|
Понимание летописного слова "варяги" как обозначения скандинавов мало у кого ныне вызывает сомнения1. Можно уточнить, что его основное содержание было сугубо этническим: это было как собирательное название всех скандинавских народов, так и каждого отдельного их представителя безотносительно к тому, находился ли он на Руси или дома. Появление термина мы связывали с возникшим в конце IX – начале X в. противопоставлением скандинавов, занявших в середине IX в. в соответствии с договором-рядом положение князя и великокняжеской дружины, т. е. собственно "руси", вновь прибывающим скандинавам, выступающим в основном в качестве наемников в княжеских дружинах2. Близкое соответствие этнониму "варяг" в древнескандинавских языках – væringi (мн. ч. væringjar) – считается его исходной формой, причем недавно объяснение фонетически уязвимых мест (в частности, соотношения др. сканд. -х- др. рус. -а- в корне слова, а также суффиксальных гласных -ing и -яг) позволило Г. Шрамму обосновать раннюю дату заимствования, не позднее середины IX в.3
Однако кроме фонетических сложностей надо отметить и содержательный парадокс в соотношении "варяг / væringi". Во-первых, это слово не встречается в древнескандинавских текстах до середины XI в., т. е. в ранних скальдических стихах и в рунических надписях4. Во-вторых, с момента своего появления и далее оно обозначает не тех воинов и купцов, которые бывали на Руси, а исключительно скандинавских наемников в Византии. Но "варяжский корпус" в Константинополе формируется лишь в конце IX – начале X в.5 Отправным моментом его создания традиционно считается 980 г., когда, согласно "Повести временных лет", Владимир отправил часть непокорных варягов в Константинополь. Возникновение же императорской гвардии – отряда варангов (βάραγγοι), служивших императорскими телохранителями, относится к началу XI в. Таким образом, время появления слова в древнескандинавской литературе и его значение соответствуют его употреблению в византийских источниках, но никак не согласуются с его хронологией и семантикой на русской почве.
Эти несоответствия заставляют вновь обратиться к функционированию всех трех вариантов слова (его общее происхождение от др.сканд. vár, "обет, клятва", не вызывает сомнений) в русской, византийской и скандинавской традициях.
Датировка Г. Шраммом возникновения слова "варяг", как и его деривация, вряд ли убедительны и с лингвистической, и с исторической точек зрения. Традиционная и принятая им исходная форма русского слова – væringi требует, в первую очередь, объяснения корневого вокализма: по мнению Г. Шрамма, заимствование состоялось до наступления в древнескандинавских языках палатальной перегласовки (-а- > -æ-), которую он, вслед за А. Коком относит ко времени до 850 г. Однако ныне считается, что это явление происходило в VI-VIII вв., и это подтверждается материалом рунических надписей первой половины VII в. (из Стентофтена, Бьёркеторпа и др.), и тогда время заимствования придется отодвинуть еще по меньшей мере на 100 лет назад, что по историческим причинам невероятно.
Думается поэтому, что наиболее распространенная этимология "варяг" < væringi либо требует уточнений, либо должна быть пересмотрена. Такой пересмотр был осуществлен Г. Якобссоном, и результаты его представляются убедительными. Шведский славист считает исходным для слова "варяг" производное от того же корня vár, но с суффиксом -ang: *warangr6, при котором корневой гласный изменениям не подвергался. Хотя это слово не засвидетельствовано древнескандинавскими письменными источниками, его существование подтверждается названием Varangerfjordr и его отражением в арабских источниках "варанк". Этимология Г. Якобссона не несет, таким образом, внутренних противоречий и соответствует данным разноязычных источников Более того, она отвечает и условиям бытования слова на Руси, в Скандинавии и в Византии.
Первым скандинавом, служившим в Византии, исландская традиция считает исландца Болли: "Мы не слышали рассказов, чтобы какой-нибудь норманн пошел на службу конунга Гарды (византийского императора – Е. М.) раньше, чем Болли, сын Болли"7. Возвращение Болли из Византии после многих лет пребывания там условно датируется временем около 1030 г.
Но на самом деле Болли был далеко не первым. Действительно первые по времени викинги в Византии упомянуты в "Саге о Хравнкеле годи Фрейра": в ней рассказывается, во-первых, о поездке в Константинополь Торкеля Светлая Прядь, сына Тьоста, который в течение 7 лет "ходил под рукой конунга Гарды", во-вторых, о пребывании в Миклагарде мореплавателя-купца (farmaðr) Эйвинда Бьярнарсона, который "снискал там большое расположение греческого конунга и был там в дружине"8. Поездка Торкеля датируется 937-944 гг., Эйвинда – временем до 950 г.9
До Болли в Константинополе побывали и другие исландцы: Финнбоги Сильный, ставший дружинником императора Иона – Иоанна I Цимисхия (969-976 гг.), Грис Сэмингссон (ок. 970-980 гг.), который снискал "большой почет", Кольскегг (вскоре после 989 г.), Гест Торхалльссон и Торстейн Стюрссон (ок. 1011 г.), Барди (между 1022 и 1025 гг.). Вскоре после 1016 г. побывал в Константинополе датчанин Эйлив Торгильссон, брат ярла Ульва10. Начиная с этого времени, сообщения о службе скандинавов в Византии насчитываются десятками: только в шведских рунических надписях XI в. их более 2011. Таким образом, сообщение автора "Саги о людях из Лаксдаля" ошибочно и, возможно, связано с общим "романтическим" характером этой саги.
Деятельность скандинавов в Византии до поездки Кольскегга (т. е., условно говоря, до 980-х годов) определяется в сагах разнообразными терминами, связанными с военной службой и вассальным подчинением, но только не словом "вэринги". Торкель (дословно) "ходит под рукой" византийского императора, Эйвинд служит "в дружине" и т. д. Кольскегг был первым, кто не только "пошел на службу", но и стал "предводителем войска вэрингов" (var hofðingi fyrir væringjarlið). "Служит в числе вэрингов" (ganga á mala meæ væringjum) Гест и следующие за ним десятки скандинавов. Начиная с этого времени, названия væringi и производное væringjarlið ("войско вэрингов") будут постоянно встречаться в описаниях поездок норманнов в Византию.
Вместе с тем название "вэринги" приложимо в сагах далеко не ко всем, кто побывал в Византии: общее обозначение для купцов, паломников, а также части воинов – Grikklandsfari – "ездивший в Грецию". Называя кого-либо "вэрингом", авторы саг нередко добавляют, что этот человек либо служил в "войске вэрингов", либо был дружинником (hirðmaðr), охранником (varðamaðr), либо просто был "мужем" (maðr) византийского императора. Причем эта отнесенность их деятельности к императору подчеркивается особо.
Одновременно составители саг противопоставляют "вэрингов" и "норманнов" (обычное обозначение скандинавов). Так, уже в истории Геста и Торстейна говорится: "И таков был обычай вэрингов и норманнов, чтобы днем быть на состязаниях и заниматься борьбой"12. Термины "вэринги" и "норманны" соотносятся, с одной стороны, как частное и общее (вэринги – это отдельная группа среди норманнов), как, например, в "Саге о битве на Хейде": Барди "был там среди вэрингов, и все норманны ценили его". С другой, – как в истории Геста и Торстейна (а также и ряде других), и вэринги, и норманны бесспорно служат в византийском войске и совместно участвуют в некоторых церемониях, но они различаются и подчас противопоставляются и ими самими, и на основании информации, полученной от них, авторами саг.
Сходная дифференциация содержится и в византийских источниках. С одной стороны, параллельное византийское название βάραγγοι (очевидно, заимствованное либо из др.рус. "варяг", либо др. сканд. *warangR) относится к не очень многочисленному и привилегированному контингенту скандинавов на византийской службе – отряду телохранителей императора, императорской гвардии.
С другой – в византийском войске служили и другие, более многочисленные (насчитывавшие подчас тысячи) отряды скандинавов, которые тоже именовались варангами. Видимо, различение тех и других нашло отражение в противопоставлении "дворцовых" и "внешних" варангов (οι έν τε πόλει βάραγγοι и οι έξωτης πόλεως βάραγγοι), участвовавших в восстании в царствование Никифора Вотаниата (1078-1081 гг.)13. Различает два контингента варангов и Пселл: первый он определяет как "ту часть наемническую, которая обыкновенно принимает участие в царских выходах", второй – как союзнический корпус14.
Можно предполагать, что противопоставление вэрингов норманнам в сагах зиждется на той же самой основе: вэринги – это соответствующая "дворцовым" варангам Скилицы особая, пользующаяся привилегиями и находящаяся в особой близости к императору часть скандинавских наемников. Не случайно так часты упоминания византийских василевсов в сагах, называемых в общей форме или по имени в связи с вэрингами (достаточно сказать, что саги знают едва ли не большее число византийских императоров, нежели древнерусских князей). Норманны же – это "внешние" варанги, союзнические отряды в составу полевой армии.
Строгая отнесенность термина "вэринги" в скандинавских источниках к отряду императорских телохранителей объясняет, почему скандинавы, служившие в византийском войске и принимавшие участие в различных военных действиях Византии до конца X в., не называются этим термином – лишь после создания "варяжского корпуса" как императорской гвардии, заменившего армянских телохранителей, видимо, где-то около 980 г. (что перекликается с отправлением отряда варягов к византийскому императору Владимиром), появляется специальное обозначение этой части скандинавов, которое проникает затем в Скандинавию вместе с возвращающимися варангами.
Лишь в двух случаях вэринги упоминаются применительно к Руси, но эти случаи не могут поставить под сомнение однозначность понимания этого слова в Скандинавии. В одном из чудес св. Олава, действие которого происходит в Новгороде, его героем является "некий варинг на Руси" (varingus quidam in Ruscia)15. Есть достаточно оснований полагать, что эта новелла сложилась в Hoвгороде в среде прихожан и клира церкви св. Олава и испытала влияние местного новгородского словоупотребления16. Поэтому слово varingus, отражающее скорей древнерусское "варяг", нежели древнескандинавское væringi, использована здесь, вероятно, в том значении, которое оно имело на русской почве. Возможно, несоответствие со скандинавским словоупотреблением и заставило автора новеллы специально оговорить пребывание вэринга на Руси. В другом случае герой вступает на службу на Руси и находится там "вместе с вэрингами"17. Примечательно, однако, что далее сообщается, что "все норманны ценили его" т. е. вэринги и норманны противопоставлены друг другу. Если бы слово "вэринги" обозначало всех скандинавов на русской службе, то основы для этого противопоставления не существовало бы. Приезд Барди на Русь датируется 1020-ми годами, т. е. тем временем, когда "варяжская гвардия" уже существовала. Основным путем в Византию для скандинавов была Восточная Европа, путь "из варяг в греки", причем нередко на пути в Византию или обратно скандинавы задерживались на Руси в дружинах русских князей. Не этих ли скандинавов, уже побывавших в императорской гвардии в Константинополе, называет здесь сага вэрингами – в полном соответствии с традицией – в противоположность всем остальным норманнам, находившимся в тот момент на русской службе?
Таким образом, представляется, что в скандинавской письменности термин "вэринги" однозначно приложим только к скандинавским наемникам, служившим в "варяжском корпусе" в Византии – привилегированном отряде императорских телохранителей, – и первоначально не распространялся на другие группы скандинавов в византийском войске или на Руси. Узкая специализация термина и его однозначность позволяют предположить, что он вошел в употребление в Скандинавии лишь после создания "варяжского корпуса" и одновременно с появлением византийского названия того же института – "варанги". Инородность и позднее происхождение древнескандинавского названия нашли косвенное отражение в одной из редакций "Саги о Харальде Суровом Правителе" (по рукописи Flateyjarbók), где говорится о положении в Константинополе перед приездом Харальда: "И было там множество норманнов, которых они (византийцы. – Е. М.) называют вэрингами"18. Подобное противопоставление двух наименований, местного и заимствованного, широко распространено в древнескандинавской литературе.
Позднее формирование терминов варанг/вэринг в Византии и Скандинавии указывает на то, что он возник не в самой Скандинавии и не в Византии, а на Руси, причем в скандинавской среде, т. е. той, где говорили на древнескандинавском языке19. Обстоятельства (но не время) его возникновения восстанавливаются на основе рассказа летописи, князь Игорь, не рассчитывая на силы только что разгромленной греками Руси, призывает в 944 г. из-за моря скандинавов. Заключение договора с наемниками, определявшего условия их службы20, могло вызвать к жизни их название *warangr от vár – "верность, обет, клятва".
В собственно русской средневековой традиции этот термин закрепился как обозначение скандинавов, отличных от руси – княжеской дружины, призванной по ряду: это различение руси и варягов прослеживается уже в описании призвания князей в "Повести временных лет" и перерастает в дальнейшем в противопоставление тех и других21. В отличие от ряда, который был заключен между русью и славянской знатью при Рюрике и закреплен в Киеве "уставом" Олега, договорные (клятвенные) отношения руси и варягов не были столь актуальны для славянского окружения: варяги остаются чужаками, выходцами из-за моря, идущими по пути "из варяг в греки" и частично оседающими на Руси. Поэтому термин "варяг", воспринятый славянами от скандинавов, лишился в славянской традиции социального смысла и стал обозначать просто выходцев из скандинавских стран, приобрел значение собирательного этнонима.
В древнескандинавских языках, напротив, специальное обозначение скандинавов, служивших на Руси в соответствии с договором, не было актуальным. Положение варягов было важным лишь во время их пребывания на Руси. Но эта группа не обладала какими-либо специальными отличиями или привилегиями, принадлежность к ней не влияла на социальный статус или престиж возвращавшегося из Руси скандинава. Статус варяга ничем не отличался в глазах скандинавского общества от статуса норманна, побывавшего на службе в Англии или Франции. Их общим обозначением внутри общества было "викинг". Рунические надписи и саги отмечают лишь такие "факты биографии" викингов, как высокий социальный статус в войске ("Он пал в битве на востоке в Гардах, вождь войска"), который, видимо, соответствовал положению этого человека на родине, приобретенное богатство (он "нажил богатство на востоке в Гардах"), особые почести, оказываемые при дворе князя22. Различение тех, кто заслужил эти преимущества, состоя на службе по договору, и тех, кто действовал на свой страх и риск, было для скандинавского общества несущественным. Поэтому специальный термин, узколокальный, если и достиг Скандинавии, не закрепился в языке и не нашел отражения в письменных памятниках.
Иным оказалось положение той части скандинавов, которая составила императорскую гвардию, причем именно гвардию, а не входила в состав регулярного войска в Византии. Служба в ней сама по себе являлась высоко престижной, позволяла накопить большое богатство, т. е. существенно влияла на социальный статус возвращавшегося с этой службы норманна. В этих условиях название *warangR > "варяг" воспринимается византийцами в форме βάραγγοι как обозначение скандинавских телохранителей императора и затем распространяется и на "внешних" варангов, скандинавов в византийском регулярном войске. Оно актуализируется и в самом скандинавском обществе благодаря социальному значению информации, приносимой возвращающимися из Византии варангами, и получает отражение в письменных источниках.
При этом скандинавская форма слова трансформируется: архаичный и мало употребительный суффикс -ang заменяется продуктивным и близким по смыслу суффиксом -ing, что закономерно вызывает палатальную перегласовку корневого гласного и приводит к возникновению засвидетельствованной сагами и другими письменными текстами формы væringi.
Таким образом, предложенная реконструкция истории слова *warangr – варяг – βάραγγοι – væringi объясняет существующие несоответствия в его употреблении в различных историко-культурных традициях – древнерусской, византийской, древнескандинавской. Более того, на Руси, в Византии и в Скандинавии этот, казалось бы, один термин имеет разные значения, отражая различные явления и изменения социально-исторических условий деятельности скандинавов в каждом из трех регионов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Обзор существующих точек зрения см.: Schramm G. Die Waräger: Osteuropäische Schiksale einer nordgermanischen Gnippenbezeichnung // Die Welt der Slawen.1983. Bd. 28. S. 38-67.
2. Мельникова Ε. Α., Петрухин В. Я. Скандинавы на Руси и в Византии в X-XI вв.: к истории названия "варяг" // Славяноведение. 1994. № 3.
3. Schramm G. Op. cit.
4. Лишь в двух надписях встречено имя собственное, которое может быть идентифицировано как væringr: uirikR (Og. 111) и uerekR (Og. 68), причем вероятно, что в обоих надписях речь идет об одном и том же человеке. Однако отождествление этого имени со словом væríngi сомнительно, поскольку существовало и было распространено личное имя Veríkr. имеющее то же самое написание в руническом письме.
5. Васильевский В. Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Костантинополе XI и XII вв. // Васильевский В. Г. Труды. СПб., 1908; Blondal S. Voeringjasaga. Reykjavík, 1954.
6. Jacobsson G. La forme originelle du nom des varègues // Scando-Slavica. 1954. Vol. I. P. 36-43.
7. Laxdoela saga. Cap. 73.
8. Hrafnkels saga Freysgoði. Cap. 9, 3.
9. Blondal S. Op. cit. S. 310.
10. Дабы согласовать хронологию поездок Геста, Барди и Кольскегга с сообщением "Саги о людях из Лаксдаля" о Болли как первом дружиннике в Константинополе, В. Г.Васильевский предложил передатировать их 1020-ми годами. См.: Васильевский В. Г. Указ соч. С. 181-191. Однако ни контекст этих известий, ни хронология соответствующих саг не дают оснований для этого. См.: Blondal S. Op. cit. S. 312, 315, 317.
11. Мельникова E A. Скандинавские рунические надписи. M., 1977. № 98-120 и др.
12. Heiðarvíga saga. Cap. 243.
13. Blondal S. Op. cit. S. 92.
14. Васильевский В. Г. Указ.соч. С. 217.
15. Monumenta historiae Norvegiae / Udg. af G. Storm. Kristiania, 1888. S. 143.
16. Мельникова. E. A. Культ св. Олава на Руси и в Византии // ВВ. 1996. Т. 56. С 92-106.
17. Heiðarvíga saga. Cap. 40.
18. Flateyjarbók / Ed. S. Nordal. Akranes, 1945. В. IV. S. 60.
19. Мельникова E. А. Древнерусские лексические заимствования в шведском языке // Древнейшие государства на территории СССР. 1982 год. М.. 1984. С. 65-68.
20. Мельникова Ε. Α., Петрухин В. Я. "Ряд" легенды о призвании варягов в контексте раннесредневековой дипломатии // Древнейшие государства на территории СССР. 1990 год. М., 1991. С. 219-229.
21. Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Скандинавы на Руси и в Византии в X-XI вв.: к истории названия варяг // Славяноведение, 1994. № 2.
22. Мельникова E. А. Скандинавские рунические надписи. № 48, 63.
Текст взят с сайта Balto-Slavica
|
|
