|
Арон Гуревич – один из немногих русских медиевистов, сумевших в советское время наладить контакт с западными коллегами. Мне посчастливилось вести с ним длительную переписку в 1970-х годах, и я смог не только прочесть две его книги, переведенные на французский: "Категории средневековой культуры" (издательство "Gallimard", 1983)1 – книга, сделавшая его известным французскому читателю, и "Народная культура Средневековья" (издательство "Aubiei", 19962), но и получить от него прекрасную большую статью "Купец", опубликованную в коллективной монографии "Человек Средневековья" (вышедшей на итальянском языке в 1987 году3, на французском в 1989 г. в издательстве "Seuil"4) и книгу "Рождение индивида в средневековой Европе", вошедшую в большую серию "Faire l'Europe" (издательство "Seuil", 1997)5. Как видим, концепция истории Арона Гуревича и его подход к ней имели главным образом социокультурную направленность. Сам он писал, что его целью была "антропосоциологическая реконструкция средневековой культуры в ее целостности" и рассмотрение культуры в социальной перспективе как основы феодальной цивилизации. Я чувствовал особую интеллектуальную близость с Ароном Гуревичем из-за того, что в его концепции истории большое значение придавалось пространственно-временным представлениям, концепции времени, темам труда и корысти. Я смею полагать, например, что мог бы написать две главы "Категорий средневековой культуры" – "Бог и маммона" и "Труд – проклятие или спасение?"
Книга "Рождение индивида" стала не просто исследованием одной из важнейших проблем европейского сознания, отвечающим идее серии "Faire l'Europe". Это была одна из постоянных тем глубоких размышлений Арона Гуревича. Он был должным образом вооружен, чтобы показать ее истоки. Одной из его особенностей, сыгравших значительную роль в этом исследовании, было великолепное знание истории и мысли раннесредневековой Скандинавии. В книге, например, есть глава "Личность в саге". С другой стороны, он хорошо знал и греко-латинскую, и раннехристианскую культуры – традиционные истоки Средневековья. Он смог изложить важные соображения о понятии Persona у римско-христианского философа VI в. Боэция. Какой еще историк, кроме Гуревича, смог бы сопоставить рождение концепции индивида в исландской саге и стихах Эдцы и в "Исповеди" святого Августина? Ему удалось выявить и утверждение личности в автобиографиях – Гвибера Ножанского, Абеляра и Сугерия, и категориальное осмысление личности в XII в., в развитии мысли эпохи, называемой "Ренессансом XII века", а также в экономическом прогрессе, усложняющем и изменяющем личность и деятельность купца, и, наконец, он говорит о личностном самосознании авторов, одних из которых можно назвать просто авторами, других – как Данте и Петрарку – творцами. Арон Гуревич утверждает, и я разделяю его мнение, что идея Ренессанса, якобы положившего конец Средневековью в XV в., не только преувеличение, но вообще Ренессанс, каким его изобрели критики и преподаватели конца XIX в., является иллюзией, неприемлемой даже в сфере ее традиционного использования – в искусстве. Наконец, Гуревич, умеющий передавать оттенки хода истории, наглядно демонстрирует, что формирование такого понятия, как Личность, происходит не непрерывно, но изобилует рывками, остановками и даже откатами назад. Таким образом, мне кажется, Арон Гуревич стоит у истоков такого нового и важного направления исторических исследований, как история ценностей.
Гуревич заметил, что европейское Средневековье ни в коем случае нельзя назвать эпохой постепенного развития личности, поскольку в каждом отрезке его долгой истории элите противостоят массы простых людей. Это разделение несущественно только в сферах богатства и власти. И совершенно особое значение оно приобретает в той области, которая, собственно, является излюбленной территорией исторической мысли Гуревича, в сфере культуры, где оппозиция docti / simples – важнейший ориентир социокультурного пейзажа. Гуревич показал, как оппозиция ученая культура/народная культура проявляла себя в книгах пенитенциалиев, где психологические фрустрации и заурядные человеческие поступки осмысливались учеными клириками в рамках религиозного знания; в соборах, которые воспитывали массы верующих, продолжавших жить по языческим обычаям; наконец, в карнавале, который Гуревич представил как синтез смеховых элементов, архаических верований и народного христианства.
При помощи понятия "категория" Гуревичу удалось описать представления, общие для личности и общества в Средние века. Именно путем изучения этих категорий он показал, как средневековая личность смогла развиться из противоречий. Откликнувшись на мою просьбу описать положение купца и его изменение в ходе Средневековья, в своем исследовании в рамках коллективной монографии "Человек Средневековья" он продемонстрировал, как купцу удавалось создать свою культуру, неглубокую, но основательную, например, в области расчетов и рыночной деятельности, как он сыграл важнейшую роль в двух значительных для средневековой истории моментах – в превращении времени в богатство, приведшем к развитию понятий выгоды и гарантии безопасности, этих ключевых позиций экономики, и в примирении жажды обогащения с чаянием о загробном спасении. Всегда стремясь показать, что история есть постоянное движение, он сумел выстроить хронологию эволюции занятий, ценностей, социальных категорий общества, изученных им особенно тщательно. Так, он заметил, что обретение купцом своих позиций в средневековом обществе, начавшееся в XII в., происходит по большей части в XIII в. при посредстве нищенствующих орденов и их проповедей. Стремясь отыскать произведение, запечатлевшее важнейшую историческую эволюцию, он смог ее показать в отношении социальных категорий, и особенно в отношении купца, анализируя проповеди немецкого францисканца XIII в. Бертольда Регенсбургского, проявившего в них, по его собственному замечанию, "социологическое мышление". Он показал купца стоящим в первых рядах новых людей, которые, начиная с XIII в., заставят христианство совершить "неслыханный и беспрецедентный рывок". В XIII в. архиепископ Генуи доминиканец Яков Ворагинский говорит о библейских патриархах и о самом Христе как о богатых людях. Гуревич показывает Италию главной областью, в которой развивалась культура торговли, не только превращавшая итальянского купца в ученого специалиста по бухгалтерскому делу, как о том свидетельствуют архивы знаменитого купца из Прато Франческо Датини, оставившего 150 000 деловых писем, но и выводившая его на передний план в литературе, где ранее рыцарские романы и куртуазная любовь создавали совершенно иной социокультурный образ. "Декамерон" Боккаччо, появившийся в XIV в., можно назвать "подлинной одиссеей коммерции".
Наконец, Гуревич подмечает, как гуманистическая мысль XV в. объединяет два важнейших понятия. Это две трактовки фортуны: традиционная – капризы бытия, и новая – богатство. Таковы отныне людские дела и чаяния. Производить впечатление, быть богатым – вот образ купца. Купец становится организующей моделью общества. Я думаю, что судьба работ Арона Гуревича будет долгой и блистательной.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Les categories de la culture médiévale. P., 1983 (Русское издание: Категории средневековой культуры. М., 1972)
2. La culture populaire au Moyen Age: "Simplices et Docti". P., 1996 (Русское издание: Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981).
3. Il mercante // L'uomo medievale / A cura di J. Le Goff. Roma; Bari, 1987.
4. Le marchand // L'homme medieval / Sous la dir. de J. Le Goff. P., 1989.
5. La naissance de l'individu dans l'Europe médiévale. P., 1997 (Русское издание, переработанное и дополненное: Индивид и социум на средневековом Западе. М., 2005).
Перевод с французского И. Г. Галковой
|
|
