|
Работа посвящена исследованию мифопоэтического образа собаки в древнегерманской традиции. Проведенный анализ позволяет установить, что древнегерманское отношение к собаке представляет собой продолжение индоевропейской традиции, а именно – идеологии воинской элиты, восходящей к гомеровской эпохе и бронзовому веку.
В архаической германской традиции собака осмыслялась как могучее хтоническое животное, равнозначное волку, тотем (легенды о происхождении знатного рода), символ и спутник воина, вождя и его проводник в загробный мир. При этом важно заключить, что осознание собаки как символа власти знатного рода представлено в западногерманском ареале (лангобарды, потомки англосаксов). В скандинавской традиции пес как хтоническое (мифологическое) животное фактически эквивалентен волку (пес Гарм). Специфические коннотации, отличающие пса от волка в мифологии знатного рода, скорее негативны: как легендарный Хундинг, так и исторический Торир Собака являются противниками конунга. Для древней Скандинавии существенно также отметить значительную диспропорцию свидетельств археологии и памятников. Роль собаки в древнескандинавском жертвоприношении и погребальном обряде была исключительно велика и может считаться ритуальной константой, тогда как в текстах (за исключением "Песни о Хюндле", да и то в весьма своеобразном аспекте) этот комплекс представлений практически не отражен.
Впоследствии, с отмиранием соответствующих ритуалов, древний пафос образа собаки меркнет, хотя и в исландских сагах собака нередко предстает как особое, наделенное необычайными качествами животное. В целом же развитие древнегерманских представлений о собаке можно сформулировать следующим образом: от Пса-родоначальника и символа власти (Hundingr, Kong Hundhoved) до пса-конунга (Rakki/Saurr).
Ключевые слова: собака, древние германцы, археология, миф, культ, эпос, сага, этимология, семасиология.
1. Собака у древних германцев по данным археологии
Согласно заключениям археологов, собака была домашним животным древних германцев уже в позднебронзовом веке. Очевидно, ее основными функциями были охрана жилища и пастбища и помощь на охоте [Horst 1976: 70]. В археологических находках железного века на территории Северной Германии (побережье Северного моря, поселение в насыпных обитаемых холмах) отмечаются следующие процентные соотношения костей отдельных домашних животных: корова – 63%, овца /коза – 17%, свинья – 10%, лошадь – 10% и собака – 1% [Schlette 1980:45]. Германцы железного века иногда даже ели собак, на что указывают раздробленные кости собаки, найденные при раскопках поселений наряду с костями лошади [Sever 1976: 128]. По мнению исследователя, поедание собаки, как и лошади, было призвано "покрыть потребность в мясе" [ibid.], но вопрос о ритуальном характере трапезы остается открытым.
Археологический материал позволяет дать точное описание "рядовой" германской собаки I-II вв. Это были крупные животные, от 48 до 67 см высотой, в среднем 54 см, служившие, по всей очевидности, в качестве охотничьих, пастушьих и сторожевых собак. Череп собаки из Обердорлы наряду с признаками одомашнения обнаруживает особенности, характерные для волка, причем исследователи допускают как возможность случайного скрещивания домашней собаки и волка, так и приручение пойманного волка и скрещивание с собакой в домашних условиях [Grünert 1976: 441]. Интересно, что домашние собаки в римских поселениях на территории Германии больше отличаются по своим размерам. Наряду со средними и крупными собаками там жили и карликовые собачки, достигавшие в высоту всего 20-30 см [Grünert 1976: 441, Fn. 29].
В V в. доля костей собаки в пищевых остатках германских поселений составляет не более 5%. Археологи объясняют это тем, что собаки были охотничьими и сторожевыми, и в пищу употреблялись редко. Гораздо более часты находки целых скелетов. Германские собаки этой эпохи были средними или крупными, как правило, достигая 50-65 см в загривке. Однако в поселениях, восходящих к римским, изредка встречаются более мелкие экземпляры, высотой 25-35 см. Возможно, это были представители особой породы, разводившейся римлянами и попавшей в германские земли. Собачка 30 см высотой, чей скелет был найден в поселении близ Мюльберга, также могла происходить из Рима [Teichert, Müller 1983а: 115].
Самыми крупными были собаки, обнаруженные в погребениях эпохи Великого переселения народов на территории Германии – их рост составлял 62-68 см в загривке (в среднем 64,6 см). По строению скелета они больше всего похожи на современную немецкую овчарку. Исследователи задаются вопросом, была ли то настоящая германская порода собаки, или же из обширного и весьма разнообразного поголовья животных (недифференцированной популяции) просто выбирались самые крупные собаки для использования на охоте. В пользу этого факта говорит то, что обычная собака эпохи Великого переселения народов была несколько мельче. Но всё же германские собаки времен императорского Рима (I-II вв.) были более низкорослыми, и очевидно, что собаки V-VI вв. в целом стали крупнее [ibid.].
Думая о технике охоты у древних германцев, следует иметь в виду, что на крупных животных (зубр, бизон, лось, благородный олень и дикий кабан) по понятным причинам охотились прежде коллективно. Это было древнейшим видом охоты. Однако уже с IV в. среди древних германцев получает распространение соколиная охота, зародившаяся еще в евразийских степях; готы приносят ее в Западную Европу. Из варварских правд известно, что этот вид охоты в VI в. уже достигает высокого развития и, соответственно, имеет длительную традицию [Teichert, Müller 1983b: 121].
Разумеется, собаки должны были использоваться при охоте на крупного зверя. Но именно соколиная охота, как указывают М. Тайхерт и X. Мюллер, предполагает особое снаряжение охотника: ловчая птица (обычно самка ястреба или ястреба-перепелятника1) – лошадь – собака [ibid.]. Этому вполне соответствуют описания конунга в "Старшей Эдде" с "лошадьми, собаками и соколами", которые мы рассмотрим ниже.
Обычай соколиной охоты IV-VI вв. существенно повлиял на становление пород собак, поскольку для этого вида охоты необходимо было иметь специально обученную собаку с отличными физическими данными. Тем не менее опять-таки остается неясным, можно ли говорить об окончательном конституировании пород в эту эпоху [ibid.]. В "Аламанской правде" (83) и в "Баварской правде" (20) в связи с денежными штрафами упоминаются различные виды собак в зависимости от их функций. Во-первых, это охотничья (боевая) собака как таковая. Во-вторых, это особые подвиды охотничьей собаки – легавая, гончая, ищейка (способная идти по следу), бобровая собака, собака, охотящаяся под землей (предок таксы?), борзая, собака для ястребиной охоты и собака, с которой ходят на черную дичь (кабана). В-третьих, это пастушеская собака, способная вступить в схватку с волком, и дворовая собака [Teichert, Müller 1983b: 121-122, Fn. 40]. Важно, однако, иметь в виду, что, хотя "Аламанская правда" (Lex Alamannorum) и "Баварская правда" (Lex Bajuvariomm) появились в VII-VIII вв., имеющийся текст "Баварской правды" относится к XIII в., то есть является памятником высокого Средневековья. Соответственно, какие-то из указанных выше разновидностей собак могли появиться в более позднюю эпоху и уже представлять собой настоящие породы в современном смысле слова.
Таким образом, собака присутствовала в германских поселениях с древнейшей эпохи, и со временем ее распространение явно превышает "один процент", обычный для раннегерманского хозяйства. А если обратиться к описанию культовых действий, ритуальных комплексов и погребений (захоронений знати), то присутствие собаки можно оценивать как постоянное. Особый статус собаки в германском языческом ритуале прослеживается с древнейших времен. Отчасти это объясняется тем, что у индоевропейцев было принято приносить в жертву исключительно домашних животных [Vries 1935: 253; Vries 1937: 97], а собака была постоянным спутником человека. Но жертвоприношение собаки и помимо этого должно иметь свой особый смысл и многообразные коннотации. К сожалению, Я. де Фрис практически не уделяет внимания роли собаки в древнегерманской мифологии и языческом культе. Однако существует круг широкий круг фактов, требующих осмысления.
В ямном поселении ясторфской культуры (Остерниенбург, округ Кётен) было обнаружено отдельное погребение собаки, вероятно, имевшее культовый характер [Sever 1976: 129]. Ритуальные погребения собаки засвидетельствованы в германских поселениях римской императорской эпохи [Grünert 1976: 444]. Я. де Фрис, ссылаясь на сообщение Адама Бременского, указывает, что наряду с лошадью собака была традиционным жертвенным животным древних скандинавов [Vries 1937: 97]. Приведем этот контекст "Деяний архиепископов Гамбургской церкви" (Gesta Hammaburg. Eccl. Pontif. IV, 27): "Вот как происходит жертвоприношение. Из всей живности мужского пола приносится девять голов: считается, что их кровь умилостивит богов. Тела же этих животных развешиваются в близлежащей роще. Эта роща священна для свеонов, потому что, согласно поверью, благодаря смерти и разложению жертв ее деревья становятся божественными. Один христианин рассказывал мне, что видел в этой роще висевшие вперемежку тела собак, лошадей и людей, общим числом 72. А о многочисленных нечестивых магических песнопениях, которые они обычно исполняют, совершая обряд жертвоприношения, лучше будет вообще умолчать" (пер. В. В. Рыбакова и М. Б. Свердлова; цит. по: [Латиноязычные источники 1989]).
Сохранились археологические свидетельства о жертвоприношении собаки наряду с лошадью в эпоху викингов. Так, в Ральсвике на балтийском острове Рюген при раскопках на южной оконечности поселения в прибрежном песке были обнаружены остатки трех больших килевых лодок славянского типа. В этом комплексе содержались также многочисленные кости животных и человеческие останки [Herfert 1973: 14-18]. Человеческие черепа хорошо сохранились (в одном случае – с шейными позвонками), но у всех отсутствует нижняя челюсть. В комплексе представлены также фрагменты черепов, свидетельствующие о том, что головы были разрублены на мелкие части вдоль и поперек или же горизонтально рассечены в области носа. Все останки обнаруживают следы варварского расчленения: головы и конечности отрублены острыми орудиями, у костей конечностей – кистей, предплечий, ступней и голеней – отсечены концы суставов. Количественное соотношение различных видов человеческих костей по отношению к целому скелету не соответствует естественному распределению. Черепа и конечности принадлежали людям разного пола и возраста (включая женщин и детей) [Herfert 1973: 20].
Количественные соотношения отдельных видов животных при кораблях и в остальном поселении явно не совпадали. Исследование выявило большое количество костей лошади и собаки (кроме того, кости свиньи, овцы, коровы и спорадически – кошки). Лошадиные и коровьи черепа были разрублены в области носовой кости, остальные сохранились нетронутыми [Herfert 1973: 17].
На этом же месте была найдена кость с рунической надписью, первые руны которой с уверенностью читаются как ᛏᚢ = tu ([Herfert 1973: 12-13], с илл.). На основании всех этих фактов П. Херферт оценил рассмотренную находку как жертвенный комплекс, маркирующий культовое место [Herfert 1973: 20-21].
Собак приносили в жертву не только при коллективном (смешанном) жертвоприношении людей и животных. В некоторых домах поселения V в. близ Вальтерсдорфа (округ Кёнигс-Вустерхаузен) и в поселении той же эпохи "Ам Доннерсберг"2 близ Гильде (округ Гослар) обнаружены полные скелеты собак, и исследователи полагают, что животные были захоронены в качестве строительной жертвы [Teichert, Müller 1983а: 115].
Захоронение собаки вместе с хозяином является константой германской погребальной обрядности. В погребениях эпохи Великого переселения народов на территории Германии собака встречается довольно часто [Teichert, Müller 1983а: 115]. Во второй половине V в. в алеманских захоронениях ("ряды погребений") в погребальную свиту умерших высокого социального статуса входят лошади и собаки [Schlette 1980: 178].
Исследования немецких археологов показали, что все собаки в захоронениях эпохи Великого переселения народов были кобелями – то есть, как и при отборе лошади знатного германца, отдавалось предпочтение особям мужского пола. Собаки, погребенные вместе с хозяином, находились в полном расцвете сил: большинству из них было 2-3 года, самым молодым – полгода, а самым старым – не более 6-8 лет [Teichert, Müller 1983а: 115]. Это ясно свидетельствует о том, что собаки, принадлежавшие знатному человеку, приносились в жертву на его похоронах и буквально следовали за хозяином.
Захоронение собаки было необходимой составляющей погребального ритуала вождя вендельской эпохи. В Западном кургане Уппсалы (550-575 гг.), где погребен знаменитый шведский конунг Адильс (Ēadgils "Беовульфа", Aðils "Саги об Инглингах", сын конунга Оттара Вендильской Вороны – Óttarr vendilkráka "Круга Земного", Ohthere "Беовульфа"), под каменной насыпью на кострище находились останки конунга и фрагменты погребальных даров. Среди последних, помимо меча франкской работы с золотой рукоятью, инкрустированной гранатами, и настольной игры с фигурами из слоновой кости, отмечаются также медвежья шкура, на которой лежало тело, и кости двух собак [Лебедев 2005: 150]. Во всех трех "Великих курганах" Уппсалы, погребениях Инглингов, в составе жертвоприношений встречаются "кости собаки, лошади, быка, свиньи, овцы, а также кошки и петуха" [Лебедев 2005: 151]. Очевидно, что жертвоприношение целого ряда животных не имело целью чисто количественного накопления или "разнообразия" жертв. Каждое из животных имело определенную ритуальную функцию, что справедливо подчеркивает Г. С. Лебедев: "петух Сальгофнир будит эйнхериев в Валхалле...; кошка – священное животное Фрейи...; собака сопровождает всадника в Валхаллу на изображениях готландских стел VIII-XI вв." [Лебедев 2005: 151].
Функция собаки в древнегерманском погребальном обряде имеет убедительные параллели в других архаических индоевропейских традициях. Ср. прежде всего описание похорон Патрокла (П. XXIII, 174), когда Ахилл закалывает двух из псов Патрокла (κύνες) и бросает их на погребальный костер (καὶ μὲν τῶν ἐνέβαλλε πυρῆ δύο δειροτομήσας), на что особо указал В. Н. Топоров, осмысляя реалии погребального обряда древних пруссов [Топоров 2005: 556]. Исследователь определил значение собаки в погребальном обряде этого типа как "приемлюще-положительное", указав на мифологическую роль собаки "как проводника мертвых в индоиранской традиции – двух четырехглазых псов Ямы, божеств смерти, четырех псов авестийского Йимы..." [Топоров 2005: 575]. Таким образом, древнегерманское жертвоприношение собаки как обязательный компонент погребального обряда воинской элиты является несомненным наследием индоиранской древности, причем в качестве других составляющих исследователи (ср. [Топоров 2005] со ссылками на другие работы) уверенно выделяют кремацию на высоком (парадном) костре, ритуальный плач, жертвоприношения рабов и рабынь, лошадей, рогатого скота, тризну как "предспортивные" конные состязания с раздачей наград, ритуальное собирание (омовение) костей и захоронение праха под высоким, отовсюду видным насыпным курганом. Именно идея определенного типа погребального обряда воинской элиты, актуализируемого в соответствующих культурных условиях, позволяет объяснить неравномерное, на взгляд некоторых археологов, хронологическое распределение древнегерманских погребений с собаками: 400-700 гг. н. э. у лангобардов, франков и англосаксов, 600-800 гг. у саксов и фризов, 600-1050 гг. у скандинавов (данные по: [Gräslund 2004]). Равным образом, учет индоиранского контекста позволяет избежать приблизительных оценок и произвольных параллелей (ср. "нехристианский погребальный обряд" и сопоставление с образом "псов Гекаты" в работе А.-С. Греслунд [Gräslund 2004: 170]).
2. Обозначения собаки: этимология и функционирование в памятниках
Основное обозначение собаки является общим для всех древнегерманских языков: ср. гот. hunds, ди. hundr, да., да, дфриз. hund, двн. hunt "собака". Общегерманское *hundaz (м. р.-а) традиционно возводится к индоевропейской основе *kwon-, *kun- "собака", континуантами которой являются др.-инд. śvá, род. п. śúnas, мидийское σπάκα (у Геродота), греч. κύων, род. п. κυνός, древнелат. canēs, род. п. мн. ч. canum, лат. canis, др.-ирл. cū, род. п. con, др.-прус. sunis, лит. šuo, род. п. šuňs, лтш. suns, арм. šun, род. п. šan "собака" [Рокоту 1959: 632-633; Lehmann 1986: 195; Гамкрелидзе, Иванов 1984: 589-593].
Структура о/г *hundaz показывает, что германское обозначение собаки не прямо восходит к и.-е. *kun-, но имеет в составе основы формант, вероятнее всего, восходящий к индоевропейскому *t с действием закона Вернера и последующим отвердением звонкого спиранта после носового (ср. омонимичное числительное "сто" – о/г *hund < и.-е. *kṃtóm). И действительно, общегерманское *hundaz получает убедительное объяснение с учетом таких индоевропейских производных от основы *kwon-, как арм. skund "собачка" < *kwon-tá, лтш. sun-tena "большая собака" [Vries 1962: 267; Lehmann 1986: 195]. Однако пример *kṃtóm: *hund "сто" заставляет задуматься об огласовке индоевропейского прототипа о/г *hundaz. Действие закона Вернера показывает, что ударение падало не на корневой слог, а общегерманское *un восходит к индоевропейскому слоговому сонорному *ṇ. В. Леман реконструирует и.-е. *kwṇ-tó, но ясно, что индоевропейский *kw (равно как и *ᴋw) должен был бы отразиться в общегерманском как *hw, тогда как в имеющейся форме мы видим *h. С учетом этих соображений ближайший индоевропейский прототип общегерманского *hundaz следует восстанавливать как *kṇ-tó или, если учитывать данные языков, где индоевропейская основа представлена в виде *kun-, как *kun-tó. Последняя реконструкция, находящая подтверждение в латышском suntena, очень важна: она передает идею широкого ареального (а не изолированного германского) развития индоевропейского слогового сонорного *ṇ > un.
Представляют интерес древнеисландские композиты с основой hund(a)- в качестве первого компонента. Так, наряду с нейтральными обозначениями лая – hund-gá (hunds-gá) и hunda-gnöll – существует слово hunda-hljóð, засвидетельствованное в составе формулы vera kominn ór hundahljóðum собств. "уйти на такое расстояние, с которого уже не слышно собак", "оказаться в безопасности" [Baetke 1976: 281]. Здесь собака оказывается своего рода пространственным маркером, постоянным признаком жилья/присутствия людей, и композит hunda-hljóð имеет терминологический оттенок.
В других древнеисландских композитах основа hund- выполняет усилительную функцию: hund-víss "необыкновенно умный", hund-villr "совершенно дикий" (в обороте fara hundvillr "совершенно заблудиться, сбиться с пути"), hund-heiðinn "заядлый язычник" [ibid.]. Последнему композиту посвящена работа Ф.-Х. Дилльмана [Dillmann 2001], поскольку это слово является ключевым в описании распри Олава Трюггвасона и Сигрид Гордой ("Сага об Олаве сыне Трюгтви", LXI). В этом контексте речь идет о давнем намерении Олава и Сигрид заключить брак:
Þá mælti Ólafr konungr, at Sigríðr skyldi taka skírn ok rétta trú. Hon sagði svá: Ekki mun ek ganga af trú þeirri, er ek hefi fyrr haft, ok frændr mínir fyrir mér; mun ek ok ekki at því telja, þótt þú trúir á þann guþ, er þér líkar. Þá varð Ólafr konungr reiðr mjök ok mælti bráðiga: Hví mun ek vilja eiga þik hundheiðna. Ok laust í andlit henni með glófa sínum, er hann hélt á. Stóð hann upp síðan, ok bæði þau. Þá mælti Sigríðr: Þetta mætti verða vel þinn bani – "Но тут Олав конунг сказал, что Сигрид должна принять крещение и правую веру. Она отвечает так:
– Я не намерена отказываться от веры, которая у меня была раньше и у моих родичей до меня. Но я не буду возражать против того, чтобы ты верил в того бога, который тебе нравится.
Тогда Олав конунг очень разгневался и вскричал:
– С какой стати я буду жениться на заядлой язычнице?
И ударил ее по лицу перчаткой, которую держал в руке. Затем он встал, и она тоже. Сигрид сказала:
– Это может привести к твоей смерти" [Снорри Стурлусон 1980: 137].
По мнению Дилльмана, отрицательные коннотации слова hundheiðinn обусловлены не чем иным, как сугубо положительной ролью собаки и лошади в древнескандинавской языческой традиции. Этот вывод представляется неоправданным по ряду причин. Во-первых, если композит hundheiðinn так прочно связан с положительными коннотациями скандинавского язычества, то Сигрид Гордая, декларирующая свою связь с верой предков, вряд ли бы на него обиделась. Во-вторых, если считать основу hund- полнозначной и прямо указывающей на "собаку", то в таком случае она должна иметь пейоративное значение и сопоставляться с употреблением слова hundr в качестве бранного: ср. hundrinn þinn "(ты) собака", hunds-verk "грязная работа" (у скальдов Сигвата и Тормода), hund-eygr "псо-глазый", "с глазами, как у собаки" ("Сага о Греттире" 47, висы Свейна), mann-hundr "дурной человек" [Lexicon poeticum 1931: 294; Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957: 292]
В-третьих, слово hundheiðinn связано с "собакой" лишь косвенно, и толкование В. Бэтке ("stockheidnisch, durch und durch heidnisch"), равно как и русский эквивалент "заядлый(-ая) язычник(-ца)" (пер. М. И. Стеблин-Каменского), верно передают усилительную функцию компонента hund-, тогда как английский эквивалент "dog-heathen" [Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957: 292] создает ложное впечатление полнозначной основы. Примечательно, что Финнур Йоунссон вообще не связывает компонент hund- в подобных композитах с ди. hundr "собака", а возводит его к о/г *hund- "сто": "hund- forstærkende = hund-rað" [Lexicon poeticum 1931: 294], хотя последнее допущение и нельзя считать обязательным. Представляется, что при осмыслении композитов с начальным усилительным hund- следует учитывать тенденцию к употреблению зоонимов (и особенно "собаки") в усилительной функции: ср. рус. просторечн. как собака в усилительных конструкциях разного рода – злой как собака, устал как собака, надоел как собака и даже врет как собака (по аналогии и в результате контаминации корректных сочетаний врет, собака и врет как сивый мерин).
И наконец, необходимо подчеркнуть, что Олав Трюггвасон не просто назвал Сигрид Гордую þik hundheiðna, но нанес ей комплексное оскорбление, преступив этикет буквально по всем статьям: он сильно разгневался, закричал, употребил слово с сильной эмоциональной окраской, ударил знатную особу по лицу, да еще и не рукой, а перчаткой. Всё это, согласно Снорри, и стало причиной смертельной ненависти Сигрид Гордой к Олаву.
Ди. hundr в качестве второго компонента сложных слов служит для обозначения различных функций/пород собак3: smala-hundr, fjár-hundr "пастушеская собака", "овчарка" (ср. smali "мелкий скот", "овца"; fé "скот, имущество"), dýr-hundr "гончая" (ср. dýr "зверь"), búr-hundr, varð-hundr "сторожевая собака" (ср. búr "горница, кладовая, амбар"; varða "охранять"), grey-hundr "борзая" (ближайшим соответствием на первый взгляд кажется ди. grey "собака, сука" < grár "серый", но Я. де Фрис справедливо считает ди. grey-hundr заимствованием из древнеанглийского – ср. да. grieghund, на. greyhound "борзая", "грейхаунд"4 [Vries 1962: 188]), spor-hundr "легавая" (ср. ди. spor "след" и свн. spürhunt "легавая", нн. Spürhund), mjó-hundr "декоративная собака" (ср. mjór, mær "узкий, стройный"). В словаре Клисби/Гудбранда Вигфуссона ди. mjó-hundr сопоставляется с дат. mynde и получает истолкование "a spaniel" [Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957: 292]. Однако, как говорилось выше, вопрос становления современных пород собак не поддается точному разрешению, и, говоря о древнескандинавской "овчарке" или "декоративной собаке", не следует сразу представлять себе нынешние популярные породы типа немецкой овчарки или спаниеля.
Небольшая собака, в том числе декоративная, обозначалась древнеисландским словом rakki (ср. тж. skikkju-rakki "комнатная собачка" – "Сага об оркнейцах", 114). Это слово имеет такие параллели, как др.-дат. и дат. диал. rakke, фарер. rakki, ншвед. racka, шетл. rakki (табуистическое обозначение собаки), да. ræcc, racca 'легавая, гончая', на. диал. гаке "овчарка", нн. диал. räche "легавая, гончая", снн. и нидерл. rekel "большая пастушеская собака"; в саамском языке представлены древнегерманские заимствования – rakka, rāke "небольшая собака, собачка" [Vries 1962: 432]. Рассматриваемое обозначение собаки восходит к основе *rakjan- "гнать", ср. ди. rekja "гнать" [Vries 1962: 432,440], то есть по внутренней форме rakki оказывается "гончей", хотя, как можно видеть по приведенным выше лексическим единицам, в синхронии это отнюдь не обязательно гончая. Основа rakki выступает в древнеисландских обозначениях куницы и лисицы (песца) – ask-rakki и mel-rakki (ср. askr "ясень" и melr "песчаный холм, дюна"), что также свидетельствует об актуальности значения "собака, собачка", а не "гончая".
Древнеанглийские контексты, в которых употребляется слово hund, на первый взгляд менее показательны ввиду своего преимущественно переводного характера (переводы псалмов, Евангелия от Матфея, "Обязанностей пастыря" и "Утешения философией"; ср. [Bosworth /Toller 1976: 565-566]). В оригинальных прозаических текстах (Lācnunga и грамматика Эльфрика) упоминания собаки являются нейтральными и вполне бытовыми: wið hundes slite "от укуса собаки" (Lchdm. i. 310, 8), hunda gebeorc "собачий лай" (Ælfr. Gr. I). И даже в "Беовульфе" собака упоминается один раз и косвенным образом: сказано, что даже олень, hundum geswenced "гонимый собаками" (Вео. 1368), скорее пожертвует жизнью, чем захочет ступить в страшные места, где обитает Грендель. Более показательны композиты со вторым компонентом -hund. Они делятся на два типа: 1) обозначения пород собак (ср. соответствующую древнеисландскую модель) – hēa(h) dēor-hund "гончая" (ср. hēa(h)-dēor "взрослый олень-самец", "красный зверь") [Bosworth/Toller 1976: 515], roð-hund "молосская собака" (ср. да. ryðða м. р.-n "молосский пес, мастифф", двн. rudo "молосская собака") [Bosworth/Toller 1976: 802, 806]; 2) сложные слова с определенной концептуальной нагруженностью, helle-hund "адский пес" и wēde-hund "бешеная собака", засвидетельствованные в следующих контекстах: helle-hund sý hē Judas gefera Cristes belǣwendes and sý hē toren of hellehundes tōþum "да будет он адским псом, Иуда, спутник Христа, предатель, и да будет он разорван зубами адских псов" (Cod. dipl. Kmbl. iii 350, 18) [Bosworth/Toller 1976: 526] и wið wēdehundes "против бешеной собаки" (Lchdm. i. 86, 13).
Наряду с этими композитами в древнеанглийском засвидетельствованы примечательные структурные варианты: helle hund "собака ада" [Bosworth/Toller 1976: 526] и wōdes hund, букв. "собака бешенства" [Bosworth/Toller 1976: 1181]. Первый пример находится в Альфредовом переводе Боэция: sceolde cuman ðære helle hund ongean hine ðæs nama wæs Ceruerus – "должен выйти ему [Орфею] навстречу тот адов пес, коего имя было Цербер" (Boeth. 35, 6), и ðære helle с местоимением в женском роде означает здесь "того ада/Аида" или, если следовать духу языка, "той Хель". Второй пример, wōdes hund, коррелирует в древнеанглийских Lācnunga с wedehund "бешеный пес", но, как и (ðære) helle hund "пес ада/Хель", сохраняет реликты представлений о некоем мифологическом агенсе. Да. wōd (прилаг., сущ.) "безумный, яростный, неистовый; безумие, ярость, неистовство" не только этимологически, но и структурно соотносится с именем Бодана: ср. такие варианты, как on wōdum drēame и wōden-drēam "furor animi", "ярость духа" [Bosworth/Toller 1976: 1261]5. Так в древнеанглийских переводных и медицинских контекстах, казалось бы, не связанных с германской мифопоэтической традицией, в эпитетах собаки обнаруживаются реликты основных германских представлений о Дикой охоте, которая в немецкой традиции определяется как поездка/свита Frau Holle (контаминация женских персонажей *Holda < двн. hold "милый, благосклонный" и Hölle < helle "Хель, ад") или Wütendes Heer < *Wuotanes Heer "войско Вотана". Сонм мертвых проносится по земле во время осенних бурь, до солнцеворота или на Святках, предводительствуемый основным мужским или женским мифологическим персонажем (собственно, хозяином или хозяйкой царства мертвых6) и сопровождаемый собаками. Лай собак – одна из основных примет Дикой охоты. Но этот древнегерманский образ получил исчерпывающее освещение в трудах выдающегося австрийского лингвиста и мифолога Отто Хёфлера [Höfler 1934; Höfler 1973; Höfler 1992] и не требует исследования в рамках данной работы. В дополнение к мыслям Хёфлера достаточно указать на индоевропейское распространение мифологемы "псов Иного мира" (всегда выступающих в связи с "хозяевами Иного мира"), позволяющее отнести эту мифологему к кругу понятий бронзового века, а может быть, и более глубокой древности.
Древне- и средневерхненемецкие обозначения собаки достаточно немногочисленны. В связи с другими языками выше уже рассматривались двн. hunt "собака", rudo "молосская собака" (причем современное немецкое Rüde означает "кобель"), свн. spürhunt "ищейка, легавая". Интересно отметить двн. bracko, свн. bracke, снл. bracke – древнейшее немецкое наименование охотничьей собаки, ищейки, происходящее от о/г *brakkōn "нюхать" [Kluge 1999: 130]. Bracke – основное обозначение охотничьей собаки, породистой собаки в средненемецком эпосе (например, в "Песни о Нибелунгах" и "Парцифале"). Вопрос о соотношении двн. bracko с итал. bracco, франц. braque "ищейка" у Ф. Клуге не получил разрешения: романские слова с определенной долей сомнения возводятся к незасвидетельствованному народно-латинскому *per-agicāre, причем допускается возможность дальнейшего заимствования в древненемецкий, хотя германская этимология двн. bracko формально и семантически безупречна. Таким образом, гипотеза о заимствовании из романских языков представляется излишней. В средненемецкую эпоху при распространении куртуазной культуры заимствования производились из старофранцузского в средненемецкий, но для древненемецкой эпохи актуально обратное направление заимствований – из древнегерманских языков в народную латынь (ср., например, итал. bianco, франц. blanche "белый" < герм. *blank- "белый, блестящий"). Потому итал. bracco и франц. braque следует интерпретировать как заимствование из древневерхненемецкого.
Примечательно, что основное обозначение ищейки, легавой в современном немецком языке – Spürhund, а синоним Bracke является специальным термином и, более того, может обозначать любого молодого хищника. Очевидно, что главенствующее положение Spürhund обусловлено прозрачностью внутренней формы и словообразовательной модели.
Обозначения собаки-самки, суки варьируют по языкам: ди. grey "сука" < *grāwaz "серый" (ср. [Vries 1962: 188]), да. tife "сука", снл. teve "сука", нн. Zibbe "сука", тж. "зайчиха", "молодая овца" с дальнейшей неясной этимологией [Kluge 1999: 909], двн. zôha, свн. zôhe, снл. tō "сука", ср. ди. tóa "лисица" [Kluge 1999: 914], причем наряду со словом tóa в древнеисландском засвидетельствовано tófa, которое Р. Клисби и Гудбранд Вигфуссон считают вариантом tóa [Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957: 638]. Наименование лисицы в индоевропейских языках имеет отчетливую тенденцию к табуированию и замене обозначений, и ди. tóa явно представляет собой табуистическую вариацию ди. fóa "лисица" < о/г *fōhon "лисица". Однако сопоставление с двн. zôho и нл. tō показывает, что первичным в этом этимологическом гнезде было значение "самка животного, сука". А в древнеисландском tófa следует видеть другую огласовку той же основы, которая представлена в да. tife "сука", снл. teve "сука", нн. Zibbe "сука". Ареальное обозначение лисицы и в этом случае образуется путем семантического сдвига "самка животного, сука" > "лисица". И хотя этимология да. tife и др. считается невыясненной, в свете этих данных важно учесть предложенное Р. Клисби и Гудбрандом Вигфуссоном сопоставление ди. tófa с ди. tæfa, дат. tæve "ощенившаяся собака, матка" и возведение к глаголу týja (tæja, tója, tjá) "делать, производить", в данном случае "производить детенышей", сопоставляемому с гот. taujan "делать" [Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957: 647]. Эту линию полезно учесть при этимологизации двн. zôha, которое в таком случае можно возвести к о/г *tiuhan(an) "тащить, тянуть" (что сопоставляется с лат. dücere "вести" [Kluge 1999: 909]) в значении "производить (на свет)", ср. нн. zeugen "зачинать", erzeugen "производить" и erziehen "воспитывать" при ziehen "тянуть". В целом же выясняется, что все обозначения собаки-самки, суки уже в древнегерманских языках являются ареальными. По данным археологии (см. выше), "собака" в древнегерманской дружинной культуре – это преимущественно крупная особь, кобель, пес вождя. Лексические данные позволяют заключить, что собака-сука не обозначалась единым общегерманским термином, а согласно внутренней форме ареальных синонимов рассматривалась даже не как собака-самка (ср. нн. Hündin)7, но прежде всего как производительница щенков.
Напротив, обозначение щенка является общегерманским: ди. hvelpr (ни. hvolpur), да., дс. hwelp (м. р.), двн. weif (ср. р.), welf(e) (м. р., ср. р.) < *hwelpaz/hwelpan "щенок", тж. "волчонок, лисенок" (то есть, собственно, "щенок волка /лисы"). Этимология этого наименования неясна, так как приводимые Ф. Клуге др.-ирл. cuilén, кимр. colwyn "молодая собака", лит. kalẽ "сука", греч. κύλλα (глосса) "молодая собака", по указанию автора словаря, неоднозначны в отношении анлаута [Kluge 1999: 884]. Действительно, о/г *hwelp- предполагает индоевропейский прототип *kwelb-, и в таком случае мы вообще не находим каких-либо убедительных параллелей этому германскому обозначению щенка. Неудивительно, что о/г *hwelp- может трактоваться как ономатопоэтическое образование [ibid.] или заимствование из неизвестного неиндоевропейского языка. Последняя гипотеза сомнительна, ибо собаководство у древних германцев вполне вписывается в индоевропейскую традицию. Напротив, идея об ономатопее находит убедительное подтверждение в словаре Я. де Фриса, где исследователь привлекает для сопоставления да. hwilpe, ннл. wilp, wulp "морская птица" и реконструирует исходное значение "визжащий, скулящий" [Vries 1962: 271]. В современных германских языках наименования щенка согласуются с общими принципами построения соответствующей лексико-тематической группы: ни. hundur "собака" – grey "сука" – hvolpur "щенок" (сохранение архаической системы), нн. Hund "собака" – Hündin "сука" – Hündchen "щенок" (унификация по важнейшей основе, тогда как нижненемецкое Welpe, вытеснившее форму Weif, становится специальным охотничьим термином), на. dog "собака" – bitch "сука" – cub "щенок" (с полной заменой общегерманских обозначений).
3. Собака и мифология знатного рода
Как убедительно показал Отто Хёфлер, собака была символом власти у лангобардов: ср. описание лангобардов как Cynocephali у Павла Диакона (Hist. Langobard. I, 11), их старое племенное прозвище Winnili "бешеные псы" (этимология Р. Муха) и традиционную "песью" символику в именах и прозвищах Скалигеров, герцогов Веронских, и их родичей: Cangrande I, Cangrande II, Mastino I, Mastino II, Cansignorio, Canfrancesco, Cagnola. При этом собачья голова была символом рода Скалигеров – "песий шлем" Кангранде и увенчанные коронами псы, держащие герб Скалигеров. Исследователь подчеркнул, что даже в поздней датской традиции Дикий Охотник (= Один) называется Kong Himdhoved "Король Псоглав" [Höfler 1973: 249]. В связи с этим Хёфлер отметил, что вождь северонорвежских бондов в их борьбе против Олава Святого Торир носил прозвище Собака (Þórir Hundr): "Личные имена типа Wolf, Wolfgang или столь обычное в Скандинавии Björn и в поздние времена свидетельствуют о древних идеях некого сущностного родства. Но "Hund", "собака", в столь многих языках употребляемое как ругательство, кажется нам мало подходящим в качестве мужского имени. И всё же оно встречается, и в весьма устойчивом смысле, и в высоких стратах древней культуры" [Höfler 1992: 52].
В дополнение к этому следует указать, что имя Hvelpr eða Hundi собств. "Щенок или Собачка" в "Саге об Олаве сыне Трюггви" носит сын оркнейского ярла Сигурда:
Síðan svarði jarl konungi eiöa ok gerðist hans maðr, fékk honum son sinn til gislingar, er hét Hvelpr eða Hundi, ok hafði Ólafr hann til Noregs með sér – "Затем ярл дал конунгу клятву верности и стал его человеком. Он дал Олаву в заложники своего сына, которого звали Щенок или Собачка, и Олав взял его с собой в Норвегию" [Снорри Стурлусон 1980: 128].
Два варианта имени в контексте указывают на осознание внутренней формы имени в саге. В этом примере "собачье" имя, с одной стороны, изначально отмечено положительными коннотациями, поскольку его носит сын могущественного оркнейского ярла, становящийся заложником еще более могущественного конунга. С другой стороны, нельзя не обратить внимания, что имя это носит юноша-заложник, то есть пассивный посредник и фактически – живое воплощение клятвы оркнейского ярла, ценный объект, приобретенный конунгом. В этом смысле эпизод со знатным заложником по имени "Щенок или Собачка" мало отличается от истории приобретения необыкновенно умной (умевшей считать стадо) собаки по имени Виги (Saga Ólafs Tryggvasonar 32-35).
В "Пряди о Фроди" мы также встречаем идею преимущественной связи собаки с конунгом и знатным родом: Хельги и Хроар, сыновья Хальвдана, ради спасения выдаются за собак или даже превращаются в них благодаря колдовству их защитника Вивиля, способного отводить глаза врагам. Клички Хопп и Хо служат сигналом бегства мальчиков от конунга Фроди, желающего их смерти. Таким образом, спасение жизни в облике собаки – особая удача, не бросающая тени на сыновей конунга. Примечательно, что отпрыски знатного рода последовательно выдаются за собак и коней (и именуются соответственно собачьими и конскими кличками), а не, скажем, за рабов, овец или мешки с зерном. И поскольку данные археологии убедительно свидетельствуют о том, что собака и лошадь были атрибутами вождя и воинской элиты, сопоставление сыновей конунга именно с псами и конями находит прочную опору в традиции.
Важно, однако, что такое сопоставление обычно реализуется в неоднозначных, зачастую опасных обстоятельствах: ср. gnadda niflfarna "звереныши, во мрак ушедшие" об убитых сыновьях Атли в (Atlakviða, 33). Именно в такой – амбивалентной и, очевидно, экстремальной – ситуации употребляется слово hwelp в древнеанглийском "Вульфе и Эадвакере":
Gehyrest þu, Eadwacer? Uncerne earne hwelp bireð Wulf to wuda – "слышишь ли, Эадвакер? Нашего (дв.ч.) щенка волк/Вульф несет в лес".
Можно видеть, что данный контекст основан прежде всего на актуализации внутренней формы имени собственного Wulf, которое носит возлюбленный героини. Сын героини от нелюбимого мужа – Эадвакера осознается в этой перспективе как "детеныш", "щенок" (в переводе В. Г. Тихомирова – "пащенок"). Возможно, за этим стоит древнее противопоставление "рода Волка" (ди. Ylfingar) и "рода Пса" (ди. Hundingr; см. ниже), но для синхронии древнеанглийской героической элегии можно достоверно проследить лишь обозначение словом hwelp находящегося в опасности ребенка – отпрыска знатного рода.
Рассмотренные Я. Гриммом и О. Хёфлером предания о лангобардском короле Ламиссио и начале франкской династии Вельфов (Welfen "щенки, волчата"), где младенцы – отпрыски знатного рода – ради спасения выдаются за слепых щенков [Höfler 1992: 58], представляют собой реализацию того же мотива и свидетельствуют о его общегерманском характере.
Реликты представлений о собаке как символе знатного рода оказываются удивительно стойкими. Именно благодаря им удается должным образом истолковать подлинное (а не трансформированное А. Конан Дойлем) предание о собаке Баскервилей. Согласно английской легенде, сообщенной Конан Дойлю журналистом Флетчером Робинсоном8, девонширский род Баскервилей-Воганов был таинственным образом связан с огромной черной собакой (которая именовалась в традиции словом hound, а не dog, что и отразилось в названии повести). Пес появлялся в момент смерти представителя этого древнего рода, но не ради устрашения или угрозы, а для защиты умирающего члена рода от злых духов. Как можно видеть, здесь реализуются функции собаки как спутника вождя и проводника в иной мир. Кроме того, в полном соответствии с идеей О. Хёфлера, мифологический образ собаки воплощает идею избранности и преемственности знатного рода (Баскервили-Воганы возводили свой род к королям).
4. Собака в "Эдде"
Во всех эддических контекстах, где собака выступает как самостоятельный мифологический персонаж, она является могучим хтоническим существом: Garmr – пес, упоминаемый наряду с волком Фенриром, Hyndla "Собачка" – имя великанши, которую Фрейя в "Песни о Хюндле" именует mæer meyja "дева дев", mín vina "подруга моя" и Hyndla systir "Хюндла, сестра". Hundingr – герой, чей род враждует с потомками Волка, Ильвингами (Ylfingar). О. Хёфлер включал эту родовую распрю в древнегерманский ритуальный контекст [Höfler 1992], и следует подчеркнуть, что имя Хундинг не является в традиции позорным. В целом собака приравнивается к волку: ср. описание берсерков в "Саге об Инглингах", которые вели себя sem hundar eða vargar, "как псы или волки" (Ynglingasaga 6). Здесь не делается различия между волками и псами, более того – псы упоминаются первыми. Можно предположить, что это обусловлено преимущественным соотнесением псов с бешенством и ролью собак как переносчиков бешенства.
5. Собака в исландских сагах
Сравнение с собакой, как правило, не является в исландских сагах унизительным. Напротив, "собачье" в бытовом поведении человека свидетельствует о его особых, едва ли не сверхъестественных качествах: так, например, Транд в "Саге о фарёрцах" ощупав землю, нюхает свою руку и обнаруживает человеческие следы, а затем нюхает землю, как пес, и находит преследуемых (Færeyinga saga, 38). Транд описывается в саге как умный и достойный человек, он красив и умеет учтиво повести речь, и сообщение о его "собачьих качествах" отнюдь не несет в себе негативной оценки.
Сравнение раба с собакой в исландских сагах не засвидетельствовано. Тем не менее, можно установить, что образ собаки всё более теряет свои архаические черты, становясь амбивалентным. С одной стороны, дочь королевы Ирса получает имя по кличке собаки (Hrólfs Saga Kraka ok kappa hans: Helga þáttr, 9), с другой, эта дочь знатного рода презираема своей матерью, и подобное имя изначально оценивается как пейоративное, хотя собственное значение имени/клички Yrsa "медведица" дает возможность переоценки. Эта амбивалентность, обусловленная синхронным положением собаки как основного домашнего животного, лежит в основе игры слов и образов в сагах. Ср. контекст "Саги о Вёльсунгах", где Гуннар с долей презрения называет дружинников Атли smáir hundar, "собачки, собачонки", а также скрывание знатных детей под собачьими кличками Hoppr и Hó (Hrólfs saga kraka ok kappa hans: Fróða þáttr, 2).
В ряде исландских саг подчеркивается разум собаки и ее способность испытывать почти человеческие чувства. Таковы пес Гуннара Sámr в "Саге о Ньяле", которого Гуннар получил в подарок (Njáls saga 70), и верный пес в "Саге о Хальвдане сыне Эйстейна". Хальвдан спас пса от смерти, а тот плачет от радости и в свое время отдает жизнь за хозяина (Hálfdanar saga Eysteinssonar, 17). Здесь собака – реальное домашнее животное с особыми или даже сверхъестественными качествами, но, конечно, уже не мифологический хтонический зверь или оборотень-hamrammr. Собака часто выступает в сагах как род имущества: ср. Selsnautr "дар/собственность Селя" в "Саге о Хальвдане сыне Эйстейна". Клички собак в сагах не имеют негативных коннотаций: Hoppr и Hó (см. выше) – ономатопея, намекающая на изначальную аллитерацию скрываемых имен Helgi и Hróarr (далее, в эпизоде с лошадьми, сыновей Хальвдана именуют Hamr и Hrani), Vígi в "Саге об Олаве Трюггвасоне" – от ди. vígja "гнать", Sámr в "Саге о Ньяле" – собственно "черный", "Черныш".
Однако справедливости ради надо сказать, что слово hundr может употребляться в сагах как ругательство: ср. hundrinn þinn "ты собака" и еще несколько примеров такого рода [Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957: 292], причем слово mann-hundr означает здесь уже не "человека-пса" в древнегерманском смысле, а "дурного человека" ("wicked man" [ibid.]). Это также является свидетельством снижения исконного мифологического образа собаки.
6. Предание о псе-конунге у Снорри Стурлусона
Рассказ об избрании пса конунгом ("Сага о Хаконе Добром", 12 и краткое изложение сюжета в "Саге об Олаве Святом", 37) – один из ярких эпизодов "Круга Земного": "Эйстейн, конунг в Упплёнде, которого одни называют Могущественным, а другие Злым, совершил набег на Трандхейм и подчинил себе фюльки Эйна и Спарбюггва, и посадил там своего сына, которого звали Энунд. Но трандхеймцы убили его. Эйстейн конунг вторично пошел походом в Трандхейм и разорял страну и подчинил ее себе. Он предложил трандхеймцам выбор: взять в конунги его раба, которого звали Торир Гривастый, или пса, которого звали Саур. Они выбрали пса, так как полагали, что тогда они скорее сохранят свободу. В пса они вложили колдовством ум трех людей, и он лаял два слова, а третье говорил. Ему был сделан ошейник и поводок из серебра и золота. А когда было грязно, его свита несла его на плечах. Ему был сделан престол, и он сидел на кургане, как конунг. Он жил в Эйин Идри, а его обычное местопребывание называлось Саурсхауг. Рассказывают, что смерть ему пришла от того, что волки напали на его стадо, и свита понуждала его защитить свой скот, он и сошел с кургана и бросился на волков, а они сразу же растерзали его" [Снорри Стурлусон 1980: 73]. Этот эпизод сопоставляется исследователями с рассказами Плутарха и Клавдия Элиана о царе-собаке у эфиопов [Krappe 1942; Алексеев 1969]. Но как предание о псе-конунге соотносится с древнескандинавскими представлениями о собаке?
Рассказ Снорри имеет многочисленные параллели в средневековой скандинавской традиции. Ср. контекст краткой саги "О конунгах Упплёнда" I: "Его звали Хальвдан Белая Кость. Он был конунгом на Солейяр после Сёльви конунга. Он взял в жены Асу, дочь конунга Эйстейна Злого из Хейда. Этот Эйстейн подчинил себе Эйнафюльки в Трондхейме и поставил над ними там конунгом своего пса, которого звали Сор; по нему назван Сорсхауг" (пер. Н. Г.), "Перечень скальдов": "Эрп поклоняющийся совершил убийство в святилище и был приговорен к смерти. Он сложил драпу о Сауре, псе конунга, и тем спас свою голову" (пер. Н. Г.). В этих источниках пса зовут Saurr/Sörr 'грязь, навоз'. Другая группа источников ("Рюдские анналы", "Как заселялась Норвегия", "Хроника Лейре"9) именует пса Rakki/Raki "(небольшая) собака". В этом случае можно говорить об апеллативе или о переходной ступени от апеллатива к имени собственному. Ср.: Rakkæ honing sprang i bland andær hundæ [Karker 2001: 114], что в современном издании переводится как hundekongen "конунг-собака", а не как Rakke kongen "конунг Ракке"; "конунг-собака прыгнул к другим собакам". Предание о псе-конунге засвидетельствовано также в VII книге "Деяний датчан" Саксона Грамматика.
Назначение пса правителем является, согласно всем скандинавским источникам, актом унижения побежденных. Равным образом, приказ скальду Эрпу сложить драпу о Сауре – псе конунга – является унижением скальда. Легенда о псе соотносится с разными конунгами, как правило – шведскими: Гуннар ("Деяния датчан", победа над норвежцами), Эйстейн ("О конунгах Упплёнда"), Адильс ("Рюдские анналы"), Хакун (Hakun, "Хроника Лейре", унижение датчан; в "Лундских анналах" XIV в. конунга зовут Athisl).
Снорри соотнес конунга Эйстейна, навязавшего людям пса, с эпохой Хакона Доброго (X в.). Однако представляется, что внимание автора к Эйстейну обусловлено не особой ролью этого конунга, но связью Эйстейна с сюжетом о псе-конунге. В контексте "Саги о Хаконе Добром", 12 Эйстейн появляется только для того, чтобы завоевать Трондхейм и поставить своего пса конунгом. Дальнейшее упоминание Эйстейна в "Саге об Олаве Святом", 37 вновь отсылает к истории Саура.
Согласно другим памятникам, содержащим этот сюжет, Эйстейн – легендарный шведский конунг значительно более ранней эпохи, а именно, VI в. Эйстейн, сын Адильса из династии Инглингов (ср. упоминание Адильса в "Хронике Лейре" и "Рюдских анналах"), был тестем Хальвдана Белая Кость. Интересно, что Снорри рассказывает об Эйстейне, сыне Адильса, в "Саге об Инглингах", не делая никаких отсылок к сюжету о псе-конунге. Эйстейн-Инглинг для Снорри Стурлусона связан исключительно с топикой "Перечня Инглингов".
В скупых строках "Перечня скальдов" (см. выше), где множество скальдов перечислено только по именам, всё же нашлось место для истории скальда Эрпа Поклоняющегося, чьи произведения до нас не дошли. Согласно "Перечню", Эрп сложил драпу по приказу конунга Eysteinn beli, Эйстейна Обжоры (он же Eysteinn hinn illráði, Эйстейн Злой), современника легендарного Рагнара Кожаные Штаны (конец VIII в.).
Таким образом, предание о псе-конунге связано в скандинавской традиции с легендарными шведскими конунгами, прежде всего с героями вендельской эпохи – Адильсом и его сыном Эйстейном, далее – с Эйстейном эпохи викингов10. В целом можно говорить об инвариантной легендарной фигуре злого конунга Эйстейна, имеющего целый ряд прозвищ – harðráði "суровый", "суровый правитель", "грозный" ("Сага об Инглингах", 44 об Эйстейне, сыне Адильса), illráði "злой", "злой правитель" (все три источника, объединенные именами конунга Эйстейна и пса Саура/Сора, а также "Сага об Олаве Святом", 37), hinn illi "злой" ("Сага о Хаконе Добром"), beli "обжора" ("Перечень скальдов"). Картину усложняет смешение этого Эйстейна с Эйстейном Могущественным (hinn riki), также легендарным конунгом из рода Инглингов.
Предание о псе-конунге в скандинавской традиции имеет статус местной легенды (недаром имя Saurr призвано объяснить норвежский микротопоним Saurshaugr), в одних случаях с преобладанием политической окраски (ср. древнерусское летописное "пищанцы волчья хвоста бегают", Ипатьевская летопись под 984 г.), в других – сказочного колорита (имя пастуха Snio "снег" в "Рюдских анналах", великан в "Хронике Лейре", сказочные условия в ряде версий: "конунгом станет первая голова, которую вы повстречаете", "тот, кто первым сообщит конунгу о смерти пса, подлежит смерти"). Но в любой интерпретации присутствует то, что резко отличает скандинавское предание от эфиопской легенды: выбор пса конунгом является актом унижения побежденных. Равным образом, приказ конунга скальду Эрпу также имеет целью унижение скальда, совершившего тяжкое преступление (убийство в святилище). И это унижение особо подчеркивается пейоративной кличкой собаки.
В этом и состоит своеобразие истории Саура. Ни собака, ни сравнение знатного человека с собакой, ни кличка собаки у древних скандинавов сами по себе не несут бесчестья. Напротив, как было показано выше, образ собаки в архаической традиции преимущественно связан с положительными коннотациями. Как же понимать предание о бесславном правлении пса-конунга?
Рассматриваемый сюжет следует сопоставить с мотивом "собака как имущество конунга" – ср., например, "Песнь о Трюме", где великан-владыка сидит на кургане, окруженный своими собаками (Þrymskviða, 6). Примечательно, что во всех версиях предания о псе-конунге собака описывается как имущество конунга: ср. Saur konungshund (в вин. п.) "Саура, пса конунга" в "Перечне скальдов". Именно по этой причине пес приравнивается к рабу. Возможность такого сопоставления мы находим во "Второй Песни о Хельги Убийце Хундинга", где побежденный Хундинг выполняет обязанности раба (хотя в тексте и не проводится прямого сравнения с собакой).
Пес Саур трактуется у Снорри абсолютно негативно, на что указывает целый ряд деталей.
Кличка Saurr "грязь, сор, навоз" прямо соотносится с ди. saurr (м. р.). "грязь, сырая земля", "сор, навоз", saurigr, saurugr "грязный", saurga "грязнить, пятнать", saurnir "щит", собств. "запятнанный" [Vries 1962: 464]; ср. тж. saur-reiðir "навозная яма", sauru-ligr "грязный, нечистый, скверный", sauru-liga "грязным, нечистым образом", saur-yrði "грязные речи, сквернословие", устойчивое сочетание aurr ok saurr "грязь и сор" [Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957: 515, 525]. Древнескандинавское слово было заимствовано в древне- или среднеанглийский: ср. ca. sowre, soore, на. диал. saur "коровий навоз", soor "грязь" [Vries 1962: 464]. Ди. saurr принадлежит к широкой сфере хорошо сохранившихся и мотивированных континуант и.-е. *seur/-l- "влага, грязь" с аблаутными вариантами *sour/-l- и *sṛ/ḷ-: ср. гот. bisauljan* "грязнить, пятнать, осквернять", bisaulnan "загрязняться, оскверняться", ди. sol- "грязь, лужа" в топониме Soleyar [Vries 1962: 529], норв. диал. søyla "пятнать", да. sol (ср. р.), solu (ж.р.) "болото, трясина", дс. sulwian "пачкать, пятнать", двн. sol (м. р./ср. р.) "грязная лужа" [Lehmann 1986: 72], в целом к и.-е. *seu-/*sou- "течь, бежать" [Рокоту 1959: 912-13; Vries 1962: 464; Lehmann 1986: 72].
Имя Saurr имеет отчетливые негативные коннотации в "Саге об Эйрике Рыжем", где оно выступает как прозвище. Eyjólfr Saurr, Эйольв Дерьмо – родственник Вальтьова, чьему двору нанесли ущерб рабы Эйрика. Эйольв убил этих рабов и сам был убит Эйриком из мести.
В контексте "Саги о Хаконе Добром" имя Saurr получает развитую мотивировку, образуя семантический центр эпизода. Помимо негативной окраски имени как такового повествователь подчеркивает отношение имени собственного Saurr к соответствующему апеллативу: согласно Снорри, дружинники Саура несут его на плечах там, где было saurugt, "грязно". Важная роль отведена здесь и топониму Saurshaugr.
Необходимо пояснить, что этот топоним распространен в Норвегии, поскольку он буквально означает "сырой холм", "грязная горка", то есть указывает на холм в сырой, болотистой местности. Рассмотрение крупномасштабной карты Норвегии позволяет установить, что топоним Saurshaugr, ныне Sørhaugen, встречается весьма часто и имеет повсеместное распространение, поскольку он связан с такими природными объектами, как реки, болота, трясины и островки, таким образом, существует целый ряд топонимов Sørhaugen (не менее 15), которые указывают вовсе не на унижение норвежцев, а на сырую, болотистую местность. Топоним скандинавской этимологии засвидетельствован и на Британских островах: ср. Sowerby (Западный Йоркшир, Англия, населенный пункт на песчаной отмели реки Кэлдер) < *Saurr-by "поселение в сырой, болотистой местности".
Как указывал Магнус Ольсен, топонимы с основой -haugr под Трондхеймом были связаны с культом предков и почитались как родовые святилища. Как правило, это были курганы предшествующих эпох [Olsen 1926: 263-271; Vries 1937: 102-103]. Такой холм служил сакральным центром: "Характерно, что германцы-язычники охотно избирали возвышенные места для общественных действий, имевших более менее религиозный характер. В первую очередь это касается тинга; он проходил на естественном или даже насыпанном человеческими руками холме... Холм близ усадьбы конунга... обычно рассматривался как могила предка... Мы знаем даже, что курганы конунгов часто использовались как курганы собраний... Скандинавский конунг, восседающий на кургане предков..., мог... вступать в непосредственный контакт с духами предков своего рода..." [Vries 1937: 101-102].
Здесь мы видим тот образ мыслей, в духе которого "ландшафтный" топоним Saurshaugr получает реинтерпретацию у Снорри. Так встречающийся во множестве мест "Сырой холм" стал в его повествовании оскверненной святыней трендов, курганом предков, на который чужой конунг посадил пса11.
Таким образом, повествование Снорри о псе-конунге Сауре -не отражение древнегерманских представлений о собаке как символе власти, но оригинальное представление бродячего древнескандинавского предания. История Саура – не миф и не влияние ученой традиции12, но общественно-критическая интуиция, воплощенная в художественной форме.
Версия Снорри – самая полная во всей древнескандинавской традиции. Племенное предание дает ему повод для создания блестящей вставной новеллы, где тема власти сопряжена с темой необыкновенного и даже сверхъестественного. Поразительные типологические параллели такому осмыслению обнаруживаются в повести Михаила Булгакова "Собачье сердце" [Булгаков 1992: 119-208]: 1) пес имеет имя собственное подчеркнуто низкого статуса (ди. Saurr "грязь, навоз"; Шарик < шарый "серый", обычное имя беспородной собаки); 2) в собаку волшебным образом влагают разум; 3) человеческая речь дается ему с трудом, остаются рудименты лая; 4) пес оказывается на вершине власти, причем ассоциируется с грубыми и неразумными рабами (Торир Гривастый у Снорри – "пролетарии" во главе со Швондером у Булгакова); 5) пес возвращается в "первобытное состояние". В финале повести профессор Преображенский прямо именуется "волшебником". Примечательно, что в романе современного австрийского писателя Кристофа Рансмайра Morbus Kitahara один из главных героев, бывший заключенный, надсмотрщик в каменоломне, где после войны работают его побежденные соотечественники, носит прозвище der Hundekönig [Ransmayr 1995].
В отличие от литературы Нового времени, авторство Снорри является неосознанным (см.: [Стеблин-Каменский 2003: 125-129]). Снорри интерпретирует известную в традиции историю о псе-конунге разными средствами: 1) подробное указание имен (включая имя раба), топонимов и микротопонима Saurshaugr; 2) яркие детали; 3) народная или поэтическая этимология (Саур – Саурсхауг – особое указание на "грязь": "а когда было грязно (en þegar ersaurugt var), его свита несла его на плечах" [Снорри Стурлусон 1980: 73]). Эта интерпретация создает впечатление абсолютного знания повествователя о событиях и его общности с "мудрыми людьми древности" [Снорри Стурлусон 1980: 9].
7. Заключение
Проведенный в настоящей работе анализ позволяет установить, что древнегерманское отношение к собаке представляет собой продолжение индоевропейской традиции, а именно – идеологии воинской элиты, восходящей к гомеровской эпохе и бронзовому веку.
В архаической германской традиции собака осмыслялась как могучее хтоническое животное, равнозначное волку, тотем (легенды о происхождении знатного рода), символ и спутник воина, вождя и его проводник в загробный мир. При этом важно заключить, что осознание собаки как символа власти знатного рода представлено в западногерманском ареале (лангобарды, потомки англосаксов). Именно для этого ареала можно говорить о цельном и непротиворечивом мифопоэтическом образе пса – родоначальника.
В скандинавской традиции пес как хтоническое (мифологическое) животное фактически эквивалентен волку (пес Гарм). Специфические коннотации, отличающие пса от волка в мифологии знатного рода, скорее негативны: как легендарный Хундинг, так и исторический Торир Собака являются противниками конунга. Для древней Скандинавии существенно также отметить значительную диспропорцию свидетельств археологии и памятников. Роль собаки в древнескандинавском жертвоприношении и погребальном обряде была исключительно велика и может считаться ритуальной константой, тогда как в текстах (за исключением "Песни о Хюндле", да и то в весьма своеобразном аспекте) этот комплекс представлений практически не отражен.
Впоследствии, с отмиранием соответствующих ритуалов, древний пафос образа собаки меркнет, хотя и в исландских сагах собака нередко предстает как особое, наделенное необычайными качествами животное. В целом же развитие древнегерманских представлений о собаке можно сформулировать следующим образом: от Пса-родоначальника и символа власти (Hundingr, Kong Hundhoved) до пса-конунга (Rakki /Saurr).
Литература
Источники
Булгаков 1992 – Булгаков М. А. Собачье сердце // Булгаков М. А. Сочинения в 5 томах. Т. 2. Москва, 1992.
Латиноязычные источники 1989 – Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия, IX – первая половина XII вв. / Сост., пер., комментарии, предисловие М. Б. Свердлова. М.-Л. 1989.
Снорри Стурлусон 1980 – Снорри Стурлусон. Круг Земной / Изд. подг.: А. Я. Гуревич, Ю. К. Кузьменко, О. А. Смирницкая, М. И. Стеблин-Каменский. М., 1980 [репринт: М., 1995].
Edda 1927 – Edda. Die Lieder des Codex Regius nebst verwandten Denkmälern. / Hrsg. von G. Neckel. Heidelberg, 1927.
Heimskringla 1894 – Heimskringla. Noregs konunga sögur af Snorri Sturluson. / Udg. ved Finnur Jónsson. København, 1894.
Ransmayr 1995 – Ransmayr С. Morbus Kitahara. Frankfurt am Main, 1995.
Научная литература, словари
Алексеев 1969 – Алексеев М. П. Юрий Крижанич и фольклор московской иноземной слободы // Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР. Т. 24. Ленинград, 1969.
Гамкрелидзе, Иванов 1984 – Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. К реконструкции праязыка и протокультуры. Т. I-II. Тбилиси, 1984.
Ганина 2009 – Ганина Н. А. Предание о псе-конунге в "Саге о Хаконе Добром" // Чтения памяти В. Т. Пашуто. М., 2009.
Лебедев 2005 – Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб, 2005.
Стеблин-Каменский 2003 – Стеблин-Каменский М. И. Труды по филологии. СПб, 2003.
Топоров 2005 – Топоров В. Н. Конные состязания на похоронах // Топоров В. Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. 1. М., 2005.
Трубачев 2008 – Трубачев О. Н. Происхождение названий домашних животных в славянских языках // Трубачев О. Н. Труды по этимологии. Слово. История. Культура. Т. 3. М., 2008.
Фасмер 1973 – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева. Т. 4. М., 1973.
Baetke 1976 – Baetke W. Wörterbuch zur altnordischen Prosaliteratur. WBG, Darmstadt, 1976.
Bosworth, Toller 1976 – Bosworth J., Toller T. N. An Anglo-Saxon Dictionary based on the Manuscript Collections of Joseph Bosworth / Ed. and enlarged by T. N. Toller. Oxford, 1976.
Cleasby, Gudbrand Vigfusson 1957 – Cleasby R., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. Initiated by R. Cleasby; revised, enlarged and completed by Gudbrand Vigfusson. Oxford, 1957.
Dillmann 2001 – Dillmann X.-F. Des païens et des chiens. À propos du composé norrois hund-heiðinn // Kontinuität und Brüche in der Religionsgeschichte. Festschrift für Anders Hultgård zu seinem 65. Geburtstag am 23. Dezember 2001 (Ergänzungsband zum Reallexikon der germanischen Alter-tumskunde, Bd 31). Berlin – New York, 2001.
Grünert 1976 – Grünert H. Die wirtschaftliche Entwicklung im 1. und 2. Jahrhundert. Viehwirtschaft) // Die Germanen. Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Ein Handbuch in 2 Bd. Ausgearb. von einem Autorenkollektiv unter Leitung von Bruno Krüger. Bd 1. Berlin, 1976.
Gräslund 2004 – Gräslund A.-S. Dogs in graves – a question of symbolism? // PECUS. Man and animal in antiquity. Proceedings of the conference at the Swedish Institute in Rome, September 9-12, 2002. / Ed. Barbro Santillo Frizell (The Swedish Institute in Rome. Projects and Seminars, 1), Rome 2004.
Herfert 1973 – Herfert P. Ralswiek: Ein frühgeschichtlicher Seehandelsplatz auf der Insel Rügen // Greifswald-Stralsunder Jahrbuch. 1972/1973. Bd. 10. Weimar, 1973.
Höfler 1934 – Höfler O. Kultische Geheimbünde der Germanen. [Bd 1]. Frankfurt а. M. 1934.
Höfler 1973 – Höfler О. Verwandlungskulte, Volkssagen und Mythen. Wien, 1973.
Höfler 1992 – Höfler O. Cangrande von Verona und das Hundsymbol der Langobarden // Höfler O. Kleine Schriften. Hamburg, 1992.
Horst 1976 – Horst F. Die gesellschaftlichen Verhältnisse im nördlichen Mittel- und südlichen Nordeuropa vor Herausbildung der germanischen Stämme // Die Germanen. Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Ein Handbuch in 2 Bd. Ausgearb. von einem Autorenkollektiv unter Leitung von Bruno Krüger. Bd 1. Berlin, 1976.
Karker 2001 – Karker A. Dansk i tusind år. Et omrids af sprogets historie. Modersmål-Selskabets Årbog 1993. Ny revideret udgave. С. A. Reitzels Forlag A/S, 2001.
Kluge 1999 – Kluge F. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache. 23., erw. Aufl. Bearb. von E. Seebold. Berlin – New York, 1999.
Krappe 1942 – Krappe A. The Dog King // Scandinavian Studies. Vol. 17. No. 4. 1942.
Lehmann 1986 – Lehmann W. P. A Gothic Etymological Dictionary. Based on the 3d ed. of Vergleichendes Wörterbuch der gotischen Sprache by Sigmund Feist. Leiden, 1986.
Lexicon poeticum 1931 – Lexicon poeticum antiquae linguae septentrionalis. Ordbog over det norsk-islandske skjaldesprog. Opr. forf. av Sveinbjörn Egilsson. 2. udg. ved Finnur Jónsson. København, 1931.
Much 1920 – Much R. Der germanische Osten in Heldensage // Zeitschrift für deutsches Altertum. Bd 57. 1920.
Olsen 1926 – Olsen M. Ættegård og Heiligdom. Oslo, 1926.
Pokorny 1959 – Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. Bd I-II. Bern – München, 1959.
Schlette 1980 – Schiene F. Germanen zwischen Thorsberg und Ravenna. 4. Aufl. Leipzig – Jena – Berlin, 1980.
Seyer 1976 – Seyer H. Die germanischen Stämme bis zum Beginn unserer Zeitrechnung. Erzeugung und Verwertung der Nahrungsmitteln (Pflanzenanbau, Viehwirtschaft, Jagd und Fischfang) // Die Germanen. Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Ein Handbuch in 2 Bd. Ausgearb. von einem Autorenkollektiv unter Leitung von Bruno Krüger. Bdl. Berlin, 1976.
Teichert, Müller 1983a – Teichert M., Müller H.-H. Haustierhaltung // Die Germanen. Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Ein Handbuch in 2 Bd. Ausgearb. von einem Autorenkollektiv unter Leitung von Bruno Krüger. Bd 2. Berlin, 1983.
Teichert, Müller 1983b – Teichert M., Müller H.-H. Jagd und Fischfang // Die Germanen. Geschichte und Kultur der germanischen Stämme in Mitteleuropa. Ein Handbuch in 2 Bd. Ausgearb. von einem Autorenkollektiv unter Leitung von Bruno Krüger. Bd 2. Berlin, 1983.
Vries 1935, de Vries 1937 – Vries J. de. Altnordische Religionsgeschichte. Bd I-II. Berlin – Leipzig, 1935-1937.
Vries 1962 – Vries J. de. Altnordisches etymologisches Wörterbuch. Leiden, 1962.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Материалы погребений эпохи Великого переселения народов [Teichert, Müller 1983b: 121]. Сокол приручается позднее.
2. Am Donnersberg – букв. "У Громовой горы" ("У горы Донара").
3. Слова приводятся по: [Cleasby/Gudbrand Vigfusson 1957: 292], трактовка первых компонентов в соответствии с: [de Vries 1962].
4. Да. grieg-hund букв. "серая собака" (ср. да. grǣg, grēg "серый"), тогда как для ди. greyhundr без учета заимствования пришлось бы предполагать весьма странную внутреннюю форму 'сука-собака'.
5. О прочности сопряжения германского *wōð- и латинского furor свидетельствует известное сообщение Адама Бременекого: "Wodan id est furor".
6. Cp. отраженные в "Старшей Эдде" представления о том, что половина ежедневно умирающих принадлежит Фрейе, половина – Одину (hálfan val hún kýss hverjan dag, en hálfan Óðinn á 'половину нави она избирает каждый день, половиной Один владеет'; Grm. 14).
7. Обозначения суки варьируют даже в современных западногерманских языках: на. bitch, нн. Hündin.
8. Флетчер Робинсон узнал легенду от сэра Генри Баскервиля-Вогана, законного баронета, в отличие от литературного сэра Генри, всю жизнь прожившего в Англии.
9. Annales Ryenses (Дания, аббатство Рюд, конец XIII в.), Hversu Noregr byggðist (отрывок, сохранившийся в Книге с Плоского Острова; краткое упоминание); Chronicon Lethrense (Дания, Лейре, XII в.).
10. Напомним, что с именем Адильса связано погребение с собакой в курганах Старой Уппсалы (см. выше).
11. Легендарный конунг Эйстейнов правил в шведском Упплёнде. Но в Саге о Хаконе Добром Эйстейн – завоеватель Трондхейма и поработитель трендов.
12. Научное осмысление легенды о псе, наделенном властью, было возможно в средневековой Скандинавии – недаром Адам Бременский в "Деяниях епископов Гамбургской церкви" (между 1072 и 1076 г.) упоминает о кинокефалах, псоглавцах, и задается вопросом о возможности их крещения. О кинокефалах весь средневековый мир знал из трудов св. Исидора Севильского. У Павла Диакона была даже осуществлена мифологическая реинтерпретация образа: лангобарды, у которых собака была символом рода и власти, прямо сопоставляются с мифическими "cinocephali". Однако пес-конунг – не человек-оборотень и не псоглавое существо, а обычная собака, по произволу конунга наделенная властью.
|
|
