Литература

Источник: Цивилизация Северной Европы. Средневековый город и культурное взаимодействие (сборник). – М.: "Наука", 1992

Монография датского историка Акселя Е. Кристенсена "Скандинавия и продвижение ганзейцев"¹, в которой он оспорил идею немецкой гегемонии в экономическом развитии Балтики во второй половине XIII в. и, напротив, отстаивал идею существования независимых скандинавских традиций в организации международной торговли и мореплавания, вызвала большую полемику. Полемика была неизбежной потому, что немецкие исследования по истории Ганзы, проводившиеся в период между первой и второй мировыми войнами, а также после второй мировой войны, были значительно более глубокими и тонкими, чем соответствующие датские и вообще скандинавские труды. В немецких работах, естественно, делался акцент на предпосылки сильного немецкого влияния на Севере, и все сходились во мнении, что ганзейские города заняли там господствующее положение в XVI в. Отход Кристенсена от позиции немецких историков вызвал полемику еще и потому, что еще в 1950-х годах в датском общественном мнении были сильны отзвуки тех противоречий между "датским" и "немецким", которые имели место во время войны. Досадным их следствием явилось то, что некоторые восприняли идею Кристенсена как исключительно национально обусловленную.

Свидетельства того, что в регионе Северной Европы, помимо преобладавшей ганзейской экономики, в средние века существовала также собственная высокоразвитая хозяйственная жизнь, организованная не по немецкому образу, были, согласно исследованиям конца 1950-х годов, довольно малочисленными и разрозненными. Но это были красноречивые и надежные свидетельства. Два из них представляются А. Е. Кристенсену особенно значительными. Это, во-первых, обнаружение шведским историком-юристом Г. Хассельбергом следов организованных форм мореплавания в период раннего средневековья, которые бытовали в среде скандинавских купцов. Во-вторых, это документация, собранная шведским историком С. Булином, относительно места Балтики в мировой экономике IX и X вв.² Эти материалы свидетельствуют о важности связи между Франкским государством и Халифатом, которая осуществлялась именно через Балтийское море и обусловливала особую роль этого региона в международной экономике; конечно, это роль не могла быть утрачена за короткий период.

Начиная с 1950-х годов количество подобных свидетельств значительно увеличилось. Решающее место среди них занимают находки археологами крупных, тесно застроенных поселений в Северной Европе, датируемых X-XI вв., т. е. задолго до того, как начали вырисовываться контуры каких-либо немецких городских союзов. Невозможно и далее считать, что европейский Север, где в период расцвета средневековья обосновались ганзейцы, был до той поры экономическим вакуумом³.

То, что города торговали, очевидно. Но совсем не обязательно, что города в строгом смысле созданы торговлей, как это долго предполагалось в экономико-исторических исследованиях. По крайней мере, что касается раннего средневековья, торговля в значительном объеме могла осуществляться независимо от городов. И при возникновении городов какие-то другие, нежели торговля, обстоятельства могли играть решающую роль. Однако эти размышления имеют, конечно, самый общий характер. Ясно, что торговля в известной мере создает города и что города создают торговлю. Но что здесь первично, а что вторично?

Некоторых датских купцов XII в., – из тех, что торговали с дальними странами, называли "королевскими датскими купцами", и союзы, в которые они объединялись, не были исключительно привязаны к городам⁴. Гильдия святого Кнута (Кнудстилле) в конце XII в. имела главную контору в городе Ринстеде, при находившемся там королевском монастыре бенедиктинцев. Король Вальдемар Великий сам вступил в эту гильдию (дело в том, что Вальдемар Великий добился канонизации своего отца, герцога Кнута Лаварда, и вступил в гильдию его имени – прим. ред.). Рингстед – место захоронения датского королевского рода с 1170 г. – оставался таковым до начала 1320-х годов. Об этом свидетельствует недатированный документ, предположительно от периода между 1170 и 1182 г., который, по всей вероятности, отражает известное преобразование гильдии святого Кнута, вызванное вступлением в нее короля. Важнейшим следствием реорганизации можно считать тот факт, что доходы гильдии (eleemosynae) отовсюду, где происходят праздники гильдии Святого Кнута (conuiuium beati Kanuti celebratur) (т. е., видимо, отовсюду, где существовали филиалы гильдии – прим. ред.)⁵, отныне должны поступать именно в Рингстед.

Таможенные предписания XII в. Утрехта свидетельствуют о различии в подходе к уплате пошлин купцами из разных земель⁶. Так, норвежцы освобождались там от уплаты пошлины. Фризы и саксы платили каждый за себя деньгами или товарами. Датчане платили коллективно за корабль (4 динара). Эти различия могут показаться случайными, если бы не документы, свидетельствующие, что у датских купцов были твердые, в высшей степени совершенные установления относительно того, какой во время плавания должна быть единая корпорация.

Благодаря городскому праву Шлезвига известны некоторые основные правила древнего скандинавского морского закона, в частности регулировавшие отношения между владельцем судна или кормчим, с одной стороны, и командой корабля – с другой. Из них явствует, что те же члены команды, которые в море составляли экипаж судна, по прибытии в место назначения становились самостоятельными купцами, каждый из которых ехал со своими товарами, т. е. людьми, имевшими право собственности на часть груза. Иначе говоря, команду судна составляли его фрахтовщики. Правовые отношения между ними и капитаном корабля должны были строиться с учетом этого обстоятельства. Во время путешествия они подчинялись распоряжениям капитана во всем, что касалось движения судна и общей безопасности. Однако решения о том, когда отплывать, насколько задержаться, ожидая попутного ветра или хорошей погоды, зависели как от руководства корабля, так и от членов экипажа, т. е. конкретных возможностей и ответственности купцов; такие решения принимались сообща.

В XI-XII вв. датское государство в политическом и культурном отношении ориентировалось на Западную Европу, прежде всего на Англию, после того как там впервые было установлено датское господство (как известно, колонизация английской территории данами началась еще в V в. и приобрела систематический характер с IX в. – прим. ред.), и Францию – когда нормандцы завоевали Англию. Морской путь с Севера в Южную Европу, который был наиболее надежным и наиболее знакомым для жителей Скандинавии, проходил вдоль побережья Фрисландии через Ла-Манш, вдоль французского, испанского и португальского побережий Атлантического океана, а оттуда в Средиземное море. Путь из Бретани датчане делили с норвежцами, следовавшими на юг через Ирландское море. Истоки культурных связей с Западной Европой восходят, таким образом, ко временам викингов. Для этого времени характерны датское культурное влияние в Нормандии и тесные семейные связи между датским королевским домом и государями Фландрии, Франции, Португалии. В период сильной монархии Вальдемаров (периодом Вальдемаров в датской историографии называют столетие с середины XII до середины ХШ в., начавшееся правлением Вальдемара I Великого и завершившееся правлением Вальдемара II Победоносного, когда Датское государство достигло значительной силы и влияния – прим. ред.) со второй половины XII в. Франция служила образцом для устроения королевской власти в Дании, там черпал образцы для подражания Саксон Грамматик. Правящая среда, тон которой создавался и поддерживался архиепископами Эскильдом, Абсалоном и Андресом Сунесеном, сформировала многих датчан, известных тогда и за пределами Дании. Из политической и общей культурной истории известно, сколь многое означали для этой среды Франция и Англия. Однако то, что касается их влияния, нельзя отнести в такой же мере к экономическому развитию Дании.

Во Франции, подобно Фландрии и Англии, сеньориальное господство над городами было явлением обычным. Корпоративизм горожан изначально основывался на их общем отношении к определенному повелителю. В то же время власть епископа интегрировалась в городскую администрацию; городское управление почти поглощалось структурой собственно епархии, и епископы входили в светские дела и способствовали гармоничным отношениям общины с королевской властью, которая была гарантом национальной церкви. Аналогичное явление можно обнаружить в Дании, где епископские города (civitates) стали самыми крупными и наиболее важными среди древнейших городов и где монетная регалия с древних времен полностью или частично отправлялась епископом от имени короля⁷.

Иначе говоря, во Франции, Англии и в той же Дании бюргерские, муниципальные институты первоначально не были автономными, они формировались постепенно, в ходе сложных отношений с верховной властью, или, скорее всего, властью двух господ – князя и епископа. Если вспомнить пример Италии, то там в ряде городов вплоть до XIII в. все наиболее существенные сферы деятельности были непосредственно подведомственны епископу, чью епархию (по определению) составляли город с прилежащими к нему сельскими районами⁸. Следует признать, что наибольший прогресс муниципального движения в Италии оказался достигнут Ватиканом, где исполнение верховной власти не было одинаково сильным во все времена. Здесь, как и в Англии, институт парламента развился в такой политический форум, где верховная власть в ее обязывающих проявлениях приходила во взаимодействие с подданными государства⁹. Юридическое право корпораций, которое явилось средневековой модификацией римских правовых понятий – с учетом новых форм общности, возникших в XII в., – эволюционировало преимущественно во Франции¹⁰.

Монастыри гармонично вписывались в построение христианской франкской церкви. Они часто располагались вблизи королевской усадьбы, как, например, основанный в XII в. монастырь Фонтевро в Анжу. Монастырь Монте-Кассино и монастырь в Туре сыграли определенную роль в так называемом каролингском ренессансе. Трудно не учитывать тот факт, что и ранние датские монастыри имели следующую социальную основу. Примером может служить монастырь Всех Святых в Лунде, вблизи самой богатой на Севере резиденции епископа, данные о котором, впрочем, весьма ограничены, а также бенедиктинский монастырь в городе Оденсе, родине культа Кнута Святого, короля-мученика и первого в Дании короля-святого (см. ниже). В этот монастырь приблизительно в 1100 г. Эрик Добрый пригласил английских монахов. Монастырь всегда был тесно связан и с королевским двором, и с епископом в Оденсе, чьим кафедральным капитулом он стал. Памятником, свидетельствующим о литературном уровне этой монастырской среды, является житие канонизированного короля, составленное монахом Элнотом¹¹. И наконец, можно назвать бенедиктинцев в Рингстеде, которые служили новому канонизированному королю Кнуту (Лаварду) – того, с именем которого было связано возникновение гильдии святого Кнута.

Близость между датской и французской культурой конца XII в. нашла широкое подтверждение в новых исследованиях, касающихся архиепископа Андреса Сунесена из Лунда¹², и в блестящем новом датском исследовании о Саксоне Грамматике – диссертации К. Фриис-Енсена, в которой Саксон рассматривается как латиноязычный поэт¹³. Фриис-Енсен считает вероятной идею, еще в начале 1940-х годов высказанную Э. Йергенсеном¹⁴ относительно того, что контакты Саксона с Францией осуществлялись преимущественно через Реймс.

Такое явление, как участие датчан в крестовых походах, также имело свои корни в культурной общности между Данией и Францией. Энтузиазм возник в Оденсе столь же быстро, как и в Клермон-Ферране. В 1095 г. папа Урбан II в Клермоне прочитал проповедь, которая стала толчком к первому крестовому походу. И в том же году датский король Эрик Добрый с соответствующими церемониями захоронил в алтаре храма в Оденсе кости своего убитого брата, короля Кнута, что стало началом его канонизации (культы канонизированных герцога Кнута Лаварда и короля Кнута довольно быстро слились в единый культ св. Кнута, который стал общим для всего европейского Севера – прим. ред.). Сразу затем тот же Эрик Добрый отправился на богомолье в Святую Землю, однако не достиг ее и умер на Кипре в 1103 г.

Крестовые походы способствовали возникновению в XII в. новой экономики, с ее новыми функциями и новыми формами. На Средиземном море крупные военные мероприятия финансировались итальянскими купцами, которые благодаря этому значительно расширили поле своей деятельности. Конечно, размах крестовых походов, число их участников и расходы на них определялись все же из Западной Европы. Но хозяйственное развитие Балтики в XII в. вполне отражает то обстоятельство, что и это северное море Европы также оказалось втянутым в международную экономическую систему крестовых походов.

Это оказалось возможным, в частности, потому, что доходы и ресурсы церкви, которыми в крестоносном движении распоряжались князья и папы, стали ликвидными и инвестировались в местах, значительно удаленных от места их происхождения. Военные, церковные и коммерческие вклады дополняли друг друга. В свете этого понятно, что значительное экономическое воздействие и последствия крестовых походов не могли ограничиваться районом Средиземного моря.

Когда Дания при династии Вальдемаров, во второй половине XII в., превратилась в основной военный фактор района Балтийского моря, инструментом ее действия стали крестовые походы; таким образом в эпоху Вальдемаров и Дания превратилась в государство крестоносцев¹⁵. Крупные королевские крепости в то время сооружались вдали от резиденций епископа (Рибе и Шлезвиг – исключения из этого правила), и при них затем основывались города. Впрочем, мне кажется, что это явление вторично и в хронологическом отношении, и по своей значимости. В других европейских странах крупные княжеские постройки, города, крепости и монастыри могли складываться как в виде единой композиции, так и отдельно друг от друга, причем их функции более сближались в XII в., нежели в XIII в. В Дании же разделение города и замка (или монастыря) было обычным явлением.

Военная активность датской королевской власти на Балтике имела место по крайней мере до 1220-х гг. Походы короля и архиепископа Андреса Сунесена в Эстонию в первые десятилетия XIII в. проходили с согласия епископа Альберта Рижского и были организованы из Любека, властелином которого в это время был Вальдемар Победоносный. Детальному описанию этих событий Хенрика Латвийского, показывающему их масштабы, соответствует описание архиепископа Андреса Сунесена любекским летописцем Арнольдом, датированное примерно 1210 г., в котором Андрее изображен прежде всего как крестоносный епископ¹⁶.

Процесс возникновения немецких городов вдоль южного побережья Балтийского моря завершился в 1202 г. основанием Риги, начался же основанием Любека в середине XII в. Когда строительство этого города в начале XIII в. было полностью закончено, то обнаружилось, что он содержит три четко разграниченных компонента: резиденцию епископа с кафедральным собором на юге, княжескую крепость на северной оконечности искусственного острова и купеческий торг в центре. Все это указывает на очевидный западноевропейский образец.

Крестовые походы на Балтике воздействовали на экономическую жизнь в регионе с середины XII в. до 1220-х гг. Они опирались на целый ряд военных и градостроительных пунктов, однако весьма симптоматично, что крепость в Любеке после Вальдемара Победоносного была около 1225 г. перестроена под доминиканский монастырь и никогда с тех пор не использовалась как резиденция герцога в Любеке. Дальнейшее развитие городов на Балтике характеризуется некоторым отступлением от западноевропейских образцов и стремлением к автономии по типу Любека.

1. Christensen А.Е. Scandinavia and the Advance of the Hanseatics // Scandinavian Economic History Review. 1958. Bd. 5; To же см.: Idem. Danmark, Norden og Østersøen (Udvalgte afhandlinger). København, 1976.

2. Hasselberg G. Studier rörande Visby Stadslag och dess källor. Uppsala, 1952; Bolin S. Mohammed, Karl den Store och Rurik // Scandia. 1939. Bd. 12; англ. изд. см.: Scandinavian Economic History Review. 1953. Bd. 1.

3. Монография Акселя E. Кристенсена "Скандинавия и развитие Ганзы" исходит из комментариев М. М. Постана ко второму тому "Кэмбриджской экономической истории Европы" (Postan M. M. The Cambridge Economic History of Europe. Bd. 2: The Trade in the North); см. особенно замечание, которое цитируется Кристенсеном: "В далеких XII и XIII вв. Скандинавские страны были, можно сказать, экономическим вакуумом. Класс местных купцов или исчез, или еще не появился".

4. Hørby K. Königlich-Dänische Kaufleute: Danische Wanderkaufleute des frühen Mittelalters, ihre korporative Organisation und ihre Beziehungen zu dänischen Städten, Handelszentren und Märkten //Quellen und Darstellungen zur hansischen Geschichte. 1984. Bd. 24.

5. Diplomatarium Danicum. Bd. 1. Raekke 3, N 63 (здесь датируется 1177 г.).

6. Ibid. Raekke 2, N 45.

8. Dupré-Theseider E. Vescovi e citta nell'Italia precomunale // Vescovi e Diocesi nel Medio Evo sec. IX-XIII. Padova, 1964.

9. Marongiu A. D parlamento in Italia nel medio evo e nell'eta medema. Milano, 1962; Sayles G. O. The Medieval Foundations of England. 1963; ifr.: Idem. The King's Parliament of England, где подчеркивается правовая функция парламента – функция, которая едва ли имела такое же значение в Италии, где авторитет мог быть диффузным или лабильным.

10. Post С. Studies in Medieval Legal Thoughr: Public Law and the State 1100-1322. Princeton, 1964.

12. Anders Sunesen: Stormand, teolog, administrator, digter. Femten Studier / Red. af S. Ebbesen. 1985.

13. Friis-Jensen K. Saxo Grammaticus as Latin Poet // Analecta Romana Inslituti Danici. Roma, 1987. Suppl. 14.

14. Jørgensen E. Saxo // Dansk biografisk Leksikon. 1941. 2 Udg. Эту мысль же высказывает И. Сковгор-Петерсен, толкуя исторические взгляды Саксона Грамматика (см.: Skovgaard-Petersen I. Da TidemesHerre varnaer. 1987).

15. Hørby K. Danmark of korstogene: Momenter i pavemes og kongemes politik // Festskrift til Olaf Olsen. København, 1988. S. 201-206.

16. Arnold af Lübeck. Chronica Slavorum // Monumenta Germaniae Historica, Scriptores (folio) XXI. S. 192; Henrik af Letland, Chronicon Livoniae // Scriptores rerum Germanicarum in usu scholarum / Udg. af L. Arbusow, Alb. Bauer. Hannover, 1955. S. 20, 43-44, 154-156.