|
Культурные концепты в их языковом и текстуальном воплощении выступают важным средством реконструкции картины мира, представленной в письменных памятниках. Один из таких концептов – это "путь", смысл которого не сводится к преодолению пространства, но имеет антропоцентрическую направленность. Путь – это (в первичном смысле) пространство, которое проходят или проезжают; дорога. В более широком значении – это также само путешествие, поездка, передвижение в пространстве, а также направление движения, маршрут. Отсюда рождается и более широкий переносный смысл – "польза, прок, толк", наделенный ценностными ассоциациями1.
Изучение культурных концептов служит важным средством реконструкции средневековых представлений о мире и человеке. Значительный интерес представляет в этом отношении поэтическое творчество англосаксов, сложившееся на перекрестке двух культур – устно-эпической (германской) и книжной (латино-христианской).
Среди древнеанглийских поэтических наименований пути наиболее многозначным и насыщенным коннотациями является слово siþ / sið2. Контекстуальный анализ данного слова, его производных и синонимов позволяет выявить разнообразные аспекты концепта "путь" и особенности его осмысления в основных жанрах поэтического творчества англосаксов – героическом эпосе, лирике и библейской парафразе.
Повествование в "Беовульфе", наиболее значительном памятнике англосаксонского эпоса (рукопись начала XI в., сюжет не позднее VI в.), сосредоточено на трех путешествиях заглавного героя и трех его схватках с чудовищами, из которых он выходит победителем, хотя и гибнет, в конце концов, от ядовитого дыхания Дракона. Тема пути пронизывает собой все повествование, получая нередко переносный смысл.
Синонимический ряд наименований "пути" включает в "Беовульфе" существительные siþ / sið, weg, lad, stig, stræt и их производные3. Количество словоупотреблений первого имени превышает совокупность всех остальных, уже этим определяется его доминирующее положение в группе4.
Контекстуальный анализ показывает, что siþ / sið превосходит остальные термины и по своей семантической насыщенности: в то время как другие специализируются на отдельных аспектах концепта "путь", siþ / sið оказывается не только наиболее широким по смыслу, но и ключевым словом эпического повествования. Рассмотрим примеры.
Наиболее "специальным" в "Беовульфе" является слово weg, сопряженное с идеей расстояния, особенно удаления. Его сочетаемость – почти исключительно с глаголами движения и в устойчивом обороте с предлогом (on weg, ср. совр. англ. away) – ограничивает круг его употребления мотивом бегства. Сравни упоминание поражения Гренделя, которому не оставалось ничего другого, как "прочь бежать оттуда в болото топкое" ("ond on weg þanon fleon on fenhopu", 763b-764a). И далее: "hu he werigmod on weg þanon... feorhlastas bær" (844-846) "как он, усталый духом, прочь оттуда... остатки жизни нес"; "he on weg losade" (2096b) "он сгинул прочь". А также бегство морских чудищ при звуке горна: "Hie on weg hruron bitere ond gebolgne" (1430b-1431a) "Они прочь отпрянули, злобой дыша". Возможна, однако, трансформация "удаления" в "приближение", возврат: "gyf þu on weg су mest" (1382b) "если ты вернешься". Удаление может метафорически осмысляться как уход из жизни, смерть: "Gebad wintra worn ær he on weg hwurfe, gamol of geardum" (264-265a) "Пережил много зим, прежде чем удалился старец из дома"; þa he of ealdre gewat, frod on forðweg" "когда из жизни ушел старец в дальний путь". В том же значении выступает композит ellorsið: "Symble bið gemyngad morna gehwylce eaforan ellorsið" (2450-2451a) "Непрестанно вспоминает каждое утро наследника смерть" (букв. "уход", "путь прочь").
В композитах weg может служить для обозначения дальних земель, подчеркивая эпические масштабы происходящего. Описание грандиозных похорон Скильда включает упоминание сокровищ, привезенных со всех концов света (of feorwegum, 37а "с дальних путей"). На пир в честь победы Беовульфа "сходились вожди, из далека и близка, по широким путям" ("ferdon folctogan feorran ond nean geond widwegas", 839-840a). "Слава твоя, друг мой Беовульф, воздвиглась на широких просторах, среди всех племен" ("Blæd is aræred geond widwegas, wine min Beowulf, ðin ofer þeoda gehwylce", 1703b-1705), – говорит Хродгар.
Композит foldweg "путь по земле" указывает на место передвижения и получает в контексте оценочные обертоны: "Hwilum heaþorofe hleapan leton, on geflit faran fealwe mearas, ðær him foldwegas fægere þuhton, cystum cuðe" (864-867a) "Временами храбрые рысью ехали, вскачь пускали каурых коней, коль им дороги казались ровными, давно проторенными" (букв. "самыми знакомыми").
Знакомый путь – символ освоенного, обжитого пространства, в котором эпические герои чувствуют себя комфортно, в безопасности. Мотив знакомого пути неоднократно сопровождает мотив победы над чудовищами, иногда в сочетании с формульным выражением "мерить путь", сравни описание возвращения Беовульфа с дружиной после подводной битвы: "Ferdon forð þonon feþelastum, ferhþum fægne, foldweg mæton, cuþe stræte" (1632-1634a) "Вперед устремились пешим ходом, с душою легкою дорогу мерили, тропы торные (букв. "знакомые")". В последнем примере foldweg выступает в эпической вариации со своим синонимом stræt (из латинск. via strata "мощеная дорога").
Ассоциация римских дорог с обжитым пространством неудивительна. Труднее сказать, сохраняло ли латинское заимствование какую-либо связь со своим референтом, тем более в поэтическом языке. В пользу подобного предположения как будто свидетельствует появление данного имени при описании дороги, ведущей к дворцу Хеорот, который служит в поэме символическим центром обустроенной вселенной: "Stræt wæs stanfah, stig wisode gumum ætgædere" (320-321a) "Дорога была каменьями изукрашена, мужам проложен путь". Однако появление того же имени в составе метафорических наименований моря говорит, скорее, о стирании внутренней формы слова: "þe þus brontne ceol ofer lagustræte lædan cwomon" (238b-239) "те, что высокий корабль привели по водной дороге". Далее: "Þær git eagorstream earmum þehton, mæton merestræta, mundum brugdon, glidon ofer garsecg" (513-515a) "Там вы оба поток океанский рассекали руками, отмеряли версты в пучине, трудились плечами, скользя по морским просторам". И все же в последнем эпизоде, воспроизводящем соревнование Беовульфа с Брекой в плавании, метафора "мерить путь" призвана, по-видимому, подчеркнуть то же ощущение победы, в данном случае – над морской стихией. Даже теряя связь с первоначальным референтом, слово stræt сохраняет положительные ассоциации: "Hwilum flitende fealwe stræte mearum mæton" (916-917a) "Пускаясь вскачь, песчаные тропы скакунами мерили" (о конных состязаниях в честь победы Беовульфа над Гренделем).
Слово stig, как показывает вышеприведенная строка 320, может выступать с теми же позитивными коннотациями, что и stræt, которые усиливаются за счет украшающего эпитета: "ond his cwen mid him medostigge mæt mægþa hose" (923b-924) "и его королева вместе с ним медовые тропы отмеряла со свитой прислужниц". Эпитет наименования пути, которым шествовала к дворцу, очищенному от чудища, супруга Хродгара, предвосхищает радостную атмосферу пира. Однако два других примера с тем же именем воссоздают атмосферу ужаса, которым овеян ландшафт, окружавший жилище чудовищ. Беовульф приближается к "морю Гренделя": "Ofereode þa æþelinga beam steap stanhliðo, stige nearwe, enge anpaðas, uncuð gelad" (1408-1410) "Одолел тогда витязь высокие скалы, теснины узкие, проходы в ущельях, неведомый путь". По прошествии полувека княжество геатов начинает беспокоить Дракон – "тот, что в высокой крепости стерег сокровище, курган крутой, стезю подземную, людям неведомую" ("se ðe on heaum hofe hord beweotode, stanbeorh steapne, stig under læg eldum uncuð", 2212-2214a).
Если слово stræt устойчиво ассоциируется с освоенным, знакомым пространством, то stig может приобретать ассоциации с неосвоенной, пугающей местностью. Оба они, однако, как показывают вышеприведенные примеры, намекают скорее на физические, материальные свойства пространства, которые и получают ту или иную оценку. Любопытно, что противоположные оценочные ассоциации могут принадлежать одной и той же местности, меняясь в зависимости от происходящих событий. Путь к "морю Гренделя" описывается в поэме по меньшей мере трижды. Первый раз – в связи с ликованием данов, которые идут по следам Гренделя, чтобы убедиться в гибели чудовища. Второй раз – в связи с походом Беовульфа в подводное логово, угрожающим ему гибелью. Третий раз – при его возвращении оттуда с победой. Соответственно, в первом эпизоде дороги туда характеризуются как ровные и знакомые, их легко "измерить", то есть преодолеть (864-867а, 916-917а). Во втором эпизоде те же дороги выступают как крутые и узкие, неведомые людям и неудобопроходимые (1408-1410). В третьем случае поэт возвращается к положительным формульным выражениям первого эпизода (1632-1634а) – тот же самый путь вновь оценивается как легкий и привычный.
Слово gelad, производное от lad, как показывают цитированные строки 1408-1410, завершает собой длинную цепочку контекстуальных синонимов, как бы вбирая в себя все физические характеристики описанной местности. Другие случаи употребления lad, в том числе в составе композитов, напротив, свидетельствуют о том, что в его значении преобладает аспект перемещения в пространстве. Так, Беовульф сражает морских чудовищ, чтобы те "путь мореплавателям не преграждали" – "brimliðende lade ne letton", 568b-569a5. Дружина геатов, преодолев пролив, радуется благополучному завершению плавания: "Gode þancedon, þæs þе him yþlade eaðe wurdon" (227a-228) "Бога возблагодарили, что морские пути для них легкими оказались". Хродгар одаривает "всех, кто с Беовульфом свершил морской путь", то есть попросту приплыл в Данию ("þara þе mid Beowulfe brimlade teah", 1051).
Особенно наглядно проявляется аспект движения в соответствующих композитах в Финнсбургском эпизоде "Беовульфа", повествующем о том, как гости-даны отплатили хозяевам-фризам за вероломное нападение. Вождь данов Хенгест "о мести жестокой более думал, чем о морском пути" (то есть возвращении домой) – "he to gyrnwræce swiðor þohte þonne to sælade", 1138b-1139. Его сподвижники "Гудлаф и Ослаф атаку жестокую по прибытии, ущерб припомнили, воздали за долю бед" ("Siþðan grimne gripe Guðlaf ond Oslaf æfter sæsiðe sorge mændon, ætwiton weana dæl", 1148-1150a). После убийства вождя фризов его датская супруга была увезена домой: "Hie on sælade drihtlice wif to Denum feredon, læddon to leodum" (1157b-1159a) "Они морским путем жену благородную к данам отправили, вернули сородичам".
В данном эпизоде слово siþ / sið выступает полным синонимом lad. Не так, по-видимому, обстоит дело в эпизоде возвращения на родину Беовульфа, когда его дядя Хигелак, вождь геатов, допытывается о результатах путешествия своего племянника: "Hyne fyrwet bræc, hwylce Sæ-Geata siðas wæron: "Hu lomp eow on lade, leofa Biowulf, þa ðu færinga feorr gehogodest sæcce secean ofer sealt wæter, hilde to Hiorote?"" (1985b-1990a) "Полюбопытствовал, каковы успехи (букв. "пути") мореходов-геатов: "Повезло ль вам в пути, милый мой Беовульф, с тех пор как внезапно задумал далёко ты битвы искать по соленым водам, схватки в Хеороте?"". Думается, что выбор синонимов на столь коротком отрезке текста едва ли случаен. Форма siðas подразумевает не пространственно-временные или физические характеристики путешествия, а его событийный аспект, то есть действия его участников. Напротив, предложный оборот on lade обозначает сами по себе странствия и потому требует дальнейшей расшифровки – ссылки на битву с чудовищем, которое задумал совершить герой.
Многозначность siþ / sið – слова, которое можно назвать доминантой синонимического ряда "путь" в эпическом жанре, – обнаруживается в большинстве случаев его употребления, хотя не исключает и появления его в контекстах, близких другим членам ряда, как отмечалось выше. Разумеется, в рассказе о строптивице Трюд, которая "искала свой путь по воле отца чрез бурное море к палатам Оффы" ("Syððan hio Offan flet ofer fealone flod be fæder lare siðe gesohte", 1949b-1951a), речь идет просто о путешествии ко двору будущего супруга, Однако в эпизоде возвращения геатов на родину перемещение героев в пространстве облечено в особые тона, акцентирующие их подвиги: "Woruldcandel scan, sigel suðan fus. Hi sið drugon, eine geeodon" (1965b-1967a) "Светоч мира сиял, светило полуденное (букв. "с юга спешащее"). Они же путь свершали, поспешали отважно". Sið вступает в данном контексте в эпическую вариацию с ellen "отвага, отважное деяние", так что соответствующие глагольные фразы вызывают в памяти формульное обозначение героических поступков ellen fremedon "подвиги совершали" (3b).
Чаще всего переносные смыслы слова не отменяют в контексте его прямого значения, но обогащают и углубляют его. Смысл "движение" выступает в сопряжении с другими аспектами пути, а может отходить на задний план или исчезать вовсе. Интересно проследить эту игру смыслов при повторе слова на небольшом участке текста. Так, упомянутое победоносное шествие (1965b-1967а) вторично обозначается тем же словом в донесении правителю геатов: "Higelace wæs sið Beowulfes snude gecyðed" (1970a-1971) "Хигелака тотчас известили о прибытии Беовульфа". Задавая далее вопрос о том, "каковы были пути геатов-мореходов" ("hwylce Sæ-Geata siðas wæron", 1986a), Хигелак хочет узнать, разумеется, не обстоятельства морского плавания, но исход сражения Беовульфа с чудовищами. На первый план выступает здесь смысл "достижение, подвиг", хотя не исключается и "путешествие". Напротив, когда Хигелак, узнав о победе родича, начинает сокрушаться о том, что прежде он "не доверял (букв.) пути своего любимого дружинника" ("siðe ne getruwode leofes mannes", 1993b-1994a), становится ясно, что в этом контексте данное слово подразумевает вовсе не "путешествие" и даже не "подвиг", а "отвагу".
Осмысление siþ / sið как качеств личности особенно ярко проявляется в эпизоде спора Беовульфа с Унфертом – последний обвиняет первого в недостатке героизма, сравнивая с его товарищем Брекой. Беовульф отвечает: "Hwæt, þu worn fela, wine min Unferð, beore druncen, ymb Brecan spræce, sægdest from his siðe. Soð ic talige þæt ic merestrengo maran ahte" (530-533) "Что-то ты много, друг мой Унферт, спьяну о Бреке разболтался, о его отваге. Сказать по правде, я большей силою в море прославился". Однако поскольку Беовульф одолел Бреку в морском плавании, смысл "путешествие" здесь не исчезает.
Сходный контекст обнаруживается также в ответе Беовульфу Вульфгара, который обещает доложить о нем датскому королю: "Ic þæs wine Deniga frean Scildinga frinan wille, beaga bryttan, swa þu bena eart, þeoden mærne, ymbe þinne sið" (350b-353) "Другу данов и правителю Скильдингов сообщу непременно о просьбе твоей, кольцедробителю, князю светлому о твоем (букв.) пути". Парадокс заключается в том, что Вульфгар не просто докладывает Хродгару о прибытии чужестранца, но дает ему превосходную характеристику, которая основана на рассказе Беовульфа о своем происхождении и образе мыслей (342Ь-347, 361-370). "Путь" – это "благородный обычай" (так сказать, способность совершить нечто "путное").
Антиподом Беовульфа выступает в поэме "непутевый" Херемод, который нарушил кодекс поведения вождя и очутился во власти греха ("hine fyren onwod!" – 915b). Поэт отмечает скорбь подданных по поводу его поведения: "Swylce oft bemearn ærran mælum swiðferhþes sið snotor ceorl monig" (907-908) "Так часто оплакивали в прежние дни путь владыки мужи многомудрые". В данном контексте слово теряет какую-либо связь с путешествием и становится символом нарушения обычаев. Херемод прямо противопоставляется Беовульфу, который, воплотив в деяниях благородство натуры, стал "manna cynne, freondum gefægra" (914b-915a) "и роду людскому, и родичам люб". Неслучайно в поэме появляется образ сказителя-дружинника, воспевающего "путь Беовульфа" как образец героизма: "Secg eft ongan sið Beowulfes snyttrum styrian" (871b-872) "Вновь стал воитель путь Беовульфа искусно сказывать". "Путешествие", "подвиг" и "отвага" сливаются воедино.
Страж, допуская Беовульфа с дружиной в датские пределы, желает им остаться siða gesunde, букв. "в отношении путей крепкими" (ср. англ. sound, нем. gesund): "Fæder alwalda mid arstafum eowic gehealde siða gesunde!" (316b-318a) "Да поддержит вас благими знаменьями Отец-Владыка, в пути укрепит!". Ясно, однако, что это не только пожелание остаться целыми и невредимыми: узнав о цели их путешествия, он призывает на них удачу в битве. Отнесенность sið к сражению – больше, чем к путешествию, просматривается также в контексте употребления формульного эпитета siþes werig, букв. "усталый в пути". "Hwæþere ic fara feng feore gedigde, siþes werig" (578-579a) "И все ж невредимым я вышел из схватки с врагами, усталый в бою", – говорит Беовульф по окончании сражения с морскими чудовищами, которым завершилось его соревнование с Брекой. Также очевидно, что усталость Беовульфа по возвращении из подводного жилища чудовищ следует более приписывать его битве с матерью Гренделя, чем трудностям долгого пути: "Sona him seleþegn siðes wergum, feorraneundum forð wisade" (1794-1795) "Тут служитель его, утомленного битвой, издалека прибывшего, проводил на покой"
Осмысление путешествия как "рискованного предприятия" обнаруживается в формульном сочетании sorhful / geocor sið "скорбный / пагубный путь". "Ne inc ænig mon, ne leof ne lað, belean mihte sorhfullne sið, þa git on sund reon" (510b-512) "Никто – ни друг, ни враг – не смог отговорить вас от опасной затеи, когда вы отправились в плавание", – говорит Унферт о состязании Беовульфа с Брекой. Данное сочетание может служить перифразой фатального исхода: "Þæt wæs geocor sið þæt se hearmscaþa to Heorute ateah" (765b-766) "Злосчастным был путь, что свершил в Хеорот злокрушитель", – эта фраза завершает период, описывающий поражение Гренделя. А тот же эпитет применительно к путешествию в Хеорот матери Гренделя грозит гибелью обитателям дворца: "Ond his modor þa gyt gifre ond galgmod gegan wolde sorhfulne sið, sunu deoð wrecan" (1276b-1278) "И вот его матерь, угрюмая и прожорливая, пустилась в ужасный путь, мстя за смерть сына". Устойчивые ассоциации указанной формулы со смертью делают понятным ее употребление без расшифровки в контексте: "swylce on næshleoðum nicras licgean, ða on undernmæl oft bewitigað sorhfulne sið on seglrade" (1427-1429) "а на склонах утесов нечисть таилась – те, что поутру несчастных путь (букв. "несчастный путь") стерегут по парусным тропам". В последнем примере речь идет о смертельной участи тех, кого подстерегают в пути морские чудовища.
"Путь" как судьба и доля, которая проистекает из обычая, повадок и поведения (а в конечном итоге, смертная участь) – этот смысл особенно ярко проявляется в конце поэмы, вместе с нарастанием ее элегического настроя и мотива "бренности мира сего". В одних примерах он совмещен со значением "путешествие", в других полностью подавляет его. "Nealles swæslice sið alyfed inn under eorðweall" (3089-3090a) "Не из приятных путь мне достался в том подземелье", – говорит о себе Виглаф по возвращении из кургана Дракона. Еще более тяжкий путь – исход души в мир иной – уготован для Беовульфа: "Ne wæs þæt eðe sið, þæt se mæra maga Ecgðeowes grundwong þone ofgyfan wolde; sceolde ofer willan wie eardian elles hwergen, swa sceal æghwylc mon alætan lændagas" (2586b-2591a) "Несчастливая участь – славному сыну Эггтеова землю покинуть и против воли поселиться в иных обиталищах. Всем суждено оставить дни бесполезные".
Несмотря на подобный комментарий, явно христианского толка, уравнивающий участь всех живых существ, поэт использует слово siþ / sið для противопоставления судьбы героя (Беовульфа) и антигероя (Дракона). Судьба обретает героико-языческие коннотации, отождествляясь с деяниями персонажей. Собирая последние силы в битве с чудовищем, Беовульф являет собой образец героического поведения и героической участи: "Aras ða bi ronde rof oretta, heard under helme, hiorosercean bær under stancleofu, strengo getruwode anes mannes, ne bið swylc earges sið!" (2538-2541) "Встал со щитом ратник отважный – не шелохнулся шелом – в боевой рубахе, под сводом кургана, подготовился к единоборству: труса удел не таков"! Напротив, антигероические свойства Дракона приводят к тому, что от него отворачивается удача: "Þa wæs gesyne þæt se sið ne ðah þam ðe unrihte inne gehydde wræte under wealle" (3058-3060a) "Было ясно, не благоволила судьба тому, кто бесчестно под землею скрывал сокровища".
Отдельного комментария заслуживают композиты с siþ / sið. Семантика eftsið (1332, 1891, 2783) совпадает с внутренней формой слова – это "путь назад, возвращение". То же можно сказать о wilsið: "guman ut scufon, weras on wilsið, wudu bundenne" (215b-216) "воины столкнули (на воду), герои в желанный путь (отправили), древо украшенное (корабль)".
Siðfæt выделяет такой аспект пути, как "предприятие (военное)": "Ðone siðfæt him snotere ceorlas lythwon logon" (202-203a) "От этого похода умные мужи его ничуть не отговаривали". А также: "Ðe he usic on herge geceas to ðyssum siðfate sylfes willum, onmunde usic mærða" (2638b-2640a) "Когда он нас на брань собрал, в поход (отправил) своею волей, сподвиг на подвиги".
В остальных композитах, с экспрессивным субстантивным эпитетом, выдвигается на первый план идея деятельности, которая может терять всякую связь с путешествием и приобретать абстрактный характер, сравни: "Næfre hit æt hilde ne swac manna ængum, þara þe hit mid mundum bewand, se ðe gryre siðas gegan dorste" (1461b-1462) "Ни разу он в схватке не подвел никого из мужей, кто сжимал его в руках, решаясь на подвиги". Или: "Не gewræc syððan cealdum cearsiðum, cyning ealdre bineat" (2395a-2396) "Отомстил он потом жестокими сечами, конунга жизни лишил". А также: "Wen ic þæt for wlenco, nalles for wræcsiðum, ас for higeþrymmum Hroðgar sohton" (338-339) "Надеюсь, для подвигов – не как изгои (букв. "не путями изгоев"), но с душою отважною вы к Хродгару прибыли"; "Swa mæg unfæge eaðe gedigan wean ond wræcsio, se ðe Waldendes hyldo gehealdeþ" (2291b-2293a) "Легко избегнуть человеку необреченному беды и злосчастия, над кем благодать Господня простерта".
Подведем некоторые итоги, выделяя наиболее яркие примеры употребления слова siþ / sið в "Беовульфе".
В героическом эпосе всякое движение заряжено стремлением к подвигу и победе, поэтому в "Беовульфе" прямое значение слова – "путешествие", со всеми его физическими ассоциациями – часто сопрягается со вторым (переносным) смыслом, в котором отображается деятельностный аспект концепта пути – это "рискованное предприятие, приключение". Краткая и энергичная фраза, которую произносит Беовульф перед сражением с чудовищем в его подводном жилище – "nu ic eom siðes fus" (1475b), буквально "я устремлен к sið", – акцентирует более жажду подвига, нежели просто готовность к новому путешествию. В речи сказителя о подвигах Сигмунда (876-879а) выражение wide siðas "широкие пути" указывает не столько на странствия героя, сколько на его многочисленные битвы и победы. Позитивные коннотации акцентируются перекличкой с синонимическим композитом widwegas: "Blæd is aræred on widwegas" (1703b-1704a) "Слава (букв.) воздвигается на широких путях". Протяженность пространства переосмысливается как многократность действий.
"Путь героя" требует не только "героического замысла", но знатного происхождения, благородного обычая и повадки6. "Начало пути" оказывается не менее важным, чем его результат (подвиг): "героическое предприятие" трактуется как "предприимчивость". В этом третьем значении siþ / sið – "происхождение, обычай, повадка, смелость, героическое поведение" – обнаруживается личностный аспект концепта пути. "Путь" Беовульфа (предмет зависти Унферта) – это, собственно, не "путешествие" и даже не "подвиг", но героизм поведения, который вызывает эмоциональную реакцию соперника: "wæs him Beowulfes sið, modges merefaran, micel æfþunca" (501b-502) "была ему отвага Беовульфа, смелого мореплавателя, совсем не по душе".
Участие в героическом предприятии предопределяется изначально заданной "участью" человека, его жизненным уделом. "Nis þæt eower sið... nefne min anes" (2532b-2533) "Не ваш это путь (удел), но единственно мой", – говорит Беовульф своей дружине, решаясь на единоборство с Драконом. "Судьба как индивидуальная участь, доля" – это четвертое значение слова siþ / sið, вместе с которым в концепт пути входят ассоциации с жизнью и смертью, усиливающие его личностный смысл (siþ / sið в "Беовульфе" – это всегда чья-то участь или обычай).
Мотив "бренности мира", лишь намеченный в "Беовульфе", развивается в элегиях, где плану идеального эпического прошлого всегда противопоставлен план тревожного настоящего. Путь становится центральной темой элегий, и слово siþ / sið входит в них как ключевое в разных своих значениях7.
Концепт пути претерпевает в элегиях двоякую трансформацию: 1) одни аспекты сменяются другими вследствие изменения описываемой ситуации (подвиг – страданием, смелость – мудростью, извне полагаемая "участь" – выбором жизненного пути); 2) жизненный путь человека осмысливается как путь христианина к Богу, причем каждый аспект обретает духовный смысл: страдание становится средством единения с Богом, мудрость – ступенью к райскому блаженству, выбор земного пути предопределяет участь в вечности. Акцент в дидактических концовках лирических поэм делается на индивидуальном выборе, который совершает каждый человек на земле, что сообщает концепту "путь" в элегиях сугубо личностный характер и преимущественно духовный смысл8.
"Скиталец" и "Морестранник" – поэмы лирико-дидактического плана, близкие друг другу не только по тематике, мотивам и образности, но и по словесной текстуре (формульным выражениям)9. Тем не менее, между ними есть одно существенное различие. В "Скитальце" ярче выражена тема непреложности судьбы и мотив "бренности мира сего". Море здесь – всего лишь символ скорбей и непостоянства, господствующих по всей земле. Единственный выход для Скитальца – забыться в грезах о пиршественном прошлом. Милость, которой он ожидает в земном странствии (1), обретается у Отца Небесного (114b-115), но не указан путь с земли на небо. Плавание "по морским стезям" (3а) ведет в никуда. Тщетными кажутся не только все земные блага, но и сама попытка вырваться из их плена (106-110). Герой-мудрец, чей идеал терпение (65b), не предпринимает к этому никаких шагов. Лишенный привычного героического окружения, он теряет и героическую решимость.
Не таков Морестранник, обретающий в своем вынужденном путешествии желанную цель – "землю иноплеменных" (elþeodigra eard, 38 – метафора Небесного Царства). Он не просто сожалеет о прошлом, но мужественно ищет ему замену в настоящем (19b-22).
Противопоставляя себя, несчастного морехода, некоему счастливому обитателю суши-крепости (12-13, 27-29, 39), он, парадоксальным образом, отвергает собственное прошлое: блага героического мира – ничто в сравнении с мореплаванием (39-47). При этом само мореплавание получает иносказательный смысл: "Forþon me hatran sind Dryhtnes dreamas þonne þis deade lif, læne on londe" "Ибо мне милее радости Господа, – говорит рассказчик, – чем эта мертвая жизнь, тщетная на земле" (64b-66а). В описании пути на первый план выступает образ человеческой души, преодолевающей "запоры сердца" (hreþerlocan, 58b) и устремляющейся за море, к eorþan sceatas "земным пределам" (61а).
Различие авторских интенций отражается в выборе имен пути в поэмах. Слово siþ / sið, насыщенное разнообразными смыслами, в "Скитальце" отсутствует. С первых строк тема "водного пути" ассоциируется, прежде всего, с физическими тяготами (2b-4), описание которых перерастает в картину всеобщего разрушения. Всматриваясь в "мутные потоки" ("fealwe wegas", букв. "бледно-желтые пути", 46Ь), герой как будто замечает своих прежних товарищей, которые, однако, тотчас "уплывают прочь" ("swimmað eft on weg", 53b). Полет "усталой души над оковами волн" подан не более чем намеком (55b-57), далее разворачивается мотив гибели земных владык, букв. "унесенных вдаль" битвой ("Sume wig fornom, ferede in forðwege", 80b-81a). Данные выражения недвусмысленно указывают на фатальный исход любого земного пути. Несмотря на присутствие в "Скитальце" темы пути, концепт пути не получает здесь развития и даже не занимает центрального места.
Иначе в "Морестраннике". С первых строк появляется здесь слово siþ / sið: "Mæg ic be me sylfum soðgied wrecan, siþas secgan, hu ic geswincdagum earfoðhwile oft þrowade" (1-3) "Могу я о себе самом быль рассказать, пути поведать, как я трудные дни в тяжкое время часто терпел". Аллитерационные коллокации задают полный спектр смыслов данного слова и намекают на многомерность дальнейшего рассказа. "Быль" (soðgied, букв. "истинная песнь") Морестранника – это "сущая правда" о горестях морского пути, но это и новая истина о себе самом и о смысле человеческого существования, открываемая им через тяготы изгнания.
Уже в этом своеобразном "зачине" поэмы просматривается ярко выраженный личностный компонент анализируемого концепта. Путь – это испытание и опыт, уничижение ведет героя к самопознанию: "Forþon cnyssað nu heortan geþohtas, þæt ic hean streamas, sealtyþa gelac sylf cynnige" (33b-35) "Ибо понуждают меня помыслы сердца, чтобы я, несчастный, стремнину, волн соленых мятеж сам бы познал". Рассказ "о себе самом" подразумевает самостоятельный выбор жизненного пути. Рассказчик прямо призывает своего слушателя к тому, "дабы с пользой он потрудился, прежде чем в путь отправится, против злобы вражией, делами достойными против диавола, чтобы люди его после хвалили и чтоб его слава жила меж ангелов во веки веков, вечной жизни блаженство, радость средь верных" ("þæt he gewyrce ær he on weg scyle, fremum on foldan wið feonda nið, deorum dædum deofle togeanes, þæt hine ælda beam æfter hergen, ond his lof siþþan lifge mid englum awa to ealdre, ecan lifes blæd, dream mid dugeþum", 74-80a).
Двойной смысл концепта пути – как морского путешествия и как познания истины – отмечен в тексте синонимическим и формульным варьированием. Путешествие по "морским дорогам" ("in brimlade", 30а, "on flodwegas", 52a) делает героя причастным любому из тех "разрушительных путей" ("bealosiþa hwon", 28b), которые составляют земную участь человека (68-71). Желание вступить в единоборство со стихией дает стимул к физическому перемещению ("ferhð to feran", 37а), а мирское процветание не позволяет успокаиваться, зовет "душу в путь" ("sefan to siðe", 51а), который выводит ее за пределы мироздания (58-66а).
Морской путь становится аллегорией жизни и смерти. Особенно показательно в этом отношении метафорическое изображение человеческой души как птицы, которая, преодолев двойную преграду ("темницу сердца", тело – "ofer hreþerlocan", 58b, и "вотчину китов", море – "ofer hwæles eþel", 60а), вновь "зовет сердце в китовый путь" ("hweteð on hwælweg hreþer unwearnum", 63). В пользу иносказательного прочтения последней перифразы говорит написание композита в рукописи (wælweg "путь мертвых")10. Защищая конъектуру hwælweg, издатели восстанавливают аллитерационную схему за счет снятия двусмысленности контекста.
Если путь Скитальца – это метафора тягот земной жизни, то путь Морестранника – это аллегория обретения истины. Не случайно концовки поэм, весьма близкие по смыслу, различаются оттенками, сравни: "Wel bið þam þe him are seceð, frofre to fæder on heofonum, þær us seo fæstnung stondeð" ("Скиталец", 114b-115) "Благо тому, кто себе благодати ищет, утешения у Отца на небесах, где убежище нам уготовано" и "Eadig bið se þe eaþmod leofaþ, cymeð him seo ar of heofonum" ("Морестранник", 107) "Блажен тот, кто смиренно живет, нисходит к нему благодать с небес". Скиталец знает, где находится истина, а Морестранник находит ее – точнее, она сама идет ему навстречу, отвечая на призыв. "Морестранник" дает самое яркое свидетельство личностного осмысления концепта пути.
Иначе обстоит дело в поэме "Исход", посвященной бегству Израиля от Фараона. Воспроизводя многие детали библейского текста, поэт вместе с тем адаптирует его к канонам героического эпоса, существенно расширяя свой рассказ и делая его более понятным и увлекательным. Однако он не забывает, что описывает не только реальную историю Израиля, но и историю священную, чей многообразный смысл должен был служить наставлению в вере. В путешествии израильтян на первый план выходят не материальные детали, но его предопределенность свыше: "þara æghwæðer efngedælde heahþegnunga Haliges Gastes, deormodra sið dagum and nihtum" (95-97) "и тот, и другой (огненный и облачный столп) равно сопровождал, в высоком служении Духу Святому, путь отважных и ночью, и днем". В "Исходе", в отличие от элегий, это всегда "путь" коллективный: истинным героем поэмы выступает весь народ израильский как прообраз народа христианского.
В религиозном эпосе концепт пути сохраняет все свои аспекты, свойственные эпосу героическому: путь – это путешествие отважных героев ради совершения подвига во исполнение веления высшей силы. Однако, как и в элегиях, эти аспекты трансформируются в концептуальном плане и переосмысливаются в плане духовном. Концептуальные трансформации менее заметны, поскольку путешествие израильского народа рисуется скорее в терминах подвига, нежели изгнания. Все же и здесь встречаются стереотипные приемы передачи мотива изгнания, ср. строки 36, 137а-139 и т.д. Указывая на готовность израильтян к сражению с войском фараона, поэт часто рисует ситуацию как критическую, предельно насыщенную испытаниями. Тем не менее, в отличие от элегий, испытания героев не интерпретируются в религиозном эпосе как ступень к мудрости. Скорее подчеркивается "единодушие" израильтян (anes modes, 30511), верность завету Божию и доверие Моисею, который возвещает народу открытую ему свыше Истину.
Характерно, что в описание перехода Красного моря древнеанглийский поэт включает краткое изложение всей предыдущей истории израильского народа, подчеркивая, что чудо есть результат знания Закона Божия: "on forðwegas, fole æfter wolenum... Cuðe æghwile mægburga riht" (350-352) "шел народ вперед, вослед за небесами... каждый из сородичей ведал закон предков"12. Мудрость ассоциируется с Божественным откровением, ею наделяются отдельные избранники – Ной, Авраам и Соломон. Тема активного выбора индивидом своего жизненного пути, столь заметная в элегиях, отходит в религиозном эпосе на задний план. На переднем плане оказывается в "Исходе" пассивное приятие личностью извне дарованной истины.
В значении "судьба-участь" siþ / sið сохраняет отзвуки героико-эпического мироощущения. Для древнеанглийского автора библейской парафразы трагический конец египтян заключался не столько в их гибели, сколько в том, что некому было рассказать об их "пути-участи". Ср. "forðam þæs heriges ham eft ne com... ealles ungrundes ænig to lafe..., þætte sið heora secgan moste" (508-515) "из похода никто домой не вернулся, из бездонных глубин ни один не спасся, кто об их пути поведать бы мог". Тут заметно приспособление библейского рассказа к древнегерманской ментальности: Бог не только уничтожил врагов Израиля физически, но и лишил самого дорогого – славы. И все же в целом концепт "путь" ассоциируется в "Исходе" с Божественным предопределением. Путь израильтян получает аллегорический смысл – это движение народа богоизбранного от рабства греху (фараону, дьяволу) к Богу.
В библейском тексте Ангел Божий отделяет египетский лагерь от израильского посредством облака, что трактуется в древнеанглийской поэме как "разделение пути" израильтян и египтян – "sið wæs gedæled" (207b) "путь был разделен". Окончательно разделились не только земные судьбы двух народов, но и их отношения с Богом: далее египтяне представлены как "богоборцы" ("Hie wið God wunnon!" (515b) "Они против Бога воевали!"). Поэт вводит отсутствующий в данном эпизоде библейского текста образ пути ради усиления аллегорического смысла путешествия к Красному морю. Этим, возможно, объясняется появление у siþ / sið эмоционально-оценочных характеристик, не свойственных ему в "Беовульфе", где путь мог быть легким или трудным, но не любимым или ненавистным. В "Исходе" подобные антонимы (44а, 53b) характеризуют, по-видимому, не только отношение к "исходу из Египта" самих израильтян и их врагов, но предполагают также второй план осмысления – отношение отдельного человека к альтернативе духовного спасения или гибели. Таким образом, личностное осмысление "пути", ярко выраженное в элегиях, не исчезает в религиозном эпосе полностью, но лишь временно отходит на второй план в связи со спецификой ветхозаветного сюжета, который акцентирует более судьбу социума, чем судьбу индивида.
Осмысление концепта пути в древнеанглийской поэзии позволяет понять установки, которыми руководствовался раннесредневековый поэт в эпоху перехода от язычества к христианству. Эти установки тесно связаны с "прагматической обработкой" исходного текста в двух разных направлениях: "культурной адаптации" (то есть приспособлению к ментальности и вкусам аудитории, мало затронутой влиянием латинской книжности) и "христианизации" (интерпретации в плане изложения основ христианского вероучения). Следует признать, что англосаксонским поэтам удалось сочетать эти задачи без какого-либо ущерба для эстетических и нравственных запросов аудитории.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См., например: Словарь русского языка в четырех томах. Издание второе. М., 1983. Т. 3. С. 565-566.
2. Shippey Т. Old English Verse. L., 1972. P. 54-55. См. также: Смирницкая O. A. Siþ Beowulfes: границы культурной лексики в древнеанглийском эпосе // Слово в контексте литературной эволюции: заговор, эпос, лирика. М., 1990. С. 74-85.
3. Здесь и далее примеры из "Беовульфа" цитируются без указания долгот, как это принято в издании: Beowulf / Ed. М. Swanton. Manchester, 1978. Цифры при цитировании примеров указывают номера строк в оригинале. Перевод принадлежит автору статьи.
4. Из анализа были исключены лишь устойчивые адвербиальные обороты типа forma sið "в первый раз", где sið не занимает самостоятельного места в высказывании.
5. Тот же контекст возможен и для sið: "No þær wegflotan wind ofer yðum siðes getwæfde. Sægenga for, neat famigheals forð ofer yðe", 1907-1909.
6. Смирницкая O. A. Siþ Beowulfes. С. 76.
7. Смирницкая O. A. Поэтическое искусство англосаксов // Древнеанглийская поэзия. М., 1982. С. 215.
8. Подробнее о композиции древнеанглийских элегий и многозначности их лексики см.: Гвоздецкая Н. Ю. Семантика имени в "Морестраннике": концепт-композиция-образ // Атлантика. Записки по исторической поэтике / Отв. ред. O. A. Смирницкая. Вып. 5. С. 3-16; Гвоздецкая Н. Ю. Древнеанглийская лирика: семантика композиции // Слово в перспективе литературной эволюции. К 100-летию М. И. Стеблин-Каменского. М., 2004. С. 334-351.
9. Текст указанных элегий цитируется по изданию: Old English Prose and Verse. An Annotated Selection / Ed. by R. Fowler. L., 1978. Перевод автора статьи.
10. The Seafarer / Ed. by Ida Gordon. Manchester, 1979. P. 42.
11. Оригинал цитируется без указания долгот по изданию: Exodus / Ed. I. B. Irving. New Haven, 1953. Перевод автора статьи.
12. Описание Исхода в Библии все проникнуто идеей движения вперед, на что неоднократно указывали как иудейские, так и христианские экзегеты. См. об этом: Гиршман М. Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности. М., 2002. С. 81.
|
|
