития старых городов12.
Однако более целесообразно говорить здесь именно об одной модели. При других исходных точках можно прийти к другим оценкам. Очевидно, что самым динамичным фактором в представленных здесь рамках толкования указанной школой исследователей проблемы градообразования является ускоряющееся с XII в. господство королевской власти. Королевская власть становилась тем, что в международных дебатах называют "первичным двигателем". В связи с этим кажется естественным акцентировать ту основную точку зрения, которую У. Фенгер заложил в новую "Историю Дании", где он описывает период примерно с 1050 до 1200 г. Я понял его так, что история Дании в течение этих двух столетий рассматривается как одна из моделей распространения культуры, поскольку именно тогда Дания, ранее сравнительно изолированная, стала подвергаться континентальной европеизации во всех сферах общественной жизни. В таком контексте королевская власть предстает как туземный и несколько старомодный институт, в то время как новое и европейское представлено церковью. И, как полагает Фенгер, именно в те два столетия королевская власть как бы прониклась школой церкви. Скорее же всего именно церковь, а не король, преобразовала датское викинговское королевство в сравнительно современное средневековое государство. Конечно, в таком случае королевская власть не может безоговорочно считаться той преобразующей общество динамической силой, которая создала почву для возникновения городов. Точка зрения, согласно которой "датские города чаще всего едва ли были основаны королями", но короли "хотели иметь контроль над существующими и жизнеспособными городами", также заложена У. Фенгером в новой "Истории Дании" (т. 4, с. 248).
Возможно, эта точка зрения может повлечь за собой ревизию взгляда на условия, в которых возникали старые города, поскольку это, очевидно, более последовательный культурно-сравнительный тезис, нежели односторонний политико-исторический, обоснование которому шведская школа археологов хотела найти у Ж. Дюби. Часть современных исследователей требуют пересмотреть историю городов XI-XII вв. в свете тезиса о церкви как первичном культурном преобразователе в тот период. Возможно, решение находится рядом. Разве церкви и города не были как раз новыми феноменами для Дании в XI в.? И новые города, особенно Лунд, а также Роскильде оказались переполненными церквями. Возможно, надо было обосновать предположение, что возникновение церквей и городов, а точнее, их комбинации в XI в. явились символической ценностью, которая свидетельствовала о восприятии европейской культуры. Вероятно, в таком случае можно в известном смысле соединить все идеи, т.е. сохранить тезис, что некоторые города, как полагает П. Сэйер ("История Дании", т. 3, с. 322 и др.) в отношении Лунда и Роскильде, были основаны королями, после чего они могли стать привлекательными для элиты страны в целом, как следует из тезиса археологов Лунда. Но при этом каждый из названных факторов – именно потому, что оба они представляли превосходящую европейскую культуру, – проявлял себя как носитель силы, преобразующей общество.
Полагаю, что реализуемое археологами-медиевистами новое направление вдохновит историков на переоценку их синтетических построений с новых исходных точек. Их исследования возникли из определенного тезиса об основании и устройстве ранних городов. В процессе исследований им пришлось удивиться тому, что они обнаружили. То, что новый тезис порождает новые сомнения и вопросы, свидетельствует, что взаимодействие между археологией и социологией является животворным фактором науки.
1. Lindkvist Th. Nordisk medeltidsforskning: Från odegårdar till feodalism eller mellan arkeologi och antropologi? (1989).
2. Fenger O. Kirker, rejses alle vegne 1050-1250 // Gyldendal og Politikens Danmarkshistorie. 1989. Bd 4; Sawyer P. Da Danmark blev Danmark // Gyldendal og Politikens Danmarkshistorie. 1988. Bd 3.
3. Cinthio E. Köping och stad i det medeltida Skåne. 1975. Idem. Den sydskandinaviska 1200-tals staden – et Kontinuilets-och omlandsproblem // Bebyggelsehislorisk Tidskrift. København, 1982. S. 33 f.
4. Scahfer D. Dar Buch des Lübeckischen Vogts auf Schonen. 1887.
5. Pirenne H. Medieval Cities: Their Origins and the Revival of Trade. 1925.
6. Polanyi K. Primitive, archaic and modem economies: Essays of Karl Polanyi. 1968.
7. Andren A. Lund // Medeltidsstaden. Lund, 1980. Bd. 26: Idem. Lund: Tomtindeining// Ibid. 1984. Bd. 56.
8. Duby G. The Early Growth of the European Economy: Warriors and Peasants from Seventh to the Twelfth Century. 1974.
9. Andrén A. Den urbana scenen. Städer- och sämhalle i del medeltida Danmark. Lund. 1985.
10. Christophersen A. Handverket i forändring. Studier i hom og beinhandverkets utvikling i Lund d: a 1000-1350. 1980.
11. Ersgard L. "Vår marknad i Skåne": Bebyggelse, handel och urbanisering i Skanör och Falsterbo under medeltiden. 1988.
12. Paludan H. Aros-Års-Århus ca. 900-1540 // Paludan H. et al. Århus bys historie. 1984; Idem. Byliv og herrevælede. København til år 1600 // Paludan H. et al. Københavnemes historie: Fra Absalon til Weidekamp. 1985. |
|
