Литература

Источник: Вестник истории, литературы, искусства (сборник). – М.: 2010 (стр. 217-241)

В название статьи вынесен едва ли не самый дискуссионный вопрос истории Древней Руси, отягощенный не только и не столько скудостью и отрывочностью информации письменных источников, сложностью сопряжения лингвистических данных с историческими, сколько идеологическими, политическими и эмоциональными соображениями¹. Не вдаваясь в перипетии более чем двухвековых споров – их истории посвящена обширная литература², – надо отметить его актуальность и в настоящее время.

С одной стороны, в последние десятилетия XX в. был накоплен огромный новый археологический материал: открыты неизвестные ранее памятники³, обстоятельно исследованы комплексы, известные, но мало до того изученные⁴; введен в науку огромный корпус нумизматических материалов⁵; критически изданы многочисленные известия зарубежных письменных источников по истории Руси, информация которых подвергнута обстоятельному анализу с применением современных методов источниковедения⁶. Наконец, начат пересмотр устоявшихся в советское время представлений о развитии восточнославянского общества, путях образования и характере Древнерусского государства⁷. Надо подчеркнуть, что все эти новейшие материалы – и в этом их особая ценность – не втиснуты в прокрустово ложе "норманнского вопроса", а демонстрируют широкую картину взаимодействия разноэтничных народов на пространствах Восточной Европы времени зарождения и становления Древней Руси.

С другой стороны, в XXI в. был реанимирован "антинорманизм" образца середины XIX в. – в той его форме, которая была выдвинута М. В. Ломоносовым и развита С. А. Гедеоновым⁸, немедленно подверглась резкой критике его современников как не соответствующая научному уровню того времени⁹, находилась в забвении на протяжении почти ста лет, возрождена А. Г. Кузьминым в 1970-е¹⁰ и ныне поднята на щит его учениками и последователями¹¹. Подмена скандинавов прибалтийскими славянами – на основании, прежде всего, так наз. народных этимологии (типа варяги = вагры), западнославянских влияний на язык и материальную культуру северо-западных областей Древней Руси (при этом западные славяне смешиваются с поморскими) и крайне немногочисленных следов поморских славян в археологическом материале – наивная (в рамках научного дискурса) попытка "славянизировать" отечественную историю. Она, как и антинорманизм прошлого, сужает исследовательское пространство, сводя его все к тем же "этимологическим" и "этническим" вопросам¹².

Между тем, в последние десятилетия XX в. произошло существенное расширение контекста, в котором рассматривались ранние русско-скандинавские отношения. С одной стороны, начали учитываться взаимодействия как славян, так и скандинавов с прибалтийско-финскими и финскими племенами Верхнего Поволжья и междуречья Оки и Волги¹³. С другой стороны, была предложена концепция циркумбалтийской цивилизации¹⁴, в рамках которой русско-скандинавские контакты перестали рассматриваться как двусторонне замкнутые: они предстали в перекрестных связях с другими народами Балтийского региона¹⁵, в том числе с поморскими славянами¹⁶. Новые перспективы открывает и западноевропейский контекст – сопоставление деятельности скандинавов на Руси и в странах Западной Европы: в Англии, Ирландии, Франции¹⁷.

Таким образом, и накопление нового материала, и состояние новейшей историографии диктует необходимость возвращения к вопросам, связанным с местом скандинавов в истории образования и становления Древнерусского государства.

* * *

Спорадические контакты Скандинавии и Восточной Прибалтики (и далее на восток вплоть до Камы) существовали уже в неолите. Однако перманентные связи этих регионов устанавливаются в середине I тыс. н. э., когда в результате миграций из перенаселенных областей Восточной Скандинавии¹⁸ появляются первые колонии скандинавов на территории современных Литвы (Кауп), Латвии (Гробине), Эстонии (Прооза в черте Таллинна, на о. Сааремаа)¹⁹. Немаловажное значение играла и торговля с местным населением, о чем свидетельствуют материалы Каупа (Вишнева), само название которого происходит от др.-сканд. kaup "покупать; торг"²⁰. Материалы исследованных памятников указывают на доминирование мирных взаимоотношений новопоселенцев с местным населением.

Важным этапом в продвижении скандинавов в Восточную Прибалтику и далее вглубь Восточной Европы стало освоение свеями Аландских о-вов – мостика из Средней Швеции к берегам Финского залива²¹. После заселения Аландов корабли могли не выходить в открытое море, а плыть вдоль шхер Шведского Архипелага, Аландских островов и берегов Финского залива. Это существенно облегчило связи в северо-восточной части Балтики, сделав Невско-Ладожский маршрут наиболее удобным для плаваний в Восточную Европу.

Начавшееся в VI в. – задолго до начала эпохи викингов и до славянской колонизации Северо-Запада – продвижение скандинавов на восток уже не прекращалось, постепенно расширяясь и охватывая все новые территории. Следы временных стоянок скандинавов VI-VII вв. обнаружены на о. Тютерс в Финском заливе и на о. Риеккала у северного побережья Ладожского озера²², одновременные поселения открыты на о. Сааремаа. Стоянки, как полагают, принадлежали охотникам на пушного зверя или скупщикам пушнины, которая была главным стимулом для продвижения скандинавов на восток²³. Однако добыча мехов в это время, видимо, удовлетворяла по преимуществу потребности внутрискандинавского рынка: система коммуникаций Балтийского региона была еще мало связана с Североморской торговой сетью²⁴.

Именно в этот период на территории прибалтийско-финских племен возникает сохранившееся до сих пор как обозначение Швеции именование скандинавов словом Ruotsi / Rootsi, производным от др.-сканд. *Rōþs(-menn, -karlar) – композита, употреблявшегося по отношению к гребцам и воинам, участникам походов на гребных судах²⁵. Профессиональное наименование было переосмыслено как этноним, чему способствовала относительная этническая однородность пришельцев: подавляющее их большинство было выходцами из Свеаланда.

* * *

Эпоха викингов²⁶ внесла принципиальные изменения в масштабы и характер деятельности скандинавов в Восточной Европе. Берега Восточной Балтики стали объектом нападений викингских отрядов²⁷. Началось продвижение норманнов на восток, цели и характер которого диктовались местными условиями. Во-первых, географические особенности Северо-Запада – плавание по рекам с мелями и порогами – не способствовали викингским набегам, успешность которых в значительной степени зависела от их внезапности. Да и возможная добыча была несопоставима с той, на которую викинги могли рассчитывать в Западной Европе. Поэтому грабеж местного населения не являлся, как на Западе, стимулом для экспансии. Во-вторых, северо-западные земли не были привлекательны и с точки зрения сельскохозяйственной колонизации, которая началась на Западе Европы со второй половины IX в.: бедные, малоплодородные почвы даже в поймах рек, заболоченность, густые лесные массивы оставляли мало возможностей для земледелия²⁸.

Единственным действительно привлекательным предметом на востоке была пушнина, добыча которой – охотой или обменом с местным населением – была уже давно налажена. Установление регулярных контактов со странами Западной Европы²⁹ и выход к крупнейшим торговым магистралям и портам североморского региона и Ла-Манша требовали существенного расширения объема поставок ценных мехов³⁰. Пушнина и рабы пользовались неограниченным спросом в Западной Европе и ценились весьма высоко. Рабы добывались во время грабительских набегов на прибрежные города и поселения самой Западной Европы – в них обращались захваченные жители этих селений³¹. Пушниной же изобиловал север Восточной Европы. И именно сюда двинулись многочисленные отряды искателей богатства и славы.

Главной формой взаимодействия между скандинавами и финскими племенами была меновая торговля³², память о которой сохранилась в некоторых повествованиях саг³³. Вероятно, уже в это время образуется сеть пунктов, где происходили сезонные встречи скандинавских торговцев, при случае всегда готовых применить силу, и местного населения: возможно, именно этой цели служили возникавшие финские городища – около их укреплений мог происходить торг. Одним из таких торжищ первоначально могла быть и Старая Ладога. Усвоение скандинавами финского наименования речки, при впадении которой в Волхов и возникло это поселение, в качестве названия самого поселения – фин. Alode-jogi > др.-сканд. Aldeigja (в скальдических стихах; позднее – Aldeigjuborg)³⁴, говорит как о первичности финно-скандинавских контактов в этом регионе, так и о значительной роли финского населения в реализации этих контактов.

Другой сферой взаимодействия скандинавов и финнов было участие последних – в качестве проводников по труднопроходимой местности – в освоении скандинавами сильно разветвленной сети рек, озер и речушек к востоку и югу от Ладожского озера и в открытии системы водных путей, ведущих на Волгу. Отголоски такого "сотрудничества", возможно, сохранились в рассказах саг о древних временах, действие которых происходит на Северо-Западе Восточной Европы и в которых настойчиво повторяются "финские" мотивы, причем в них финны не всегда выступают в качестве злых колдунов³⁵, но оказываются и помощниками, излечивающими героя-скандинава от ран, и проводниками в незнакомой местности³⁶.

Важнейшей вехой в процессе формирования Балтийско-Волжского пути было основание Ладоги – скандинавского форпоста в месте перехода от морской системы коммуникаций к речной³⁷. По новейшим данным, древнейшие постройки Ладоги относятся к 750-м гг.³⁸, и на начальных этапах своей истории Ладога обнаруживает непосредственные контакты с Южной Ютландией, а через нее – с Фризией³⁹. В ранних слоях Ладоги присутствуют следы и финского населения⁴⁰. Очевидно, однако, что само ее возникновение является результатом того, что скандинавы регулярно и в немалом количестве оказывались в этом стратегически важном пункте, и свидетельством того, что в первой трети VIII в. участок пути от Финского залива до, как минимум, Ладоги был освоен. Вероятно, известен был в это время и следующий – Волховский – отрезок пути вплоть до Ильменя. Однако длительное, около столетия, изолированное существование Ладоги – единственного вплоть до середины IX в. протогородского центра на Северо-Западе Восточной Европы – говорит, во-первых, о том, что пути далее на юг использовались еще не столь интенсивно, и, во-вторых, что ее основание не было результатом местного развития: она возникла как узловой пункт, завершавший на востоке балтийский отрезок трансъевропейской торговой магистрали, начинавшейся в Южной Ютландии, но сам путь еще не стал действовать на всем его протяжении.

Вторая половина VIII в. – время выхода скандинавов на Верхнюю Волгу, что фиксируется выпадением первых кладов восточного серебра на Северо-Западе Восточной Европы. В Ладоге и ладожской округе найдено несколько кладов дирхемов, датируемых по младшей монете 780-ми гг.⁴¹ Эти клады невелики по размерам, но само их появление, а также наличие скандинавских граффити (слов и отдельных знаков) на монетах Петергофского клада (первые годы IX в.)⁴² указывает на активную роль скандинавов в их поступлении на Север. Однако восточное серебро приходит на Север еще не по Волжскому пути, а по Дону⁴³. Это означает, что Волжский путь еще не начал активно функционировать на всем его протяжении и Волжская Булгария еще не стала главным местом встречи скандинавов и арабов⁴⁴.

К середине VIII в., видимо, относится славянская земледельческая колонизация Приильменья и Поволховья⁴⁵. Цепочка поселений вырастает в Поозерье, а затем далее вдоль берегов Волхова, и в третьей четверти VIII в. в Ладоге появляются славянские древности⁴⁶. Однако уровень социальной дифференциации продвинувшихся в этот регион словен, земледельцев и скотоводов, был еще довольно низким: относимые словенам погребальные памятники – сопки – являются родовыми усыпальницами, и их инвентарь не обнаруживает сколько-нибудь отчетливых следов социальной дифференциации. Вместе с тем, уже само сооружение огромных, до 10-12 м высотой, насыпей свидетельствует о выделении знати⁴⁷.

Балтийско-Волжский путь возникает не как самостоятельный внутренний восточноевропейский маршрут, но, в первую очередь, как продолжение на восток сложившейся к середине I тысячелетия н. э. системы коммуникаций, которая связывала центральноевропейский, североморский и балтийский регионы. Роль Балтики неизмеримо возросла после того, как арабские завоевания в восточной части Средиземноморья перекрыли традиционные еще со времен античности пути в Переднюю Азию и далее на восток. На Северное и Балтийское моря перемещается основной торговый поток между Западом и Востоком, который ранее проходил по Средиземному морю⁴⁸. Новая геополитическая конъюнктура оказалась необычайно выгодной сначала для фризов, а затем и для скандинавов, которые практически монополизировали балтийскую и восточную торговлю⁴⁹.

На протяжении IX в. формируются две основные ветви Балтийско-Волжского пути, ведущие на Волгу: северная – к востоку от Ладожского озера по рекам Сясь, Паша, Оять, Олонка к Белому озеру и далее по Шексне, и южная – по Волхову, Ильменю, Мете, Кунье или Ловати⁵⁰. Они маркируются скандинавскими древностями⁵¹, в том числе погребальными памятниками, а также торгово-ремесленными поселениями, значительную часть населения которых составляли скандинавы⁵². Таковы – на северном ответвлении – городища на р. Сясь и Олонка, Крутик около Белого оз. На южном – на развилке речных магистралей от оз. Ильмень в середине IX в. возникает Городище под Новгородом (Рюриково), которое являлось военным опорным пунктом и контролировало вход из Волхова в оз. Ильмень⁵³. В Верхнем Поволжье появляются торгово-ремесленные центры у впадения в Волгу р. Которосль (Тимерево)⁵⁴, которая вела в Волго-Окское междуречье, и у оз. Неро (Сарское городище поблизости от Ростова)⁵⁵, где начинался путь на Оку.

Интенсивность, а вероятно, и характер использования северной и южной ветвей северо-западного отрезка Балтийско-Волжского пути были неодинаковы. Памятники, содержащие скандинавские древности, равно как и торгово-ремесленные центры на северной ветви пути концентрируются (не только в IX, но и в X в.) в его начале – к востоку от Ладожского озера, и в центральной части – у Белого озера. На остальной территории они немногочисленны и рассредоточены, а торгово-ремесленные центры (некрупные даже на Сяси-Ояти-Олонке) не выявлены. Иначе выглядит картина освоения южной ветви пути. И Поволховье, и Приильменье, и Верхнее Поволжье уже в IX в. довольно густо заселены, вдоль рек лежат славянские сельские поселения. Размеры торгово-ремесленных центров здесь велики, и их деятельность чрезвычайно интенсивна. Скопления скандинавских древностей отмечаются не только в торгово-ремесленных центрах, но и в других местах (например, в Петровском и Михайловском), нередко на ответвлениях от основного маршрута⁵⁶.

Различия в распределении скандинавских древностей вдоль северного и южного участков Балтийского-Волжского пути позволяют предположить, что в Ладожско-Ильменском регионе и Ярославском Поволжье протекала оживленная торговая деятельность, тогда как на севере, скорее, действовали по-прежнему скупщики пушнины, лишь изредка селившиеся на длительный срок. Они передвигались небольшими группами, используя разнообразные маршруты, останавливались, как правило, в поселениях местных жителей, меняли пушнину на предметы по большей части скандинавского производства, а не привозные восточные предметы роскоши: не случайно, среди скандинавских древностей здесь преобладают такие предметы обихода, как ножи.

Ключевое звено общеевропейской системы коммуникаций, Балтийско-Волжский путь, благодаря чрезвычайно разветвленной системе речных маршрутов, консолидировал огромную территорию на Северо-Западе Восточной Европы, представляя собой широкую зону⁵⁷. В ней создавалась сложная инфраструктура: возникали торговые центры, куда поступали из "глубинки" продукты питания для обеспечения как населения самих поселений, так и проплывавших через них купцов; свозились потенциальные товары (пушнина, мед, воск и мн. др.), а также предметы и материалы, необходимые для починки судов и для деятельности купцов; доставлялось сырье для ремесленного производства. Эти центры привлекали как скандинавских, так и местных ремесленников, спрос на изделия которых был неизменно высок. Необходимость обеспечивать безопасность и самого пути, и торгово-ремесленных центров заставляла размещать здесь военные отряды⁵⁸. Наконец, часть населения была непосредственно вовлечена в навигацию: проведение судов через пороги и мели (по Волхову, Западной Двине и др.), волочение судов в местах перехода из одной речной системы в другую. Тем самым население обширного региона на Северо-Западе Восточной Европы со второй, половины VIII в. оказалось втянутым в интенсивную и разнообразную деятельность, вызванную функционированием Балтийско-Волжского пути.

Наиболее активно эксплуатировалась северо-западная часть пути – прежде всего, Поволховье: в Ладоге, видимо, завершалось плавание значительной части скандинавских купцов. Здесь они могли приобрести все основные товары как местного происхождения, так и восточные предметы роскоши, а также продать товары, привезенные с Запада. Показательно, хотя эти сведения и относятся уже к XI в., что подавляющее число торговых поездок скандинавов на Русь имеет целью Новгород⁵⁹.

Создание зоны Балтийско-Волжского пути имело кардинальные последствия для развития местных племенных обществ⁶⁰. Доступ к дальней торговле стимулировал ускоренное социальное развитие тех племен, которые жили в зоне торгового пути: он интенсифицировал имущественное расслоение общества, выделение и обособление знати⁶¹, привлекал племенную верхушку в крупные центры торговли⁶², сближал ее интересы с интересами скандинавов в создании благоприятных условий для торговли, в участий в торговой деятельности и получении максимальной прибыли при использовании местных ресурсов, к которым племенная знать имела наиболее естественный и легкий доступ. Даже скромное по объему включение в крупномасштабную международную торговлю и перераспределение ценностей служило мощным источником обогащения знати и создавало условия для ее дальнейшего обособления. Потребность в местных товарах для их реализации в торговле усиливала роль даней и требовала увеличения ее размеров, что влекло за собой усложнение потестарных структур в регионе и, соответственно, усиление центральной власти.

Благодаря этому, к 860-м гг. в Поволховье и Приильменье формируется особый регион, экономически ориентированный на дальнюю торговлю, в котором возникают предпосылки для образования государства⁶³. Сказание о призвании Рюрика и его братьев, восходящее к устной исторической традиции этого региона⁶⁴, очевидно, отражает не только (а может быть, и не столько) конкретный факт установления власти предводителя одного из скандинавских отрядов, сколько сложившуюся к этому времени ситуацию: консолидацию племенных элит, тяготевших к крупным центрам на Балтийско-Волжском пути, и контроль скандинавов над торговлей и над самим путем.

Во второй половине IX в. Северо-Запад Восточной Европы, поставщик ценных товаров, привлекает внимание арабов, что находит отражение во включении сведений о нем в труды восточных писателей. К несохранившимся сочинениям IX в. восходит комплекс сведений об "острове (стране)" народа ар-рус у Ибн Русте (начало X в.), в "Худуд ал-'алам" (ок. 982 г.), у Гардизи (середина XI в.)⁶⁵, а к первой половине X в. – о трех видах ("джине") русов, населяющих Восточную Европу ("Славия", "Куявия" и "Артания / Арса") у ал-Истах-ри (930-950 гг.) и Ибн Хаукала (950-960 гг.)⁶⁶. Содержащиеся в них описания русов позволяют в определенной степени реконструировать социально-политическую организацию и экономические основы раннегосударственного образования, сложившегося в Поволховье.

Народ ар-рус традиционно отождествляется со скандинавами, ас-сака-либа – со славянами, наименования "видов русов" – с политическими (?) образованиями, сложившимися в Ладожско-Ильменском регионе ("Славия", сопоставляется с этнонимом "словене"), Среднем Поднепровье ("Куявия" от ойконима "Киев") и, вероятно, Волго-Окском междуречье ("Арса", если принимать отождествление этого топонима с позднейшим названием города Ростов)⁶⁷. Суммируя информацию об "острове русов" и "Славии", можно говорить о том, что экономической основой протогосударства в Поволховье была торговля, в которой доминирующую роль играли скандинавы⁶⁸. Торговая деятельность русов обеспечивается эксплуатацией местного населения, осуществляемой несколькими путями. Это набеги, грабеж и захват жителей в плен для продажи в качестве рабов⁶⁹. Это изъятие продуктов для непосредственного потребления⁷⁰. Наконец, это более или менее упорядоченный сбор даней в натуральной форме путем объезда правителем подчиненной ему территории⁷¹. Отголоски даннических отношений славянского и финского населения Северо-Запада и скандинавов нашли отражение также в упоминании "варяжской дани" в сказании о призвании варягов, где сборщиками дани, как и у Гардизи, названы сами варяги. Впрочем, не исключено, что сбор даней осуществлялся и местной племенной знатью внутри каждого из племен.

Констатируя значение торговли для русов, арабские авторы обращают внимание на ее организацию, указывая на регулярность торговли и стабильность торговых путей. Ибн Русте и автор "Худуд ал-'алам" отмечают упорядоченные формы взаимоотношений торговцев с местной властью – выплату правителю "страны русов" десятины от торговой прибыли и обеспечение защиты купцов, которая осуществляется в соответствии с определенными правовыми нормами: по Гардизи, за оскорбление чужеземца (купца) обидчик обязан отдать потерпевшему половину своего имущества. Если эти известия не являются переносом восточных реалий на почву "острова русов", то они – важное свидетельство развитых и упорядоченных торговых отношений, которые уже оформлены правовыми нормами⁷² и в которых активное участие принимает центральная власть. Именно наличие в обществе русов потестарных институтов (по меньшей мере, аппарата для сбора пошлин и наказания нарушителей установленных правил торговли) и центральной власти, сосредоточенной в руках "царя" ("малика" или "хакана", по Ибн Русте) русов (наряду с ролью "малика" отмечается важная роль жрецов)⁷³, позволяет говорить о возникновении здесь протогосударства.

Таким образом, в жизни Северо-Запада Восточной Европы IX в. с отчетливостью вырисовывается главенствующая и организующая роль торговли по Балтийско-Волжскому пути. Благодаря ей консолидируется обширная территория, по которой проходит магистраль, возникают первые предгородские поселения, усиливаются процессы социальной и имущественной дифференциации, укрепляются потестарные структуры, и к середине IX в. возникает предгосударственное образование. Не являясь "носителями основ государственности"⁷⁴, скандинавы, тем не менее, сыграли существенную роль в экономическом и социально-политическом развитии севера Восточной Европы, поскольку именно их деятельность привела к формированию Балтийско-Волжского пути, установлению торговых контактов с арабским миром, притоку огромных ценностей, в первую очередь, арабского серебра, на север Восточной Европы. Участие в международной торговле определило общность интересов северных купцов и местной племенной знати и требовало более или менее мирного сосуществования всех трех этнических общностей⁷⁵ при контроле скандинавов над торговлей. Поэтому не случайно, что оформление государственных начал в этом регионе летописец связал именно с варягами, использовав в качестве этиологического предания о происхождении древнерусской правящей династии сказание о призвании варягов. "Вокняжение" Рюрика, предводителя одного из викингских отрядов, стало (в результате соглашения с местной знатью или путем захвата власти) лишь завершением по меньшей мере столетнего доминирования скандинавов в транзитной торговле между Востоком и Западом и знаменовало возникновение раннегосударственного образования в Ладожско-Ильменском регионе.

* * *

Рассказ "Повести временных лет" (далее – ПВЛ) под 882 г. о захвате Киева князем Олегом (< Helgi) рассматривался древнерусскими летописцами (равно как – с определенными оговорками – и современными историками) как поворотный момент в истории восточного славянства – объединение Северной и Южной Руси и возникновение единого Древнерусского государства. Именно с этого момента подвластные Олегу "варязи и словены и прочи прозвашася русью", а Киев был провозглашен Олегом "матерью городов русских"⁷⁶.

К этому времени Среднее Поднепровье было регионом с развитым производящим хозяйством, высокой плотностью земледельческого населения и густой сетью поселений, которые образовывали своего рода гнезда вокруг укрепленных городищ, где сосредоточивалась ремесленная деятельность⁷⁷. Между крупными племенными объединениями полян и древлян⁷⁸ шла борьба за главенство в регионе, который входил в сферу влияния Хазарского каганата, и племена левобережья Днепра выплачивали "хазарскую дань"⁷⁹.

Практически полное отсутствие скандинавских древностей к югу от водораздела Западной Двины – Днепра – Верхней Волги до рубежа IX-X вв.⁸⁰ могло бы рассматриваться как доказательство незнакомства скандинавов с Днепровским путем и Южной Русью, по крайней мере, в первой половине IX в., если бы не упоминания византийских источников о нападениях отрядов народа рос на города, расположенные в юго-западной части Черного моря, которые относятся уже к началу IX в.⁸¹ Эти походы были, вероятно, первыми "прорывами" скандинавов на юг по еще мало известным пространствам Восточной Европы и новооткрытым путям переходов, связывавших реки бассейнов Балтийского и Черного морей. В первой половине IX в. в византийском антропонимиконе появляются скандинавские имена⁸². Возникшее тогда же наименование Ῥῶς, первоначально обозначавшее скандинавов, является, видимо, рефлексом самоназвания их отрядов – rōþs(menn)⁸³. К раннему комплексу известий о росах принадлежит сообщение Вертинских анналов (839 г.) о появлении в Ингельгейме у Людовика Благочестивого послов от некоего "кагана" к византийскому императору Феофилу, которые назвались росами, а на деле оказались свеонами (шведами)⁸⁴. Наконец, о том же времени как начале более или менее регулярных контактов европейского севера и Византии говорят появление византийских импортов в Скандинавии (в IX в. еще очень малочисленных), включение византийских милиарисиев в состав кладов арабских монет⁸⁵, а также греческое граффито Zaxapictc, на арабской монете из Петергофского клада⁸⁶.

Однако ни один из упомянутых зарубежных источников не содержит прямых свидетельств использования росами Днепровского пути в начале IX в. Напротив, некоторые из них указывают скорее на то, что скандинавы достигали Черного моря по Волге (с волоком Волга-Дон?) или Дону. О том же говорят и маршруты поступления арабского серебра на север Европы: преимущественно по Дону, а не по Днепру⁸⁷. Упоминание "кагана" росов в Вертинских анналах, которое породило историографический штамп о существовании в 830-е гг. в Среднем Поднепровье восточнославянского государства, чей правитель носил титул "каган" (в последние годы распространилась локализация "русского каганата" в Ладожско-Ильменском регионе), наиболее естественно соотнести с главой хазарского государства⁸⁸, а росов-свеонов рассматривать как членов хазарского посольства в Византию⁸⁹. Вероятно, магистралью, ведшей в Византию, мог на раннем этапе служить не только Днепровский, но и Волжский путь.

Однако, как в Поднепровье, так и в Среднем и Нижнем Поволжье скандинавских древностей IX в. практически не обнаруживается, нет здесь и поселений, основание которых можно было бы связать с пребыванием скандинавов⁹⁰.

До середины – второй половины IX в. Среднее Поднепровье представляется транзитной зоной, через которую проходили редкие отряды наиболее предприимчивых и удачливых "морских конунгов", наслышанных о богатствах Востока и Византии. Их целью было быстрое обогащение с помощью грабежа, что соответствует целям викингов в других областях Европы. Они нападают на города Западного Причерноморья и Константинополь, но не задерживаются на своем пути и, соответственно, почти не оставляют следов в материальной культуре. Лишь временами они вступают в контакты с местными правителями, подчас оказываются у них на службе, но не оседают у них надолго.

Только в середине IX в., видимо, Среднее Поднепровье как таковое оказывается в сфере интересов скандинавских отрядов: возрастание значения Днепровского пути обусловливалось тем, что Хазарский каганат чем далее, тем более препятствовал проникновению отрядов викингов на свою территорию, и они редко спускаются по Волге ниже Булгара⁹¹. Именно тогда возникает потребность в организации контрольных пунктов на Днепре для обеспечения нормального функционирования магистрали и установления отношений с местным населением. Этот этап продвижения скандинавов на юг, вероятно, отразился в рассказе о вокняжении в Киеве Аскольда и Дира⁹². Изображение их в ПВЛ как соправителей подвергается обоснованным сомнениям⁹³: не исключено, что в Киеве в середине IX в. сменилось несколько скандинавских отрядов со своими предводителями, но целью их, насколько можно судить по летописи, был не сам Киев, а богатые города Византии. Поэтому единственным деянием Аскольда и Дира, о котором рассказывает составитель ПВЛ (кроме их вокняжения в Киеве), был поход на Царьград⁹⁴, отождествляемый с нападением росов на Константинополь в 860 г., о котором пишет очевидец и участник события патриарх Фотий⁹⁵. На основании этого предания более или менее уверенно можно говорить лишь о закреплении скандинавов в середине IX в. в Киеве и использовании его в качестве базы для походов на Константинополь⁹⁶.

Утверждение скандинавских правителей в Киеве – бесспорное свидетельство возросшей роли Днепровского пути. Но повествования об Аскольде и Дире показывают также, что, во-первых, скандинавы не основывают в Поднепровье новые поселения (таковым станет Гнёздово несколько позже), а пытаются внедриться в уже существующие славянские центры и, во-вторых, контингент оседающих в Киеве скандинавов еще крайне малочислен и неустойчив: он не может противостоять войску Олега. В отличие от Северо-Запада, скандинавские отряды на юге еще и в середине IX в. являются внешней, чуждой славянскому обществу силой, и их интересы не пересекаются с интересами местной знати. Изолированным эпизодом оказалось и крещение вождей росов, осуществивших набег 860 г., о котором составитель ПВЛ, весьма чуткий к вопросам христианства на Руси, видимо, даже не знал⁹⁷.

Вокняжение Олега в Киеве положило начало новому этапу деятельности скандинавов в Южной Руси⁹⁸. Вместе с Олегом появился постоянный и значительный контингент скандинавов: по выражению летописца, пришедшие с Олегом "варязи и словени и прочи прозвашася русью"⁹⁹. Именно с этого момента, вероятно впервые, скандинавские по происхождению правители и их окружение заняли в Киеве господствующее положение.

Поход Олега на Константинополь принципиально отличен от нападений росов первой половины – середины IX в.: он завершается не только приобретением военной добычи¹⁰⁰, но и – главное – установлением прочных политических и торговых связей, регламентированных договором 911 г., обеспечивающим интересы военной элиты и регулирующим ее торговые и политические связи с Византией¹⁰¹. Известия о подчинении Олегом древлян, северян, радимичей, очевидно, отражают начало сложного и длительного процесса "собирания" восточнославянских земель, консолидации племенных территорий в единое государство. Упоминания об установлении "даней" свидетельствуют об упорядочении обложения включаемых в состав Русского государства племен. Таким образом, Олегу за время его правления удалось сосредоточить в своих руках военную, политическую, административную и фискальную верховную власть¹⁰², что коренным образом отличает его деятельность как от походов викингов на Западе, так и от активности норманнов на Северо-Западе Восточной Европы: это более или менее последовательная (хотя, вероятно, не всегда осознанная) политика, преследующая цели укрепления "Русской земли".

Описание "образа жизни росов" в трактате "Об управлении империей" византийского императора Константина VII Багрянородного (ок. 950 г.) являет картину широкой деятельности военной, скандинавской по происхождению, элиты формирующегося Древнерусского государства¹⁰³. Ее власть распространяется на огромную территорию и реализуется разными способами в различных регионах. Южная, непосредственно подвластная Киеву область охвачена полюдьем ("кружение", "полюдия" у Константина) как формой прямого обложения подвластных киевскому князю племен: фискальные функции выполняют сами князья ("архонты") и дружинники киевского "великого" князя. Это традиционный для скандинавов (ср. вейцла) способ сбора натуральных податей, который отмечался и восточными писателями в характеристике русов. Другой формой отношений со "славиниями-пактиотами" (т. е. данниками в соответствии с договором-пактом) была поставка ими в Киев моноксил (которые, впрочем, покупались, а не присваивались росами): как из не охваченного полюдьем Северо-Западного региона ("Немогарда" Константина Багрянородного), так и из центров на территории племен, посещаемых во время полюдья, – кривичей Верхнего Поднепровья ("Милиниски"), северян Подесенья ("Чернигоги" и "Телиуцы" – Чернигова и Любеча). Гигантские размеры территории потребовали уже в середине X в. введения наместничества (известного скандинавам и дома): Константин упоминает о том, что в Новгороде "сидел" Святослав, сын "архонта Росии" Игоря. Полученные во время полюдья дани, видимо в значительной части состоящие из пушнины, меда, воска и т. п., а также рабы¹⁰⁴ перевозятся теми же росами в Константинополь и там поступают на рынок. В представлениях информаторов Константина¹⁰⁵, росы полностью обособлены от местного населения и представляют собой изолированную элитную группу, однако их деятельность предполагает взаимодействие с местным населением. И такое взаимодействие аттестуют появляющиеся в русско-византийском договоре 944 г. славянские имена как представителей княжеского рода, так и "купцов", свидетельствующих договор¹⁰⁶.

Характер скандинавских древностей в Южной Руси, становящихся все более многочисленными в середине – второй половине X в., обнаруживает прямую связь оседающих здесь скандинавов с великокняжеской властью. Богатые скандинавские комплексы концентрируются в самом Киеве¹⁰⁷, в Чернигове¹⁰⁸ и в тяготевших к ним погостах – местах стоянки дружин (Вышгород и Китаев под Киевом¹⁰⁹; Шестовица, Седнев, Табаевка под Черниговом¹¹⁰), куда, очевидно, свозилась дань и откуда осуществлялся контроль над торговыми путями и племенными территориями¹¹¹. Здесь же, в округе Киева и Чернигова найдено пять из девяти обнаруженных на территории Древней Руси и паспортизованных арабских монет с прорезанным двузубцем – знаком Рюриковичей¹¹². Поселения, где стояли дружины великого киевского князя, имеются и в Верхнем Поднепровье (Гнёздово под Смоленском), и в Верхнем Поволжье (Тимерево под Ярославлем), и в Суздальском ополье (так называемые Владимирские курганы) и др., т. е. в стратегически важных пунктах, по преимуществу на окраинах формирующегося Древнерусского государства. Показательно, однако, что в Южной Руси, при богатстве погребений в некрополях Киева и Чернигова, очень мало единичных находок скандинавских предметов или комплексов. Отсутствует и собственная скандинавская топонимия для населенных пунктов: все известные скандинавским источникам южнорусские топонимы – передача местных наименований: Киев > Kænugardr¹¹³, Витичев > Vitahólmr¹¹⁴.

Таким образом, оседание скандинавов в Южной Руси с самого начала было связано с установлением их власти в Киеве, формированием системы управления (на базе княжеской дружины) и подчинено задачам становления и консолидации Древнерусского государства.

Завершение процессов образования Древнерусского государства в последней четверти X в. ставит приходящих на Русь скандинавов в новые отношения с центральной властью. Во-первых, окрепший род киевских князей вступает в борьбу не только со знатью покоряемых им племен, физически истребляя непокорных (ср. повествование о местях Ольги древлянам), но и с "князьями"-скандинавами в независимых от Киева центрах – так Владимир Святославич расправляется с полоцким правителем Роговолодом (< Rögnvaldr) и его наследниками; сходная судьба, возможно, постигла упомянутого летописцем основателя Турова – Туры (< Þórir). Во-вторых, дружинники Олега и Игоря, осевшие на Руси, и их потомки, как и сам род Рюриковичей, уже вряд ли могут рассматриваться иначе, нежели как представители древнерусской военной знати: показательно, что и летописец конца XI – начала XII в. никогда не применяет к ним этнического определения "варяг", т. е. скандинав. Они – русь, законные правители "Русской земли". "Варягами" же называются скандинавы, оказывающиеся на Руси в качестве воинов-наемников и торговцев, как правило, на короткое время¹¹⁵. Лишь незначительная часть их остается здесь навсегда¹¹⁶, поскольку необходимость в использовании новых выходцев из Скандинавии в аппарате государственного управления уже отпала: существует достаточно широкий слой местной знати. Основной формой деятельности новоприбывающих скандинавов, собственно "варягов", становится военная служба: их отряды нанимаются на более или менее длительный срок за определенную плату, после чего распускаются и отправляются домой на север или далее на юг – в Византию. Они находятся под строгим контролем центральной власти, и в конфликтных ситуациях древнерусские князья защищают интересы местного населения, а не пришлых наемников¹¹⁷. На протяжении первой половины XI в. роль варягов продолжает уменьшаться, становясь чисто вспомогательной, и постепенно сходит на нет.

* * *

Участие скандинавов в процессах возникновения и становления Древнерусского государства, таким образом, было многообразным и существенно менялось в разные периоды времени и на разных территориях. Однако во всех случаях формы деятельности скандинавов определялись местными условиями, она же сама завершалась их интеграцией в восточнославянское общество.

На Северо-Западе Восточной Европы возникновение протогосударства было непосредственным результатом формирования Балтийско-Волжского пути в VII-IX вв., освоение и эксплуатация которого находились по преимуществу в руках скандинавов. Общность их интересов с интересами местной племенной знати, славянской и финской, создала предпосылки для тесного этнокультурного взаимодействия, однако доминирующая роль скандинавов в торговле сопровождалась сосредоточением в их руках властных функций. Тем не менее, местная элита не утратила своего привилегированного положения, о чем свидетельствует могущество новгородского боярства в XII-XIII вв. и новгородские традиции договоров с приглашаемыми и смещаемыми князьями¹¹⁸.

В Среднем Поднепровье скандинавы длительное время не пытаются укорениться в восточнославянском обществе, переживавшем в это время процессы государствообразования. Лишь с конца IX в. они активно включаются в эти процессы и становятся (ведущей силой в консолидации племенных территорий и осуществлении верховной власти. Они образуют новую, военную элиту со своей, "дружинной", культурой, вытесняя, а частично и истребляя, племенную знать. Вместе с тем, глубокая интегрированность скандинавской элиты в восточнославянское общество уже на ранних этапах вызывает ассимиляционные процессы, которые, однако, завершаются уже во второй половине XI в.¹¹⁹

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Шаскольский И. П. Антинорманизм и его судьбы // Генезис и развитие феодализма в России. Л., 1983. С. 35-51; Авдусин Д. А. Современный антинорманизм // ВИ. 1988. № 7. С. 23-34.

2. Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII – первая половина XIX в.). М., 1985; Хлевов А. А. Норманская проблема в отечественной исторической науке. СПб., 1997.

3. Например, городище в Супрутах в Тульской обл., Любшанское городище около Старой Ладоги, поселения Поволховья и Поозерья, многие "малые" города Древней Руси и мн. др.

4. В том числе такие знаменитые в контексте "норманнского вопроса" памятники, как Гнёздово (Д. А. Авдусин, Т. А. Пушкина), Новгородское (Рюриково) городище (E. H. Носов), Тимерево (И. В. Дубов, В. Н. Седых), Шестовица (В. П. Коваленко) и др.

5. Фомин А. В. Источниковедение кладов с куфическими монетами IX-X вв. Автореферат дисс.... канд. ист. наук. М., 1982; Noonan Th. Ninth century Dirhem Hoards from North West Russia and the Southeastern Baltic // JBS. 1982. Vol. XIII. № 3. P. 220-244; Idem. Dirhems from Early Medieval Russia //JRNS. 1984/1985. No. 17. P. 8-12.

6. Издания свода "Древнейшие источники по истории народов Восточной Европы" (до 1993 г. – "Древнейшие источники по истории народов СССР") и хрестоматия "Древняя Русь в свете зарубежных источников" / Т. Н. Джаксон, И. Г. Коновалова, A. B. Подосинов. М., 2009-2010. Т. I-V. Библиографию свода см. в последнем изданном томе: Коновалова И. Г. Ал-Идриси о странах и народах Восточной Европы. М., 2006 [На сегодня последний том – Подосинов А. В., Скржинская М. В. Римские географы: Помпоний Мела и Плиний Старший. М., 2011. – Прим. ред.]. Общий обзор информации зарубежных источников о Восточной Европе см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников / Е. А. Мельникова. М., 1999.

7. См.: ВЕДС. Образование Древнерусского государства. Спорные проблемы. М., 1992; ДГ. 1992-1993 гг. М., 1995; Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. Смоленск, 1995; Он же. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия // Из истории русской культуры. М., 2000. Т. I: Древняя Русь. С. 13-412; Котляр Н. Ф. Древнерусская государственность. СПб., 1998; Горский А. А. Русь. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004; и др.

8. Гедеонов С.А. Варяги и Русь. СПб., 1876. Т. I-II (переиздание с предисл. и коммент. В. В. Фомина. М., 2004).

9. См. рецензии на труды С. А. Гедеонова: Погодин М. Гедеонов и его система о происхождении варягов и Руси // Записки АН. 1864. Т. 6. № 2. Приложение; Первольф О. О. Варяги, Русь и Балтийские Славяне// ЖМНП. 1877. Ч. 192. В рецензиях одновременно отмечалась продуктивность критики норманизма у С. А. Гедеонова; и действительно, она вызвала оживление исследований русско-скандинавских отношений "норманистами" (см.: Мошин В. А. Варяго-русский вопрос // Slavia. 1931. Roč. X. S. 363-367).

10. Кузьмин А. Г. "Варяги" и "Русь" на Балтийском море // ВИ. 1970. № 10. С. 28-55. Впрочем, несколькими годами позже А. Г. Кузьмин счел, что "варяги" были кельтами (Он же. Об этнической природе варягов // ВИ. 1974. № 11. С. 54-83), и лишь затем окончательно утвердился в поморско-славянском происхождении варягов.

11. Сборник Русского исторического общества. "Антинорманизм" / Редколлегия: В. В. Дегоев, В. А. Захаров, А. Т. Кузьмин, И. А. Настенко, О. М. Рапов, В. В. Фомин, Ю. В. Яшнев. М., 2003 (См. рец.: Котляр Н. Ф. В тоске по утраченному времени // Средневековая Русь. М., 2007. Вып. 7); Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005. О методах работы современных антинорманистов см.: Мельникова Е. А. Ренессанс Средневековья? Размышления о мифотворчестве в современной исторической науке // Родина. 2009. № 3. С. 56-58; № 5. С. 55-57.

12. Наиболее тревожащий современных "антинорманистов" вопрос – славянское vs. скандинавское происхождение слова "варяг". О крайней ограниченности исследовательской проблематики в области русско-скандинавских связей, навязанной антинорманизмом, см.: Мельникова Е. А. Тени забытых предков // Родина. 1997. № 10. С. 17-20.

13. См. работы В. А. Назаренко, О. И. Богуславского о Западном и Южном Приладожье и карелах, И. В. Дубова о Ярославском Поволжье, С. И. Кочкуркиной о Юго-Восточном Приладожье и карелах, А. Е. Леонтьева о Сарском городище и мери, Б. А. Рябинина о мери и мн. др.

14. Идея тесной связи всех народов, населявших берега Балтийского моря, лежала в основе коллективного труда, авторами которого были немецкие, польские, русские, финские и скандинавские археологи: Wikinger und Slawen / J. Herrmann. В., 1982 (пер. на рус. яз.: Славяне и скандинавы / Пер. Г. С. Лебедева под общ. ред. Е. А. Мельниковой. М., 1986). Позднее Г. С. Лебедев подробно сформулировал и разработал ее: Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985 (переиздание: СПб., 2005).

15. См.: Славяне и скандинавы; Müller-Wille М. Die Ostseegebiete während des frühen Mittelalters. Kiel, 1989; Duczko W. Wiking Rus. Studies on the Presence of Scandinavians in Eastern Europe. Leiden, 2004.

16. Именно эта почти не исследованная проблема, а не попытки доказать, что варяги есть славяне, является одной из важных и новых исследовательских задач отечественной науки. Относительно изучены археологические следы связей поморских славян с Данией и Южной Швецией (трудами польских, немецких, скандинавских археологов), матримониальные связи датской и упсальской династий правителей с правящими родами вендов и ободритов (см.: Успенский Ф. Б. Скандинавы – Варяги – Русь. М., 2002).

17. Лебедев Г. С. Эпоха викингов; Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. "Ряд" легенды о призвании варягов в контексте раннесредневековой дипломатии // ДГ. 1990 год. М., 1991. С. 219-229; Мельникова Е. А. Скандинавы в Англии и Восточной Европе: формы интеграции // Россия и Британия на путях к взаимопониманию. Сб. докладов англо-российского симпозиума. М., 2010. С. 403-416.

18. Одним из таких исчерпавших ресурсы внутренней колонизации регионов был Готланд – память об этой ситуации сохранила "Сага о гутах", написанная в XIV в. В ней воспроизводится предание о нескольких волнах выселения с Готланда в Восточную и Южную Прибалтику, одна из которых предположительно датируется именно этим временем. См.: Сага о гутах / Пер. с древнегутского и коммент. С. Д. Ковалевского // СВ. 1975. Вып. 38. С. 307-311. О хронологии "Саги о гутах" см.: Nerman В. Die Verbindungen zwischen Scandinavien und dem Ostbaltikum in der jüngeren Eisenzeit Stockholm, 1929.

19. Кулаков В. И. Кауп // Становление европейского средневекового города. М., 1989; Он же. История Пруссии до 1283 года. М., 2003; Nermann В. Grobin-Seeburg. Ausgrabungen und Funde. Stockholm, 1958; Деэмант К. Предметы скандинавского происхождения среди вещевого материала каменного могильника Прооза среднего железного века (V-VI вв.) // IX Сканд. конф. Тарту, 1982. Ч. 1. С. 178-179; Седов В. В. Финно-угры и баллы в эпоху средневековья. М., 1987. С. 15,17.

20. Предметами обмена служили железные изделия, оружие, украшения (со стороны скандинавов) и продукты сельского хозяйства, кожи и т.п. (со стороны местного населения).

21. Кальмер Ю. Археологические древности Руси // Stratum plus. 1999. № 5: Неславянское в славянском мире. С. 153-157.

22. Kivikoski E. Die Eisenzeit Finnlands. Helsinki, 1981. S. 19-20; Седов B.B. Финно-угры и балты. С. 45.

23. Ср.: CallmerJ. Verbindungen zwischen Ostskandinavien, Finnland und Baltikum vor der Wikingerzeit und das Rus'-Problem // JfGO. 1986. Bd. 34. S. 357-369.

24. Мельникова E. А. Балтийская система коммуникаций в I тысячелетии н. э. // ДГ. 2009 год. М., 2010. Так, крупный торговый центр на юго-западе Ютландского п-ова Рибе имел в VI-VII вв. тесные связи с Фризией и через нее с Англией, но материалы раскопок говорят о его слабых контактах с Балтикой: Bencard М. Excavations 1970-1976. Esbjerg, 1990.

25. См. подробнее: Мельникова Е. А., Петру хин В. Я. Эволюция названия русь в процессе становления Древнерусского государства // ВИ. 1989. № 8. С. 24-38. Отмечу, что изобретение паруса скандинавами датируется V-VI вв., но каботажные плавания и плавания по рекам осуществлялись и позже на гребных судах. См.: Nylén Е. Technologie des Schiffsbaus und Veränderung der Hafenanlagen // Przegląd Archeologiczny. 1987. T. 34. S. 283-288.

26. По новейшим данным, ее начало датируется 730-ми гг.

27. В королевских сагах упоминаются летние набеги на земли Восточной Прибалтики (чаще всего на Эстланд и Курланд) почти всех конунгов Свеаланда и Вика (Южная Норвегия) вплоть до первых десятилетий XI в., а также данничество эстов, ливов и куршей, которое, однако, вряд ли можно рассматривать как сколько-нибудь устойчивое подчинение восточно-балтийских племен; скорее это были разовые поборы: неслучайно "подчиняют себе и облагают данью" то или иное племя многие конунги Упсалы – каждый раз как бы заново. См.: Джаксон Т. Н. ИКС-1993.

28. Кирьянов А. В. История земледелия в Новгородской земле. X-XV вв. // МИА. 1959. № 65. С. 306-362; Жекулин В. С. Сельскохозяйственная освоенность ландшафтов Новгородского края в XII-XIV вв. // Изв. ВГО. 1972. № 1. С. 21-29; Конецкий В. Я. Некоторые вопросы исторической географии Новгородской земли в эпоху средневековьям// НИС. 1989. Вып. 3 (13). С. 3-19. И в более позднее время, в  XII-XIII вв., обеспечение Новгородской земли хлебом зависело от его импорта с юга и юго-востока.

29. В последнее время земледельческую колонизацию предполагает И. Янссон (Jansson I. Warfare, Trade or Colonisations? Some General Remarks on the Eastern Expansion of the Scandinavians in the Viking Period // The Rural Viking in Russia and Sweden. Örebro. 1997. P. 9-64). Думается, что даже присутствие скандинавских имен в берестяных грамотах, присланных в Новгород из сельской местности в XI-XIV вв. (Мельникова Е. А. Скандинавские личные имена в новгородских берестяных грамотах // Славяноведение. 1999. № 2. С. 10-15), свидетельствует лишь о том, что в соответствующих деревнях – располагавшихся по преимуществу на водных путях – размещались новгородские сборщики даней или воины, контролировавшие пути, а не колонисты-земледельцы. Именно поэтому скандинавские имена в берестяных грамотах единичны и, как правило, вкраплены в списки славянских имен (единственное исключение составляет грамота № 2, где присутствует несколько скандинавских личных имен, одно из которых входит в состав топонима).

29. Традиционно считается, что эпоха викингов, в особенности ее начальная фаза, выражалась исключительно в форме грабительских набегов скандинавов. Действительно, осады Парижа и Лондона, разграбление Гамбурга и Дорестада – яркие и наиболее запомнившиеся современникам эпизоды этой эпохи. Но не менее, а может быть, и более важным было включение скандинавов в существовавшую к тому времени систему международной торговли: не случайно, значительное количество походов викингов было направлено на обеспечение своего участия в мировой торговле: см., например, о деятельности конунга Хедебю Готфрида в конце VIII – начале IX в.: Мельникова Е. А. Вступление норманнов в дипломатические отношения с Франкской империей // Historia animata. Памяти О. И. Варьяш. М., 2004. Ч. 3. С. 22-38. О том же говорит и поступление сердоликовых бус в Скандинавию из Каролингской Франции (Callmer J. Trade Beads and Bead Trade in Scandinavia ca. 800-1000 AD. Lund, 1977).

30. Главными предметами импорта из Скандинавии до того времени – почти исключительно в рамках внутрибалтийской торговли – были железо, поставляемое из Средней Швеции, и жировик, вывозимый из Норвегии (в небольших количествах жернова из жировика поступали на Рейн). Дания поставляла на балтийский рынок центральноевропейские импорта (в значительной степени – предметы роскоши), поступавшие с юга.

31. Многие западноевропейские источники отмечают продажу скандинавами христиан. См., например, "Житие св. Ансгария" Римберта (Vita Anskarii auctore Rimberto. Accedit Vita Rimberti / G. Waitz // MGH SRG. 1884) и др.

32. Сведений о продаже скандинавами финнов в качестве рабов на европейских или восточных рынках не имеется, что, впрочем, не исключает такой возможности.

33. Описание процедуры меновой торговли скандинавов и жителей Восточной Европы, правда, осложненное фольклорными мотивами, содержится в "Саге об Ингваре": Глазырина Г. В. Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, перевод, комментарий. М., 2002. С. 235-236 (текст), 265-266 (перевод).

34. Mikkola J. J. Ladoga, Laatokka // Journal de la Société Finno-ougrienne. 1906. Т. XXIII, 23. P. 1-12; Джаксон Т. Н. Альдейгьюборг: археология и топонимика // Памятники средневековой культуры: Открытия и версии. СПб., 1994. С. 77-79.

35. Таков стереотипный образ финна в королевских сагах. См.: Джаксон Т. Н. "Финны" в "Саге об Инглингах" // ДГ. 1982 год. М., 1984. С. 56-61.

36. Глазырина Г. В. Исландские викингские саги о Северной Руси. Тексты, перевод, комментарий. М., 1996.

37. Кирпичников А. Н. Ладога и Ладожская земля в VIII-XIII вв. // Славяно-русские древности. Л., 1988. Вып. 1. С. 38-79. Нева еще долгое время спустя воспринималась не как река, а как часть Финского залива, соединяющая его с Ладожским озером.

38. Кирпичников А. Н. Ладога в первые века ее истории // Старая Ладога – древняя столица Руси. СПб., 2003. С. 63.

39. Кирпичников А. И. Раннесредневековая Ладога (итоги археологических исследований) // Средневековая Ладога. Новые археологические открытия и исследования / В. В. Седов. Л., 1985. С. 24-25; Он же. Ладога VIII-X вв. и ее международные связи // Славяно-русские древности. СПб., 1995. Вып. 2. С. 28-53; Давидан О. Я. Этнокультурные контакты Старой Ладоги VIII-IX века // АСГЭ. 1986. Вып. 27. С. 99-105.

40. Кирпичников А. Н. Ладога в первые века ее истории. С. 54.

41. Носов Е. Н. Нумизматические данные о северной части Балтийско-Волжского пути конца VIII – X вв. // ВИД. 1976. Вып. VIII. С. 95-110; Noonan Т. S. Ninth-century dirham hoards from European Russia: a preliminary analysis // Viking-Age Coinage in the Northern Lands. The Sixth Oxford Simposium on Coinage and Monetary History / M. A. S. Blackburn, D. N. Metcalf. 1981. P. I. P. 47-174; Кирпичников A. H. Ладога в первые века ее истории. С. 58-59; Фомин А. В. Староладожские клады восточных монет конца VIII-IX вв. // XIV Всероссийская нумизматическая конференция. Тез. сообщ. СПб., 2007. С. 66-67.

42. Мельникова Е. А., Никитин A. Б., Фомин A. B. Граффити на куфических монетах из Петергофского клада начала IX в. // ДГ. 1982 год. М., 1984. С. 26-47; Мельникова Е. А. СРН НИИ. С.115-120.

43. Фомин А. В. Источниковедение кладов с куфическими монетами; Нахапетян В. Е., Фомин A. B. Граффити на куфических монетах, обращавшихся в Европе в IX-X вв. // ДГ. 1991 год. М., 1994. С. 139-152.

44. См.: Леонтьев А. Е. Волжско-Балтийский путь в IX в. // КСИА. 1986. Вып. 183. С. 3-9.

45. Седов В. В. Восточные славяне в VI-XII вв. М., 1982. С. 64-66; Конецкий В. Я. Население центральных районов Новгородской земли в начале II тысячелетия н. э. Автореферат дисс. ... канд. ист. наук. Л., 1984; Носов Е. Н. Проблемы изучения погребальных памятников Новгородской земли (к вопросу о славянском расселении) // НИС. Л., 1982. Вып. 1 (11); Он же. Раннегородские центры Поволховья: проблемы возникновения и соотношения // XIII Сканд. конф. М.; Петрозаводск, 1997. С. 163-166.

46. Кузьмин С. Л., Мачинская А. Д. Культурная стратиграфия Ладоги VIII-X вв. //Археология и история Пскова и Псковской земли. Тез. докл. науч.-практ. конф. Псков, 1989. С. 29-30; Кузьмин С. Л. Первые десятилетия истории ладожского поселения // Петербургский археологический вестник. Европейская Сарматия. Сб. ст. к 60-летию Д. А. Мачинского и М. Б. Щукина. СПб.; Кишинев, 1997.

47. Конецкий В. Я. Новгородские сопки в контексте этносоциальных процессов конца I – начала II тыс. н. э. // НИС. 1993. Вып. 4 (14). С. 3-26; Петренко В. П. Погребальный обряд населения Северной Руси VIII-X вв. Сопки Северного Поволховья. СПб., 1994.

48. Bolin S. Mohammed, Charlemagne and Rurik // SEHR. 1952. Vol. 1; Hodges R. Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and the Origin of Europe. L., 1983.

49. Мы почти не знаем случаев появления на Балтике купцов из Западной Европы (кроме фризов) или арабского мира. Уникальным является сообщение о посольстве Абд ар-Рахмана II (эмира Кордовы) вскоре после нападения норманнов на Севилью (884 г.) к королю и королеве народа ал-маджус во главе с Иахйа ибн ал-Хакамом ал-Бакри по прозвищу ал-Газаль (770-864 гг.): предполагается, что он посетил Хедебю (рассказ о посольстве сохранился в сочинении андалусского историка начала XIII в. Ибн Дихйи; см.: Allen W. E. D. The Poet and the Spae-Wife: an Attempt to Reconstruct al-Gazal's Embassy to the Vikings. Dublin; L., 1960. См. также: Крачковский И. Ю. Арабская географическая литература // Крачковский И. Ю. Избранные сочинения. М.; Л., 1957. Т. IV. С. 133-134). Не случайно, именно на IX-X вв. приходится расцвет эмпориев как на Балтике (Рибе, Хедебю, Каупанг, Бирка), в том числе и в землях поморских славян (Рерик, разрушенный конунгом Хедебю Готфридом в 808 г.; Ольденбург, Волин), так и на Северном море и в Ла-Манше (Дорестад, Квентовик, Лондон). Они богатеют и развиваются на перепродаже товаров, перевозимых с востока на запад и обратно. В начале XI в. в Сигтуне существует "фризская гильдия" – объединение фризских (или скандинавских, торговавших с Фризией) купцов (Wessén Е. Sveriges runinskrifter. Stockholm, 1949. В. VIII: Upplands runinskrifter. Del 2. H 1. S. 138-149, 161-165. No. 379, 391), видимо, осуществлявшая транзит товаров, привезенных с востока в Бирку и их перемещение далее на запад.

50. От Ильменя начинались и пути на запад: по Шелони, Великой, Чудскому озеру и др.

51. Statsberg A. Scandinavian Relations with Northwestern Russia during the Viking Age: the Arhaeological Evidence // JBS. 1982. Vol. XIII. No. 3. P. 267-295; Седов B. B. Роль скандинавов в начальной истории древнейших городов Северной Руси // XII Сканд. конф. М., 1993. Ч. 1. С. 104-106.

52. Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы и ее роль в образовании городских центров Северной Руси // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 157-170.

53. Носов E. H. Новгородское (Рюриково) Городище. Л., 1990; Носов E. H., Горюнова В. М., Плохое А. В. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья. Новые материалы и исследования. СПб., 2005.

54. Фехнер М. В. Тимеревский могильник // Ярославское Поволжье X-XI вв. М., 1963; Дубов И. В. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средневековья. Л., 1982; Фехнер М. В., Недошивина Н. Г. Этнокультурная характеристика Тимеревского могильника по материалам погребального инвентаря // CA. 1987. № 2.

55. Леонтьев А. Е. Сарское городище в истории Ростовской земли (VIII-XI вв.). Автореферат дисс. … канд. ист. наук. М., 1975; Он же. Археология мери. К предыстории Северо-Восточной Руси. М., 1996.

56. Так, концентрация кладов арабского серебра IX в. наблюдается в вятском регионе – у поворота Волги на юг (поселений торгово-ремесленного типа здесь не выявлено): Мельникова Е. А. Скандинавы на Балтийско-Волжском пути в IX-X веках// Шведы на Русском Севере. Киров, 1997. С. 132-139.

57. Ареал этой зоны, как уже указывалось, маркируют скандинавские древности.

58. Не случайно, некрополи возле таких центров обнаруживают высокую концентрацию "дружинных", воинских захоронений.

59. Джаксон Т. Н. Отражение торговли Новгорода со Скандинавией в древнескандинавской письменности // СС. 1988. Вып. XXXII. С. 117-128; Рыбина Е. А. Торговля средневекового Новгорода. Великий Новгород, 2001.

60. О не только экономической, но и социально-политической роли дальних торговых путей в развитии позднеплеменных обществ, особенно при их переходе к раннегосударственной организации см. исследования К. Поланьи и др. (Polanyi K. Primitive, Archaic, and Modern Economies / G. Dalton. Boston, 1968; Trade and Market in the Early Empires / K. Polanyi. Glencoe, 1957; Polanyi K. Ports of Tread in Early Societies // JEH. 1963. Vol. XXIII. P. 30-45; Idem. Trade, Market and Money in the European Early middle Age // NAR. 1978. Vol. II. P. 92-117; Брюсов А. Я. О характере и влиянии на общественный строй обмена и торговли в доклассовом обществе // CA. 1957. Вып. XXVII. С. 14-28; Массон В. М. Обмен и торговля в доклассовом обществе // ВИ. 1973. № 3). В отличие от обществ с рыночной экономикой, где результаты торговли, как внешней, так и внутренней, проявляются по преимуществу в экономической сфере, в примитивных обществах ее собственно экономический эффект незначителен: престижные обмен и торговля (предметы роскоши длительное время являются основной категорией товаров) обслуживают лишь небольшую часть общества – формирующуюся знать и практически не затрагивают более широких слоев населения. Поэтому обмен и торговля в ранних обществах стимулируют в первую очередь их социальное, а не экономическое развитие, прежде всего социальную стратификацию. Они позволяют концентрировать богатства в руках тех, кто осуществляет контроль над торговлей, укрепляют их статус и, консолидируя правящий слой, оказывают влияние на политическое устройство общества. В. О. Ключевский считал торговлю (в том числе и по Волжскому пути) основополагающим фактором в развитии городов и "городовых областей" и тем самым существенной предпосылкой зарождения государственности на Руси (Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1987. Т. 1. С. 143-150). Однако советская историография отказалась от "торговой" теории В. О. Ключевского, хотя констатация значения торговли для экономического развития общества является общим местом. См. также: Мельникова Е. А. К типологии предгосударственных и раннегосударственных образований в Северной и Северо-Восточной Европе. Постановка проблемы // ДГ. 1992-1993 гг. М., 1995. С. 16-32; Носов Е. Н. Современные данные по варяжской проблеме на фоне традиций русской историографии // Stratum plus. 1999. № 5. C. 112-118.

61. MacCormack С. Р. Exchange and Hierarchy// Economic Arhaeology. 1981. P. 159-166. (BAR. 96). Ср.: Hodges R. State Formation and the Role of Trade in Middle Saxon England // Social Organization and Settlement. 1978. P. 439-453 (BAR. 47-II).

62. О концентрации знати местных племен свидетельствуют некрополи у торгово-ремесленных поселений. Существует лишь один собственно скандинавский могильник в Восточной Европе – в урочище Плакун напротив Ладоги. Все остальные обнаруживают смешение северных и местных, финских и славянских, погребальных традиций (Стальсберг А. Проблемы культурного взаимодействия Руси и Скандинавии в VIII-XI вв. // Археологические вести. 1994. № 3. С. 192-200).

63. Мельникова Е. А. К типологии; Массон В. М. Северный центр восточнославянской цивилизации в балтийском контексте // Современность и археология. СПб., 1997. С. 34-37. О торговле как основе политогенеза в Ладожско-Ильменском регионе см. также: Mühle Е. Die städtischen Handelszentren der nordwestlischen Rus': Anfänge und frühe Entwicklung altrussischer Städte. Stuttgart, 1991.

64. Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Легенда о призвании варягов и становление древнерусской историографии // ВИ. 1995. № 2. С. 44-57.

65. Большинство исследователей традиционно считают, что "остров русов" следует локализовать в Северо-Западной Руси, точнее в северной части Балтийско-Волжского пути, в районе оз. Ильмень. См.: Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // ДГ. 1998 год. М., 2000. С. 308-309; Коновалова И. Г. Восточные источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 208-213.

66. Новосельцев А. П. Восточные источники. С. 264-323; Коновалова И. Г. Восточные источники. С. 216-220.

67. Согласно "Повести временных лет", Киевскому государству предшествовали два независимых политических образования (в современной отечественной терминологии – "союзы племен", "племенные княжения", "славинии"): в Ладожско-Ильменском регионе и в Среднем Поднепровье. Возникновение первого летописец связывает с местными славянскими и финскими племенами и деятельностью варягов (Сказание о призвании варягов), второго – со среднеднепровскими славянами, прежде всего полянами (Легенда о Кие).

68. "И нет у них (ар-рус. – Е. М.) недвижимого имущества, ни деревень, ни пашей. Единственное их занятие торговля соболями, белками и прочими мехами, которые они продают покупателям", – пишет Ибн Русте (Новосельцев А. П. Восточные источники. С. 303). Разумеется, торговля представляла наибольший интерес для арабского мира и потому должна была лучше всего отразиться в восточных источниках. Однако практически все писатели, связанные и не связанные повествовательной традицией, отдают ей бесспорный приоритет над всеми другими занятиями народа ар-рус. См.: Vitestam G. The people of ar-Rūs as Merchants According to Arabic Sources // KVHAA. Filologisk-filosofisk serien. 1975. В. 15.

69. "Они (русы. – Е. М.) нападают на славян... забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают" (Ибн Русте: Новосельцев А. П. Восточные источники. С. 303).

70. "Всегда 100-200 из них (русь. – Е. М.) ходят к славянам и насильно берут с них на свое содержание" (Гардизи: Новосельцев А. П. Восточные источники. С. 305).

71. Новосельцев А. П. Арабские источники об общественном строе восточных славян IX – первой половины X в. (полюдье) // Социально-экономическое развитие России. М., 1986. О "кружении" как главном источнике доходов "росов", часть которого вывозится ими на рынок Константинополя, писал в середине X в. Константин VII Багрянородный: Константин Багрянородный. Об управлении империей / Г. Г. Литаврин, А. П. Новосельцев. М., 1989. С. 50-51, коммент. – С. 330.

72. Косвенным, но чрезвычайно важным подтверждением правовой регламентации общественной жизни в регионе, и не только в сфере торговли, видимо, может служить само заключение местной знатью ряда-договора с варягами; более того, отразившиеся в Сказании о призвании варягов условия ряда указывают на высокий уровень правовой деятельности, охватывавшей различные сферы жизни (см.: Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Легенда о призвании варягов.).

73. Новосельцев А. П. Восточные источники. С. 303, 311-312.

74. В IX в. процесс становления государств и в самих Скандинавских странах был еще далек от завершения.

75. О славяно-скандинавском "симбиозе" писал В. Т. Пашуто: Пашуто В. Т. Русско-скандинавские отношения и их место в истории раннесредневековой Европы // СС. 1970. Вып. XV. С. 51-62; Он же. Летописная традиция о "племенных княжениях" и варяжский вопрос // Летописи и хроники. 1973 год. М., 1974. С. 103-114. В свете новейших археологических материалов, однако, трудно согласиться с тем, что основной причиной формирования "северной конфедерации" была угроза со стороны отрядов скандинавов, проникающих вглубь Восточной Европы. Следы борьбы местного населения (финского и славянского) с пришельцами-скандинавами практически не прослеживаются, хотя отдельные столкновения между теми и другими неизбежно должны были происходить (Statsberg A. Scandinavian Relations with Northwestern Russia. P. 267-295).

76. ПВЛ-1996. С. 14.

77. Смиленко А. Т., Юренко С. П., Сухобоков О. В., Пархоменко О. В. Культуры восточных славян и их соседей в предгосударственный период // Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I тыс. н. э. Киев, 1985. С. 106-140.

78. Моця А. П. Погребальные памятники южнорусских земель IX-XIII вв. Киев, 1990; Он же. Поляни-русь та iншi лiтописнi племена пiвдня Схiдноï Европи // А се его сребро: збiрник праць на пошану М. Ф. Котляра з нагоди його 70-рiччя. Киïв, 2002. С. 16-24; Горский A. A. Русь.

79. Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990; Петрухин В. Я. Русь и Хазария: к оценке исторических взаимосвязей // Хазары. Иерусалим; М., 2005. С. 69-100; Калинина Т. М. Ал-хазар и ас-сакалиба // Там же. С. 101-110.

80. Археологические исследования последних двух десятилетий показали, что скандинавские древности появляются в Подесенье уже в конце IX в. См.: Андрощук Ф. О. Нормани i слов'яни у Подесеннi (Моделi культурноi взаϵмодii доби раннього середньовiччя). Киïв, 1999.

81. Древнейшее упоминание о нападении на Амастриду содержится в Житии Георгия Амастридского: Васильевский В. Г. Труды. Пг., 1915. Т. 3.

82. Ок. 825 г. некий Ингор (Ἴγγερ < Ingvarr) становится митрополитом Никеи, а жену византийского императора Василия I Евдокию (род. ок. 837 г.) называют по имени отца Ингериной, т. е. ее отца звали Ἴγγερ или Ἴγγορ < Ingvarr (ср.: Игорь). См.: Бибиков М. В. Скандинавский мир в византийской литературе и актах // СС. 1986. Вып. XXX. С. 97-105.

83. Бибиков М. В., Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Ранние этапы русско-византийских отношений в свете исторической ономастики // ВВ. 2000. Т. 59. С. 35-39.

84. MGH SS. 1885. Т. 1. Р. 434. Перевод на русский язык и комментарии см.: Свердлов М. Б. Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия. IX – первая половина XII в. М.; Л., 1989. С. 7-15; Назаренко A. B. Западноевропейские источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 288-290.

85. Duczko W. Bysantine Presence in Viking Age Sweden. Archaeological Finds and Their Interpretations // Rom und Bysanz im Norden. Mission und Glaubenwechsel im Ostseeraum während des 8-14. Jahrhunderts. Stuttgart, 1997. S. 291-311.

86. Мельникова E. A. CPH РРИ. C. 115-119.

87. См. выше примеч. 43.

88. Альтернативной является точка зрения о том, что "каганат росов" находился в Поволховье.

89. См.: Laehr G. Die Anfänge des Russisches Reiches. В., 1930. S. 16, 122; Dvornik F. The Making of Central and Eastern Europe. L., 1949. P. 63; Авдусин Д. А. Гнёздово и Днепровский путь // Новое в археологии. М., 1972. С. 159-169. В 830-е гг. между Византией и Хазарией происходит интенсивный дипломатический обмен, завершившийся тем, что император Феофил направил инженера Петрону Каматира для строительства крепости Саркел на Дону. См.: Науменко В. Е. Византийско-хазарские отношения в середине IX в. // Хазары. С. 231-244.

90. Измайлов И. Л. "Русы" в Среднем Поволжье (этапы булгаро-скандинавских этно-социальных контактов и их влияние на становление городов и государств) // Международные связи, торговые пути и города Среднего Поволжья IX-XII вв. Казань, 1999. С. 94-100.

91. Noonan Th. The First Major Silver Crisis in Russia and the Baltic// Hikuin. 1985. No. 11. P. 41-50; Коновалова И. Г. Походы русов на Каспий и русско-хазарские отношения // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В. Т. Пашуто. М., 1999. С. 111-120.

92. ПВЛ-1996. С. 13; НПЛ. С. 106.

93. См. обсуждение этого вопроса: Котляр Н. Ф. Древняя Русь и Киев в летописных преданиях и легендах. Киев, 1986. С. 51-54.

94. ПВЛ-1996. С. 13.

95. См.: Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 47-82; Кузенков П. В. Известия о первом походе руси на Константинополь в средневековых письменных источниках // ДГ. 2000 год. М., 2002. С. 3-172.

96. Ср. аналогичные базы викингов IX в. в Западной Европе: на островах в устьях Темзы, Рейна, Сены и др.

97. Ник. дополняет сообщение о походе упоминанием о крещении Аскольда и Дира после нападения на Константинополь (под 6384/876 г.) (ПСРЛ. СПб., 1862. Т. ГХ: Патриаршая или Никоновская летопись. С. 13). См. также: Melnikova Е. Varangians and the Advance of Cristianity to Rus in the Ninth and Tenth Centuries // Från Bysans till Norden. Östliga kyrkoinfluenser under vikingatid och tidig medeltid / H. Janson. Malmö, 2005. P. 97-138.

98. Ср. около 100 лет, прошедших от первых следов проникновения скандинавов в Поволховье до возникновения Ладоги.

99. ПВЛ-1996. С. 14.

100. Хотя ей придавалось столь большое значение, что даже в кратком пересказе предания о походе летописцы уделяют этому мотиву большое место.

101. Предположение о том, что после набега на Константинополь 860 г. был заключен первый договор Византии с росами (Сахаров А. Н. Дипломатия. С. 59-82), не имеет опоры ни в русских, ни в византийских источниках, поэтому вопрос о нем остается открытым.

102. Именно в цикле сказаний об Олеге впервые появляется сюжет о покорении соседних восточнославянских племен и обложении их данью. См.: Мельникова Е. А. Историческая память в устной и письменной традициях: Повесть временных лет и "Сага об Инглингах" // ДГ. 2001 год. М., 2003. С. 48-92.

103. Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 44-51.

104. Их источник не называется Константином, в отличие от восточных авторов, которые отмечают, что русы захватывают жителей-славян и продают их. См. выше примеч. 69.

105. Наиболее вероятно, что, по меньшей мере, одним из информантов был знатный рос, совершавший плаванья в Константинополь. См. подробнее: Мельникова Е. А. [Вводные замечания к гл. 9] // Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 291-293.

106. О скандинавских и других именах в русско-византийских договорах см.: Melnikova E. The Lists of Old Norse Personal Names in the Russian-Byzantine Treaties of the Tenth Century // SAS. 2004. В. 22. P. 5-27.

107. Зоценко В. Скандинавские древности и топография Киева "дружинного периода" // Ruthenica. Киев, 2003. Т. II. С. 26-52.

108. Андрощук Ф. О. Нормани i слов'яни. С. 76-84.

109. Каргер М. К. Древний Киев. М.; Л., 1958-1961. Т. 1-2; Моця О. П. Поховання скандiнавiв на Пiвднi Киïвськоi Pyci // Археологiя. 1990. № 3. С. 90-97.

110. Блiфельд В. I. Давньоруськi пам'ятки Шестовицi. Киïв, 1977; Андрощук Ф. О. Нормани i слов'яни.

111. Петрухин В. Я., Пушкина Т. А. К предыстории древнерусского города // ИСССР. 1979. № 4. С. 100-112.

112. Мельникова Е. А. "Знаки Рюриковичей" на восточных монетах // Iсторiя Pyci – Украïни (iсторико-археологiчний збiрник). Киïв, 1998. С. 172-181.

113. Древнерусские города в древнескандинавской письменности / Сост. Г. В. Глазырина, Т. Н. Джаксон. М., 1987. С. 32-34; Джаксон Т. Н., Молчанов A. A. Древнескандинавское название Новгорода в топонимии пути "из варяг в греки" //ВИД. 1990. Вып. XXI. С. 226-238.

114. Мельникова Е. А. СРН НИИ. С. 282-283.

115. Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Скандинавы на Руси и в Византии в X-XI вв. К истории названия "варяг" // Славяноведение. 1994. № 2. С. 56-68.

116. См., например, историю варяга Шимона, упомянутого в Киево-Печерском патерике, и его потомков: Молчанов A. A. История древнерусского боярства в генеалогических источниках (ростово-суздальские и московские тысяцкие Шимоновичи-Протасьевичи в XI-XIV вв.) // ВЕДС: Проблемы источниковедения. 1990. С. 79-83.

117. Это ярко проявилось в конфликте варяжской дружины Ярослава с новгородцами, описанном под 1016 г. (НПЛ. С. 174-175).

118. Янин В. Л. У истоков новгородской государственности. Великий Новгород, 2001. С. 62.

119. См. подробнее: Melnikova E. The Cultural Assimilation of the Varangians in Eastern Europe from the Point of Language and Literacy // Runica – Germanica – Medievalia. В.; N.Y., 2003 P. 454-465.