|
В отечественной и зарубежной историографии давно признана важная роль, которую играл Балтийско-Волжский путь в истории Европы после того, как арабские завоевания прервали существовавшие еще с античности маршруты из Средиземного моря на Восток. Особенно велико его значение было в экономическом и в социально-политическом развитии Древней Руси и Скандинавских стран, поскольку с Востока по нему поступало в больших количествах арабское серебро, широко использовавшееся и в ювелирном производстве, и в накоплении богатств, и в зарождающемся денежном обращении1. Балтийско-Волжский путь возник не как самостоятельная магистраль, но как продолжение на восток сложившейся к середине I тысячелетия н. э. системы торговых коммуникаций, которая связывала центрально-европейский, североморский и балтийский регионы.
Уже с середины I тысячелетия до н. э. Ютландия и датские острова вовлекаются в постепенно нарастающий по объему обмен с Центральной Европой, который длительное время носит престижный характер: в обмен на янтарь местная знать получает предметы роскоши – изделия из бронзы и золота, стекло и т. п. Усиление обмена и сложение более или менее устойчивых путей, по которым он осуществлялся, вели к концентрации знати в узловых пунктах важнейших линий коммуникаций: в областях Гудме на о. Фюн, Стевнс на о. Зеландия, на юго-западном побережье Ютландии, и к образованию в них уже в IV-VI вв. н.э. торгово-ремесленных поселений: Луннеборг в Гудме, Данкирке в Юго-Западной Ютландии2.
Во всех случаях первоначально возникало не изолированное, не связанное с округой поселение с особыми функциями (торговой, ремесленной), служившее резиденцией знати, а небольшая область, в которой характер деятельности населения отличается от окружающих территорий, отмечается скопление знати (археологически выражающееся в наличии здесь элитных некрополей, кладов и т.п.) и в которой вырастает ряд взаимосвязанных поселений – одно из них впоследствии занимает в области ведущее место и становится протогородом (иногда ведущее положение переходит от одного поселения к другому). Находки в этих областях свидетельствуют, что в конце первой половины – середине I тысячелетия н. э. здесь сосредоточивалась балтийская и североморекая торговля с Центральной и Западной Европой. Они являются конечными пунктами крупных торговых путей и важнейшими местами перераспределения ценностей.
Именно с исключительно интенсивной торговой деятельностью исследователи ныне связывают быстрое становление древнедатского государства: уже к середине I тысячелетия н. э. на территории будущей Дании возникает ряд мелких предгосударственных объединений3.
В VI веке на восточном побережье Швеции образуется второй центр балтийской торговли, являвшийся новым завершением центрально- и западноевропейских магистралей, ранее оканчивавшихся на датских островах. Сложение этого отрезка пути знаменуется появлением поселений на о. Эланд в V-VII вв. (Экеторп, Исманторп, Гроборг), затем становлением и расцветом торгово-ремесленных центров на оз. Меларен, Хельгё и позднее Бирки4. Одновременно здесь начинаются и более активные процессы социально-политического развития.
Уже в вендельскую эпоху (VI-VIII вв.) в Свеаланде отмечается глубокая стратификация общества: выделение не только наследственного нобилитета, но и военного ("дружинного") слоя, а также формирование территориально-политических образований5. Узловой регион в сети дальней торговли, Свеаланд, где практически отсутствуют следы средиземноморских влияний6, переживает резкое ускорение в своем социально-политическом развитии, приводящее к возникновению предгосударственных образований7.
Важно отметить при этом, что возможности производящего хозяйства в Свеаланде более высокие, нежели в других областях Швеции (Сконе в это время входит в сферу датского влияния), были, тем не менее, недостаточно велики, чтобы обеспечить интенсивное развитие региона8.
Сельскохозяйственное производство предоставляло средства лишь для поддержания жизни местного населения. Однако природные ресурсы – большие запасы и высокое качество железной руды на севере Упланда, добываемой открытым способом, давали Свеаланду возможность участвовать в международной торговле, позволили местной знати включиться в систему балтийского и европейского обмена и торговли и, более того, притянуть к региону сеть коммуникаций. "Железный путь" Свеаланда, ставшего основным поставщиком этого важнейшего сырья для балтийского региона, связывал север Свеаланда с оз. Меларен и служил основой для внутренней системы коммуникаций, консолидируя округу9.
Не теряет при этом своего значения и Западно-Балтийский регион. В VII-VIII вв. благодаря усилению Фризии и росту фризской торговли10 (на побережье Северного моря возникает ряд эмпориев: Гамбург в устье Эльбы, Дорестад в устье Рейна, Квентовик в устье Соммы и др.) Западная Балтика оказалась на скрещении не только меридиональных, но и широтных торговых путей – между Северным и Балтийским морями. Они соединялись двумя путями: на юге Ютландского полуострова, где узкий перешеек пересекают, почти смыкаясь, реки Айдер и Трене с запада и залив Шлее (Шлой) с востока, и на севере через Лимфьорд. И тот, и другой пути маркируются новыми крупными торгово-ремесленными центрами: Хедебю – на берегу Шлее11 и Линдхольм Хёйе – на берегу Лимфьорда12. Плаванья вдоль западного побережья Ютландии к Лимфьорду вызвали к жизни появление нового центра неподалеку от Данкирке – Рибе13. Все эти поселения отличаются интенсивными связями с Североморским регионом (многочисленны находки фризских скеаттов, керамических и стеклянных фризских и рейнских изделий, английских им портов и др.), с одной стороны, и очевидными следами экспорта продуктов местного производства (железа, жировика, скота, кож), с другой.
Одновременно с интенсификацией торговли и нарастанием в ней удельного веса местного производства шло расширение и продление путей на востоке региона. В VII-VIII вв. активно осваиваются пути вдоль южного и юго-восточного побережья Балтики. Именно этот маршрут получает название "Восточного пути" (Austrvegr) в скандинавских источниках14. На землях поморских славян, балтов и прибалтийско-финских племен в VIII-IX вв. возникают такие центры, как Ральсвик на о. Рюген, Менцлин на нижнем Пене, Волин в устье Одера, Трусо в устье Вислы15, ряд поселений в землях пруссов (Кауп на границе с территорией обитания куршей)16, куршей (Апуоле)17, ливов (Гробиня)18, латгалов (Даугмале в низовьях Западной Двины)19, эстов. К концу X в. южное и восточное побережье Балтики усеяно крупными и мелкими поселениями, обслуживающими торговый путь и принимающими участие в торговле.
Разрастается и разветвляется коммуникационная система и в северо-восточной части Балтийского моря. Новые торгово-ремесленные поселения основываются на о. Готланд: Вестергарн (Västergarn), затем Павикен (Paviken)20 и, наконец, Висбю21 на западном побережье острова и Эстергарн (Östergarn)22 – на восточном. Интенсифицируется движение вдоль северного и западного побережья Балтики: здесь возникают новые центры – иногда вместо старых (так, Бирка со временем вытесняет Хельгё), иногда – в дополнение к ним (например, Лёддечёпинг в Сконе)23.
Но главным явлением этого времени был следующий этап пролонгации балтийской коммуникационной системы на восток: сначала в Поволховье, далее по Волжскому пути вплоть до Булгарии, Хазарии и стран Халифата, а затем по Днепровскому пути вплоть до Византии. Северо-Запад Восточной Европы, примыкавший к Восточной Балтике, стал третьим регионом, вовлеченным в систему балтийских торговых коммуникаций. Естественную почву для пролонгации Балтийского пути в восточном направлении создавали эпизодические контакты между Восточной Скандинавией и севером Восточной Европы вплоть до Прикамья, зародившиеся еще в эпоху бронзы. Регулярные связи с Восточной Балтикой, особенно с эстами, по крайней мере с V в., подготовили почву для проникновения скандинавов вглубь Восточной Европы. Древнейшие единичные находки скандинавских предметов в Западном и Южном Приладожье датируются VII в., но еще не свидетельствуют о сколько-нибудь постоянном присутствии здесь норманнов. Тем не менее, даже редкие поездки способствовали знакомству скандинавов с регионом. Движимые естественным стремлением к привлечению новых ресурсов (пушнины) и к достижению новых рынков сбыта для своих товаров скандинавы стали первооткрывателями пути на восток.
Время формирования Волховского участка пути обычно определяется древнейшими комплексами, выявленными в Старой Ладоге, которые до последнего времени датировались 760-ми24, а ныне – 730-ми гг. (эта датировка предложена А. Н. Кирпичниковым в докладе на конференции "Балтийско-Волжский путь", 2002 г.). Предполагается, что возникновение поселения на высоком мысу над р. Ладожкой маркирует начало движения по этому пути. Однако кажется значительно более вероятным, что появление торгово-ремесленного центра на торговом пути знаменует начало не его освоения, а интенсивного функционирования. Требовалась постоянная, хотя бы и сезонная (вначале), потребность купцов в подобной стоянке, с одной стороны, и заинтересованность местного населения в сбыте своей продукции и уверенность в ее реализации, с другой стороны. Разумеется, уловить действительно начальные этапы использования того или иного пути крайне сложно: в силу редкости плавании и немногочисленности путешественников они почти не оставляют археологически определимых следов. Можно ли, например, отнести к подобным следам единичные и крайне редкие находки скандинавских древностей VII в. в Поволховье?
Сходные ситуации показывают, что между началом освоения торгового пути и возникновением на нем крупных торгово-ремесленных центров проходит весьма длительное время. Так, по крайней мере, к концу VIII в., судя по потоку арабского серебра, Балтийский путь активно используется. Однако поселения, маркирующие освоение следующих участков Балтийско-Волжского пути, возникают только в середине IX в. ("Рюриково" и Сарское городища). Еще позже появляются поселения в Ярославском Поволжье, время расцвета которых приходится на X в.
Примерно так же развивается и Днепровский путь. Первые известия о проникновении скандинавов в Византию относятся к самому началу IX в.25; серединой – концом LX в. (860 и 882 гг.) "Повесть временных лет" датирует поход на Константинополь варягов Аскольда и Дира, незадолго до того обосновавшихся в Киеве, и перемещение в Киев будущего киевского великого князя Олега. Однако на протяжении всего IX в. в Среднем Поднепровье не обнаруживается скандинавских древностей и не найдены следы поселений, ориентированных на обслуживание Днепровского пути. Лишь на рубеже IX и X вв., т.е. примерно через 100 лет после начала плаваний по нему, возникает крупный торгово-ремесленный центр под Смоленском – Гнёздово. При всей специфике Северной и Южной Руси сходство ситуаций выглядит достаточно красноречивым. Поэтому и в случае с Балтийско-Волжским путем – и особенно с его начальным отрезком, Волховским, – представляется более чем вероятным длительное, в 100 лет или более, постепенное и поэтапное его освоение: первые проникновения по нему, попытки, удачные и неудачные, найти дальнейшие пути вглубь страны; знакомство с местными условиями и местным населением; обнаружение в регионе ценнейшего товара – пушнины – со стороны скандинавских торговцев; знакомство, с другой стороны, местного населения с изредка появляющимися торговцами и воинами; установление контактов и обмена между теми и другими; постепенная концентрации местной знати, а вслед за ней ремесленников в местах сначала временных, а затем и стационарных стоянок. С учетом сезонности плаваний все эти этапы должны были занять достаточно большой отрезок времени. Поэтому, думается, ближайший к Балтике Волховский отрезок пути, маркированный в первую очередь Ладожским и, наряду с ним, цепочкой других поселений, образовавшихся в IX-X вв. вдоль Волхова (Холопий городок, Гостинополье и др.26), начал использоваться уже в VII в., но лишь в первой трети VIII в. движение по нему стало настолько интенсивным и регулярным, что потребовало хорошо оборудованной и постоянной гавани.
Возникновение Ладоги в первой половине VIH в. справедливо связывается с ростом балтийской торговли, и на начальных этапах своей истории Ладога обнаруживает непосредственные контакты с Южной Ютландией, а через нее и с Фризией27. Однако длительное, около полустолетия, изолированное существование Ладоги – единственного протогородского центра на северо-востоке Восточной Европы вплоть до середины IX в., а также образование "куста" поселений по Волхову – говорит о том, что на протяжении всего этого времени Ладожский регион был конечным пунктом этой крупнейшей торговой магистрали, а использование Ладоги как центра, открывавшего путь далее на восток, еще не стало регулярным.
Лишь к середине IX в. выходы из Приладожья и Поволховья на Волгу, равно как и движение по Волге, были прочно освоены. Об этом свидетельствует появление вдоль пути торгово-ремесленных поселений, военных стоянок и контрольных пунктов, где повсеместно в большем или меньшем количестве представлен скандинавский этнический компонент. Практически все известные ныне поселения IX в. на севере Восточной Европы располагаются на реках и озерах, образовывавших магистраль или ее ответвления. Таковы сама Ладога и поселения вдоль Волхова, Городище под Новгородом, Крутик у Белоозера, Сарское городище под Ростовом, позднее – древнейшие поселения в Пскове, Холопий городок на Волхове, Петровское и Тимерево на Верхней Волге – самый восточный из известных ныне центров северо-восточноевропейского отрезка Балтийско-Волжского пути. Следующим крупнейшим центром был Булгар, столица Волжской Булгарии, непосредственно связанная с арабским миром. Именно здесь в X в. завершался путь большинства скандинавских купцов, ездивших на восток, хотя некоторые из них и достигали Каспийского моря и даже Багдада. Так, во второй половине VIII в. торговый путь связал Западную Европу и Скандинавию со странами Арабского халифата.
Между тем, важнейшие признаки функционирования торгового пути: в первую очередь, торговые поселения, а также клады восточного серебра, столь обильно представленные с конца VIII и в IX в. в Поволховье28, практически исчезают ниже Ярославля по Волге, равно как единичными находками представлены здесь и скандинавские древности. Одним из немногих исключений является Альметьевский клад из 150 дирхемов, найденный у села Альметьево (Элмед) близ Билярска, в котором присутствуют две монеты с граффити, одна из которых идентична скандинавской руне s29.
Вместе с тем, в топографии кладов IX в. выделяется не слишком крупное по числу, но, тем не менее, достаточно представительное скопление к востоку от Ярославского Поволжья. Оно состоит из четырех кладов, три из которых найдены на территории Вятской губернии (один, из 6 монет, – в самой Вятке) и один – в Удмуртии на границе с Кировской областью. По младшей монете все клады датируются первой половиной – серединой IX в.: известная монета из клада в Лелеки чеканена в 802/803 г., младшая монета Вятского клада датируется 835 г., клада из Ягошур, содержащего 1500 дирхемов, – 842/843 г., а Лесогуртского клада (Удмуртия) – 841/842 г.30 Эта цепочка кладов пересекает течение Вятки и достигает верховьев Вятки и Камы. Вряд ли их скопление, компактное по хронологии кладов, можно считать случайным. Видимо, близко расположенные верховья Вятки и Камы представляли особый регион, который, хотя и находился в стороне от основных магистралей, но чем-то специально привлекал торговцев в первой половине – середине IX в.
Возможно, что этот регион завершался на востоке поблизости от современной Перми, где в мужском захоронении второй половины X – начала XI в. была найдена подвеска с изображением знака Рюриковичей (трезубца) на одной стороне и молоточка Тора, конец рукояти которого оформлен в виде рукояти меча, – на другой31. Подвеска, как можно предполагать с большой долей уверенности, принадлежала княжескому дружиннику скандинавского происхождения. Его пребывание в этом регионе еще до начала древнерусской колонизации северо-востока вряд ли объяснимо, если не учесть более ранние связи с Вятско-Камским регионом.
Таким образом, на протяжении V-IX вв. происходит постепенное освоение последовательных отрезков Балтийско-Волжского пути от Финского залива до Булгара с ответвлением вплоть до верховьев Вятки и Камы. Ключевую роль в его формировании и функционировании играло Поволховье с Ладогой, которое на начальном этапе стало узлом, завершавшим систему балтийских коммуникаций, а позднее превратилось в центр, из которого расходились крупнейшие водные магистрали Восточной Европы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Подробную историографию см. в кн.: Дубов И. В. Великий Волжский путь. Л., 1989.
2. Hedeager L. Fra stamme til stat – samfundsorganisation og forandring i Danmarks jernalder. København, 1988; Gudmeproblemer / H. Thrane. Odense, 1987.
3. Fra stamme til stat Høvdingesamfund og kongemagt. Højbjerg, 1991. B. 2; Jensen J. The Prehistory of Denmark. L., 1982; Hedeager L. Danernes Land: fra ca. år 200 f. Kr. – ca. 700 e. Kr. København, 1988.
4. Society and Trade in the Baltic during the Viking Age. Visby, 1985 (Acta Visbyensia. VII).
5. Lindkvist Th. Hundring, skatter och den feodala statens framväxt. Uppsala, 1988.
6. Lund Hansen U. Römischer Import im Norden. København, 1987.
7. Arwidsson G. Viking Society in Central Sweden. Traditions, Organization and Economy // The Vikings. Proceedings of the Symposium. Uppsala, 1978. P. 25-34.
8. Ibid.
9. Iron and Man in Prehistoric Sweden / H. Clarke. Stockholm, 1979.
10. Ellmers D. Die Bedeutung der Priesen für die Handelsverbindungen des Ostseeraumes bis zur Wikingerzeit // Society and Trade in the Baltic. S. 7-54.
11. Jankuhn H. Haithabu. Ein Handelsplatz der Wikingerzeit Neumünster, 1956, 1963; Müller-Wille M. Hedeby und sein Umland // Traderand Exchange in Prehistory. Lund, 1988. S. 271-278.
12. Marseen O. Lindholm Høje // Kuml. 1959. S. 53-68; Ramskou T. Lindholm Høje. Gravpladsen. København, 1976.
13. Bencard M. Ribe Excavations 1970-1976. Esbjerg, 1981-1984. В. 1-2; Frandsen L. В., Madsen P. Hr., Mikkelsen H. Ausgrabungen in Ribe in der Jahren 1983-1989 // Offa. 1990. B. 47. S.177-208.
14. Джаксон Т. H. "Восточный путь" исландских королевских саг // ИСССР. 1976. № 5. С.164-170.
15. Херрман И. Ободриты, лютичи, руяне // Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 338-359; Filipowiak W. Die Bedeutung Wolins im Ostseehandel // Society and Trade in the Baltic. S. 121-138.
16. Кулаков В. И. Древности пруссов VI-ХШ вв. М., 1990. С. 9.
17. Седов В. В. Балты // Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М., 1987. С. 408-409.
18. Nerman В. Grobin-Seeburg. Ausgrabungen und Funde. Stockholm, 1958.
19. Radius A., Zemitis G. Die Verbindungen zwischen Daugmale und Skandinavien // Die Kontakte zwischen Ostbaltikum und Skandinavien im frühen Mittelalter. Stockholm, 1992. S. 135-142.
20. Lundström P. Paviken bei Västergam // Society and Trade in the Baltic. S. 265-269.
21. Westlund G. Visby – bonders hamn och handelsplats. Visbysamhällets uppkomst och utbredning under forhistorisk tid och äldre medeltid. Visby, 1989.
22. Lundström P. Gotlandshamnar // Gutar och vikingar. Visby, 1980. S. 99-116.
23. Hagberg U.-E. Ports and Trading Places on Öland and in the Kalmarsund Area // Society and Trade in the Baltic. P. 139-148.
24. Кирпичников А. Н. Средневековая Ладога (итоги археологических исследований) // Средневековая Ладога. Л., 1985. С. 3-26.
25. Бибиков М. В., Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Ранние этапы русско-византийских отношений в свете исторической ономастики // ВВ. 2000. Т. 59. С. 35-39.
26. Носов Е. Н. Новгород и Новгородская округа IX-X вв. в свете новейших археологических данных (к вопросу о возникновении Новгорода) // НИС. 1984. Вып. 2 (12). С. 3-38; Он же. Городские центры Поволховья и проблемы урбанизации Северной и Восточной Европы в эпоху раннего средневековья // Современность и археология. Международные чтения, посвященные 25-летию Староладожской археологической экспедиции. СПб., 1997. С. 49-52; Лебедев Г. С. Археологические памятники Ленинградской области. СПб., 1977. С. 155-164.
27. Кирпичников А. Н. Средневековая Ладога.
28. Nosov E. N. International Trade Routes and Early Urban Centres in the North of Russia // Fenno-Ugri et Slavi, 1978. Helsinki, 1980. P. 49-62.
29. Мельникова E. A. CPH ННИ. C. 121. № А-II.5.
30. Noonan Th. S. Ninth-Century Dirham Hoards from European Russia: a Preliminary Analysis // Viking-Age Coinage in the Northern Lands. The Sixth Oxford Symposium on Coinage and Monetary History / M. A. S. Blackburn, D. M. Metcalf. Oxford, 1981. Part I. P. 47-117.
31. Крыласова H. Б. Подвеска со знаком Рюриковичей из Рождественского могильника // РА. 1995. № 2. С. 192-197.
|
|
