|
1. Исландские родовые саги как исторический источник.
Существует мнение, что исландские родовые саги, повествующие о событиях, случившихся столетиями ранее их записи в XIII-XIV вв., отражают преимущественно исторические реалии времени их записи. Я категорически не согласен с этим утверждением и как социальный антрополог, и как специалист по материальной культуре древних скандинавов. Основным материалом саг послужили устные рассказы очевидцев описанных в них событий, передаваемые на протяжении столетий из поколения в поколение. Таким образом, по способу передачи и фиксации информации исландские родовые саги напоминают прозу Халифата Аббасидов, в которой, однако, в отличие от саг, каждую историю предваряет список передатчиков устной информации, явно указывающий на ее первоначально устный характер.
Как социальный антрополог замечу, что общественные реалии классических родовых саг резко контрастируют с реалиями их записи, т. е. реалиями эпохи владычества Стурлунгов, а затем прямого управления Исландией норвежскими конунгами. В эпоху записи саг решения народного собрания носили уже чисто формальный характер, господствовало право силы, Исландией распоряжались немногие хавдинги, втянувшие исландский народ в кровопролитную гражданскую войну. Эти хавдинги ездили на поклон к норвежскому конунгу Хакону, который умело использовал их распри для окончательного подчинения Исландии. В эпоху записи, письменной фиксации первоначально устных рассказов саг уже не могло быть и речи ни о правовом равенстве исландцев, ни об отсутствии государства, ни о конфликтах большесемейных коллективов как стержневой канве событий классических исландских родовых саг [Исландские саги, 2004: 379-386]. Таким образом, архаичное общество исландских родовых саг IX – первой половины XI в., ничем принципиально не отличающееся от общества древних германцев, описанное Тацитом в I в. н. э., и общество времен их записи (XIII-XIV вв.), показанное, например, в "Саге об исландцах" Стурлы Тордарсона [Тордарсон, 2007], различаются кардинально.
Как специалист по материальной культуре древних скандинавов отмечу, что в исландских родовых сагах легко опознать реалии материальной культуры эпохи викингов. Так, например, в "Саге о Ньяле" (19 наиболее старых списков датируются 1300-1550 гг.) в повествовании о сожжении семьи Ньяля сказано, что, когда из горящего хутора, прикрывшись женской накидкой, ускользнул сын Ньяля Хельги, то он, защищаясь от дружинников Флоси, отрубает одному из них низ щита вместе с ногой. Для обозначения низа щита используется слово, означающее рыбий хвост – "hann hafði haft sverð undir hendi sér ok hjó til mannz ok kom I skjǫldinn ok af sporðinn ok fótinn af manninum. Þá kom Flosi at ok hjó á hals Helga, svá at þegar tók af hǫfuðit" [Стеблин-Каменский, 2002: 203] – "У него под рукою был меч, и он рубанул человека, и меч вошел в щит и отрубил хвост щита (sporðr, с суффигированным артиклем -inn – "хвост рыбы, низ щита" – [Стеблин-Каменский, 2002: 264]) и ногу человека. Тогда подошел Флоси и рубанул Хельги по шее, так что отлетела голова" (Перевод И. Г.). Таким образом, следует думать, что здесь речь идет о большом миндалевидном щите, получившем широкое распространение как раз в XI столетии. Воины с такими щитами показаны на гобелене из Байо, изображающего битву при Гастингсе [Rud, 1994: 82-83].
В "Саге о Людях с Песчаного Берега" описывается богато украшенное серебром навершие меча Стейнтора, который у него был в мелком родовом столкновении на мысе Снежной Горы в Западный фьордах Исландии или, как это событие громко называет сага, битве при Лебедином Фьорде (997 г.), причем подчеркивается устный характер информации (см. ниже).
Как повествует сага, "ok er svá frá sagt" – "говорят", что "hjǫltin váru hvít fyrir silfri, ok vafiðr silfri meðalkaflinn ok gyldar listur á" – "навершия (т. е. части составного навершия меча) те были обделаны (букв. – "побелены") серебром, и обвита серебром рукоять та, и [были] золотые пластины на [ней]". Не следует путать древнеисландские слова для обозначения навершия меча – hjǫlt – и для именования рукояти – meðalkafli, как это сделано в общем-то превосходном переводе саги А. В. Циммерлинга (см. авторитетный древнеисландско-английский словарь Ричарда Клисби и Гудбранда Вигфуссона [An Icelandic-English dictionary, 1957]).
Таким образом, в саге дано описание типичного оружия эпохи викингов, т. е. франкского, каролингского по происхождению меча с составным навершием. Такие мечи как в Норвегии эпохи викингов, так и в Восточной Европе того времени (IX-XI вв.), судя по археологическим данным, были массовым материалом. Для некоторых особо роскошных типов таких мечей было характерно обвитие рукояти серебряной проволокой и покрытиe навершия и перекрестия серебряными пластинами, орнаментированными в зверином стиле [Петерсен, 2005: 43-45]. Судя по всему, у Стейнтора был меч типа S, который по Яну Петерсену датируется как раз второй половиной X в., что совпадает с временем битвы при Лебедином Фьорде, которая здесь описывается (997 г. н. э.). Классик скандинавской археологии описывает меч типа S следующим образом: "Для него столь же характерны утолщенная центральная часть головки навершия и прямые перекрестья, расширяющиеся на концах… Рукояти типа S снова становятся массивными и тяжелыми, подобно ранним типам первой половины IX века. Основные наиболее характерные черты этого типа – утолщенная, почти шаровидная центральная часть головки навершия и выпуклые, не имеющие ребра, стороны перекрестий… Навершие трехчастное, с крупной центральной частью и более низкими и меньшими по размеру крайними частями. На центральной части головки навершия также могут быть канавки или уступы, отчего она может показаться пятичастной. Детали рукояти подлинного типа S всегда покрыты орнаментированными серебряными платинами… Орнамент всегда изысканный – не в виде простых вертикальных полосок, а плетеный или даже в зверином стиле. На многих мечах на торцевых сторонах перекрестий сохранились тонкие серебряные пластины с более простым, геометрическим узором. Все клинки, которые можно определить, двулезвийные; 3 из них с клеймом Ulfberht… На рукояти одного меча сохранилась обмотка из серебряной проволоки (C22138a из вестерхауга, Лётен (Хедмарк)). Аналогичная известна только на трех мечах типа Z [мечи типа Z более характерны для Восточной Европы – И. Г.]… При датировании мечей типа S следует обратить внимание на то, что в комплексах отсутствуют категории вооружения, характерные для IX века… Однако два топора типа L позволяют датировать тип второй половиной X века. Уверен, что к этому же времени относится топор типа M из того же комплекса, что и наконечник копья с гранями на втулке… "Погремушки" из двух комплексов относятся не к самым поздним типам, но к позднему главному типу… Я нашел один меч типа S и в Англии. На рукояти меча, очевидно, найденного в Темзе, сохранилась обмотка из серебряной проволоки, аналогичная обмотке двух норвежских мечей… И наконец, меч этого типа известен в Исландии, где найден в комплексе c копьем и топором типа K. Интересно, что данная находка подтверждает, что здесь этот тип не относится к раннему периоду эпохи викингов" [Петерсен, 2005: 173-178]. Таким образом, в текстах классических родовых исландских саг представлены как социальные, так и материальные реалии не времени записи саг, а времени описываемых событий. Эти реалии могли сохраниться только при устной передаче информации через цепь передатчиков от очевидцев событий.
2. Историография вопроса.
В работе я хочу настолько подробно, насколько позволяют источники, рассмотреть важнейший обычай – обычай кровной мести – и главный институт архаического общества древних скандинавов – народное собрание – в его главной функции – урегулирования тяжбы между коллективами родичей (преимущественно родовым коллективом убитого и родовым коллективом убийцы), иначе говоря, показать основные модели взаимодействия коллективов родичей в традиционном индоевропейском обществе.. К сожалению, работы, касающиеся структуры древнескандинавского общества, были посвящены преимущественно статичным структурным единицам этого традиционного общества, главным образом, расширенной семье и передаваемому по наследству хозяйству – неделимому одалю (4, с. 179-200, 5, с. 74-113; 12, p. 179). Другие работы грешат романтизаций "родового общества" [7, с. 47-50, 91-95, 110-113, 115-130, 162-179, 209-235] или модернизацией обычаев и институтов древней Исландии, например, попытками выявить у людей архаического традиционного общества разделение законодательной и судебной власти (!) и прочие черты современного либерального общества [10, s. 123-126; 11, s. 136-137].
Автор самой крупной по объему обществоведческой монографии об исландских сагах, чикагский профессор Вильям Ян Миллер (William Ian Miller), будучи юристом, а не социальным антропологом, не рассматривал всерьез устный характер саг и, соответственно, в своем понимании древних текстов часто демонстрировал анахронизмы. Например, у него встречаются утверждения, что саги отражают реалии XII в., годи представлены не как жрецы языческого культа, а как чисто светские авторитеты, нет осторожности в сравнении обычаев саг и более позднего сборника законов "Серый Гусь" и прочее [Miller, 1990: 49-51]. Самое характерное для этого не слишком историчного подхода, что автор приводит в качестве текста, наиболее полно, с его точки зрения, характеризующего поведение героев саг, "Сагу о Торстейне Битом" (написана в 1250-1275 гг.), явно подвергшуюся сильной литературной переработке [Miller, 1991: 52-76]. Также вызывает сожаление, что, прекрасно зная древнеисландский язык, Миллер приводит в своей книге только переводы фрагментов саг на английский язык и не приводит оригинал. Впрочем, следует воздать должное новаторству американского ученого, сумевшего порвать с близорукой традицией авторитетной исландской школы Fórnritt, рассматривавшей саги как авторскую художественную литературу чистого вымысла и не видящей отличия психологии древних исландцев от психологии современных людей. К числу ценнейших мыслей Миллера следует причислить тезис о письменной фиксации саг именно в эпоху разрушения традиционного исландского общества и его ценностей.
3. Некоторые общие черты догосударственных традиционных обществ.
Прежде необходимо перечислить субстанциональные черты традиционных догосударственных обществ, к числу которых относилось общество древних скандинавов:
1. Во многих догосударственных древних обществах, в том числе у народов, говоривших не на языках индоевропейской семьи, как известно, существовал обычай кровной мести. У древних индоевропейцев обычай кровной мести – первейший долг мужчины и основная причина вооруженных конфликтов. Преимущественно для замирения родовых распрей служило народное собрание, выносившее юридический вердикт согласно нормам традиционного общества. У многих народов, в отличие от практики древних индоевропейцев, функции народного собрания брал на себя совет старейшин (например, у многих африканских народов).
2. Основной ячейкой большинства традиционных обществ была расширенная семья, то есть три поколения родичей жили под одной кровлей, сообща владея движимым и недвижимым имуществом, ведя скотоводческое, земледельческое или смешанное хозяйство. Естественно, ведущими подтипами расширенной семьи была либо патрилокальная расширенная семья, когда сыновья со своими женами и детьми жили в доме отца, либо матрилокальная, когда мужчины покидали семью и переселялись в дома жен и их матерей. Хозяйство, главное имущество в первом случае передавалось от отца к сыну (как правило, старшему сыну), во втором – от матери к дочери. Семейная организация древних индоевропейцев – это патрилокальная расширенная семья.
Соответственно, решали важные вопросы, касающиеся жизни общины, главы расширенных семей, которые и составляли народное собрание. Надо думать, что народное собрание древних германцев представляет собою не только институт, пришедший из глубокой индоевропейской древности, но и некую универсалию в архаических традиционных догосударственных обществах, основанных на представительстве коллективов родичей – расширенных семей. У тех же полинезийцев , жителей тихоокеанских островов Самоа, в каждой деревне важнейшую роль при принятии решений играло собрание глав расширенных семей (матаи ), которое называлось Фоно. В принципе, статус полинезийского домохозяина мануа и статус исландского домохозяина – бонда – это один и тот же статус, хотя, конечно, индоевропейское общество было более патриархальным. Соответственно, между собранием исландских бондов – тингом, и собранием полинезийских "старейшин" (мануа) нет существенного типологически-структурного различия. В старину, до полевого исследования М. Мид, общество полинезийцев, возможно, было куда более воинственным, что еще более сближает полинезийское и древнеисландское общества. Маргарет Мид так описывает статус матаи и функции их собрания Фоно в 1926 г. на Самоа. Юноша "надеется, что будущее принесет ему звание матаи, титул, который дается члену Фоно – собрания глав семейств. Это звание дает ему право пить каву с вождями, работать с ними, а не с молодежью, право сидеть в общинном доме в присутствии старших, хотя оно "промежуточно" по своему характеру и не несет с собой всей полноты прав. Но лишь в очень редких случаях он может быть абсолютно уверен в получении и этого звания. Каждая семья располагает несколькими такими титулами, и удостаивает она ими своих самых перспективных юношей. Поэтому у него много конкурентов. Все они тоже члены ауманги [собрания юношей и нетитулованных старцев, см. ниже – И. Г.], и он должен соперничать с ними во всех делах группы… Если же он будет поспешать медленно, не слишком бросаясь в глаза, то у него хорошие шансы стать вождем. Если он достаточно талантлив, то само Фоно может подумать о нем, подыскав для него и даровав ему вакантный титул, чтобы он смог сидеть в кругу стариков и учиться мудрости. Тем не менее нежелание молодых людей добиваться этой чести настолько распространено и хорошо известно, что им всегда внушают: "Если молодой человек всегда увиливает, то ему никогда не быть вождем, он всегда должен будет сидеть за порогом дома, готовя и разнося пищу матаи, и не сможет заседать в Фоно". Более реальна для него возможность, открываемая перед ним его собственной родственной группой, дарующей титул матаи одаренным молодым людям. А он хочет стать матаи, стать когда-нибудь, в далеком будущем, когда его члены слегка утратят свою гибкость, а в его сердце поостынет любовь к танцам и развлечениям… Самоанская деревня насчитывает тридцать или сорок семейств. Во главе каждого из них стоит старейшина, которого называют матаи. Все эти старейшины титулованы – у каждого из них либо титул вождя, либо титул говорящего вождя, то есть оратора, глашатая, посланника, передающего слова вождей. На официальных собраниях деревни каждый матаи имеет право на только ему принадлежащее место и представляет всех членов своего семейства. Он же несет за них ответственность. Эти семейства состоят из всех индивидуумов, проживших определенное время под защитой общего матаи. Их состав варьирует от малой семьи, куда входят только родители и дети, до семей, состоящих из пятнадцати-двадцати членов, то есть до больших семей, связанных с матаи или его женой по крови, браку или усыновлению, не имея часто никаких близких родственных связей друг с другом. Усыновленные члены семейства обычно, хотя и не обязательно, близкие родственники". [6, с. 106-109]. Более распространены были традиционные общества, регулирующиеся советами старейшин (типа описанного Маргарет Мид), точнее, советами глав расширенных семей, а не народными собраниями всех правоспособных вооруженных мужчин, обязательно присутствовавшими на древнескандинавских тингах.
3. Как правило, родовая знать во многих традиционных обществах совмещала функции управления обществом со жреческими функциями. При этом правовой статус вождей-жрецов и обычных общинников был первоначально равным.
4. Во многих архаических обществах существовали особые коллективы юношей, которые пировали вместе и имели в обществе немалый вес. Так, аналогом geogod – "дружины юношей" – Беовульфа, можно назвать не только древнеирландских фениев ирландских саг "Цикла Финна" и неистового героя Кухулина ирландских саг уладского цикла, но и совсем неиндоевропейское собрание полинезийских юношей – ауманга (букв. "собутыльники"), которое описано в монографии Маргарет Мид: "В семнадцать или восемнадцать лет его [юношу – И. Г.] отправляют в аумангу, общество молодых и старых нетитулованных мужчин, которое, отнюдь не фигурально, а просто отдавая ей должное, называют "силой деревни". Здесь соперничество, поучение и пример подстегивают его активность. Старые вожди, направляющие деятельность ауманги, одинаково неодобрительно поглядывают и на любое отставание, и на любую чрезмерную скороспелость. Престижу его группы постоянно бросают вызов ауманги других деревень. Товарищи осмеют и накажут юношу, случись ему пропустить какое-нибудь общее дело – расчистку плантации для деревни, выход в море за рыбой, приготовление пищи вождям, игры, устраиваемые в честь прибытия какой-нибудь почетной гостьи из соседней деревни" [6, с. 106].
5. Переход западных индоевропейцев от первоначально скотоводческого к скотоводчески-земледельческому хозяйству во многих случаях не привел к модернизации общественной структуры. Пример тому – древнеисландское общество X-XI столетий, чрезвычайно архаичное в своих субстанциональных характеристиках. Его письменные памятники и послужат для нас основным источником.
4. Краткое упоминание родовой тяжбы в народном собрании в "Илиаде".
Источники, в которых содержатся ценные сведения о родовой тяжбе на народном собрании, относятся как к эпохе Древнего Мира (Илиада), так и Средневековья (исландские родовые саги). Несмотря на хронологический разрыв в два тысячелетия, они рисуют типологически сходные общества. Более того, у нас есть все основания говорить не просто о типологическом сходстве "гомеровского" и древнеисландского обществ, а об их едином генезисе [1, 95-98, 351-352]. Есть все основания полагать, что родовая тяжба на народном собрании существовала у древних индоевропейцев.
"Илиада" Гомера – продукт культуры общества более модернизированного, типологически более позднего, чем древнеисландское. Следствие этого – многие ценности, чуждые архаическому обществу. Так, в исландских сагах нет тем "Илиады", продиктованных более поздним, "раннегосударственным" характером гомеровского общества, например, обостренного персонализма главных героев (Ахилла, Агамемнона), вражды не из-за кровной мести, принижения рядовых участников народного собрания (безобразный и глупый Терсит) и возвеличивания знати и царей (Одиссея и Агамемнона), мести героя Ахилла за друга Патрокла, а не за родича и т.д.
Тяжба на народном собрании вообще не составляет, в отличие, скажем, от исландской "Саги о Ньяле", сюжетообразующей канвы "Илиады". Однако краткое описание родовой тяжбы в народном собрании дано при описании щита Ахилла в 18 песне "Илиады". Таким образом, родовая тяжба противоборствующих сторон существовала в архаической Греции.
Здесь упоминаются противоборствующие стороны, вестники и старцы – "геронты", принимающие решение в пользу какой-либо стороны, а именно, присуждающие плату за убийство [3, с.35]. В них можно видеть некую аналогию исландским третейским судьям (gerðarmenn), которых тяжущиеся стороны часто выбирали для справедливого приговора. Древнеисландская система выбора третейских судей выглядит более связанной с волей тяжущихся сторон, следовательно, более функциональной и потому, возможно, более архаичной. Совершенно неясно, какую роль в народном собрании, описанном в "Илиаде", играл собравшийся народ – пассивных зрителей или активных участников, от которых зависел приговор. Исландский тинг действительно решал исход дела. И в этом случае древнеисландская система представляется нам более функциональной и архаичной.
5. Долг кровной мести и его определяющие следствия для общественной психологии древних исландцев.
Прежде чем мы перейдем к описанию тяжбы на тинге, необходимо остановиться на существенных чертах психологии древних исландцев, вытекающих из священного обычая кровной мести и коренным образом отличающих древних индоевропейцев от людей более модернизированных обществ.
Долг кровной мести издревле считался священным. Вершить кровную месть – первоочередная обязанность мужчины. О древности и ценности такого социального поведения свидетельствует тот факт, что даже с принятием христианства около 1000 года кровная месть сакрализировалась и, соответственно, оправдывалась, как свидетельствует следующий эпизод "Саги о Ньяле":
|
CVI, 1. Sá atburðr varð þrimr vetrum síðar á Þingskálaþingi at Ámundi enn blindi á þingi sonr Hǫskulds Njálssonar.
2. Hann lét leiða sik búða í millum; hann kom í búð þá, er Lýtingr var inni af Sámsstǫðum; hann lætr leiða sik inn í búðina ok þar fyrir, sem Lýtingr sat.
3. Hann mælti: "Er hér Lýtingr af Sámsstǫðum?" Segir Lýtingr: "Hvat vilt þú?"
"Ek vil vita", segir Ámundi, "hverju þú vill boeta mér fǫður minn. Ek em laungetinn, ok hefi ek við engum bótum tekit".
4. "Boett hefi ek víg fǫður þíns fullum bótum, ok tók við fǫðurfaðir þinn ok fǫðurbroeðr, en broeðr mínir váru ógildir. Ok var bæði, at ek hafða illa til gǫrt, enda kom ek allhart niðr".
5. "Ekki spyr ek at því", segir Ámundi, "at þú hefir boett þeim. Veit ek at þér eruð sáttir. Ok spyr ek at því, hverju þú vill mér boeta".
"Alls engu", segir Lýtingr.
6. "Eigi skil ek", segir Ámundi, "at þat muni rétt fyrir guði, svá nær hjarta sem þú hefir mér hǫggvit; enda kann ek at segja þér, ef ek væra heileygr báðum augum, at hafa skylda ek annat hvárt fyrir fǫður minn féboetr eða mannhefndir, enda skipti guð með okkr".
7. Eptir þat gekk hann út, en er hann kom í búðardyrrin, snýz hann innar eptir búðinni; þá lukuz upp augu hans.
Þá mælti hann: "Lofaðr sé, dróttinn! Sé ek nú, hvat hann vill".
8. Eptir þat hleypr hann innar eptir búðinni, þar til er hann kǫmr fyrir Lýting ok høggr með øxi í hǫfuð honum, svá at hon stóð á hamri, ok kippir at sér øxinni. Lýtingr fell áfram ok var þegar dauðr.
9. Ámundi gengr út í búðardyrrin, ok er hann kom í þau en sǫmu spor, sem upp hǫfðu lokiz augu hans, þá lukuz aptr, ok var hann alla æfi blindr síðan.
10. Eptir þat lætr hann fylgja sér til Njáls ok sona hans. Hann segir þeim víg Lýtings.
"Ekki má saka þik um slíkt", segir Njáll, "því at slíkt er mjǫk ákveðit, en viðvǫrunarvert, ef slíkir atburðir verða, at stinga eigi af stokki við þá, er svá nær standa".
11. Síðan bauð Njáll sætt frændum Lýtings; Hǫskuldr Hvítanessgoði átti hlut at við frændr Lýtings, at þeir toeki bótina, ok var þá lagit mál í gørð, ok féllu hálfar boetr niðr fyrir sakastaði þá, er hann þótti á eiga. Eptir þat gengu menn til tryggða, ok veittu frændr Lýtings Ámunda tryggðir.
Menn riðu heim af þingi, ok er nú kyrt lengi.
[Brennu-Njálssaga, 1908: 247-249]
|
|
CVI, 1. Это событие случилось тремя зимами позднее на Тинге Лощин. Амунди Слепой был там, сын Хёскульда, сына Ньяля. Он велел провести себя меж землянок. Он подошел к землянке, в которой был Лютинг из Дворов Самовых. Он попросил, чтобы его ввели в ту землянку, прямо туда, где сидел Лютинг.
3. Он сказал: "Здесь Лютинг из Дворов Самовых?"
Лютинг спрашивает, "а что тебе нужно от меня?".
"Я хочу знать", говорит Амунди, "какую [виру] ты хочешь заплатить мне за отца моего. Я – незаконнорожденный, и я не получил никакого вергельда".
4. "Уладил я все за отца твоего полным возмещением", говорит Лютинг, "и взял [виру] отец отца твоего, да братья твоего отца, а братья мои остались неотплаченными. Но ведь, хоть и я плохо сделал, меня тоже очень унизили".
5. "Не спрашиваю я тебя о том", говорит Амунд, "что ты ублажил их. Знаю я, что вы замирились. А спрашиваю я о том, какое возмещение ты дашь мне".
"Вовсе никакого", говорит Лютинг.
6. "Не понимаю я", говорит Амунди, "как Бог попускает такое! Рубанул ты меня аж до сердца! И могу я сказать тебе – коли зрячими были бы у меня оба глаза – было бы у меня за моего отца денежное возмещение, или бы я свершил кровную месть! Да рассудит нас Бог!".
7. После этого он пошел вон. Но когда он проходил в дверь землянки, он обернулся. Тогда отверзлись его очи.
Тогда промолвил он: "Хвала Богу, Господу моему! Вижу я теперь, чего Ты хочешь!".
8. Затем прыгает он в землянку, подбегает к Лютингу и рубит секирой его по голове, так что она вошла по самый обух, а потом рванул на себя секиру. Лютинг падает ничком и тотчас умирает.
9. Амунди идет к дверям землянки. И когда он дошел до того самого места, где отверзлись его очи, тогда сомкнулись они снова, и остался он на всю жизнь слепым.
10. После этого велит он отвести себя к Ньялю и его сыновьям. Он рассказывает им об убийстве Лютинга.
"Нельзя винить тебя в этом", говорит Ньяль, "как говориться, когда такое случается, ничего не попишешь".
11. Затем предложил Ньяль мир родичам Лютинга. Хёскульд, годи Белого Носа, приватно договорился с родичами Лютинга, что они, мол, возьмут эту виру. Делу был дан ход и наложена половинная вира, потому что требование Амунди было найдено справедливым. После этого перешли люди к клятвам, и дали родичи Лютинга Амунди клятвы.
Люди разъехались с тинга по домам и некоторое время все было спокойно. (Перевод мой)
|
Такого рода "чудо", когда человек прозревает только для того, чтобы отомстить за отца своего, вовсе не смущало древних исландцев, а казалось естественной помощью высших сил в исполнении священного долга кровной мести.
Также можно было сражаться сразу на двух сторонах для того, чтобы отомстить. Таким образом, необходимость совершения кровной мести была важнее дружинного долга, стояла выше противопоставления "свой-чужой". В этом смысле показательно описание битвы при Лебедином Фьорде в "Саге о людях с Песчаного Берега". Сначала рассказывается, как доставили виру в дом за раба-трэля, как после подстрекательства "домашней женщины" – служанки – завязалась потасовка при дверях, которая по отъезде противной стороны привела к стычке при Лебедином Фьорде – одном из западных фьордов Исландии. Эти события произошли около 997 г. н. э.:
|
XLIV, 1. Snorri goði hafði sent nábúum sínum orð, at þeir skyldu flytja skip sín undir Rauðavíkrhǫfða; fór hann þegar þangat með heimamenn sína, er sendimaðr Steinþórs var farinn brott; en því fór hann eigi fyrr, at hann þóttiz vita, at maðrinn mundi sendr vera at njósna um athafnir hans.
2. Snorri fór inn eptir Álftafirði þrennum skipum, ok hafði nær fimm tigu manna, ok kom hann fyrr á Kársstaði en þeir Steinþórr.
En er menn sá ferð þeira Steinþórs af Kársstǫðum, þá mæltu Þorbrandssynir, at þeir skyldu fara í móti þeim ok láta þá eigi ná at komaz í túnit – "þvíat vér hǫfum lið mikit ok frítt". Þat váru átta tigir manna.
3. Þá svarar Snorri goði: "Eigi skal þeim verja boeinn, ok skal Steinþórr ná lǫgum, þvíat hann mun vitrliga ok spakliga fara með sínu máli. Vil ek, at allir menn sé inni, ok kastiz engum orðum á, svá at af því aukiz vandræði manna".
Eftir þat gengu allir inn í stofu ok settuz í bekki, en Þorbrandssynir gengu um gólf.
4. Þeir Steinþórr riðu at durum, ok er svá frá sagt, at hann væri í rauðum kyrtli ok hafði drepit upp fyrirblǫðunum undir beltit; hann hafði fagran skjǫld ok hjálm ok gyrðr sverði, þat var vel búit; hjǫltin váru hvít fyrir silfri, ok vafiðr silfri meðalkaflinn ok gyldar listur á.
5. Þeir Steinþórr stigu af hestum sínum, ok gekk hann upp at durum ok festi á hurðarklofann sjóð, þann er í váru tólf aurar silfrs. Hann nefndi þá vátta, at þrælsgjǫld váru þá at lǫgum færð.
6. Hurðin var opin, en heimakona ein var í durunum ok heyrði váttnefnuna, gekk hon þá í stofu ok mælti: "Þat er bæði," sagði hon, "at hann Steinþórr af Eyri er drengiligr, enda mæltiz honum vel, er hann færði þrælsgjǫldin".
7. Ok er Þorleifr kimbi heyrði þetta, þá hljóp hann fram ok aðrir Þorbrandssynir, ok síðan gengu fram allir, þeir er í stofunni váru. Þorleifr kom fyrstr í dyrrnar ok sá, at Þórðr blígr stóð fyrir durum ok hafði skjǫld sinn, en Steinþórr gekk þá fram í túnit.
8. Þorleifr tók spjót, er stóð í durunum, ok lagði til Þórðar blígs, ok kom lagit í skjǫldinn ok rendi af skildinum í ǫxlina, ok var þat mikit sár. Eptir þat hljópu menn út, varð þar bardagi í túninu.
9. Steinþórr var enn ákafasti ok hjó til beggja handa; ok er Snorri goði kom út, bað hann menn stǫðva vandræðin ok bað þá Steinþór ríða brott af túninu, en hann kvaðz eigi mundu láta eptir fara. Þeir Steinþórr fóru ofan eptir vellinum, ok skilði þá fundinn.
10. En er Snorri goði gekk heim at durum, stóð þar fyrir honum Þóroddr, sonr hans, ok hafði mikit sár á ǫxlinni; hann var þá tólf vetra. Snorri spurði, hverr hann hefði særðan.
"Steinþórr af Eyri," sagði hann.
11. Þorleifr kimbi svarar: "Nú launaði hann þér makliga, er þú vildir eigi láta eftir honum fara; er þat nú mitt ráð, at vér skilim eigi við þetta".
"Svá skal ok nú vera," segir Snorri goði, "at vér skulum við eigaz fleira;" bað hann Þorleif nú segja mǫnnum, at eptir þeim skyldi fara.
12. Þeir Steinþórr váru komnir ofan af vellinum, er þeir sá eptirreiðina, fóru þeir þá yfir ána ok sneru síðan upp í skriðuna Geirvǫr ok bjugguz þar fyrir, þvíat þar var vígi gott fyrir grjóts sakir.
13. En er flokkr Snorra gekk neðan skriðuna, þá skaut Steinþórr spjóti at fornum sið til heilla sér yfir flokk Snorra, en spjótit leitaði sér staðar, ok varð fyrir Már Hallvarðsson, frændi Snorra, ok varð hann þegar óvígr.
Ok er þetta var sagt Snorra goða, þá svarar hann: "Gott er, at þat sanniz, at þat er eigi jafnan bezt at ganga síðast".
14. Eptir þetta tókz þar bardagi mikill; ok var Steinþórr í ǫndverðum flokki sínum ok hjó á tvær hendr, en sverðit þat et búna dugði eigi, er þat kom í hlífarnar, ok brá hann því opt undir fót sér. Hann sótti þar mest at, sem fyrir var Snorri goði.
15. Styrr Þorgrímsson sótti hart fram með Steinþóri, frænda sínum; varð þat fyrst, er hann drap mann ór flokki Snorra, mágs síns.
Ok er Snorri goði sá þat, mælti hann til Styrs: "Svá hefnir þú Þórodds, dóttursonar þíns, er Steinþórr hefir særðan til ólífis? ok ertu enn mesti níðíngr!"
Styrr svarar: "Þetta fæ ek skjótt boett þér;" skipti hann þá um sínum skildi ok gekk í lið með Snorra goða ok drap annan mann ór liði Steinþórs.
16. Í þenna tíma kómu þeir at feðgar ór Langadal, Áslákr ok Illugi enn rammi, sonr hans, ok leituðu meðalgǫngu; þeir hǫfðu þrjá tigu manna. Gekk þá Vermundr enn mjóvi í lið með þeim; beiddu þeir þá Snorra goða, at hann léti stǫðvaz manndrápin.
Snorri bað Eyrbyggja þá ganga til griða. Þá báðu þeir Steinþór taka grið handa sínum mǫnnum.
17. Steinþórr bað Snorra þá rétta fram hǫndina, ok svá gerði hann. Þá reiddi Steinþórr upp sverðit ok hjó á hǫnd Snorra goða, ok varð þar við brestr mikill; kom hǫggit í stallahringinn ok tók hann mjǫk svá í sundr, en Snorri varð eigi sárr.
18. Þá kallar Þóroddr Þorbrandsson: "Engi grið vilja þeir halda, ok léttum nú eigi fyrr, en drepnir eru allir Þorlákssynir".
Þá svarar Snorri goði: "Agasamt mun þá verða í heraðinu, ef allir Þorlákssynir eru drepnir, ok skulu haldaz grið, ef Steinþórr vill, eptir því, sem áðr var mælt".
Þá báðu allir Steinþór taka griðin. Fór þetta þá fram, at grið váru sett með mǫnnum þar til, at hverr koemi til síns heimilis…
[Eyrbyggja saga, 1897: 159-163]
|
|
XLIV, 1. Снорри Годи заранее послал своим соседям сообщить, чтобы они подвели свои корабли к Заливу Красной Скалы. Едва посыльный Стейнтора отбыл прочь, как Снорри выехал к Заливу, взяв с собой своих домочадцев; раньше он не выезжал из дому именно потому, что догадывался, что человек этот послан разведать о его занятиях.
2. Снорри плыл по Лебяжьему Фьорду вдоль берега; у него было три корабля и почти пятьдесят человек, и он прибыл на Двор Кара раньше Стейнтора.
Когда на Дворе Кара люди увидали, как приближается Стейнтор, сыновья Торбранда сказали, что нужно выступить им навстречу и ни в коем случае не пускать их на выгон, – "ибо войско у нас и большое, и ладное". Их было 80 человек (Пер. И. Г.).
3. Но Снорри Годи отвечает так:
- Не надо оборонять от них подступы к хутору. Нужно позволить Стейнтору действовать по закону, ибо он, наверняка, будет излагать свое дело разумно и не станет затевать склоку. Я хочу, чтобы все оставались в помещении и воздержались от любых слов, от которых злоключения
людей только умножатся.
После этого все зашли в горницу и уселись на скамьи, а сыновья Торбранда расхаживали по настилу.
4. Стейнтор и его люди подъехали к дверям; рассказывают, что на Стейнторе был красный плащ, полы которого он вытянул наверх и заправил себе под ремень. У него были красивые щит и шлем, а на поясе укреплен меч. Это было на редкость изысканное оружие — дольки навершия были обделаны серебром, а рукоять была перевита серебряной нитью и украшена позолоченными пластинками (Перевод И. Г.).
5. Стейнтор и его люди спешились. Он подошел к двери и привязал к ней кошель с двенадцатью эйрирами серебра. Потом он назвал свидетелей того, что вира за убитого раба доставлена по закону.
6. Створка была распахнута, и в сенях находилась служанка, которая слышала, как объявляют свидетелей; она зашла в горницу и сказала:
— Недаром рассказывают, — сказала она, — что у этого Стейнтора с Песчаного Берега мужественный вид. Да и говорит он все правильно — вон сейчас привез за раба виру.
7. Когда Торлейв Кимби это услышал, он и прочие сыновья Торбранда вскочили со своего места и выбежали вперед; за ними двинулись все те, кто был в горнице. Торлейв вбежал в сени первым; он увидел, что перед дверьми со щитом в руках стоит Торд Пучеглазый, а Стейнтор отошел дальше на выгон.
8. Торлейв схватил копье, стоявшее в сенях, и ударил им Торда Пучеглазого; удар пришелся в щит, и копье, скользнув по щиту, угодило в плечо, и это была большая рана. После этого люди выбежали наружу, и на выгоне завязалась битва.
9. Стейнтор был вне себя и рубил с обеих рук, как одержимый. Когда Снорри Годи вышел наружу, он просил людей не умножать неприятностей и просил Стейнтора отъехать с выгона прочь; он сказал, что сам не будет преследовать их.
Стейнтор и его люди отъехали от хутора и спустились вниз на поля, и схватка прекратилось.
10. Но когда Снорри Годи зашел обратно в сени, на пути ему повстречался его сын Тородд; у него было сильно поранено плечо. Мальчику было тогда двенадцать лет.
Снорри спросил, кто ранил его:
— Стейнтор с Песчаного Берега, — сказал тот.
11. Торлейв Кимби отвечает:
— Вот он и воздал тебе по заслугам за то, что ты не пожелал ехать за ним вдогонку. Мой совет теперь — не отпускать их на этом просто так.
— Именно так мы и поступим, — говорит Снорри, — и пообщаемся с ними еще немного.
Теперь он просит Торлейва объявить людям, что нужно ехать вдогонку.
12. Когда Стейнтор и его люди заметили погоню, они уже успели миновать поля. Тогда они переправились через реку, спешно поднялись на гряду Гейрвёр, и приготовились к бою — там было удобно держать оборону, так как камни лежали под рукой.
13. Когда отряд Снорри показался у подножия гряды, Стейнтор по древнему обычаю метнул наудачу копье в отряд противника. Оно пролетело над большинством людей Снорри, но все же нашло для себя подходящее место и попало в Мара сына Халльварда, родича Снорри, и тот сразу сделался неспособен к бою.
Когда это доложили Снорри, он говорит так:
— Хорошо изведать на своей шкуре, что не всегда стоит идти последним.
14. После этого началась жестокая битва. Стейнтор держался впереди своего отряда и рубил с обеих рук, но его отделанный меч никуда не годился и гнулся о щит и броню; из-за этого ему часто приходилось выправлять клинок под ногой. Стейнтор больше всего стремился пробиться туда, где стоял Снорри.
15. Стюр сын Торгрима бился рядом со своим родичем Стейнтором и наступал мощно; не прошло много времени, как он убил человека из отряда Снорри, своего зятя.
Увидев это, Снорри Годи сказал Стюру:
— Вот как ты мстишь за своего племянника Тородда, которому Стейнтор нанес смертельную рану. Таких мерзавцев, как ты, трудно сыскать!
Стюр отвечает:
— Этот урон я могу возместить тебе быстро.
Затем он поворотился, примкнул к людям Снорри и убил еще одного человека — на сей раз из отряда Стейнтора.
16. В это время подоспели родичи из Длинной Долины, Аслак со своим сыном Иллуги Мощным, и стали разводить бьющихся; у них было тридцать человек. В их ряды встал и Вермунд Тощий, и они вместе потребовали от Снорри Годи остановить смертоубийство. Тогда Снорри просил Людей с Песчаного Берега подойти, чтоб заключить перемирие. Затем они попросили Стейнтора принять перемирие.
17. Тогда Стейнтор попросил Снорри протянуть руку, и тот так и сделал. Стейнтор же занес меч и ударил Снорри по руке. Раздался сильный треск; удар пришелся по кольцу жертвенному, что было надето на руку, и почти расколол кольцо надвое, но Снорри ранен не был.
18. Тут подает голос Тородд сын Торбранда:
— Они нарушат любое перемирие, и нам не след останавливаться, прежде чем все сыновья Торлака будут убиты.
Снорри отвечает так:
— Если все сыновья Торлака будут убиты, жизнь в округе станет слишком тревожной, и пусть перемирие останется в силе, если Стейнтор согласен на те условия, что объявлены ранее.
Все просили Стейнтора соглашаться. Кончилось тем, что было объявлено перемирие, чтобы каждый мог беспрепятственно добраться до дому.
[Перев. А. В. Циммерлинга с испр. И. Г. – Исландские саги, 2004: 90-92]
|
Поведение Стюра характерно для человека общества родичей – он сражается на обеих сторонах, чтобы убить в обеих дружинах по человеку, ради эквивалентной виры кровью. При этом противостоящие отряды рассматриваются как аналоги коллективов родичей, выступающих как субъекты права, поэтому не очень важно, какого именно человека из отряда Стейнтора, в котором он только что доблестно сражался, убил Стюр.
106-я глава "Саги о Людях с песчаного Берега" содержит и другие описания традиционных архаичных действий: привязывание к воротам дома виры за домашнего раба (трэля) в 12 эйриров, битву при дверях (как в древнеанглийской "Битве при Финнсбурге"), ритуальное метание копья перед сражением Стейнтором (как это сделал Один перед "первой в мире битвой", согласно "Прорицанию Вёльвы" Старшей Эдды), охранительную магию Жертвенного Кольца, которую жрец-правитель – годи – возлагал на жертвенник и на котором приносились клятвы (этот священный браслет спас Снорри Годи от вероломного удара Стейнтора).
К мести в сагах подстрекают, как правило, женщины. Подстрекательство к мести – основная роль женщины в исландских сагах. Вероятно, это отвечало исторической реальности, так как женщина была защищена законом, убить женщину считалось тягчайшим злодеянием, не искупаемым никакой вирой (побить камнями женщину могли только за злокозненное колдовство).
Очень выразительное описание подстрекательства к мести имеется в "Саге о Ньяле". Хильдигуд (ее имя состоит из двух имен валькирий, "избирательниц мертвых" в древнескандинавской мифологии, и означает "Битва Битв") подстрекает к кровной мести сыновьям Ньяля за своего убитого родича Хёскульда (воспитанника Ньяля с малолетства). Она требует мести у своего родственника – могущественного хавдинга из Восточных Фьордов по имени Флоси. Хильдигуд набрасывает на Флоси после трапезы окровавленный плащ Хёскульда, становящейся вещным символом долга отмщения. Так в "Хоэфорах" Эсхила сестра подстрекает Ореста отмстить матери за отца Агамемнона, набрасывая на брата купальное покрывало, в котором был зарублен микенский владыка. Действие происходит вскоре после принятия христианства в Исландии в 1000 г., и Хильдигуд заклинает христианина Флоси отмстить именем Христа под угрозой общественного осуждения (!). Будучи человеком основательным и осторожным и понимая пагубность кровавой междоусобицы, испытывая сильные эмоции, Флоси все же вынужден действовать согласно долгу кровной мести:
|
CXVI, 1. Hildiguðr var úti og mælti: "Nú skulu allir heimamenn mínir vera úti, er Flosi ríðr í garð, en konur skulu ræsta húsin ok tjalda ok búa Flosa ǫndugi".
2. Síðan reið Flosi í túnit. Hildiguðr snøri at honum ok mælti: "Kom heill ok sæll, frændi! ok er fegit orðit hjarta mitt tilkvámu þinni".
"Hér skulu vér", segir Flosi, "eta dagverð ok ríða síðan".
3. Þá váru bundnir hestar þeira.
Flosi gekk inn í stofuna ok settiz niðr ok kastaði í pallinn undan sér hásætinu ok mælti: "Hvártki em ek konungr né jarl, ok þarf ekki at gera hásæti undir mér, ok þarf ekki at spotta mik".
4. Hildiguðr var nær stǫdd og mælti: "Þat er illa, ef þér mislíkar, því at þetta gerðu vér af heilum hug".
Flosi mælti: "Ef þú hefir heilan hug við mik, þá mun sjálft lofa sik, ef vel er, enda mun sjálft lasta sik, ef illa er".
Hildiguðr hló kaldahlátr þann ok mælti: "Ekki er enn mark at, nær munu vit gangaz, áðr lýkr".
Hon settiz niðr hjá Flosa, ok tǫluðu þau lengi hljótt.
6. Síðan váru borð tekin, en Flosi tók laugar ok lið hans; Flosi hugði at handklæðinu, ok var þat raufar einar ok numit til annars endans.
7. Hann kastaði í bekkinn, ok vildi eigi þerra sér á ok reist af borðdúkinum ok þerði sér þar á ok kastaði til manna sinna; síðan settiz Flosi undir borð ok bað men eta.
8. Þá kom Hildiguðr í stofuna ok greiddi hárit frá augum sér ok grét.
Flosi mælti: "Skapþungt er þér nú, frændkona! en þó er þat vel, er þú grætr góðan mann".
9. "Hvert eptirmæli skal ek af þér hafa”, segir hon "eða liðveislu?"
Flosi mælti: "Soekja mun ek mál þitt til fullra laga eða veita til þeira sætta, er góðir menn sjá at vér sém vel soemðir af í alla staði".
10. Hon mælti: "Hefna myndi Hǫskuldr þín, ef hann ætti eptir þik at mæla".
Flosi svaraði: "Eigi skortir þik grimmleik, ok sét er, hvat þú vill".
11. Hildiguðr mælti: "Minna hafði misgǫrt Arnórr Ǫrnólfsson ór Forsárskógum við Þórð Freysgoða, fǫður þinn, og vágu broeðr þínir hann á Skaptafellsþingi, Kolbeinn og Egill".
12. Hildiguðr gekk þá fram í skála ok lauk upp kistu sína; tók hon þá upp skikkjuna, er Flosi hafði gefit Hǫskuldi ok í þeiri var hann veginn ok hafði hon þar varðveitt í blóðit allt.
13. Hon gekk þá innar í stofuna með skikkjuna; hon gekk þegjandi at Flosa. Þá var Flosi mettr ok af borit af borðinu. Hildiguðr lagði yfir Flosa skikkjuna; dunði þá blóðit um hann allan.
14. Hon mælti þá: "Þessa skikkju gaft þú, Flosi, Hǫskuldi, ok vil ek nú gefa þér aftr! Var hann í þessi veginn.
15. Skýt ek því til guðs ok góðra manna, at ek soeri þik fyrir alla krapta Krists þíns ok fyrir manndóm ok karlmensku þína, at þú hefnir þeira allra sára, sem hann hafði á sér dauðum, eða heita hvers manns níðingr ella".
16. Flosi kastaði af sér skikkjunni ok rak í fang henni ok mælti: "Þú ert et mesta forað ok vildir, at vér toekim þat upp, er ǫllum oss gegndi verst, ok eru kǫld kvenna ráð".
17. Flosa brá svá við, at hann var í andliti stundum sem blóð, en stundum fǫlur sem gras, en stundum blár sem hel.
[Brennu-Njálssaga, 1908: 263-265]
|
|
CXVI. 1. Хильдигуд стояла снаружи и молвила: "Теперь должны все мои домочадцы быть снаружи, когда Флоси въедет во двор, а женщины должны убрать дом, накрыть на стол и приготовить Флоси трон".
2. Потом въехал Флоси в тын тот. Хильдигуд повернулась к нему и молвила: "Входи, будь здрав и счастлив, родич, сердце мое возрадовалось твоему приходу!"
"Здесь мы пообедаем", говорит Флоси, "а потом поедем".
3. Тогда привязали лошадей их.
Флоси вошел в пиршественный зал, уселся, отбросил от себя трон и сказал: "Не конунг я и не ярл, и не нуждаюсь я в том, чтобы для меня водружали трон, мне не нужно, чтобы меня осмеивали".
4. Хильдигуд стояла рядом и молвила: "Плохо, коли тебе не нравится, потому что мы сделали это от чистого сердца".
Флоси сказал: "Если у тебя чистая душа по отношению ко мне, тогда она сама себя похвалит, и сама себя посрамит, коли она злая".
Хильдигуд засмеялась ледяным смехом и сказала: "Как знать, там видно будет".
Она уселась рядом с Флоси и долго они беседовали шепотом.
6. Потом поставили доску стола, а Флоси и его дружина взяли корыта для умывания. Флоси глянул на рушник – там были одни дыры, и был он порван с другого конца.
7. Он бросил рушник на скамью, не захотел вытираться им и оторвал от скатерти кусок, вытерся им и бросил его своим людям. Потом сел Флоси за стол и велел своим людям есть.
8. Тогда вошла Хильдигуд в палаты, подошла к Флоси, убрала волосы с очей своих и заплакала.
Флоси молвил: "Ныне тяжко у тебя на душе, родственница, однако хорошо, что ты оплакиваешь доброго человека".
9. "Какую поддержку", говорит она, "или помощь я от тебя получу?"
Флоси молвил: "Доведу я тяжбу твою до конца в соответствии со всеми законами или добьюсь такого мира, что добрые люди увидят, что мы в чести где бы то ни было".
10. Она молвила: "Отмстил бы Хёскульд за тебя, если бы ему пришлось вести дело из-за тебя".
Флоси ответил: "Немало в тебе жестокости, и видно, чего ты хочешь".
11. Хильдигуд сказала: "Меньше навредил Арнор, Орнoльвов сын, из Лесов
Водопадной Реки, Торду, годи Фрейра, отцу твоему, но убили его братья твои, Коль-Бейн и Эгилль, на тинге в Скаптафелле".
12. Хильдигуд пошла тогда в светлицу и открыла свой сундук. Там она взяла плащ, тот самый, что Флоси прежде дал Хёскульду. В том плаще Хёскульд был убит, и она сохранила его, весь в крови.
13. Потом она вошла в палаты с тем плащом. Она подошла молча к Флоси. Флоси уже сытно поел, и со стола было прибрано. Хильдигуд накинула на Флоси этот плащ; обсыпало всего Флоси кровью той.
14. Тогда она молвила: "Этот плащ дал ты, Флоси, Хёскульду, и хочу я теперь отдать тебе его назад. Был он в нем убит.
15. Призываю я Бога и добрых людей в свидетели того, что я заклинаю тебя всеми силами Христа твоего, мужеством и отвагой твоею, чтобы ты отомстил за каждую рану, которая была на мертвом Хёскульде, или будешь зваться мерзавцем, каких не сыскать!".
16. Флоси сбросил с себя тот плащ, швырнул его ей в руки и промолвил: "Ты – самое большое чудовище и хочешь, чтобы мы взялись за то, от чего всем нам придется хуже некуда. Ледяные женщин советы!"
17. Флоси это потрясло так, что он в лице становился то словно как кровь, то бледный, как трава, то синий [или черный – И. Г.], как Хель.
(Перевод мой).
|
Интересно для исследователя психологии представителей общества родичей подстрекательство служанки годи (жреца-правителя – И. Г.) Хравнкеля в "Саге о Хравнкеле, годи Фрейра". Она подстрекает Хравн-Келя убить брата его кровного врага Сама по имени Эйвинд. Эйвинд провел вне Исландии семь лет и потому у Хравнкеля с ним не могло быть никаких личных счетов. Однако он – ближайший родственник Сама, да еще к тому же знатный и славный человек, поэтому его убийство должно принести Хравнкелю честь, как полагает служанка. Действительно, ведь субъект права архаического общества не личность, а коллектив родичей, поэтому убийство ближайшего родича кровника выглядит вполне логичным и оправданным с точки зрения этики общества родичей. Хравнкель сначала, как положено, неодобрительно высказывается в адрес подстрекательницы (см. уже цитированный эпизод с подстрекательством Хильдигуд и реакцией на него Флоси), но тотчас собирает дружину для нападения на Эйвинда [Губанов, 2004: 25-26].
Для замирения противостоящих коллективов родичей существовал обычай передачи на воспитание ребенка в качестве заложника. При этом воспитатель должен был с любовью воспитывать мальчика, словно собственного сына. Передача на воспитание в этом ключе показана в той же "Саге о Ньяле", когда Ньяль берет на воспитание мальчика Хёскульда, дабы утихомирить кровную вражду. Правда, впоследствии сыновья Ньяля убьют Хёскульда фактически без причины, по ложному навету, и в свою очередь будут сожжены Флоси и его людьми вместе с Ньялем, его супругой Бергторой и внуком в длинном доме на хуторе Ньяля. Таким образом, судебная процедура, которая будет рассмотрена ниже, далеко не всегда помогала потушить кровную вражду.
4. Судебная тяжба на народном собрании в Исландии как наследие индоевропейской древности.
Саги об исландцах дают исчерпывающую картину основной процедуры на древних народных собраниях северных индоевропейцев. Эта архаичная процедура – тяжба между патрилокальными расширенными семьями убитого и убийцы с привлечением большого числа влиятельных сторонников и их дружин.
Перед тингом тяжущиеся стороны стремились заручиться поддержкой влиятельных людей. Естественно, в первую очередь следовало привлечь на свою сторону жрецов-вождей, которые именовались в Исландии годи. В этом смысле особенно показательно свидетельство "Саги о Хравнкеле, годи Фрейра" – наиболее известной саги Восточных Фьордов. В ней рассказывается, как Саму, у которого годи Хравнкель за поездку на табуированном священном коне убил сына, который был его работником, удалось привлечь на свою сторону двух знатных братьев, один из которых был годи.
Наиболее полно судебные тяжбы на тинге по делам об убийстве представлены в "Саге о Ньяле". Подробности, с которой здесь описан порядок проведения тяжб в начале XI века, уникальны даже для древнеисландской саговой традиции. Мы словно смотрим в тысячелетнее прошлое с огромным увеличением, за мелкими стычками скрываются большие человеческие драмы, непохожие на нас люди общества родичей встают перед нами, как живые…
Часто для решения родовой распри тяжущиеся коллективы родичей выбирали коллегию третейских судей из 12 человек. Таким образом пытались замириться патрилокальная расширенная семья Ньяля и Флоси со своими людьми, предъявивший иск к сыновьям Ньяля за убийство Хёскульда, родича своего. Несмотря на то, что была заплачена огромная, беспрецедентная вира, примирение сорвалось:
|
CXXII, 1. Njáll stóð upp ok mælti: "Þess bið ek Hall af Síðu ok Flosa ok alla Sigfússonu ok alla vára men, at þér gangið eigi í braut ok heyrið mál mitt".
Þeir gerðu svo.
2. Hann mælti þá: "Svá sýniz mér, sem mál þetta sé komit í ónýtt efni, ok er þat at líkendum, því at af illum rótum hefir upp runnit. Ek vil yðr kunnigt gera, at ek unna meira Hǫskuldi en sonum mínum.
3. Ok er ek spurða, at hann var veginn, þótti mér sløkt et soetasta ljós augna minna, ok heldr vilda ek mist hafa allra sona minna ok lifði hann.
4. Nú bið ek þik, Hallr af Síðu! ok Rúnólf ór Dal, Gizur hvíta ok Einar þveræing ok Hafr enn spaka, at ek ná at sættaz á vígit fyrir hǫnd sona minna, ok vil ek, at geri um þeir, er bezt eru til fallnir".
5. Þeir Gizurr ok Einarr ok Hafr tǫluðu langt ørendi sitt sinni hverr þeira ok báðu Flosa sættaz ok hétu honum sinni vináttu í mót. Flosi svaraði þá ǫllu vel, en hét þó eigi.
6. Hallr af Síðu mælti til Flosa: "Vill þú nú efna orð þín ok veita mér boen mína, er þú hézt at veita mér, þá er ek kom útan Þorgrími Digr-Ketils syni, frænda þínum, er hann hafði vegit Halla enn rauða?"
7. Flosi mælti: "Veita vil ek þér, mágr! því at þú munt þess eins biðja, at mín soemð sé þá meiri en áðr".
Hallr mælti: "Þá vil ek, at þú sættiz skjótt ok látir góða menn gera um ok kaupir þú þér svá vináttu enna beztu manna".
8. Flosi mælti: "Þat vil ek yðr kunnigt gera, at ek vil gera fyrir orð Halls mágs míns ok annarra enna beztu manna, at hann geri um ok enir beztu menn af hvárra hendi, lǫgliga til nefndir. Þykki mér Njáll makligr vera, at ek unna honum þessa".
9. Njáll þakkaði honum ok þeim ǫllum ok aðrir þeir, er hjá váru, ok kváðu Flosa vel fara.
10. Flosi mælti: "Nú vil eg nefna mína gerðarmenn, nefni ek fyrstan Hall mág minn, ok Ǫzur frá Breiðá, Surt Ásbjarnarson ór Kirkjuboe, Móðólf Ketilsson" – hann bjó þá í Ásum – "Hafr ok Rúnólf ór Dal, ok mun þat einmælt, at þessir sé bezt til fallnir af ǫllum mínum mǫnnum".
11. Bað hann nú Njál nefna sína gerðarmenn. Njáll stóð upp ok mælti: "Til þessa nefni ek fyrstan Ásgrím Elliða-Grímsson ok Hjalta Skeggjason, Gizur hvíta, Einar þveræing, Snorra goða, Guðmund enn ríka".
12. Síðan tókuz þeir í hendr Njáll ok Flosi ok Sigfússsynir, ok handsalaði Njáll fyrir alla sonu sína ok Kára þat sem þessir tólf menn doemði, ok mátti svá at kveða, at allr þingheimr yrði þessu feginn.
13. Váru þá sendir menn eptir Snorra ok Guðmundi, því at þeir váru í búðum sínum. Var þá mælt, at dómendr skyldi sitja í lǫgréttu, en allir aðrir gengi í braut.
CXXIII, 1. Snorri goði mælti svá: "Nú eru vér hér tólf dómendr, er málum þessum er til skotit. Vil ek biðja yðr alla, at vér hafim enga trega í málum þessum, svá at þeir megi eigi sáttir verða".
2. Guðmundr mælti: "Vilið ér nǫkkut heraðssekðir gera eða útanferðir?"
"Engar", segir Snorri, "því at þat hefir opt illa efnz, ok hafa menn fyrir þat drepnir verit ok orðit ósáttir, en gera vil ek fésætt svá mikla, at engi maðr hafi dýrri verit hér á landi en Hǫskuldr".
3. Hans orð mæltuz vel fyrir. Síðan tǫluðu þeir um málit ok urðu eigi á sáttir, hverr fyrst skyldi upp kveða, hversu mikil fésekð vera skyldi, ok kom svá, at þeir hlutuðu, ok hlaut Snorri upp at kveða.
4. Snorri mælti: "Ekki mun ek lengr yfir þessu sitja. Mun ek nú segja yðr, hvat mitt ákvæði er, at ek vil Hǫskuld boeta láta þrennum manngjǫldum; en þat eru sex hundruð silfrs. Skuluð ér nú at gera, ef yðr þykkir of mikit eða of lítit".
5. Þeir svǫruðu, at þeir vildu hvergi at gera. "Þat skal ok fylgja, at hér skal allt féit upp gjaldaz á þinginu".
6. Þá mælti Gizurr hvíti: "Þetta þykki mér varla vera mega, því at þeir munu hafa lítinn einn hlut til at gjalda fyrir sik".
7. Guðmundr mælti: "Ek veit, hvat Snorri vill. Þat vill hann, at vér gefim til allir gerðarmenninir slíkt sem várr er drengskapr til, ok munu þar þá margir eptir gera".
8. Hallr af Síðu þakkaði honum ok kvez gjarna vilja til gefa sem sá, er mest gæfi til; játuðu því þá allir gerðarmenn; eptir þat gengu þeir í braut ok réðu þat með sér, at Hallr skyldi segja upp gerðina at Lǫgbergi.
9. Eptir þat var hringt ok gengu allir menn til Lǫgbergs.
Hallr stóð upp ok mælti: "Mál þessi, er vér hǫfum gǫrt um, hǫfum vér orðit á sáttir ok hǫfum gǫrt sex hundruð silfrs.
10. Skulu vér gjalda upp helminginn gerðarmenn, ok skal hér allt goldit á þinginu. Er þat boenarstaðr minn til allrar alþýðu, at nǫkkurn hlut gefi til fyrir guðs sakir".
11. En allir svǫruðu vel. Nefndi Hallr þá vátta at gerðinni, at engi skyldi hana rjúfa mega. Njáll þakkaði þeim gerðina. Skarpheðinn stóð hjá ok þagði ok glotti við.
12. Gengu menn þá frá Lǫgbergi ok til búða sinna.
En gerðarmenn báru saman í búanda kirkjugarði fé þat, sem þeir hǫfðu heitit til at leggja.
13. Synir Njáls seldu fram fé þat, er þeir hǫfðu, ok svá Kári; ok var þat hundrað silfrs. Njáll tók þá fé þat, er hann hafði; ok var þat annat hundrað silfrs.
14. Síðan var fé þetta borit allt saman í lǫgréttu, ok gáfu menn þá svá mikit til at engan pening vantaði á.
15. Njáll tók silkisloeður ok bóta ok lagði á hrúguna ofan.
Síðan mælti Hallr til Njáls, at hann skyldi ganga eptir sonum sínum – "en ek mun ganga eptir Flosa, ok veiti nú hvárir ǫðrum tryggðir".
16. Njáll gekk þá heim til búðar sinnar ok mælti til sona sinna: "Nú er málum várum komit í gott efni. Vér erum menn sáttir en fé allt komit í einn stað.
17. Skulu nú hvárirtveggju ganga til ok veita ǫðrum grið ok tryggðir. Vil ek nú biðja yðr, at þér spillið í engu um".
18. Skarpheðinn strauk um ennit ok glotti við. Ganga þeir nú allir til lǫgréttu.
Hallr gekk til móts við Flosa og mælti: "Gakk þú nú til lǫgréttu, því at nú er féit allt vel af hendi goldit ok saman komit í einn stað".
19. Flosi bað Sigfússsonu ganga til með sér; gengu þeir þá út allir; þeir gengu austan at lǫgréttu. Njáll gekk vestan at lǫgréttu ok synir hans. Skarpheðinn gekk á meðalpallinn ok stóð þar.
20. Flosi gekk í lǫgréttu at hyggja at fénu ok mælti: "Þetta fé er mikit ok gott ok vel af hǫndum greitt, sem ván er at".
Síðan tók hann upp sloeðurnar ok spurði, hverr þær til myndi hafa gefit, en engi svaraði honum.
21. Í annat sinn veifði hann sloeðunum ok spurði, hverr til myndi hafa gefit, ok hló at, ok svaraði engi.
Flosi mælti: "Hvárt er, at engi yðvarr veit hverr þenna búning hefir átt, eða þorið þér eigi at segja mér?"
22. Skarpheðinn mælti: "Hvat ætlar þú, hverr til hafi gefit?"
Flosi mælti: "Ef þú vill þat vita, þá mun ek segja þér, at ek ætla, at til hafi gefit faðir þinn, karlinn skegglausi, því at margir vitu eigi, er hann sjá, hvárt hann er karlmaðr eða kona".
23. Skarpheðinn mælti: "Illa er slíkt gǫrt, at sneiða honum afgǫmlum, er engi hefir áðr til orðit dugandi maðr. Meguð ér þat ok vita, at hann er karlmaðr, því at hann hefir sonu átt við konu sinni. Hafa fáir várir frændr legit óboettir hjá garði várum, svá at vér hafim eigi hefnt".
24. Síðan tók Skarpheðinn til sín sloeðurnar en kastaði brókum blám til Flosa ok kvað hann þeira meir þurfa.
Flosi mælti: "Hví mun ek þeira meir þurfa?"
Skarpheðinn mælti: "Því þá, ef þú ert brúðr
Svínfellsáss, sem sagt er, hverja ena níundu nótt, at hann geri þik at konu".
Flosi hratt þá fénu ok kvaz þá engan penning skyldu af hafa, ok sagði at vera skyldi annat hvárt, at Hǫskuldr skyldi vera ógildr, ella skyldi þeir hefna hans.
[Brennu-Njálssaga, 1908: 282-287]
|
|
CXXII. 1. Ньяль встал и молвил: "Прошу я Халя с Побережья и Флоси, и всех сыновей Сигфуса, и всех наших людей, чтобы вы не шли прочь и выслушали мою речь".
Они так и сделали.
2. Тогда он сказал: "Так кажется мне, что дело это пришло в бесполезное состояние, и этого следовало ожидать, потому что произросло оно от злых корней. Я хочу чтобы вам было известно, что я любил Хёскульда больше, чем моих сыновей.
3. И когда я узнал, что он убит, показалось мне, что угас вернейший свет очей моих, и лучше бы я потерял всех моих сыновей, а он бы жил.
4. Ныне прошу я вас, Халь с Побережья и Рунольв из Долины, Гицур Белый и Эйнар с Поперечной Реки, и Хавр Мудрый, чтобы я смог примириться в этой распре (букв. – "войне"), [приняв дело] из рук моих сыновей, и хочу я, чтобы это сделали бы те, кто этого больше всего достоин".
5. И Гицур, и Эйнар, и Хавр по очереди долго говорили с Флоси, как им было поручено, и просили Флоси замириться, и обещали ему свою дружбу взамен. Флоси на все отвечал хорошо, но ничего не обещал.
6. Халь с Побережья сказал Флоси: "Хочешь ли ты ныне исполнить свое слово, данное мне, и отдать долг, который ты обещался вернуть, когда я вывез из Исландии Торгрима, сына Толстого Кетиля, когда он убил Халля Рыжего?".
7. Флоси молвил: "Воздать [добром] хочу я тебе, тесть, [за родича моего,] потому что ты станешь просить меня только о том, от чего мне будет больше чести!".
Халь сказал: "Тогда хочу я, чтобы ты скорее примирился бы и позволил бы добрым людям вершить [приговор], и купил бы ты себе так дружбу лучших людей".
8. Флоси сказал: "Хочу я, чтобы вам стало известно, что я намерен действовать по слову Халя, родича моего, и других этих лучших людей, чтобы дело решал бы он и эти лучшие люди с каждой стороны (букв. – "руки" – И. Г.), как положено по закону. Мне кажется, что Ньяль достоин того, чтобы я его так уважил".
9. Ньяль поблагодарил его и их всех, а другие, кто был поблизости, сказали, что Флоси поступил хорошо.
10. Флоси сказал: "Теперь я хочу назвать моих третейских судей. Называю я первым Халя, тестя моего, и Эцура с Широкой Реки, Сурта, Асбьёрнова сына, с Церковного Двора, Модольва, Кетилева сына", – он жил тогда в Грядах – "Хавра и Рунольва из Долины. И, наверное, все скажут, что это лучшие из всех моих людей".
11. Попросил он тогда Ньяля назвать своих третейских судей. Ньяль встал и промолвил: "Называю я первым Асгрима, сына Лодейного Грима, и Хьяльти, Скеггиева сына, Гицура Белого, Эйнара с
Поперечной Реки, Снорри Годи, Гудмунда Могучего".
12. Потом взялись они за руки, Ньяль и Флоси, и сыновья Сигфуса, и поручился Ньяль за всех своих сыновей и за Кари, тестя своего, исполнить то, что эти двенадцать человек присудили бы, и можно так сказать, что весь сход обрадовался этому [решению].
13. Послали тогда людей за Снорри и Гудмундом, потому что они были в своих землянках. Было тогда сказано, что судьи должны заседать в лёгретте, а все другие пусть пойдут прочь.
CXXIII, 1. Снорри Годи молвил так: "Теперь нас здесь двенадцать судей, приданных этому делу. Хочу я просить вас всех, чтобы мы не повредили бы этому делу так, чтобы они не смогли бы замириться".
2. Гудмунд сказал: "Ты хочешь сделать кого-нибудь изгнанником из херада или из страны?"
"Никого", говорит Снорри, "потому что это часто плохо кончается, и из-за этого были убиты люди и умножились немирья. Однако хочу я сделать плату за мир такой большой, чтобы никакой человек не обошелся бы дороже здесь на земле [нашей], чем Хёскульд".
3. Его слово было хорошо воспринято. Потом говорили они о деле том, но не
пришли к соглашению, кто первый должен высказаться, насколько большой должна быть вира. И кончилось тем, что они бросили жребий, и выпало высказаться Снорри.
4. Снорри молвил: "Не собираюсь я долго над этим сидеть. Сразу скажу вам, каков мой приговор. Я хочу, чтобы за Хёскульда возместили тройной платой за человека, и это – шесть сотен серебра. Теперь вы должны рядить иначе, если вам кажется, что это слишком много или мало".
5. Они ответили, что они не хотят ничего поправлять.
"И к этому надо прибавить", сказал он, "что нужно все деньги выплатить здесь, на этом тинге".
6. Тогда вымолвил Гицур Белый: "Кажется мне, это едва ли возможно, потому что у них, должно быть, имеется только небольшая часть того, что им требуется заплатить за себя".
7. Гудмунд сказал: "Я знаю, чего хочет Снорри. Он хочет, чтобы мы все, судьи, дали бы столько, сколько нам подобает, и тогда многие впоследствии сделают так же".
8. Халь с Побережья поблагодарил его и сказал, что охотно желает дать столько же, сколько тот, кто даст больше всех. Согласились с этим тогда все третейские судьи. После этого пошли они прочь и решили меж собою, что Халь должен возгласить этот приговор со Скалы Закона.
9. После этого прозвонил колокол, и пошли все люди к Скале Закона.
Халь встал и молвил: "В деле этом, которое мы уладили, мы пришли к согласию и присудили шесть сотен серебра. Мы, третейские судьи, должны выплатить половину, и все должно быть выплачено здесь, на этом тинге. И в том состоит просьба моя ко всему народу, чтобы дал бы он какую-нибудь долю [виры] ради Бога".
11. И все ответили одобрительно. Назвал тогда Халь свидетелей этому приговору, чтобы его невозможно было нарушить. Ньяль поблагодарил их за приговор. Скарпхедин стоял рядом и молчал, и ухмылялся.
12. Люди пошли тогда от Скалы Закона в свои землянки.
А третейские судьи собрали все деньги на церковном дворе бондов, все те деньги, которые они обещали доложить.
13. Cыновья Ньяля выдали те деньги, которые они имели, также и Кари, и это – сотня серебра. Ньяль принес те деньги, которые у него были, и это – другая сотня серебра.
14. Потом были все эти деньги скопом снесены в лёгретту, и додали люди тогда так много, что собрали все до последнего пенинга.
15. Ньяль взял шелковое женское длинное одеяние и и сапоги и положил на эту кучу сверху.
Затем сказал Халь Ньялю, что он должен пойти за сыновьями своими, "а я пойду за Флоси, и ныне они дадут друг другу клятвы".
16. Тогда Ньяль пошел домой, в свою землянку, и обратился к своим сыновьям: "Теперь дела наши пришли в доброе состояние. Мы – люди примирившиеся, а все деньги снесены в одно место.
17. Теперь должны обе стороны пойти и дать друг другу мир и клятвы. Сейчас я хочу попросить вас, чтобы вы не испортили [дело] никоим образом".
18. Скарпхедин провел рукой по лбу и ухмыльнулся. Теперь все они идут в лёгретту.
Халь вышел навстречу Флоси и предложил: "Теперь ты иди в лёгретту, потому что все выплачено хорошо, из рук в руки, и все собрано в одном месте".
19. Флоси попросил сыновей Сигфуса пойти с ним; все они тотчас вышли; они вошли в лёгретту с востока. Ньяль и сыновья его вошли в лёгретту с запада. Скарпхедин подошел к Срединной Скамье (или – "взошел на Срединный Помост" – И. Г.) и встал там.
20. Флоси вошел в лёгретту, чтобы прикинуть, сколь велики деньги, и промолвил: "Большие это деньги и добрые, и хорошо из рук в руки выплачены, как и следовало ожидать".
Потом поднял он то женское длинное одеяние и спросил, кто ж это его дал, но никто не ответил ему.
21. В другой раз помахал он тем женским одеянием и спросил, кто его положил, и рассмеялся, но опять никто не ответил.
Флоси сказал: "Так что, никто из вас не знает, кто владел этой одёжей, или вы не смеете сказать мне?".
22. Скарпхедин сказал: "А как ты думаешь, кто [это] подложил?".
Флоси ответил: "Если ты хочешь это знать, тогда я скажу тебе, что я думаю так: это подложил отец твой, этот мужик безбородый, потому что многие не знают, когда его видят, мужик он или баба".
23. Скарпхедин молвил: "Ох и худо так поступать – оскорблять этого старца, никакой достойный муж так прежде не делал. И уж способен ты понять, что он настоящий мужчина, потому что он прижил сыновей со своей женою. Мало наших родичей упокоились у двора нашего без возмещения, так, чтобы мы не отомстили за них".
24. Потом взял Скарпхедин себе это длинное женское одеяние, а во Флоси
бросил синими штанами, и сказал, что он в них больше нуждается.
Флоси сказал: "Почему это я в них больше нуждаюсь?".
Скарпхедин промолвил: "Это потому, что коли уж ты невеста аса Свиной Горы, то, как говорят, он каждую девятую ночь пользует тебя как бабу" [Свиная Гора – хутор Флоси, это поношение, возможно, еще и направлено против недавнего жреческого статуса Флоси, как вероятного вождя-жреца в тех местах. Естественно, после такого оскорбления, носящего к тому же характер вредоносной магии, всякое примирение стало невозможным (это др.-исл. niðr – "нид", "поношение" – И. Г.].
Флоси отпихнул тогда те деньги и сказал, что ни единого пенинга не возьмет, и добавил, что должно случиться одно из двух: или Хёскульд останется неотплаченным, или они отомстят за него.
(Перевод мой).
|
Поскольку тяжбу не удалось урегулировать на тинге, Флоси решает страшно отомстить – сжечь семью Ньяля на его хуторе. Флоси с его людьми удалось окружить длинный дом Ньяля и поджечь его. Семья Ньяля представляла собою типичную древнеиндоевропейскую патрилокальную расширенную семью из трех патрилинейных поколений: взрослые сыновья Ньяля жили со своими женами и малолетними детьми под крышей жилища своего отца. Это жилище представляло собой длинный древнегерманский дом столбовой конструкции. Флоси позволил выйти женщинам и малолетним детям, но зарубил прикрывшегося женской накидкой сына Ньяля. Далее следует одна из самых сильных трагедий, описанных в мировой литературе. Престарелые супруги, Ньяль и Бергтора, ложаться рядом, попросив домашнего раба прикрыть их воловьей шкурой. А между ними по собственной воле ложится малолетний внук, давший обещание бабушке никогда не разлучаться. Эти трое гибнут, задохнувшись от дыма. Гибнут и сыновья Ньяля, в том числе и Скарпхедин, сохранивший отвагу и мрачное чувство юмора до своей смерти. Сожжение Ньяля случилось в 1010 или 1011 г.
После убийства Ньяля на тингах развернулась тяжба, почти расколовшая весь народ Исландии пополам. На стороне родичей Ньяля, вменивших Флоси иск за убийство Ньяля, были люди Западных Фьордов, а Флоси удалось заручиться поддержкой людей Восточных Фьордов. В качестве главного консультанта по толкованию законов кровник за Ньяля Мёрд привлек Торхалля, сына Асгрима, а Флоси подкупил другого сведущего знатока законов – Эйольва, сына Бёльверка. Состязание между Мёрдом и Эйольвом составляет основную сюжетную канву этой крупнейшей тяжбы на исландском тинге Восточной Четверти.
Существенно, как следовало юридически грамотно вести тяжбу, "по законам все-войска" (at allsherjar lögum), т. е. вооруженного народа. Истец должен был дважды предъявить обвинение одними и теми же словами, используя особую юридическую терминологию, сторона истца должна была предоставить свидетельства двух свидетелей предъявления обвинения (они назывались lýsingarvottar), также излагаемые теми же словами, что и предъявление обвинения истцом, а также представить соседей места убийства числом девять (они назывались vettvangsbúar). Соседи принимали предварительное решение (в данном случае это решение было принято в пользу истца). Три дюжины судей (dómendur) должны были судить окончательно в данном случае.
Глава 142 "Саги о Ньяле" не имеет аналогов даже в традиции родовых саг по подробности описания юридической процедуры тяжбы на тинге и по насыщенности юридической терминологией и формулами:
|
CXLII, 1. Er nú kyrt, þar til er dómar skulu út fara. Bjoggu þeir sik þá til hvárirtveggju ok vápnuðuz; þeir gerðu hvárirtveggju herkuml á hjálmum sínum.
2. Þórhallr Ásgrímsson mælti: "Farið þér nú at engu alloestir ok gerið nú allt sem réttast. En ef nǫkkut vandaz í fyrir yðr, látið mik vita sem skjótast, ok skal ek þá gefa ráð til með yðr".
3. Þeir Ásgrímr litu til hans, ok var andlit hans sem í blóð sæi, en stórt hagl hraut ór augum honum; hann bað foera sér spjót sitt; þat hafði Skarpheðinn gefit honum, ok var en mesta gǫrsimi.
4. Ásgrímr mælti, er þeir gengu í braut: "Eigi var Þórhalli frænda gott í hug, er hann var eptir í búðinni, og eigi veit ek, hvat hann tekr til. Nú skulu vér ganga til með Merði Valgarðssyni ok láta sem ekki sé annat, því at meiri er veiðr í Flosa en í mǫrgum ǫðrum".
5. Ásgrímr sendi mann til Gizurar hvíta ok Hjalta ok Guðmundar. Þeir kómu nú allir saman og gengu þegar at Austfirðingadómi; þeir gengu sunnan at dóminum.
6. En Flosi ok allir Austfirðingar með honum gengu norðan at dóminum; þar váru ok Reykdoelir ok Ljósvetningar með
Flosa; þar var ok Eyjólfr Bǫlverksson.
7. Flosi laut at honum ok mælti: "Hér ferr vænt at: kann vera, at eigi fari fjarri því, sem þú gazt til". "Lát þú hljótt yfir því", segir Eyjólfr, "koma mun þar, er vér munum þess at neyta".
8. Mǫrðr Valgarðsson nefndi sér vátta og bauð til hlutfalla þeim mǫnnum, er skóggangssakar áttu at soekja í dóminn, hverr sína sǫk skyldi fyrst soekja eða fram segja eða hverr þar næst eða hverr síðast; bauð hann lǫgboði at dómi, svá at dómendr heyrðu.
9. Þá váru hlutaðar framsǫgur, ok hlaut hann fyrst fram at segja sína sǫk. Mǫrðr Valgarðsson nefndi sér vátta í annat sinn – "Nefni ek í þat vætti, at ek tek miskviðu alla ór máli mínu, hvárt sem mér verðr ofmælt eða vanmælt.
10. Vil ek eiga rétting allra orða minna, unz ek køm máli mínu til réttra laga. Nefni ek mér þessa vátta eða þeim ǫðrum, er neyta eða njóta þurfu þessa vættis".
11. Mǫrðr mælti: "Nefni ek í þat vætti, at ek býð Flosa Þórðarsyni eða þeim manni ǫðrum, er handselda lǫgvǫrn hefir fyrir hann, at hlýða til eiðspjalls míns ok til framsǫgu sakar minnar ok til sóknargagna þeirra allra, er ek hygg fram at foera á hendr honum, býð ek lǫgboði at dómi svá dómendr heyra um dóm þveran".
12. Mǫrðr mælti: "Nefni ek í þat vætti", sagði hann, "at ek vinn eið at bók, lǫgeið, ok segi ek þat guði, at ek skal svá sǫk þessa soekja, sem ek veit sannast ok réttast ok helzt at lǫgum, ok ǫll lǫgmæt skil af hendi inna, meðan ek em at þessi máli".
13. Síðan kvað hann svá at orði: "Þórodd nefnda ek í vætti, annan Þorbjǫrn, nefnda ek í þat vætti, at ek lýsta lǫgmætu frumhlaupi á hǫnd Flosa Þórðarsyni á þeim véttvangi, er Flosi Þórðarson hljóp lǫgmætu frumhlaupi til Helga Njálssonar, þá er Flosi Þórðarson særði Helga Njálsson holundarsári eða mergundar, því er at ben gerðiz en Helgi fékk bana af.
14. Talða ek hann eiga at verða um sǫk þá mann sekjan, skógarmann, óalanda, óferjanda, óráðanda ǫllum bjargráðum; talða ek sekt fé hans allt, hálft mér en hálft fjórðungsmǫnnum þeim, er sekðarfé eigu at taka eptir hann at lǫgum.
15. Lýsta ek til fjórðungsdóms þess, er sǫkin á í at koma at lǫgum; lýsta ek lǫglýsing; lýsta ek í heyranda hljóði að Lǫgbergi, lýsta ek nú til sóknar í sumar ok til sekðar fullrar á hǫnd Flosa Þórðarsyni; lýsta ek handseldri sǫk Þorgeirs Þórissonar.
16. Hafða ek þau orð ǫll í lýsingu minni, sem nú hafða ek í framsǫgu sakar minnar.
Segi eg svá skapaða skóggangsǫk þessa fram í Austfirðingadóm yfir hǫfði Jóni, sem ek kvað at, þá er ek lýsta".
…
30. Mǫrðr Valgarðsson nefndi sér vátta – "í þat vætti", sagði hann, "at ek býð búum þeim níu, er ek kvadda um sǫk þessa, er ek hǫfðaða á hǫnd Flosa Þórðarsyni, til setu vestr á árbakka ok til ruðningar um kvið þann; býð ek lǫgboði at dómi, svá at dómendr heyra".
31. Mǫrðr nefndi sér vátta í annat sinn – "í þat vætti, at ek býð Flosa Þórðarsyni eða þeim manni ǫðrum, er handselda lǫgvǫrn hefir fyrir hann, til ruðningar um kvið þann, er ek hefi saman settan vestr á árbakka; býð ek lǫgboði at dómi, svá at dómendr heyra".
32. Enn nefndi Mǫrðr sér vátta – "í þat vætti", sagði hann, "at nú eru frumgǫgn ǫll fram komin, þau er sǫkinni eigu at fylgja, boðit til eiðspjalls, unninn eiðr, sǫgð fram sǫk, borit lýsingarvætti, borit sakartǫkuvætti, boðit búum í setu, boðit til ruðningar um kvið.
33. Nefni ek mér þessa vátta at gǫgnum þessum, sem nú eru fram komin, ok svá at því, at ek vil eigi vera sǫk horfinn, þó at ek ganga frá dómi gagna at leita eða annarra ørenda".
34. Þeir Flosi gengu nú þangat til, sem búarnir sátu. Flosi mælti til þeira: "Þat munu Sigfússynir vita, hversu réttir véttvangsbúar þessir eru, er hér eru kvaddir".
35. Ketill ór Mǫrk svarar: "Hér er sá búi, er helt Merði Valgarðssyni undir skírn, en annarr er þrímenningr hans at frændsymi".
Tǫlðu þeir þá frændsymi ok sǫnnuðu með eiði.
36. Eyjólfr nefnir sér vátta, at kviðrinn skyldi standa þar til fyrst at ruddr væri.
37. Í annat sinn nefndi Eyjólfr sér vátta – "í þat vætti", sagði hann, "at ek ryð þessa menn báða ór kviðinum", – ok nefndi þá á nafn ok svá feðr þeira – "fyrir þá sǫk, at annarr þeira er þrímenningr Marðar at frændsymi en annarr at guðsifjum þeim, er kviðu eigu at ryðja at lǫgum.
38. Eruð þit fyrir laga sakir ónýttir í kviðinum, því at nú er rétt lǫgruðning til yðvar komin; ryð ek ykkr ór at alþingismáli réttu ok allsherjar lǫgum; ryð ek handseldu máli Flosa Þórðarsonar".
39. Nú mælti ǫll alþýða ok kváðu ónýtt málit fyrir Merði; urðu þá allir á þat sáttir, at þá væri framar vǫrn en sókn…
77. Búar Marðar gengu at dómi; talði einn fram kviðinn, en allir guldu samkvæði, ok kvað svá at orði: "Mǫrðr Valgarðsson kvaddi oss kviðar þegna níu, en vér stǫndum hér nú fimm, en fjórir eru ór ruddir.
78. Hefir nú váttorð komit fyrir þá fjóra, er bera áttu með oss; skylda nú til lǫg at bera fram kviðinn.
79. Váru vér kvaddir at bera um þat, hvárt Flosi Þórðarson hljóp lǫgmætu frumhlaupi til Helga Njálssonar á þeim véttvangi, er Flosi Þórðarson særði Helga Njálsson holundar sári eða mergundar, því er at ben gerðiz en Helgi fekk bana af.
80. Kvaddi hann oss þeira orða allra, er oss skylda lǫg til um at skilja ok hann vildi at dómi beitt hafa ok þessu máli áttu at fylgja;
kvaddi hann lǫgkvǫð; kvaddi hann svá, at vér heyrðum á; kvaddi hann um handselt mál Þorgeirs Þórissonar.
81. Hǫfu vér nú allir eiða unnit ok réttan kvið várn ok orðit á eitt sáttir, berum á Flosa kviðinn ok berum hann sannan at sǫkinni. Beru vér svá skapaðan níu búa kvið þenna fram í Austfirðingadóm yfir hǫfði Jóni, sem Mǫrðr kvaddi oss at. Er sá kviðr várr allra". sǫgðu þeir.
82. Í annað sinn báru þeir kviðinn ok báru um sár fyrr en um frumhlaup síðar, en ǫll ǫnnur orð báru þeir sem fyrr; báru þeir á Flosa kviðinn og báru hann sannan at sǫkinni.
[Brennu-Njálssaga, 1908: 348-353, 358-359]
|
|
CXLII, 1. Было все спокойно до тех пор, пока не пришло время, когда должны были начаться суды. И те, и другие снарядились и вооружились. И те, и другие сделали боевые значки на своих шлемах.
2. Торхаль, сын Асгрима, молвил: "Теперь не поступайте сгоряча и делайте все как можно правильнее. А если вы встретитесь с какой-нибудь трудностью, дайте мне знать как можно скорее, и тогда я дам вам совет".
3. Асгрим и его люди поглядели на него: кровь ударила ему в лицо и крупные, как град, слезы падали из его очей; он велел принести себе копье; это копье дал ему прежде Скарпхедин, это было самое большое сокровище.
4. Когда они ушли прочь, Асгрим сказал,: "Не хорошо было на душе у родича Торхаля, когда он остался в той землянке, и не ведаю я, что он предпримет. Теперь мы выступим с Мёрдом, сыном Вальгарда, и поведем себя никак не иначе, а так, будто тяжба с Флоси [для нас] важнее многого другого".
5. Асгрим послал человека за Гицуром Белым, за Хьяльти и за Гудмундом. Они сошлись все вместе и тотчас поехали к Суду Восточной Четверти; они приехали на суд тот с юга.
6. А Флоси и с ним все люди Восточных Фьордов приехали на суд тот с севера; с Флоси были люди из Дым-Долины и люди со Свет-Озера; там был и Эйольв, сын Бёлверка.
7. Флоси наклонился к Эйольву и молвил: "Как будто все предсказуемо: быть может, все пойдет почти так, как ты предполагал". "Молчи!", говорит Эйольв. "Может статься, что мы этим воспользуемся".
8. Мёрд, сын Вальгарда, назвал своих свидетелей и предложил бросить жребий тем людям, которые требовали проведения в суде решения об изгнании виновных "в лес" (т. е. объявления подсудимых вне закона – И. Г.), кто свое дело должен вести прежде всех и прежде всех говорить, кто выскажется за ним, а кто – напоследок; предложил он это согласно законам на суде, так что судьи слышали.
9. Тогда был брошен жребий и выпало ему первому говорить свое дело. Мёрд, сын Валь-Гарда, назвал своих свидетелей в другой раз. "Я призываю свидетелей в том, что я изымаю все ошибочные речи из моего дела, коли мне случится сказать лишнее или допустить недомолвки.
10. Хочу я править все слова мои до тех пор, пока я не приведу дело моё в согласие с правильными законами. Называю я свидетелей всего этого для себя или для тех других, которые воспользуются или которым нужно будет воспользоваться этим свидетельством".
11. Мёрд молвил: "Я призываю свидетелей в том, что я предлагаю Флоси, сыну Торда, или тем другим людям, которые по его поручению будут защищать его по закону, выслушать клятву моей присяги и
изложение моего иска, и все те доказательства, которые я думаю предоставить против него. Предлагаю я это согласно закону на суде, так чтобы судьи слышали на суде".
12. Мёрд сказал: "Я призываю свидетелей в том, что я приношу клятву на Книге, законную клятву, и говорю я Богу, что я буду так вести это дело, как, я знаю, правдивее всего, правильнее всего, и законнее всего будет, и все по закону пойдет, ведомое мною собственноручно, покуда я участвую в этом деле".
13. Потом изрек он такие слова: "Тородда назвал я свидетелем, а другого – Торбьёрна – назвал я свидетелем того, что я предъявил иск Флоси, Тордову сыну, о его противозаконном нападении, которое заключалось в том, что Флоси, сын Торда, бросился на месте преступления в противозаконное нападение на Хельги, сына Ньяля, и тогда Флоси, Тордов сын, нанес Хельги, сыну Ньяля, тяжкие раны, так что показался костный мозг и внутренности, и Хельги принял от этого насильственную смерть.
14. Сказал я, что он должен стать за убийство человека изгнанником, "лесным человеком", которого не кормят, не указывают ему путь, не дают советы в помощь. Сказал я, что он должен лишиться всего своего имущества, – половину надо отдать мне, а половину – тем людям Четверти, которые имеют право на имущество объявленного вне закона.
15. Заявил я об этом Суду Четверти, в который иск должен идти по закону, и заявил законным путем. Заявил это я во всеуслышание со Скалы Закона. Предъявил я иск и полное обвинение Флоси, Тордову сыну, этим летом. Предъявил я переданный мне на руки иск Торгейра, Торирова сына.
16. Те же слова содержатся в предъявлении моего иска, какие были и прежде в изложении моего иска. Излагаю я так этот иск об объявлении вне закона на Суде Восточной Четверти на Йоновой Голове, как я говорил тогда, когда я предъявлял обвинение"…
(Затем свидетели дважды повторяют иск, используя те же юридические формулы, что и Мёрд, фактически дословно. После этого истец обращается к соседям места преступления, которые, как он надеется, вынесут решение, осуждающее Флоси – И. Г.).
30. "В том свидетельствую", сказал он, "что я предлагаю тем девятерым соседям места преступления, которых я вызвал по этому иску, который я предъявил Флоси, Тордову сыну, сесть западнее на речном берегу, чтобы другая сторона отвела тех из них, которые неправомочны. Предлагаю я это по закону на суде, так что судьи слышат".
31. Мёрд, Вальгардов сын, назвал себе свидетелей в другой раз. "Призываю я вас в свидетели того", сказал он, "что я предлагаю Флоси, Тордову сыну или тому другому человеку, который имеет право на его законную защиту, которое передал ему собственноручно Флоси, отвести неправомочных соседей места преступления, которых я посадил вместе к западу на берегу реки. Предлагаю я по закону на суде, так что судьи слышат".
32. И назвал Мёрд себе свидетелей. "В том свидетельство", сказал он, "что ныне пройдено все, что должно следовать по этому делу: предложено принести клятву, принесена клятва, изложен иск, принесены свидетельские показания о предъявлении обвинения, принесены свидетельские показания о передаче тяжбы, предложено соседям места преступления сидение, предложено отвести неправомочных соседей места преступления.
33. Призываю я себе этих свидетелей в этом деле, как оно ныне проведено, и в том, что я не хочу оказаться обвиненным, если я уйду с суда, чтобы искать доказательств или по другим поручениям".
34. Флоси и его люди пошли теперь туда, где заседали соседи места преступления. Флоси молвил им: "Должны Сигфусовы сыны знать, насколько правомочны эти соседи места преступления, которые вызваны сюда".
35. Кетиль из Леса отвечает: "Здесь тот сосед места преступления, который крестил Мёрда, Вальгардова сына, а другой – троюродный родич по дальнему родству". Высчитали они тогда дальнее родство и удостоверили свои слова клятвою.
36. Эйольв называет себе свидетелей в том, что это собрание соседей должно
оставаться на месте, до того, как будет объявлен отвод.
37. В другой раз назвал Эйольв себе свидетелей "в свидетельство того", сказал он, "что я лишаю обоих этих людей права вынесения приговора" – и назвал тогда их по имени и также отцов их – "по той причине, что один из них – троюродный родич Мёрда по дальнему родству, а другой – по Божьему родству, поэтому они должны быть отведены из собрания соседей места убийства по закону.
38. Вы двое по закону бесполезны для вынесения приговора, потому что ныне правильный законный отвод доведен до вас. Отвожу я вас по правой речи альтинга и законам всего войска-народа. Отвожу я по делу, переданному мне собственноручно Флоси, Тордовым сыном".
39. Теперь поднялась молва во всем народе, и говорили, что бесполезен иск Мёрда. Стали тогда все в том согласны, что защита опередила обвинение…
(Стороне защиты удалось отвести еще двух соседей места преступления и таким образом сделать приговор этой судейской коллегии не имеющим юридической силы – И. Г.)
77. Мёрдовы соседи места убийства вышли на суд. Один из них вынес приговор тот, а другие ответили (букв. – "отплатили" – И. Г.) согласием, и слово его было таково: "Мёрд, Вальгардов сын, вызвал нас, девять служителей приговора, но мы стоим здесь ныне впятером, потому что четверо были отведены.
78. Пришло свидетельское слово против тех четверых, которые должны были вынести решение с нами. Дóлжно ныне по закону вынести это решение.
79. Нас вызвали, чтобы вынести решение о том, бросился ли Флоси, сын Торда, на месте преступления в противозаконное нападение на Хельги, сына Ньяля, и тогда Флоси, Тордов сын, нанес Хельги, сыну Ньяля, тяжкие раны, так что показался костный мозг и внутренности, и Хельги принял от этого насильственную смерть.
Флоси, Тордов сын, в незаконном нападении первым на Хельги, сына Ньяля, на том лугу, где Флоси, Тордов сын, ранил Хельги, сына Ньяля, раной внутренностей или костей, так что обнажилась кость, и Хельги принял от этого насильственную смерть.
80. Потребовал он от нас все те слова, которыми нас обязывает закон делиться, и что он хотел от нас просить на суде и что должно следовать по этому делу. Потребовал он по закону. Потребовал он так, чтобы мы слышали. Потребовал он по иску, переданному собственноручно Торгейром, Торировым сыном.
81. Ныне мы все в согласии дали клятвы, и правое решение наше и слово наше, в том, что мы выносим Флоси приговор наш и объявляем его виновным в этом преступлении. Выносим мы, девять соседей места убийства, таким образом оформленный приговор на суд Восточной
Четверти над Головой Йона, как этого потребовал от нас Мёрд. Это решение всех нас", сказали они.
82. В другой раз вынесли они это решение, но сказали сначала про рану, а про нападение – потом, но все другие слова они сказали, как прежде. Вынесли они этот приговор Флоси и признали его виновным в этом преступлении.
(Перевод мой).
|
Итак, сторона Флоси смогла объявить неправомочными несколько человек из соседей места преступления на основании дальнего родства с Мёрдом по крови и крестильного родства (последнее, конечно, явлеятся новацией, введенной после принятия христианства в 1000 г.). Поэтому решение соседей места преступления в пользу Мёрда оказалось неправомочным. Таким образом, несмотря на явную правоту, Мёрд и другие кровники за Ньяля не смогли противостоять крючкотворству Эйольва, который сначала отвел неправомочных соседей, а затем нашел, что дело рассматривается не в том суде (в связи с учреждением незадолго до этого Пятого Суда) и, наконец, обманул Мёрда, сделав так, что сторона Мёрда вывела шесть человек из состава судейской коллегии, а сторона Флоси этого не сделала, и приговор, осуждающий Флоси, оказался неправомочным, так как судили три с половиной дюжины судей, а должны были судить три дюжины (гл. 144). Так люди Западных Фьордов во главе с Мёрдом проиграли явно справедливый иск. Мстители за Ньяля были возмущены, и между людьми Западных Фьордов во главе с Мёрдом и Торхаллем и людьми Восточных Фьордов во главе с Флоси произошло крупное сражение прямо на тинге, в котором люди Флоси были разбиты (1011 или 1012 г.?). После битвы главные участники распри заключили мир, причем тинг теперь уже решил дело в пользу Мёрда, и принимали решение 12 судей (гл. 145). Лишь муж дочери Ньяля Кари, которому единственному удалось выбраться из горящего дома Ньяля, счел себя вправе мстить людям Флоси.
Касательно решения тинга, то, как правило, убийцу вынуждали заплатить виру, как было показано выше (в эпизоде виры за Хёскульда). Но преступник, не желающий платить виры или совершивший тяжкие преступления, вроде убийства своих родичей или убийства женщины, мог быть объявлен вне закона, назван "лесным человеком". В таком случае противная сторона имела право вершить над ним расправу с конфискацией имущества. Подобная процедура показана в "Саге о Хравнкеле, годи Фрейра".
Следует думать, что корни древнеисландских судебных процедур простираются в бездонные глубины архаики. Так, как свидетельствует описание т. н. "чудес на Вещей Реке" (эта эпидемия разразилась в 1000-1001 г. н. э.) в "Саге о людях с Песчаного Берега", можно было судиться даже с вредоносными мертвецами, причем тут показан архаичный, по мнению многих исследователей, " суд [у] дверей" (др.-исл. duradomr). Процедура проходит так же, как на тинге, с персональной подачей иска частными лицами и вызовом соседей места преступления. Единственное отличие состоит в том, что процесс проходит в древнегерманском длинном доме, а подсудимые, в данном случае вредоносные мертвецы Торир Деревянная Нога, утопленник Тородд, их дружины, жена Торира Деревянной Ноги Торгрима Колдовская Щека и безымянный пастух, со смерти которого все и началось, сидят на обеденной скамье у открытого очага древнегерманского длинного дома, покуда не оглашен приговор, заставляющий осужденных покойников убраться восвояси:
|
LIII, 1. Þat bar hér næst til tíðenda, at sauðamaðr kom inn með hljóðleikum miklum; hann mælti fátt, en af stygð þat er var; sýndiz mǫnnum þannveg helzt, sem hann mundi leikinn, þvíat hann fór hjá sér ok talaði við sjálfan sik, ok fór svá fram um hríð.
2. En er eigi mjǫk langt var liðit af vetri, kom sauðamaðr heim eitt kveld, gekk þá til rekkju sinnar ok lagðiz þar niðr; en um morgininn var hann dauðr, er menn kómu til hans, ok var hann grafinn þar at kirkju.
3. Brátt eptir þetta gerðuz reimleikar miklir. Þat var eina nótt, at Þórir viðleggr gekk út nauðsynja sinna ok frá durunum annan veg; ok er hann vildi inn ganga, sá hann, at sauðamaðr var kominn fyrir dyrrnar; vildi Þórir inn ganga, en sauðamaðr vildi þat víst eigi; þá vildi Þórir undan leita, en sauðamaðr sótti eptir ok fekk tekit hann ok kastaði honum heim at durunum; honum varð illt við þetta, ok komz þó til rúms sins, ok var víða orðinn kolblár.
4. Af þessu tók hann sótt ok andaðiz; var hann ok grafinn þar at kirkju; sýnduz þeir báðir jafnan síðan í einni ferð, sauðamaðr ok Þórir viðleggr; ok af þessu varð fólkit allt óttafullt, sem ván var.
Eptir andlát Þóris tók sótt húskarl Þórodds ok lá þrjár nætr, áðr hann andaðiz; síðan dó hvárr at ǫðrum, þar til sex váru látnir; var þá komit at jólafǫstu, en þó var þann tíma eigi fastat á Íslandi.
5. Skreiðinni var svá hlaðit í klefann, at hann var svá fullr, at eigi mátti hurðinni upp lúka, ok tók hlaðinn upp undir þvertré, ok varð stíga til at taka at rjúfa hlaðann ofan. Þat var eitt kveld, er menn sátu við málelda, at heyrt var í klefann, at rifin var skreiðin, en þá er til var leitat, fannz þar eigi kvikt.
6. Þat var um vetrinn litlu fyrir jól, at Þóroddr bóndi fór út á Nes eptir skreið sinni; þeir váru sex saman á teinæringi ok váru út þar um nóttina.
Þat var tíðenda at Fróðá þat sama kveld, er Þóroddr hafði heiman farit, at máleldar váru gǫrvir; ok er menn kómu fram, sá þeir, at selshǫfuð kom upp ór eldhúsgólfinu.
7. Heimakona ein kom fyrst fram ok sá þessi tíðendi; hon tók lurk einn, er lá í durunum, ok laust í hǫfuð selnum; hann gekk upp við hǫggit ok gægðiz upp á arsalinn Þorgunnu. Þá gekk til húskarl ok barði selinn; gekk hann upp við hvert hǫgg, þar til at hann kom upp yfir hreifana, þá fell húskarl í óvit; urðu þá allir óttafullir, þeir er við váru.
8. Þá hljóp til sveinninn Kjartan ok tók upp mikla járndrepsleggju ok laust í hǫfuð selnum, ok varð þat hǫgg mikit, en hann skók hǫfuðit ok litaðiz um; lét Kjartan þá fara hvert at ǫðru, en selrinn gekk þá niðr við, sem hann ræki hæl; hann barði þar til, at selrinn gekk svá niðr, at hann lamði saman gólfit fyrir ofan hǫfuð honum, ok svá fór jafnan um vetrinn, at allir fyrirburðir óttuðuz mest Kjartan.
LIV, 1. Um morguninn, er þeir Þóroddr fóru útan af Nesi með skreiðina, týnduz þeir allir út fyrir Enni; rak þar upp skipit ok skreiðina undir Ennit, en líkin fundus eigi.
En er þessi tíðendi spurðuz til Fróðár, buðu þau Kjartan ok Þuríðr nábúum sínum þangat til erfis; var þá tekit jólaǫl þeira ok snúit til erfisins.
2. En et fyrsta kveld, er menn váru at erfinu ok menn váru í sæti komnir, þá gengr Þóroddr bóndi í skálann ok fǫrunautar hans allir alvátir.
3. Menn fǫgnuðu vel Þóroddi, þvíat þetta þótti góðr fyrirburðr, þvíat þá hǫfðu menn þat fyrir satt, at þá væri mǫnnum vel fagnat at Ránar, ef sædauðir menn vitjuðu erfis síns, en þá var enn lítt af numin forneskjan, þóat menn væri skírðir ok kristnir at kalla.
4. Þeir Þóroddr gengu eptir endilǫngum setaskálanum, en hann var tvídyraðr; þeir gengu til eldaskála ok tóku enskis manns kveðju; settuz þeir við eldinn, en heimamenn stukku ór eldaskálanum, en þeir Þóroddr sátu þar eptir, þar til er eldrinn var fǫlskaðr; þá hurfu þeir á brott.
5. Fór þetta svá hvert kveld, meðan erfit stóð, at þeir kómu til eldanna; hér var mart um roett at erfinu; gátu sumir, at þetta mundi af taka, er lokit væri erfinu; fóru boðsmenn heim eptir veizluna, en þar váru hýbyli heldr dauflig eptir.
6. Þat kveld, er boðsmenn váru brottu, váru gǫrvir máleldar at vanða; en er eldar brunnu, kom Þóroddr inn með sveit sína, ok váru allir vátir; settuz þeir niðr við eldinn ok tóku at vinda sik; ok er þeir hǫfðu niðr sez, kom inn Þórir viðleggr ok hans sveitungar sex, váru þeir allir moldugir;
7. þeir skóku klæðin ok hreyttu moldinni á þá Þórodd; heimamenn stukku ór eldhúsinu, sem ván var at, ok hǫfðu hvárki á því kveldi ljós né steina ok enga þá hluti, at þeir hefði neina veru af eldinum.
8. Annat kveld eptir var máleldr gǫrr í ǫðru húsi; var þá ætlat, at þeir mundu síðr þangat koma; en þat fór eigi svá, þvíat allt gekk með sama hætti, ok et fyrra kveldit; kómu þeir hvárirtveggju til eldanna.
9. Et þriðja kveld gaf Kjartan þat ráð til, at gera skyldi langeld mikinn í eldaskála, en máleld skyldi gera í ǫðru húsi, ok svá var gǫrt; ok þá endiz með því móti, at þeir Þóroddr sátu við langeld, en heimamenn við enn litla eld, ok svá fór fram um ǫll jólin.
10. Þá var svá komit, at meir ok meir lét í skreiðarhlaðanum; var þá svá at heyra nætr sem daga, at skreiðin væri rifin.
Eptir þat váru þær stundir, at skreiðina þurfti at hafa; var þá leitat til hlaðans, ok sá maðr, er upp kom á hlaðann, sá þau tíðendi, at upp ór hlaðanum kom rófa, vaxin sem nautsrófa sviðin, hon var snǫgg ok selhár; sá maðr, er upp fór á hlaðann, tók í rófuna ok togaði ok bað aðra menn til fara með sér.
11. Fóru menn þá upp á hlaðann, bæði karlar ok konur, ok toguðu rófuna ok fengu eigi at gǫrt; skilðu menn eigi annat, en rófan væri dauð; ok er þeir toguðu sem mest, strauk rófan ór hǫndum þeim, svá at skinnit fylgði ór lófum þeira, er mest hǫfðu á tekit, en varð eigi síðan vart við rófuna; var þá skreiðin upp borin, ok var þar hverr fiskr ór roði rifinn, svá at þar beið engan fisk í, þegar niðr sótti í hlaðann, en þar fannz engi hlutr kvikr í hlaðanum.
12. Næst þessum tíðendum tók sótt Þórgríma galdrakinn, kona Þóris viðleggs; hon lá litla hríð, áðr hon andaðiz; ok et sama kveld, sem hon var jǫrðuð, sáz hon í liði með Þóri, bónda sínum.
13. Þá endrnýjaði sóttina í annat sinn, þá er rófan hafði sýnz, ok ǫnduðuz þá meir konur en karlar; létuz þá enn sex menn í hríðinni, en sumt fólk flýði fyrir reimleikum ok aptrgǫngum.
Um haustit hǫfðu þar verit þrír tigir hjóna, en átján ǫnduðuz, en fimm stukku í brottu, en sjau váru eptir at gói.
LV, 1. En þá, er svá var komit undrum þeim, var þat einn dag, at Kjartan fór inn til Helgafells at finna Snorra goða, móðurbróður sinn, ok leitaði ráðs við hann, hvat at skyldi gera undrum þeim, er yfir váru komin.
2. Þá var kominn prestr sá til Helgafells, er Gizorr hvíti hafði sent Snorra goða; sendi Snorri prestinn út til Fróðár með Kjartani ok Þórð kausa, son sinn, ok sex menn aðra; hann gaf þau ráð til, at brenna skyldi arsal Þorgunnu, en soekja þá menn alla í duradómi, er aptr gengu; bað prest veita þar tíðir, vígja vatn ok skripta mǫnnum, ok kvǫddu menn af næstum boejum með sér um leið, ok kómu um kveldit til Fróðár fyrir kyndilmessu, í þann tíma, er máleldar váru gǫrvir; þá hafði Þuríðr húsfreyja tekit sótt með þeim hætti, sem þeir, er látiz hǫfðu.
3. Kjartan gekk inn þegar ok sá, at þeir Þóroddr sátu við eld, sem þeir váru vanir. Kjartan tók ofan arsalinn Þórgunnu, gekk síðan í eldaskála, tók glóð af eldi ok gekk út með; var þá brendr allr rekkjubúnaðrinn, er Þorgunna hafði átt.
4. Eptir þat stefndi Kjartan Þóri viðlegg, en Þórðr kausi Þóroddi bónda, um þat, at þeir gengi þar um hýbýli ólofat ok firði menn bæði lífi ok heilsu; ǫllum var þeim stefnt, er við eldinn sátu.
5. Síðan var nefndr duradómr ok sagðar fram sakir ok farit at ǫllum málum, sem á þingadómum; váru þar kviðir bornir, reifð mál ok doemð; en síðan er dóms orði var á lokit um Þóri viðlegg, stóð hann upp ok mælti: "Setit er nú meðan sætt er".
6. Eptir þat gekk hann út, þær dyrr sem dómrinn var eigi fyrir settr; þá var lokit dómsorði á sauðamann; en er hann heyrði þat, stóð hann upp ok mælti: "Fara skal nú, ok hygg ek, at þó væri fyrr soemra".
7. En er Þórgríma galdrakinn heyrði, at dómsorði var á hana lokit, stóð hon upp ok
mælti: "Verit er nú, meðan vært er".
8. Síðan sótti hverr at ǫðrum, ok stóð svá hverr upp, sem dómr fell á, ok mæltu allir nǫkkut, er út gengu, ok fannz þat á hvers orðum, at nauðigr losnaði.
9. Síðan var sókn feld á Þórodd bónda; ok er hann heyrði þat, stóð hann upp ok mælti: "Fátt hygg ek hér fríða, enda flýjum nú allir". Gekk hann þá út eptir þat.
10. Síðan gengu þeir Kjartan inn; bar prestr þá vígt vatn ok helga dóma um ǫll hús. Eptir um daginn segir prestr tíðir allar ok messu hátíðliga, ok eptir þat tókuz af allar aptrgǫngur at Fróðá ok reimleikar, en Þuríði batnaði sóttarinnar, svá at hon varð heil.
11. Um várit eptir undr þessi tók Kjartan sér hjón ok bjó at Fróðá lengi síðan ok varð enn mesti garpr.
[Eyrbyggja saga, 1897: 191-197]
|
|
LIII, 1. Дальше случилось такое событие, что пастух однажды явился домой и не проронил ни слова. Говорил он мало, а в том, что он произносил, сквозила злоба. Люди заключили, что его, скорее всего, заиграла нечистая сила, ибо он сторонился прочих людей и разговаривал сам собой. Так продолжалось некоторое время.
2. А когда с начала зимы прошло немного времени, случилось так, что пастух явился домой, пошел прямиком к своей постели и улегся в нее. Наутро, когда к нему подошли, он был уже мертв; его похоронили на хуторе у церкви.
3. Вскоре после этого обитателям хутора стали сильно досаждать привидения.
Однажды ночью Торир Деревянная Нога вышел из дома по нужде и отошел от сеней в сторону. Когда он хотел зайти обратно, то увидел, что перед дверьми стоит пастух. Торир хотел войти в дом, но пастух, как выяснилось, вовсе этого не хотел. Тогда Торир хотел зайти в другом месте, но пастух нагнал его, схватил и отшвырнул назад к сеням. Ториру стало от этого больно, и хотя он кое-как добрался до своей постели, на теле его в разных местах образовались черные, как уголь, отметины.
4. От этого он подхватил болезнь и умер; его, как и пастуха, похоронили у церкви. После этого оба они, пастух и Торир Деревянная Нога, неизменно разгуливали вместе: весь народ был сильно напуган, чего следовало ожидать.
После кончины Торира болезнь подхватил работник Тородда; он лежал три ночи, а потом умер. Затем стали умирать один за другим, так что всего скончалось шесть человек. Это было в канун рождественского поста, но в то время в Исландии еще не было принято поститься.
5. Чулан с вяленой рыбой загрузили под завязку, настолько, что дверцу было невозможно открыть. Куча доставала до балки крыши, и пришлось подставить лестницу для того, чтобы сбрасывать рыбу с верхушки кучи на пол. По вечерам, когда люди сидели за ужином возле огней, происходили странные вещи: из чулана слышался такой звук, словно кто-то рвет вяленую рыбу на части. Но когда попытались выяснить, что тут кроется, ничего живого обнаружено не было.
6. Зимой перед самым йолем бонд Тородд выехал к оконечности Мыса, чтобы пополнить запасы вяленой рыбы. Всего их было шесть человек на десятивесельном судне; ночь они провели в море. В тот же вечер, когда Тородд выехал из дому, на Вещей Реке случилось такое событие, что, когда зажгли огни для трапезы, и люди пришли ужинать, они увидели, как из кострища, прямо из пола (Перевод И. Г.), высунулась голова тюленя.
7. Ближе всего к месту оказалась одна из работниц, которая и заметила это чудо первой; она схватила лежавший у дверей валек для белья и огрела им тюленя по голове. От удара тюлень подрос выше и уставился на полог постели Торгунны. Тут подошел работник и принялся лупить тюленя; от каждого удара тот подрастал,
пока, наконец, не встал на задние плавники. Тогда работник упал в обморок, а все, кто был при этом, были сильно напуганы.
8. Тут подбежал юный Кьяртан, подхватил большую кувалду и огрел ей тюленя по голове: удар был очень сильным, но тюлень только потряс головой и повел вокруг глазами. Тогда Кьяртан принялся наносить удар за ударом, и тюлень стал опускаться, словно приседая на пятки. Кьяртан бил его до тех пор, пока тюлень весь не ушел вниз; он разбил пол над его головой вдребезги. И всю зиму было именно так, что разная нечисть больше всего опасалась Кьяртана.
LIV, 1. Наутро, когда Тородд и его люди отправились с Мыса в обратный путь с вяленой рыбой на борту, все они потонули напротив Лба; корабль и вяленую рыбу прибило к подножию Лба, а тела найдены не были. Когда весть о случившемся дошла до Вещей Реки, Кьяртан и Турид позвали соседей на тризну; вынесли брагу, припасенную для йоля, и стали справлять тризну.
2. И в первый же вечер, когда гости пришли на тризну и уселись на свои места, бонд Тородд и его утонувшие спутники вошли в покои; все они были насквозь мокрые.
3. Люди приветствовали приход Тородда, ибо это считалось добрым предзнаменованием: в те времена почитали за правду, что коли погибшие на море приходят на свою тризну, это значит, что Ран приняла их радушно. Древняя вера была еще не изжита, хотя все люди были уже крещены и считались христианами.
4. Тородд и его спутники прошли вглубь главных покоев; покои были разделены двумя дверьми. Они прошли к очагу, и, не ответив на приветствия людей, уселись возле огня. Домочадцы рванулись из покоев прочь, а Тородд со спутниками сидели у очага до тех пор, пока огонь не догорел; тогда они исчезли.
5. Так продолжалось каждый вечер, пока справляли тризну, и они неизменно приходили к очагу. На сей счет за столом было множество пересудов; некоторые полагали, что все это по завершении тризны должно прекратиться.
Вот званые гости разъехались с угощения домой; после этого развлечений поубавилось.
6. В тот вечер, когда званые гости уехали прочь, на хуторе, как обычно, зажгли огни для ужина. Но когда огни разгорелись, вошел Тородд вместе со своей челядью: все они были мокрые. Они уселись возле огня и принялись выжимать свою одежду. И едва Тородд со своей братией уселся у очага, как в покои вошел Торир Деревянная Нога с шестью спутниками: все они были покрыты землей.
7. Они затрясли своими одеждами и стали сбрасывать землю на Тородда и его спутников. Домочадцы рванулись из покоев прочь, чего следовало ожидать; у них под рукой ни оказалось ни лучины, ни разогретых камней, ни прочих нужных вещей, так что от огня в тот вечер им не было ровно никакого прока.
8. На следующий вечер огни для трапезы зажгли в другом помещении; была надежда, что привидения не найдут туда дороги, но она оказалось напрасной. Все повторилось в точности так, как в предыдущий вечер: и те, и другие явились на огни.
9. На третий вечер Кьяртан подал совет разжечь в покоях большой длинный огонь (Перевод И. Г.), а огни для трапезы зажечь в другом помещении. Так и поступили. Совет подействовал, и Тородд с братией сел у продольного огня, а домочадцы — возле малого огня, и так продолжалось весь йоль.
10. Шум, доносившейся из кучи вяленой рыбы, с течением времени становился громче и громче; и днем, и ночью можно было услышать, как трещит разрываемая на части рыба. Однажды пришла нужда взять вяленую рыбу. Тогда отправились к чулану, и человек, поднявшийся наверх, увидел, что из кучи торчит хвост, размером с паленый бычий; он был короткий, с волосками, похожими на тюлений ворс. Человек, поднявшийся на кучу, взялся за хвост, потянул за него и просил остальных присоединяться.
11. Тогда к нему на кучу взобралось множество народу, мужики да бабы (перев. И. Г.): они потащили хвост вместе, но ничего не вышло. Люди были убеждены, что хвост мертвый. Но когда они потянули со всей силы, хвост вырвался у них из рук так резко, что те, кто схватился за него крепче других, содрали себе на ладонях всю кожу. После этого хвоста больше никто не видел.
Затем из чулана вытащили вяленую рыбу; с каждой рыбешки была содрана кожа, а в нижней части кучи не осталось вообще ни одной целой рыбы. При этом в куче не обнаружилось ни единого живого существа.
12. Вскоре после этих событий заболела Торгрима Колдовская Щека, жена Торира Деревянная Нога. Она пролежала недолгое время и умерла, и в тот же вечер, когда ее тело предали земле, ее видели в обществе ее мужа Торира.
13. После появления хвоста болезнь вспыхнула с новой силой, и теперь умирали больше женщины, чем мужчины. За короткое время скончалось шесть человек, а кое-какой народ сбежал из-за привидений и восставших мертвецов. Осенью на хуторе было три десятка домочадцев; восемнадцать из них умерло, а пятеро сбежало, так что к началу месяца гои оставалось лишь семь человек.
LV, 1. После того, как чудеса зашли так далеко, Кьяртан однажды выехал по побережью на восток к Святой Горе навестить Снорри Годи, своего дядю по матери, и попросил у него совета, как унять навалившиеся чудеса.
2. К этому времени на Святую Гору подъехал священник, которого Гицур Белый послал Снорри Годи. Снорри отправил священника на Вещую Реку вместе с Кьяртаном и дал им в помощь своего сына Торда Кису и шесть прочих людей. Он посоветовал сжечь полог постели Торгунны и устроить у дверей суд над всеми восставшими мертвецами; священника он просил пропеть на хуторе службы, освятить там воду и исповедать людей. Созвали в помощь народ с соседних хуторов. Они прибыли на Вещую Реку в канун Мессы Свечей и явились тогда, когда зажгли огни для ужина. Турид, хозяйка хутора, к этому времени тоже слегла с болезнью; были те же признаки, что у тех, кто помер раньше.
3. Кьяртан тотчас вошел в дом и увидел, что Тородд с братией, по своему обыкновению, сидит у огня. Кьяртан сбросил полог постели Торгунны на пол; потом он зашел на кухню, достал из очага горячий уголь и вышел с ним на двор. Затем было сожжено все постельное убранство, принадлежавшее Торгунне.
4. Вслед за этим Кьяртан вчинил Ториру Деревянная Нога иск, а Торд Киса — бонду Тородду другой, за то, что они без спросу расхаживают по жилью, лишая людей здоровья и жизни. Вызваны были и все остальные, кто сидел у огня.
5. Потом были назначены соседи, чтобы рассудить это дело, и приведены основания для иска. Судебные тяжбы продвигались в точности том же порядке, что на тингах: заслушивались свидетели, подводились итоги прений и оглашался приговор.
После того как обвинительный приговор против Торира Деревянная Нога был оглашен, он встал и сказал так:
— Хорошо посидели, покуда нас привечали.
6. Затем он вышел вон через те двери, у которых суда еще не было.
Затем огласили обвинительный приговор против пастуха. Услышав его, пастух встал и сказал:
— Придется теперь уходить, и думаю я, что раньше было бы пристойней.
7. Когда же Торгрима Колдовская Щека услышала, что обвинительный приговор против нее оглашен, она встала и сказала так:
— Хорошо побыли, пока нас не били.
8. Затем пришел черед всех остальных, и каждый, кого признавали виновным, вставал, и все они, перед тем как уйти, что-нибудь говорили; из слов их явствовало, что каждый покидал хутор против своей воли.
9. Приговор против бонда Тородда был оглашен в последний черед. Услышав, что его признали виновным, Тородд встал и сказал:
— Здесь, по-моему, против нас ополчились, айда отсюда все прочь!
Затем и он вышел вон.
10. Тогда Кьяртан и его люди зашли в покои; священник нес с собой святую воду и святые мощи и обошел с ними весь хутор. На следующий день священник торжественно пропел мессу и прочие службы, и тогда восставшие мертвецы и прочие привидения с Вещей Реки перестали являться, а болезнь Турид пошла на убыль, и она исцелилась.
11. Весной, после этих чудес, Кьяртан набрал себе новых домочадцев и прожил на Вещей Реке немало лет, прослыв большим удальцом.
[Перев. А. В. Циммерлинга с испр. И. Г. – Исландские саги, 2004: 106-110]
|
5. Заключение.
Мы видим, что древнеисландское общество состояло из патрилокальных расширенных семей, отношения между которыми регулировали обычаи кровной мести, выплаты возмещения за убитого пострадавшему родовому коллективу, а также передачи на воспитание ребенка в качестве заложника-аманата и брака (последние обычаи рассмотрены в моей книге). Чтобы отношения кровной вражды не создавали атмосферу тотального кровавого хаоса, войны всех против всех, существовало народное собрание – тинг, собрание правоспособных вооруженных мужчин, на котором принимались важнейшие для общества решения, в частности, урегулировались конфликты между враждующими родовыми коллективами. Несмотря на то, что, как видим, судебной процедуре на тинге придавалось очень большое значение, нередко здесь же происходили битвы враждебных родовых коллективов. Обо всем этом подробно повествуют саги об исландцах.
На материале саг можно выявить характерные черты обычая кровной мести в древнеисландском обществе:
1. Месть была первейшим, священным долгом древнескандинавского воина. Сакральный характер мести прекрасно иллюстрирует чудо с прозрением Амунда Слепого (гл. 106 "Саги о Ньяле"), которому Бог даровал зрение ради мести за отца.
2. Долг кровной мести имел приоритет над дружинным долгом, над необходимостью подчиняться приказам руководителя вождя вооруженного отряда (убийство Стюром двух человек из своей и враждебной дружины в битве при Лебедином Фьорде – гл. 44 "Саги о людях с Песчаного Берега"). Таким образом, традиции "горизонтального" общества родичей были сильнее власти военных вождей, позволяли даже игнорировать их приказы в битве, что говорит о слабости "протогосударственных" трендов в древнескандинавском обществе.
3. К мести в родовых сагах подстрекали, как правило, женщины. Подстрекательница к мести – основная роль женщины в саге об исландцах (гл. 116 "Саги о Ньяле" – подстрекательство Хильдигуд). Вероятно, такое поведение женщин отражало социальную реальность. Женщина-подстрекательница была защищена законом, ей нельзя было мстить.
Также исландские родовые саги позволяют в подробностях реконструировать порядок тяжбы на тинге, принятый в древнеисландском обществе:
1. Часто тяжущиеся коллективы родичей делегировали на тинге своих влиятельных союзников в коллегию третейских судей, состоявшую из 12 человек (гл. 122-123 "Саги о Ньяле"). Коллегия двенадцати имела полномочия вынести судебное решение по делу.
2. Процедура ведения тяжбы на тинге между коллективом родичей убитого и коллективом родичей убийцы была тщательно регламентирована (гл. 142 "Саги о Ньяле"). Дважды выступал представитель стороны истца, затем два свидетеля предъявления обвинения излагали дело словами истца. Вслед за этим предварительное решение по делу принимали т. н. "соседи места убийства", 9 человек, которые, прежде всего, не должны были быть родственниками истца или зависимыми от стороны обвинения людьми. В противном случае сторона защиты могла потребовать отвода соседей. Окончательное решение принимали три дюжины судей, отвода которых тоже могли потребовать убийца, его родичи и сторонники, т. е. сторона защиты (гл. 142-145 "Саги о Ньяле").
3. Чаще всего на тинге присуждалась вира, которую должны были выплатить убийца и его родня (12 эйриров за раба-трэля, за свободного выкуп мог достигать нескольких сот эйриров, как за Хёскульда в "Саге о Ньяле"). Если примирения враждующих коллективов родичей на таких условиях достичь не удавалось, убийца мог быть объявлен "лесным человеком", т. е. изгнанником в лес, человеком вне закона, имущество коего конфисковывалось, а он сам мог быть убит родичами убитого (гл. 13 "Саги о Хравнкеле, годи Фрейра").
Значение древнеисландских саг для понимания структуры традиционного общества индоевропейцев огромно. Иных текстов, столь полно рисующих архаичное общество древних индоевропейских народов, не существует. Тексты II тыс. до н. э. из региона Восточного Средиземноморья – хеттские и пилосские таблички – рисуют достаточно развитое общество восточного типа с тотальным контролем над экономикой при сохранении рыночных механизмов. Таким образом, ахейские царства и хеттская держава ушли достаточно далеко вперед от традиционного индоевропейского общества, базировавшегося на взаимодействии коллективов родичей (хотя реликты строя военной демократии прослеживаются, например, в функциях древнехеттского панкуса). Вероятно, столь быстрая трансформация была вызвана поселением этих индоевропейских народов (хеттов и ахейских греков) в регионе, тесно связанном торговыми и иными путями с древнейшими цивилизациями планеты (Древним Египтом и Двуречьем), а также, что не менее важно, с сохранением на территории Греции и Малой Азии традиций южного неолита (развитое земледелие и скотоводство, ткаческое, гончарное и иное ремесло, кирпичное домостроительство, храмовое строительство и т. п.). Недавние революционные открытия неолитических поселений (в том числе и городов) на полуострове Малая Азия сдвигают границу неолитической революции вглубь тысячелетий почти что к концу последнего ледникового периода, к началу нынешней климатической эпохи голоцена. Таким образом, малоазиатский неолит почти перекрывает собою мезолит, эпоху мобильных охотников и собирателей на перефирии Ойкумены малоазиатской протоцивилизации.
Однако индоевропейские народы, не проживавшие в циркумсредиземноморском регионе, надолго сохранили традиционные общественные структуры, присущие древним индоевропейцам – до железного века включительно. Исландцы конца I – начала II тысячелетия н. э. – яркий тому пример. Если мы обратимся к сочинению Корнелия Тацита о древних германцах I в. н. э., то не обнаружим существенных различий структуры древнегерманского общества времен римского Принципата от структуры скандинавского общества тысячелетие спустя, в эпоху викингов [2, с. 5-14]. Авторитетные исследователи склоняются к мнению, что феодальная структура общества была фактически навязана скандинавскому обществу государством в XI-XIII вв., в эпоху интенсивных контактов Скандинавии с феодальной континентальной Европой [4, с. 364]. Иное дело Исландия. Изолированность острова от феодальной Европы, принятие христианства и письменности около 1000 г. и традиции народного самоуправления ("военной демократии") при живучести структур традиционного общества родичей – это те факторы, которые породили такой феномен, как древнеисландская литература – неисчерпаемый источник по структуре общества, психологии и религиозным представлением древних индоевропейцев.
Библиография
1. Андреев Ю. В. Гомеровское общество. Основные тенденции социально-экономического и политического развития Греции XI-VIII вв. до н. э. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского института истории РАН "Нестор-История", 2004. – 496 с., илл.
2. Губанов И. Б. Консерватизм древнегерманского общества: параллелизм свидетельств Корнелия Тацита и древнескандинавских источников // Скандинавские чтения – 2006 / Отв. ред. И. Б. Губанов, Т. А. Шрадер. СПб.: МАЭ РАН, 2008. 558 с. С. 5-14.
3. Губанов И. Б. Культура и общество скандинавов эпохи викингов. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. – 142 с.
4. Гуревич А. Я. Избранные труды. Норвежское общество. М.: Изд-во "Традиция", 2009. 470 с. – (Серия "Письмена времени").
5. Исландские саги. Т. 2 / Пер. прозаич. Текста с древнеисл., общ. ред. и коммент. А. В. Циммерлинга; Стихи в пер. А. В. Циммерлинга и С. Ю. Агищева / под ред. С. Ю. Агишева, А. В. Бусыгина, В. В. Рыбакова. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 608 с. – (Studia philologica).
6. Ковалевский С. Д. Образование классового общества и государства в Швеции. М.: Наука, 1977. – 279 с.
7. Мид М. Культура и мир детства: Избр. произведения / Пер. с англ. и коммент. Ю. А. Асеева; Сост., авт. послесл. и отв. ред. И. С. Кон. М.: Наука, 1988. – 429 с.
8. Ольгейрссон Э. Из прошлого исландского народа. Родовой строй и государство в Исландии. М.: Изд-во иностранной литературы, 1957. 332 с.
9. Петерсен Я. Норвежские мечи эпохи викингов: топохронологическое изучение оружия эпохи викингов / Ян Петерсен; [пер. с норвеж.: К. Вешнякова]. – СПб.: Альфарет, 2005. – (Оружие разных эпох).
10. Стеблин-Каменский М. И. Древнеисландский язык. Изд. 2-е, испр. – М.: Едиториал УРСС, 2002. – 288 с. (История языков народов Европы.)
11. Тордарсон, Стурла. Сага об Исландцах / пер. с древнеисл. языка, общ. ред., вступ. ст. и коммент. А. В. Циммерлинга; науч. ред. В. В. Рыбаков; указатели В. В. Рыбакова и А. В. Циммерлинга. – СПб.: Алетейя, 2007. – 512 с. – (Памятники древнеисландской литературы).
12. An Icelandic-English dictionary / initiated by Richard Cleasby, subsequently revised, enlarged and completed by Gudbrand Vigfusson, M. A. Oxford : Clarendon Press, first edition 1874, second edition 1957.
13. Brennu-Njálssaga. Ed. Gustave Cederschiöld, Hugo Gering und Eugen Mogk // Altnordische Saga – Bibliothek. Halle, 1908. Hf. 13.
14. Eyrbyggja saga. Ed. Gustave Cederschiöld, Hugo Gering und Eugen Mogk // Altnordische Saga – Bibliothek. Halle, 1897. Hf. 6.
15. Larusson O. Alþingi // KLNM – Kulturhistorisk Leksikon for Nordisk Middelalder 1956-78 fra vikingetid til reformationstid. 22 bd., inklusive supplement og register. Redigeret. af J. Danstrup., København: Rosenkilde og Bagger, 1956. Bd. 1. S. 123-126.
16. Larusson M. M. Logretta // KLNM – Kulturhistorisk Leksikon for Nordisk Middelalder 1956-78 fra vikingetid til reformationstid. 22 bd., inklusive supplement og register. Redigeret. af J. Danstrup., København: Rosenkilde og Bagger, 1966. Bd. 11. S. 136-137.
17. Miller W. I. Bloodtaking and Peacemaking: Feud, Law, and Society in Saga Iceland. – Chicago, 1990.
18. Rud M. The Bayeux Tapestry and the battle of Hastings 1066. Translated from the Danish by Chris Bojesen. – Copenhagen: Christian Eilers, 1994. 103 p., ill.
19. Vestergaard T. A. The system of kinship in early Norwegian law // Mediaeval Scandinavia: A journal devoted to the study of mediaeval civilization in Scandinavia and Iceland. Odense: Odense university press, 1988. № 12. P. 160-193.
|
|
