Литература

Источник: Образы прошлого. Сборник памяти А. Я. Гуревича. – М., 2011 (стр. 349–365)

{349} Словами, вынесенными в заглавие статьи, Арон Яковлевич Гуревич охарактеризовал Харальда Сурового (Жестокого) Правителя¹, норвежского конунга с 1046 по 1066 г. О нем и пойдет речь в статье, посвященной Арону Яковлевичу, "великому викингу" и "великому конунгу" нашей исторической науки.

Сага об этом конунге сохранилась в нескольких редакциях. Отдельные главы о Харальде Сигурдарсоне есть в "Обзоре саг о норвежских конунгах" (ок. 1190 г.). В своде королевских саг "Гнилая кожа" (1217-1222 гг.) имеется "Сага о Магнусе Добром и Харальде Суровом Правителе". Практически тождественная версия содержится на дополнительных листах второй половины XV в. в "Книге с Плоского острова". К "Гнилой коже" восходит версия саги о Харальде в родственных рукописях "Хульда" (XIV в.) и "Хроккинскинна" (XV в.). Харальду Сигурдарсону посвящено большое число глав свода королевских саг "Красивая кожа" (ок. 1220 г.). В "Круге земном" Снорри Стурлусона (ок. 1230 г.) "Сага о Харальде Сигурдарсоне" – самостоятельная сага.

Согласно сагам, мать Харальда, Аста Гудбрандсдоттир, была замужем сначала за Харальдом Гренландцем, а затем за Сигурдом Свиньей. Ее сыновья от этих двух браков, знаменитые норвежские конунги Олав Харальдссон (1014-1028) и Харальд Сигурдарсон (1046-1066), были единоутробными братьями. При этом они состояли в родстве и по отцовской линии, поскольку оба были праправнуками основателя династии норвежских конунгов Харальда Прекрасноволосого, т. е. их отцы были троюродными братьями.

"Харальд, сын Сигурда Свиньи, брат конунга Олава Святого по матери, был в битве при Стикластадире (1030 г. – Т. Д.), в которой пал святой Олав конунг. Харальд был тогда ранен и бежал вместе с другими", – так начинает сагу о Харальде Снорри Стурлусон². Харальду тогда было пятнадцать лет. Покинув поле битвы, он некоторое время скрывался, лечился, затем перебрался через горы в Швецию, а весной следующего года отправился "на восток в Гардарики (т. е. на {350} Русь. – Т. Д.) к конунгу Ярицлейву". Там он прожил несколько лет, будучи назначен "хёвдингом над людьми конунга, охранявшими страну". Вскоре Харальд отправился прочь, добрался до Миклагарда (Константинополя) и провел там примерно десять лет (ок. 1034-1043 гг.) на службе у византийского императора. За эти годы он сражался в Африке и на Сицилии, а также в Палестине. Как следует из саг, Харальд скопил богатство, какого никто в Северных странах не видел во владении у одного человека. Он был обвинен в незаконном присвоении государственных средств и пленен "греческим императором", но сумел бежать, предварительно ослепив этого последнего. Вернувшись на Русь, Харальд женился на дочери Ярослава Мудрого Елизавете и, проведя здесь одну зиму, отправился на родину. Встретившись в Швеции с ярлом Свейном Ульвссоном, он заявил свои претензии на Норвегию, а Свейн – на Данию.

В 1046 г. Магнус поделил Норвегию с Харальдом Сигурдарсоном, получив в обмен половину несметного богатства Харальда. Через год (1047 г.) Магнус умер, после чего Харальд стал единовластным правителем Норвегии, а Дания, в соответствии с последней волей Магнуса, перешла к Свейну Ульвссону. Следующие пятнадцать лет своей жизни Харальд провел в борьбе за датский трон, но в 1062 г., после победы Харальда над датским флотом в битве на реке Нис, Свейн и Харальд заключили соглашение, в соответствии с которым они остались суверенными правителями каждый в своей стране.

В 1066 г. Харальд сделал попытку покорить Англию, выступив в союзе с ярлом Тости, сыном Гудини, против его брата, английского короля Харальда II, сына Гудини. 25 сентября 1066 г. Харальд погиб в битве при Стамфордбридже. Вот, по сути, и вся "историческая" канва сагового повествования о Харальде. Все остальное – описание его встреч с различными людьми (норвежцами и исландцами, знатными и незнатными), позволяющее продемонстрировать различные черты характера конунга.

В одной из прядей в своде королевских саг "Гнилая кожа" ("Об исландце-сказителе"³) мы читаем о молодом исландце, который все Рождество развлекал конунга Харальда Сигурдарсона и его дружину сагой о походах Харальда за море, т. е., скорее всего, о службе Харальда на Руси и в Византии. Сага очень понравилась конунгу, и он сказал, что "она ничуть не хуже, чем то, о чем в ней рассказывается"⁴. На вопрос о том, откуда он знает эту сагу, юноша ответил, что каждое лето, когда он был в Исландии, он ездил на тинг и каждый раз заучивал часть саги у Халльдора Сноррасона.

Этому последнему, исландцу, сыну Снорри Годи и предку знаменитого Снорри Стурлусона, посвящены две пряди, в которых упоминается о том, что Халльдор был в Миклагарде (Константинополе) с конунгом Харальдом и приехал с ним в Норвегию из Гардарики, служил у него несколько лет, а после размолвки вернулся в Исландию и прожил в усадьбе на Стадном Холме до глубокой старости. О том, что Халльдор Сноррасон был в Константинополе с {351} конунгом Харальдом Суровым Правителем, знают своды королевских саг "Гнилая кожа", "Красивая кожа" и "Круг земной" Снорри Стурлусона. Именно с Халльдором связывают современные исследователи распространение в Исландии устной традиции о норвежском конунге Харальде Сигурдарсоне⁵.

В "Гнилой коже" явственно ощущается стремление не оставить без внимания и исландские проблемы⁶: не случайно в ней содержится значительное число прядей об отношениях исландцев с норвежскими конунгами, особенно с Харальдом Суровым Правителем. Согласно "Гнилой коже", "из всех норвежских конунгов он был наиболее популярен среди исландцев"⁷. Об этом развернуто рассказывает сага (см. ниже о гл. 32), об этом лаконично сообщает "Прядь о Халли Челноке":

Харальд конунг очень любил исландцев. Он дал им хороший колокол для Полей Тинга и множество других ценных даров. А когда в Исландии наступил великий голод, равного которому никогда не случалось, он послал туда четыре корабля, груженых мукой, по одному в каждую четверть, и повелел вывезти из страны как можно больше бедняков⁸.

Это, безусловно, послужило причиной существования на острове богатой традиции о норвежском конунге. Но и роль Халльдора Сноррасона, сопровождавшего Харальда в его "восточном" походе и ежегодно рассказывавшего об этом на тингах после своего возвращения в Исландию, несомненно велика⁹.

Однако, несмотря на то, что у исландцев были все основания видеть Харальда в положительном свете, отношение "Гнилой кожи" к нему далеко не однозначно. Впрочем, оно и оценивается по-разному различными исследователями. Так, Г. Индребё¹⁰ считал, что в саге Харальд изображен как герой в соответствии с льстивыми характеристиками панегирических скальдических стихов, в то время как в прядях выражено негативное отношение к нему, связанное с тем, что народная исландская традиция могла, строя его образ, принять во внимание его прозвище – harðráði "Суровый Правитель". Негативные по отношению к конунгу пряди, равно как и не в его пользу сформулированное сагой сравнение его с конунгом Магнусом, Г. Индребё рассматривал как более поздние дополнения к основному тексту. Отметим, что исследователь строил свои заключения только на той части саги о двух конунгах в "Гнилой коже", где говорится об их совместном правлении.

Пряди в "Гнилой коже" почти всеми исследователями рассматривались как вставки, сделанные в тот или иной момент между составлением {352} ее "старшей" (не сохранившейся) редакции, отразившейся в "Книге с Плоского острова"¹¹, и созданием той "Гнилой кожи", которая дошла до нас, т. е. в интервале между 1220 и 1270/1280 гг. Бьярни Адальбьярнарсон¹² не противопоставлял сагу и пряди с точки зрения оценки ими характера Харальда – он видел, как и в той, и в другой составляющей "Гнилой кожи" отразились и недостатки, и положительные черты Харальда. По его мнению, это со всей очевидностью указывало на компилятивный (нежели авторский) характер "Гнилой кожи", поскольку ни один человек не мог иметь столь несхожие – плохие и хорошие – стороны: ни один автор не мог бы представить в одном тексте одного конунга как справедливого в одной ситуации и несправедливого в другой, либо то веселого, то злого и раздражительного.

Т. М. Андерссон¹³ характеризует отношение рассказчика саги к Харальду Суровому Правителю как "смешанное". Он объясняет двойственность в изображении Харальда в "Гнилой коже" общей тенденцией этого свода саг, предпочтением, которое автор "Гнилой кожи" отдает конунгам-строителям и законодателям (таким, как Магнус Добрый) перед конунгами-воителями, проводящими бóльшую часть жизни в походах и сражениях за пределами своей страны (такими, как Харальд Суровый Правитель). Такая позиция автора может быть отражением торговой напряженности между Исландией и Норвегией в 1215-1220 гг. и своего рода предупреждением о нежелательности норвежского вмешательства в исландские дела. Соответственно, резкий контраст между Харальдом и Магнусом, по мнению исследователя, был намеренно создан автором "Гнилой кожи". А потому Т. М. Андерссон усматривает "негативные коннотации" не только в прядях, но и по всему тексту этого свода королевских саг. Тем не менее, пряди, полагает он, фокусируются на изображении морального и интеллектуального поражения Харальда Сурового Правителя от заезжих исландцев. По мнению исследователя, "Гнилая кожа" исходно представляла собой единое целое – пряди не были вставлены в нее позже, чем был составлен "основной текст".

Арман Якобссон тоже поддерживает мнение о целостности "Гнилой кожи"¹⁴. Большая часть прядей этого свода саг, как он подчеркивает, относится ко времени Харальда Сигурдарсона. Пряди, по мнению исследователя, служат подтверждением того, что говорится об этом конунге в основном тексте. В первую очередь это касается отношения конунга к исландцам и того, каким хорошим другом исландцев он был. Но пряди также иллюстрируют наличие или отсутствие у Харальда тех добродетелей, которыми должен обладать идеальный правитель. Арман Якобссон называет в качестве четырех основных добродетелей мудрость, отвагу, умеренность и справедливость и утверждает, что Харальду как в изображении саг, так и – даже в большей степени – в изображении прядей {353} не достает умеренности. Благоразумный и могущественный, он все же излишне импульсивен. Именно пряди демонстрируют, как важно Харальду сдерживать свой нрав. Они позволяют представить всю многогранность его характера, что вряд ли удалось бы сделать в традиционной стилистике королевских саг. Арман Якобссон подчеркивает свое несогласие с мнением Г. Индребё, что в прядях Харальд изображен негативно в противоположность "основному повествованию".

Е. А. Гуревич видит в прядях самостоятельные тексты, вставленные в сагу и сохранившие в ней свою отдельность. Исследовательница говорит о самостоятельности прядей в "Гнилой коже" и видит доказательство этого, среди прочего, в "заметном расхождении" характера и поступков Харальда Сурового в них и в основном саговом тексте. Исследовательница отмечает, что "в то время как позиция рассказчика главного повествования по отношению к этому конунгу в целом сбалансирована и даже, скорее, положительна (или, во всяком случае, сдержанно лояльна), в непосредственно соседствующих с главами саги прядях он зачастую предстает не с лучшей стороны и то и дело оказывается в моральном или интеллектуальном проигрыше посетившему его исландцу"¹⁵. Она убедительно демонстрирует, что "пряди об исландцах" создавались с целью "прославления соотечественников"¹⁶, а одна из их центральных тем – "моральная победа героя над его высокопоставленным оппонентом"¹⁷. Вместе с тем, она не отрицает вероятности того, что основное назначение вплетаемых в королевскую сагу прядей "как раз и заключалось в том, чтобы поставлять конкретные и наглядные примеры, раскрывающие некие положительные или, напротив, отрицательные черты правителя, которому она была посвящена"¹⁸.

В монографическом исследовании, посвященном "прядям о поездках из страны", Е. А. Гуревич выделяет всего тридцать одну прядь. Одиннадцать прядей, т. е. больше трети от общего количества, посвящены Харальду Суровому Правителю, причем девять из них включены в "Сагу о Магнусе Добром и Харальде Суровом Правителе" по "Гнилой коже"¹⁹. Из этих девяти прядей четыре²⁰ не входят в младшее добавление к "Книге с Плоского острова". На этом основании ряд исследователей считает их более поздними вставками в "Старшую Гнилую кожу", чего, впрочем, не делают Й. Луис-Йенсен (по отношению к большинству спорных случаев)²¹, Т. М. Андерссон²² и Арман Якобссон²³. Мне представляется целесообразным посмотреть на "пряди о поездках из страны" с учетом того сагового контекста, в который они включены, но без априорного принятия тезиса Г. Индребё о негативности прядей по отношению к Харальду. При переводе "Гнилой кожи" на английский язык²⁴ Т. М. Андерссон и К. Э. Гаде структурировали сагу, внеся в нее разбиение на главы (с нумерацией), которым я и буду пользоваться при дальнейшем изложении.

{354} Итак, первые семь глав саги (гл. 1-7) рассказывают про Магнуса Доброго. Следующие шесть глав (гл. 8-13) – про поездки Харальда, вплоть до его возвращения в Норвегию. В этих главах Харальд представлен в самом положительном свете в соответствии со стереотипом изображения конунга за пределами своей страны²⁵. В гл. 14 говорится о разделе Норвегии между Магнусом и Харальдом и об условиях, которые поставил Магнус, пойдя на этот раздел, а также о разногласиях между правителями (к примеру, по поводу корабельной стоянки). Три небольшие главки (гл. 15, 16, 17) представляют собой короткие рассказики, восхваляющие доброту, щедрость и справедливость Магнуса. У гл. 17 есть в конце мораль: "Это рассказано для того, чтобы показать, как конунг был не похож на других людей тем, что мог высоко оценить и продемонстрировать, что человеческие качества важнее той вражды, которая разделяет людей"²⁶. В следующей главе (гл. 18) фигурирует некий Транд из Упплёнда, который добивается дружбы Магнуса, но не обращается с тем же к Харальду, чем и вызывает гнев этого последнего. Здесь описывается очередная стычка между конунгами, а также дается характеристика Магнуса: он был добр к тем, кто покорен ему, и яростен против тех, кто оказывает сопротивление²⁷. В гл. 19 вновь описывается противостояние конунгов: на этот раз конфликт возникает на пиру, где Харальд произносит обидные стихи в адрес сидящего напротив него Торира, брата Магнуса. Магнус сочиняет для брата ответный нид с оскорбительным (неприличным) упоминанием Сигурда Свиньи, отца Харальда. Гл. 20 ("Прядь о Торстейне сыне Халля с Побережья"²⁸) демонстрирует рассудительность и выдержку конунга Магнуса: он почти поссорился с Эйнаром Брюхотрясом из-за исландца (неугодного конунгу, но задружившегося с сыном Эйнара), однако при напоминании о прежних заслугах и дружбе Эйнара Магнус прощает его. Эта прядь с очевидностью контрастирует со "Второй прядью о Халльдоре сыне Снорри", которая будет включена в сагу ниже – вслед за упоминанием о том, что Харальд стал единоличным правителем Норвегии: здесь (гл. 30) мы увидим, способен ли конунг Харальд ценить старую дружбу. Гл. 21 вновь строится вокруг взаимоотношений конунгов Магнуса и Харальда. Рассказывается о визите Арнора Скальда Ярлов, спровоцировавшем некоторую напряженность между конунгами. Гл. 22 представляет собой краткий рассказ, что-то вроде пряди, о заболевшем сыне знатной женщины, который излечивается, следуя совету Харальда. Во сне мальчик видит обоих конунгов. Магнус говорит ему: "Будь как можно лучше". Харальд говорит ему: "Учи и запоминай как можно лучше". Похоже, что в изложении этого сна содержится противопоставление конунгов и опять не в пользу Харальда. Гл. 23 содержит нравоучительный рассказ о Магнусе и Маргрет, дочери Транда. Хитрый родич Магнуса по имени Сигурд {355} избавляет девушку от нежеланных ей домогательств конунга, представив дело таким образом, что Магнуса предостерегли Бог и Олав Святой. Магнусу все же удается проявить сдержанность и не обесчестить девушку. Заканчивается это тем, что конунг отдает ее в жены Сигурду.

Далее (гл. 24) следует "Прядь о Хрейдаре Дураке"²⁹, исландце, которому довелось пообщаться с двумя норвежскими конунгами. Здесь как бы лучше – терпимее к заезжему исландскому простаку – ведет себя Магнус, нежели Харальд. Собственно говоря, и во всех предыдущих рассказах похожая тональность³⁰, так что прядь вполне уместна в данном контексте. Однако и Харальд не бессмысленно жесток – сначала он справедливо гневается на Хрейдара за убийство своего дружинника, а далее, в тот момент, когда он готов простить исландца, тот преподносит ему сделанную им серебряную свинью, в которой Харальд усматривает нелестный для себя намек на прозвище своего отца, и его вновь охватывает гнев. Небезынтересно, что Магнус высоко оценивает ювелирное искусство исландца, как бы не замечая оскорбительного намека в адрес Харальда. Это место пряди перекликается с описанным выше рассказом гл. 19, где Магнус сочиняет для своего брата нид, содержащий оскорбительное упоминание отца Харальда. Магнус, при всей своей доброте, выдержанности и терпимости, не упускает, как мы видим, случая указать Харальду на существующие между ними различия: ведь если его соправитель – сын Харальда Свиньи, то сам он – сын не кого-нибудь, а Олава Святого. Да и условия, которые Магнус поставил при разделе державы с Харальдом и на которые Харальд время от времени посягал (как в гл. 14 в связи с тем, кому первым занимать корабельную стоянку), были не в пользу Харальда.

В следующей за этой прядью главе (гл. 25) описывается датский поход двух конунгов на второй год их совместного правления, сражения не описываются, но ведется много разговоров, в которых примечательны две реплики. Одна принадлежит Магнусу, который говорит своей матери, что после его смерти ей нелегко будет полагаться на Харальда. Вторая – неожиданно появившемуся загадочному блестящему рыцарю (вероятно, датскому конунгу Свейну), который утверждает, что он плохо обошелся с Магнусом, а Харальд плохо обошелся с ним, и что Магнус и Харальд – очень разные конунги. Не будучи выраженной эксплицитно, авторская позиция ясна – он на стороне Магнуса (ср. приведенное выше мнение Т. М. Андерссона). Следующая глава (гл. 26) описывает последние часы жизни Магнуса. Любопытно, что на вопрос Харальда о том, как он распорядился его золотом, Магнус отвечает, что раздал его своим людям, ибо преданность и бесстрашие людей важнее груды денег. Автор саги, ссылаясь на присутствовавших очевидцев, рассказывает, как во время дневного сна Магнуса, когда Харальд сидел у его изголовья, рыбка выплыла изо рта Магнуса, {356} потом она попыталась вернуться обратно, но не смогла и вплыла в рот Харальда, превратившись при этом из золотой в темную. Далее говорится, что, проснувшись, Магнус прокомментировал рассказ об этом странном событии так, что жить ему осталось недолго и что скрытые помыслы Харальда, можно думать, не такие чистые, как у него самого. После этого он отдал Норвегию – Харальду, а Данию – Свейну. Затем повествуется о том, как Харальда признали конунгом на Боргартинге (гл. 27), тело Магнуса привезли в Нидарос и похоронили там (гл. 28), Харальд был избран конунгом всей страны на Эйрартинге, а Свейн собрал тинг в Виборге (гл. 29).

Далее (гл. 30) следует еще одна "прядь о поездках из страны", носящая условное название "Вторая прядь о Халльдоре сыне Снорри"³¹. Прядь "вплетается" в текст, как я уже отмечала выше, непосредственно за сообщением о том, что Харальд стал единоличным правителем Норвегии. Начало ее приходится на лакуну в рукописи "Гнилой кожи" и восстанавливается по рукописи "Хульда". Там она начинается словами:

"Халльдор, сын Снорри, был в Миклагарде с Харальдом конунгом, как уже рассказано раньше, и приехал с ним в Норвегию из Гардарики. Конунг Харальд оказывал ему тогда большие почести. Халльдор оставался ту зиму у конунга в Каупанге"³². Когда Халльдору захотелось в Исландию, Харальд троекратно помог ему: подарил корабль с грузом и помог нанять людей на этот корабль. На следующее лето Халльдор "вернулся в Норвегию, ко двору Харальда конунга, но, говорят, что Халльдор стал меньше бывать с конунгом, чем раньше. Часто он вечерами, когда конунг уходил спать, оставался сидеть"³³. Далее следует череда стычек между Харальдом и его дружинником, что, видимо, автор "Гнилой кожи" посчитал дополнительным материалом для выигрышного (в пользу Магнуса) противопоставления двух конунгов (см. выше о пряди в гл. 20). Собственно говоря, и современные исследователи прочитывают прядь о Халльдоре таким образом, будто Харальд, "взойдя на королевский престол, окружает себя новыми людьми и, изменяя старой дружбе, перестает ценить истинную преданность и оказывать должное уважение доблестному и верному воину, на которого он еще недавно полагался в их совместных походах на Востоке"³⁴. Но ведь этого нет в тексте. В тексте идет речь о почестях, которые конунг ему поначалу оказывал, и о наступившем охлаждении, но не со стороны Харальда, а со стороны Халльдора ("говорят, что Халльдор стал меньше бывать с конунгом, чем раньше"). Не то ли обидело Харальда, что, когда он стал конунгом, отношение старого товарища к нему изменилось? Часто ведь случается, что не тот предает старую дружбу, кто вознесся выше, а тот, кто завидует своему прежнему другу. На мой взгляд, показательна история с кораблем: конунг и Халльдор по-разному указывали кормчему, куда плыть; конунг (поскольку он конунг) сумел настоять на своем, и {357} корабль конунга (а не Халльдора!) получил пробоину, налетев на подводный камень. Как же расценил это Халльдор? Он решил уйти, заявив: "Не хочу, чтобы конунг снова использовал свои корабли или другие сокровища, чтобы унизить меня"³⁵. Но неужели поведение конунга дает основания говорить о стремлении унизить старого друга и соратника? Мне нравится прочтение этой пряди А. Гилбертом³⁶, который исландца Халльдора воспринимает как человека, стоящего за старые традиции независимости и равенства, в результате чего тот занимает двойственную позицию при дворе норвежского конунга: с одной стороны, он хочет быть независимым, а с другой – нуждается в королевской поддержке. Но нельзя получить и то, и другое одновременно – и в этом суть конфликта. Исландец за пределами своей страны должен принимать правила жизни при дворе конунга, чего не делает наш герой. Конунг же ведет себя с достойным конунга высокомерием. В изображении этой пряди он капризен и заносчив. Он скареден (расплачивается со своими людьми "обманными деньгами", недоплачивает Халльдору полмарки золота), оскорбителен в издевательствах, упрям. Но сам-то Халльдор тоже "был задирист, с кем бы ни имел дело, Харальду конунгу, у которого на службе было много других людей, было это не по нраву. Поэтому с тех пор как Харальд стал конунгом в Норвегии, они плохо ладили"³⁷. Не случайно, как подмечает и Е. А. Гуревич, Снорри Стурлусон в "Круге земном", "ни словом не обмолвившись о роли и поведении Харальда Сурового в его ссоре с Халльдором, намеренно поворачивает дело так, будто вся вина за их с конунгом разрыв возлагалась на тяжелый и неуживчивый нрав исландца"³⁸: "Халльдор был человек немногословный, резкий в речах и прямой, упрямый, непреклонный, он плохо ладил с конунгом, на службе у которого было довольно других знатных людей. Халльдор недолго оставался у конунга. Он уехал в Исландию, построил себе усадьбу на Стадном Холме и жил там до старости"³⁹.

Прядью о Халльдоре завершается та часть "Гнилой кожи", в которой проводилось (порой прямое, порой косвенное) сравнение конунгов Магнуса (ему отдавалось предпочтение) и Харальда. Отныне Харальд – центральный персонаж, о нем и о его соперниках идет далее речь. Арман Якобссон отмечает, что "Гнилая кожа" отдает Харальду большее предпочтение перед его соперниками, чем "Круг земной", хотя Харальд, что вполне очевидно, является одним из любимых персонажей Снорри Стурлусона⁴⁰. В гл. 31 начинается описание череды военных столкновений норвежского конунга Харальда и датского (по предсмертной воле Магнуса) конунга Свейна. В гл. 32 содержится развернутая характеристика Харальда:

Конунг Харальд был могущественный человек и твердый правитель страны, сильный разумом, и так говорили все знающие люди, что {358} не было никого во всех Северных странах, кто превосходил бы его по остроте ума, по находчивости и решительности, так что не было случая, чтобы он не знал, как поступить. Он обладал большой силой и превосходил любого в обращении с оружием. Он был бесстрашен и очень удачлив во всех своих предприятиях, о чем здесь уже пространно говорилось⁴¹.

Здесь же рассказывается о том, что конунга Харальда, "лучшего конунга в мире", превозносили в своих стихах скальды, и он их за это очень высоко ценил. Он лучше всех норвежских конунгов относился к исландцам, помогал во время голода на острове, прислал в страну два колокола, многим исландцам делал щедрые подарки.

Три следующие главы (гл. 33-35) посвящены конфликту конунга с Эйнаром Брюхотрясом, норвежским магнатом, весьма неоднозначной личностью, человеком, способным служить разным господам. Он был причастен к убийству Олава Святого, позднее был среди самых горячих сторонников и сподвижников сына Олава Магнуса. Здесь же мы застаем его в тот момент, когда он готов переметнуться на сторону датского правителя. Гл. 35 содержит рассказ о том, как Харальд проверял лояльность своего окружения: он захватил двух датчан с печатью Свейна, написал якобы от имени Свейна письма своим магнатам и отправил тех самых двух датчан предлагать норвежским магнатам деньги и дружбу Свейна. После этой проверки конунг всем воздал по заслугам. Эйнар же высказался о нем не лучшим образом. Отношения их были напряженными, постепенно ухудшаясь. Конунг убил Эйнара и его сына Эйндриди. Сага – в очень нетипичной для саги оценочной манере – говорит, что магнаты в этот раз повели себя столь необдуманно, что бросились к противнику Харальда – датскому конунгу Свейну, от которого получили почести и деньги. Между прочим, ту же тональность имеет приводимая в саге строфа скальда Тьодольва: этот их постыдный поступок долго будут помнить.

И вот здесь, сразу после рассказа о вражде норвежского и датского конунгов, помещена (гл. 36) "Прядь об Аудуне с Западных Фьордов"⁴². В ней перед конунгом Норвегии появляется исландец с белым медведем (бесценным сокровищем), которого он хочет подарить его врагу, конунгу Дании, да еще надеется, что Харальд разрешит ему проехать через его страну. Харальд его отпускает, но просит придти на возвратном пути и рассказать, как Свейн отблагодарит его за медведя. От Свейна Аудун получает в благодарность за белого медведя корабль, а также кожаный чулок, полный серебра (на случай, если корабль разобьется и все добро погибнет), и запястье (на случай, если исландец останется вообще с пустыми руками). Запястье он советует исландцу никому не дарить, "разве что понадобится отблагодарить какого-нибудь знатного человека за великое благодеяние"⁴³. Исландец вновь приходит к {359} Харальду. Оценивая на основании рассказа исландца щедрость Свейна, Харальд говорит, что сам он не был бы так щедр: "Я бы думал, что счелся с тобой, дав тебе корабль"⁴⁴. Е. А. Гуревич усматривает здесь "противопоставление двух правителей"⁴⁵ и их "заочное состязание в щедрости и великодушии", причем не сомневается, что "безусловную победу" в нем "одерживает датский конунг". Более того, этим, по ее мнению, "подтверждается и правильность принятого Аудуном решения: во что бы то ни стало посетить именно короля Свейна, самого достойного из северных правителей"⁴⁶. И все же, так ли это? Неужели в сагу о Харальде вставлена прядь об Аудуне только для того, чтобы продемонстрировать, что другой правитель, противник Харальда (не только по саге, но и по пряди), выше и лучше его? Мне представляется, что разгадка конфликта содержится в словах Аудуна, обращенных к конунгу Харальду:

"Вот как он еще отблагодарил меня, государь, – говорит Аудун. – Он дал мне запястье, что у меня на руке, и сказал, что может статься, я потеряю все серебро, но и тогда не останусь с пустыми руками, если у меня сохранится запястье, и он посоветовал мне не отдавать его никому, разве что мне захочется отблагодарить кого-то за великое благодеяние. И вот я нашел такого человека. Ведь ты мог отнять у меня и медведя, и жизнь, но ты отпустил меня с миром ехать туда, куда другие не могли проехать (курсив мой. – Т. Д.)"⁴⁷.

Мне в пряди в первую очередь бросается в глаза справедливость конунга Харальда, способного по достоинству оценить щедрость своего врага. Но кроме этого, Харальд совершает по отношению к исландцу "великое благодеяние": он дает ему возможность исполнить задуманное, проверить свою "удачу" и прикоснуться к "удаче" конунга Свейна, а также возможность получить больше, чем дал бы он сам (по отношению к себе он вполне самокритичен). В придачу к дарам Свейна и сам Харальд "отблагодарил Аудуна богатыми подарками"⁴⁸, тем самым поделившись с ним и своей "удачей" тоже. На мой взгляд, прядь удачно "вплетена" в сагу в той ее части, где речь идет о противостоянии датского и норвежского конунгов, и с ее помощью автор саги позиционирует себя как сторонника норвежского правителя.

Тем не менее уже в следующей главе (гл. 37) Харальд выступает чрезвычайно "суровым (твердым) правителем" (в соответствии со своей характеристикой в гл. 32), ибо он отбирает имущество у Ульва Богатого (оставив ему лишь один двор из пятнадцати) за прегрешения его далекого предка, Альмстейна, раба конунга Хальвдана (деда конунга Харальда), попытавшегося сжечь всех правителей и захватившего на время власть. Этот рассказ (стилистически напоминающий пряди) входит в отдельную главу об отношениях Харальда с жителями Упплёнда и об установлении им там законов, более жестких, чем дарованные ранее упплёндцам привилегии Олава Харальдссона {360} (теперь они должны соблюдать те же законы, что и все остальные жители Норвегии), и, видимо, рассказ ставит своей целью продемонстрировать, что með lögum skal land byggja ("на праве должна страна строиться").

Далее (гл. 38) следует "Прядь о Бранде Щедром"⁴⁹. Конунг, рассказывается в ней, троекратно посылает скальда Тьодольва, расхваливавшего перед ним щедрость приехавшего в Норвегию исландского купца по имени Бранд, к этому самому Бранду с требованием отдать ценные вещи (сначала плащ, затем секиру и, наконец, рубаху, в которую тот был одет). Трижды Бранд отдает вещи, не проронив ни слова, но, отдавая с себя рубашку, он отрывает у нее один рукав. Е. А. Гуревич усматривает в требованиях конунга проявление его "неумеренной жадности", нарушение "установленного порядка "встречного" перемещения даров" и вообще "неблаговидное поведение государя, злоупотребляющего своим могуществом и властью ради того, чтобы безнаказанно присваивать чужое добро"⁵⁰. А. Гилберт, в свою очередь, указывает, что конунг здесь не выполняет традиционных для германского общества правил поведения при обмене дарами⁵¹. Но где же в пряди исследователи находят "перемещение даров"? Исландец не дарит свои вещи конунгу, а отдает в соответствии с требованиями этого последнего (о причине требований см. чуть ниже). В изображении пряди я вижу мудрость, проницательность, "силу разума" Харальда, способного правильно понять закодированное послание (оторванный рукав). Прядь тем самым иллюстрирует ту панегирическую характеристику Харальда, которая помещена в гл. 32 и в которой конунг назван самым мудрым, проницательным и изобретательным человеком во всех Северных странах⁵². Я не вижу здесь жадности и желания неограниченно присваивать чужое добро, поскольку добро, на которое он "посягнул" (плащ, секира и рубаха), не могло представлять для него большой интерес, скажем, по сравнению с четырнадцатью дворами Ульва Богатого. И чтобы это было понятно, прядь помещена вслед за рассказом об Ульве Богатом. Но главное – заканчивается прядь объяснением всей ситуации. Так, когда Харальд получил рубаху с оторванным рукавом, он сказал Тьодольву про Бранда:

"Человек этот умен и великодушен. Ясно мне, зачем он отпорол рукав: он, верно, думает, что у меня только одна рука, раз я все время беру, но ничего не даю взамен. Сходи, приведи его"⁵³.

Конунг, "прочитавший послание" Бранда, узнал, наконец, об этом человеке все, что он хотел знать, и на том закончил испытание исландца, а в придачу и щедро отдарился за то, что забрал у него. Вот заключительные слова пряди:

{361} Бранд явился к конунгу, и конунг принял его с почетом и наградил богатыми дарами. А все это делалось, чтобы испытать его⁵⁴.

Я не вижу оснований не доверять объяснению пряди⁵⁵: в противном случае мы должны предполагать лицемерие авторов прядей, писавших одно, а подразумевавших другое.

В гл. 39 рассказывается история о том, как, следуя совету конунга Харальда, один богатый человек излечил свою дочь. О способности Харальда к врачеванию упоминалось также в гл. 22. Вероятно, этот рассказ ставит своей целью показать, что ум и знания Харальда (ср. его характеристику в гл. 32) распространялись и в область медицины⁵⁶.

Далее следуют подряд еще две "пряди о поездках из страны" – "Прядь об исландце-сказителе"⁵⁷ (гл. 40) и "Прядь о Торварде Вороньем Клюве"⁵⁸ (гл. 41). О первой из них речь шла выше. С одной стороны, прядь блестяще демонстрирует тот факт, что "сагой" для исландцев было и событие, и рассказ о нем. С другой стороны, говоря словами конунга, "она ничуть не хуже, чем то, о чем в ней рассказывается": вся сага о Харальде получает одобрение самого Харальда – тем самым как бы удостоверяется ее правдивость. Включение пряди именно в этот контекст мне не представляется оправданным. Другая прядь говорит об исландце, решившем подарить Харальду парус. Харальд не принял его подарка, сказав: "Однажды я уже получил парус от вас, исландцев, однако этот парус сослужил мне дурную службу: порвался в плавании"⁵⁹. Конунг отвергает подношение по вполне четко сформулированной причине, хотя делает это высокомерно и тем самым незаслуженно оскорбляет уважаемого человека. Затем конунг во всеуслышание признает свою неправоту и, умаляя свое достоинство, добивается того, что парус переходит к нему. Арман Якобссон справедливо, на мой взгляд, видит в этом рассказе иллюстрацию того, что конунгу Харальду не достает умеренности, что он излишне импульсивен и порой теряет над собой контроль (как, например, во время описанного в гл. 21 визита Арнора Скальда Ярлов, или на пиру из гл. 19, где, будучи недоволен тем, что ему приходится сидеть напротив молчаливого Торира, брата Магнуса, Харальд наносит ему оскорбление)⁶⁰. Итак, прядь добавляет еще одну краску к характеристике Харальда.

Следующая за ней глава (гл. 42) вновь уделяет много внимания военным действиям Харальда и Свейна. Попутно сообщается об изобретательности конунга – в текст вставляется позаимствованный из "Обзора саг о норвежских конунгах" рассказ о том, как Харальд нашел воду при помощи измученной жаждой змеи. Взаимоотношения конунга и Хакона Иварссона, описанные здесь, не лучшим образом характеризуют конунга: обязанный победой над Свейном храбрости Хакона, Харальд женит его на дочери Магнуса Доброго Рагнхильд и обещает ему титул ярла, но не держит своего слова. В заключительной {362} части главы говорится о примирении Харальда и Свейна и последующих атаках норвежского конунга на владения шведского конунга Стейнкеля в Гаутланде.

Далее (гл. 43) помещена "Прядь о Халли Челноке"⁶¹. Прядь, вне сомнения, продолжает тему невнимания конунга к нуждам его людей. Она, как и предыдущая прядь (гл. 41), отмечает негативные черты конунга, однако прядь не рисует его одной лишь черной краской. Напротив, она демонстрирует его сметливость (вновь напоминаю о его характеристике в гл. 32): когда исландец Халли вступает в соперничество с могущественным человеком Эйнаром Мухой, он рассказывает якобы виденный им сон, и конунг расшифровывает содержащийся в словах исландца намек и поддерживает Халли.

Несколько дальнейших глав представляют Харальда совсем в ином свете. В гл. 44 он, наравне со скальдом Тьодольвом и неким рыбаком, который оказывается бывшим дружинником Олава Святого, соревнуется в сложении скальдических строф. Собственно говоря, в этом нет ничего нового для читателя "Гнилой кожи", поскольку в гл. 13 помещены скальдические стихи Харальда, обращенные к дочери Ярослава Мудрого Елизавете. Так что среди навыков и умений (íþróttir) конунга Харальда скальдическое искусство занимало свое место. В следующей главе (гл. 45) Харальд представлен как справедливый мститель за убийство своего родича, конунга Трюггви, сына Олава Трюггвасона. Автор саги даже замечает: "Так он очистил землю и отомстил за конунга"⁶² (я бы назвала это оценочным суждением). Очень короткая гл. 46 вновь говорит об уме Харальда и его даре предвидения. Увидев Гицура Ислейвссона, конунг заявляет, что тот мог бы стать предводителем викингов, конунгом и епископом и что скорее всего он епископом и станет и будет выдающимся человеком. На этом глава заканчивается, но, конечно же, любому читателю "Гнилой кожи" было известно, что Гицур был епископом в Скалахольте (умер в 1118 г.).

Наконец, следуют последние две в этой саге "пряди о поездках из страны": "Прядь о Стуве"⁶³ (гл. 47) и "Прядь об Одде сыне Офейга"⁶⁴ (гл. 48). В первой из них исландец Стув в доме у некоего бонда привлекает к себе внимание приехавшего туда конунга. Они ведут обоюдоостроумный диалог. Уходя от ответа, Стув дважды смеется, а конунг сметливо расшифровывает его смех. Провокации начинает Стув. На вопрос об имени он называет себя "кошачий сын". И все же, после смеха Стува, то обидное для конунга ("сын [Сигурда] Свиньи" – см. выше две обиды, связанные с этим прозвищем отца Харальда), что мог бы произнести Стув, произносит сам правитель. Всю ночь Стув развлекает конунга скальдическими песнями. Наутро он обращается к конунгу с тремя просьбами. В конце он произносит конунгу песнь, которую тот высоко оценивает. Конунг в изображении этой пряди глубок и умен. Он умеет {363} по достоинству оценить человека ("тебе многое дано, и твои речи свидетельствуют о недюжинном уме"); он же выступает тонким ценителем поэзии (сам говорит: "ухо у меня чуткое"). В последней пряди конунг суров, но справедлив. Спутники Одда вели незаконную (запрещенную конунгом) торговлю с финнами, и Одд их покрывает – все свои товары они прячут по совету Одда. И всем им покровительствует и помогает один из людей конунга по имени Торстейн. Конунг обвиняет Торстейна в предательстве – и делает это совершенно справедливо! Одд присылает в подарок Торстейну лошадей, а тот (в очередной раз обманывая конунга) говорит, что это послано Харальду. Однако обмануть конунга не удается, и он велит убить Торстейна.

Заключительные главы саги (гл. 49-52) посвящены последнему предприятию этого последнего конунга-викинга – его походу на запад и гибели в Англии.

Подводя итог своему прочтению "Саги о Магнусе Добром и Харальде Суровом Правителе" в "Гнилой коже", я должна сказать, что, на мой взгляд, "основной текст" саги именно в совокупности с текстами прядей рисует очень яркий образ конунга и человека. Соглашусь с Арманом Якобссоном, что в "Гнилой коже" "Харальд – ни положительный, ни отрицательный герой, но, скорее, объемный живой человек, с хорошими сторонами и плохими, и всегда немного непредсказуемый"⁶⁵. А закончу я статью последней характеристикой Харальда, данной ему Снорри Стурлусоном:

Харальду конунгу было пятьдесят лет от роду, когда он погиб. У нас нет достойных внимания рассказов о его юности, пока ему не исполнилось пятнадцать лет, когда он был в битве при Стикластадире вместе с Олавом конунгом, своим братом, а после этого он прожил тридцать пять лет. И все это время он жил среди тревог и войн. Харальд конунг никогда не обращался в бегство из боя, но часто прибегал к хитростям, сражаясь с превосходящим противником⁶⁶.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Гуревич А. Я. История и сага. М., 1972. С. 93.

2. Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1980. С. 402.

3. Morkinskinna / Finnur Jonsson // Samfund til udgivelse af gammel nordisk litteratur. Kobenhavn, 1932. B. LIII (далее - Msk.). S. 199-200.

4. Исландские саги. СПб., 1999. Т. II (далее – ИС. II). С. 536.

5. Andersson Th. M. Kings’ Sagas (Konungasögur) // Old Norse-Icelandic Literature: A Critical Guide / Ed. C. J. Cloverand J. Lindow (Islandica. XLV). Ithaca, L., 1985. P. 226.

6. См.: Andersson Th. M. The Unity of Morkinskinna // Sagas and the Norwegian Experience. 10th International Saga Conference. Preprints. Trondheim, 1997. P. 5: "общая установка этого свода саг – исландская".

7. Msk., 170.

8. Перевод Е. А. Гуревич. Цитирую по: Гуревич Е. А. Древнескандинавская новелла: поэтика "прядей об исландцах". М., 2004. С. 67.

9. Andersson Th. M. Kings’ Sagas (Konungasögur). P. 226.

10. Indrebø G. Harald Hatdraade i Morkinskinna // Festskrift til Finnur Jónsson 29 maj 1928. Kobenhavn, 1928. S. 173-180.

11. Гипотеза о существовании "Старшей Гнилой кожи" принадлежит Г. Индребё (Indrebø G. Fagrskinna. Kristiania, 1917. S. 11-34).

12. Bjarni Aðalbjarnarson. Om de norske kongers sagaer // Skrifter utg. av Det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo. II. Hist.-Filos. Klasse. 1936. Oslo, 1937. No. 4. S. 154-159; Idem. Formáli // Snorri Sturluson. Heimskringla / Bjarni Aðalbjarnarson // Íslenzk fomrit. Reykjavík, 1951. В. XXVIII. Bls. XXXVIII.

13. Andersson Th. M. The Politics of Snorri Sturluson // Journal of English and Germanic Philology. 1994. Vol. 93. No. 1. P. 55-78; Idem. The Unity of Morkinskinna. P. 1-10.

14. Árman Jakobsson. Konge og undersát i Morkinskinna // Sagas and the Norwegian Experience. Р. 11-21; см. расширенную версию той же статьи: Idem. King and Subject in Morkinskinna // Skandinavistik. 1998. Jg. 28. H. 2. S. 101-117; Idem. Rundt om kongen. En genvurdering af Morkinskinna // Maal og Minne. 1999. H. 1. S. 71-90; Idem. The Individual and the Ideal: The Representation of Royalty in Morkinskinna // Joumal of English and Germanic Philology. 2000. Vol. 99. No. 1. P. 71-86.

15. Гуревич E. А. Древнескандинавская новелла. С. 22.

16. Там же. С. 249.

17. Там же. С. 236.

18. Там же. С. 27-28.

19. Это – "Прядь о Хрейдаре Дураке", "Вторая прядь о Халльдоре сыне Снорри", "Прядь об Аудуне с Западных Фьордов", "Прядь о Бранде Щедром", "Прядь об исландце-сказителе", "Прядь о Торварде Вороньем Клюве", "Прядь о Халли Челноке", "Прядь о Стуве" и "Прядь об Одде сыне Офейга".

20. "Прядь о Хрейдаре Дураке", "Вторая прядь о Халльдоре сыне Снорри", "Прядь о Бранде Щедром" и "Прядь об исландце-сказителе".

21. Й. Луис-Йенсен показала, что, по крайней мере, "Прядь о Хрейдаре Дураке", "Вторая прядь о Халльдоре сыне Снорри", "Прядь об Аудуне с Западных Фьордов", "Прядь о Бранде Щедром" и "Прядь о Халли Челноке" принадлежат к оригинальному тексту (Louis-Jensen J. Kongesagastudier. Kompilationen Hulda-Hrokkinskinna // Bibliotheca Amamagnæana. Vol. 32. Kobenhavn, 1977. S. 69, 77-78).

22. Andersson Th. M. The Politics of Snorri Sturluson. P. 59, note 9.

23. Árman Jakobsson. King and Subject in Morkinskinna. P. 105.

24. Morkinskinna. The Earliest Icelandic Chronicle of the Norwegian Kings (1030-1157) / Translated with Introduction and Notes by Th. M. Andersson and K. E. Gade (Islandica. VI). Ithaca, L., 2000 (далее – Morkinskinna).

25. См.: Джаксон Т. H. Скандинавский конунг на Руси (о методике анализа сведений исландских королевских саг) // Восточная Европа в древности и средневековье. Сб. статей. М., 1978. С. 289-295.

26. Msk., 103.

27. Ibid.

28. Изложение сюжета см.: Гуревич Е. А. Древнескандинавская новелла. С. 403.

29. ИС. II. 493-500 (перевод Е.А. Гуревич).

30. Т. М. Андерссон отмечает, что все эпизоды в той части саги, которая посвящена обоим конунгам, построены так, чтобы показать Магнуса как образец человеческого поведения и, соответственно, представить Харальда в обратном свете (Andersson Th. М. The Politics of Snorri Sturluson. P. 65).

31. ИС. II. 516-527 (перевод М. И. Стеблин-Каменского).

32. ИС. II. 516.

33. ИС. II. 518.

34.  Гуревич Е. А. Древнескандинавская новелла. С. 153.

35. ИС. II. 521.

36. Gilbert A. J. The Icelander Abroad: The Concept of Social and National Identity in Some Icelandic Þættir // Neophilologus. 1991. Vol. 75. P. 408-424.

37. ИС. II. 526.

38. Гуревич Е. А. Древнескандинавская новелла. С. 25.

39. Снорри Стурлусон. Круг Земной. С. 424.

40. Árman Jakobsson. King and Subject in Morkinskinna. P. 111.

41. Msk., 169-170.

42. ИС. II. 493-500 (перевод М. И. Стеблин-Каменского).

43. ИС. II. 498.

44. ИС. II. 499.

45. Гуревич E. А. Древнескандинавская новелла. С. 366.

46. Там же. С. 214.

47. ИС. II. 499 -500.

48. ИС. II. 500.

49. ИС. II. 503 -5 0 5 (перевод Е. А. Гуревич).

50. Гуревич Е. А. Древнескандинавская новелла. С. 143.

51. Gilbert А. J. The Icelander Abroad. Р. 413.

52. Ср. комментарий Т. М. Андерссона в: Morkinskinna. Р. 439, note 4 (ch. 38).

53. ИС. II. 505.

54. Там же.

55. То же: Гуревич Е. А. Древнескандинавская новелла. С. 143.

56. См. комментарий Т. М. Андерссона в: Morkinskinna. Р. 439, note 1 (ch. 39).

57. ИС. II. 535-536 (перевод М. И. Стеблин-Каменского).

58. ИС. II. 500-503 (перевод Е. А. Гуревич).

59. ИС. II. 500.

60. Árman Jakobsson. King and Subject in Morkinskinna. P. 108-109.

61. Изложение сюжета см. в кн.: Гуревич Е. А. Древнескандинавская новелла. С. 382-385. Фрагмент в переводе Е. А. Гуревич см. в: ИС. II. 505-510.

62. Msk., 251.

63. Перевод Е. А. Гуревич в кн.: Другие средние века: К 75-летию А. Я. Гуревича. М.; СПб., 2000. С. 98-102.

64. ИС. II. 510-516 (перевод Е. А. Гуревич).

65.  Árman Jakobsson. King and Subject in Morkinskinna. P. 109.

66. Снорри Стурлусон. Круг Земной. С. 463.