Литература

Источник: Скандинавский сборник XVI. – Таллин: Ээсти Раамат, 1971

В 1947 г. Староладожская экспедиция Института истории материальной культуры Академии наук СССР, работавшая на Земляном городище под руководством В. И. Равдоникаса уже пять полевых сезонов, впервые довела исследование культурного слоя городища до материка, раскрыв на большой площади постройки древнейшего строительного периода (1).

В большой статье, подводящей итоги работ в Ладоге за первое пятилетие, В. И. Равдоникас уделил много внимания хронологии культурных напластований этого сложного многослойного поселения (2). Датировка верхних слоев городища (по шкале В. И. Равдоникаса горизонты от А до Д) к 1947 г. уже более или менее устоялась. Горизонт Д, лежащий непосредственно на древнейших культурных отложениях толщи Е, получил уже довольно устойчивую датировку – X в. "Для столь же точного определения нижней границы, – писал В. И. Равдоникас, – мы пока не имеем данных и вынуждены ограничиться лишь приблизительной, хотя и весьма вероятной датировкой – VII в. (имеются, однако, основания относить нижний горизонт Ладоги в целом ко времени не позднее VI в.) (3)".

Действительно, в 1947 г. в распоряжении В. И. Равдоникаса было мало данных для датировки древнейшего строительного периода – микрогоризонта Е3 – и он старался привлечь для этого все возможные данные. К сожалению, использованные им материалы и доводы – отсутствие круговой керамики, бусы тех типов, которые встречаются в длинных курганах и сопках, формы рукоятей деревянных игрушечных мечей – подтверждают лишь отсутствие в горизонтах толщи Е материалов X в. и свидетельствуют о безусловном наличии в них вещей IX в. Для определения же времени возникновения ладожского поселения они ничего не дают.

Поэтому В. И. Равдоникас особое значение придавал небольшой и действительно очень интересной находке, которая, по его мнению, датировала древнейший горизонт Ладоги именно VII в. Речь идет о каменной литейной формочке, на одной стороне которой вырезано украшение, принадлежащее кругу балтских памятников с выемчатой эмалью. Это треугольная подвеска – дериват маленьких лунниц с эмалью. В отличие от обычных лунниц с эмалью у ладожской подвески группы дисков помещены не на двух, а на трех углах. Поверхность подвески покрыта сверлеными ямками, которые в отливке давали полубусины. Эмали на подвеске, конечно, никогда не было. Тем не менее зависимость поделки от вещей с эмалью не подлежит сомнению, что и было сразу же отмечено В. И. Равдоникасом (4). Пользуясь устаревшими и крайне завышенными датировками памятников с эмалью, предложенными в свое время А. А. Спицыным – VI-VIII вв. (5), В. И. Равдоникас отнес ладожскую формочку к VII в. Так появилась в археологической литературе нижняя дата культурных напластований Ладоги, которая держится очень прочно и по сей день.

К сожалению, данный и, казалось бы, очень весомый аргумент в пользу датировки древнейшего слоя Ладоги VII в. не может быть принят. Датировка памятников с эмалью давно пересмотрена. Основная масса их относится к III-V вв. и лишь некоторые дериваты памятников с эмалью могут быть датированы первой половиной VI в. Ладожская формочка для подвески-лунницы, отмеченная чертами деградации, вполне может быть отнесена к первой половине VI в. Можно было бы на этом основании попытаться датировать нижний горизонт Ладоги VI в. Однако, дело в том, что формочка найдена не на материке, не в древнейшем ярусе построек, а значительно выше, на уровне построек горизонта Е2, то есть в слое IX в. Находка формочки с вещами, не синхронными ей, позволяет строить всевозможные предположения относительно причин ее появления в столь позднем горизонте, но для датировки древнейшего слоя Ладоги она не годится.

Есть еще один аргумент, который то в более откровенной (6), то в завуалированной форме (7) появляется у авторов, когда они хотят время возникновения Ладоги отнести к VII или даже VI в. Это сасанидские монеты VI-VII вв. (539-622 гг.), найденные в 1874-1875 гг. в кладе у д. Княщино близ Старой Ладоги (8). Не говоря уже о том, что клад этот найден примерно в 1 км от Ладоги, существенно то, что он кроме монет VI-VII вв. содержит монеты VIII и начала IX вв. Следовательно, клад мог быть зарыт не ранее первой половины – середины IX в., а потому сами по себе сасанидские монеты VI-VII вв. датирующим материалом быть не могут, тем более материалом для датировки древнейшего слоя Ладоги.

Продолжавшиеся в Ладоге раскопки приносили все новые и новые материалы, но памятников VII, а тем более VI в. среди них не было. Сейчас все больше становится данных, говорящих за то, что древнейшие среди ладожских находок относятся к VIII в. В 1950 г. в культурном слое горизонта ЕЗ был найден омейядский дирхем 80 г. х. (699-700г. н. э.), чеканенный в Дамаске при Абу ал-Малике ибн-Мерване (9), но почему-то эта древнейшая на поселении монета не обратила на себя внимания. Среди многочисленных и в настоящее время тщательно изученных роговых гребенок Ладоги нет ни одной древнее VIII в. (10).

Несмотря на отсутствие серьезных оснований для датировки древнейшего слоя Ладоги VII в., в литературе эта дата продолжает удерживаться. Мне уже приходилось писать о том, что датировка древнейшего горизонта Ладоги занижена и что она тянет за собой книзу и всю хронологическую шкалу (11). Искажение хронологической шкалы – вещь чрезвычайно серьезная, поскольку принятые археологами датировки вышли за пределы чисто археологической литературы и проникли в смежные дисциплины, такие, например, как история земледелия и рунология. Не касаясь пока вопроса о земледелии, который требует специального рассмотрения, остановлюсь на работах рунологов. Они воспользовались следующей хронологической шкалой, принятой в археологической литературе:

Как известно, в 1950 г. в Ладоге нашли деревянную палочку, длиной 42 см с вырезанными на ней 52 рунами. Находка была сделана при разборке слоя горизонта Е2. Авторы первой публикации надписи филологи В. Г. Адмони и Т. И. Сильман, ссылаясь на Г. П. Гроздилова, датировали находку VIII-IX вв. (12). В 1959 г. появилась публикация палочки с рунами В. И. Равдоникаса и К. Д. Лаушкина, в которой авторы сообщили более подробные сведения об условиях ее находки и датировали ее концом VIII – началом IX в. (13). В своей статье авторы подчеркнули, что для горизонта Е "стержень с рунической надписью является пока единственным предметом скандинавского происхождения" (14), непонятным и ненужным местному населению, а потому и оказавшимся "в куче хозяйственного мусора" "вместе с поломанными ложками", палками и щепками (15). Эта куча хозяйственных отбросов, высотой в 40 см, располагалась, по словам авторов, в пределах большого жилого дома горизонта E2 (16).

Прежде всего вызывает удивление куча мусора, высотой в 40 см, которая образовалась в жилом помещении. Видимо, желание умалить значение найденного предмета со столь явно выраженными норманскими признаками, завело авторов излишня далеко. Куча хозяйственных отбросов в жилище как-то не вяжется со словами самих же авторов, отмечающих, что жители Ладоги в это время достигли "высокого по тому времени уровня культуры" (17). Пожалуй, и значительно менее высокого уровня культуры, чем в горизонте Е2, достаточно для того, чтобы не накапливать в стенах жилого дома кучу отбросов, высотой в 40 см. По-видимому, объяснение этому странному положению следует искать в том, что строительные остатки, среди которых располагалась куча мусора, принадлежат не одному большому дому – самому большому, как указывают авторы, из всех до сих пор открытых в Ладоге (ок. 114 кв. м). Постройка, как указывают авторы, сохранилась очень плохо, в частности, у нее нет ни одного угла (18). По-видимому, строительные остатки этого большого сооружения могут оказаться остатками либо нежилого дома, либо распасться на ряд построек и при этом куча мусора окажется вне какой-либо из них.

Но не в этом заключается главная беда рассматриваемом публикации. Главная беда состоит в том, что авторы датируют горизонт Е2, а с ним и стержень с рунами, в соответствии с принятой хронологической шкалой, концом VIII – началом IX вв., авторы же первой публикации надписи – В. Г. Адмони и Т. И. Сильман – просто VIII-IX вв. Так датировка ладожских рун VIII-IX вв. вошла в работы зарубежных исследователей, у которых ладожская находка вызвала, естественно, живейший интерес (19). Содержание надписи каждый из исследователей передает по-своему, поскольку чтение рун представляет всегда немалые трудности, и А. Лиестель, видимо, не далек от истины, полагая, "что число возможных интерпретаций будет равняться числу исследователей" (20). Несмотря на это, все ученые – и советские, и зарубежные – совершенно единодушны в том, что ладожская надпись имеет магический характер с проклятием или заклинанием и что по форме это поэтический текст с перекрестной аллитерацией (21). Надписей с текстом поэтического характера, кроме ладожской, для столь раннего времени известно только две. Обе они найдены в Швеции, обе высечены на камне (Рэк в провинции Эстергэтланд и Спарлэса, Вестергэтланд), обе, как и ладожская, написаны младшими рунами. Однако, если шведские надписи относятся к началу – середине IX в., то ладожскую, судя по датировкам советских археологов, пришлось отнести к более раннему времени – к VIII-IX вв. Поверив заниженной датировке, шведские и норвежские исследователи сделали следующий вывод: "Ладожские руны дают нам право думать, что скандинавская строфическая поэзия старше, чем думали до сих пор" (22). Так небольшая ошибка в датировке маленькой литейной формочки, лежащей в основе всей ладожской хронологии, породила крупную ошибку в вопросе, выходящем далеко за пределы ладожского поселения. Отказ от датировки древнейшего горизонта Ладоги VII веком поднимет всю хронологическую шкалу и все поставит на свои места. Руническая надпись на стержне получит немного более позднюю дату – первая половина IX в. – и окажется абсолютно синхронной аналогичным ей находкам в Швеции.

Исследователи Ладоги в течение долгих лет были убеждены, что более или менее заметный приток в Ладогу скандинавских вещей наблюдается только с X в. Раскопки 1950 годов начали постепенно разрушать подобное представление. Но в литературу оно уже вошло и крепко укоренилось. Находки в более ранних слоях все новых и новых вещей скандинавского происхождения стали называть "единичными", "случайными" (23), а кое-кому явно пришлась по вкусу и пресловутая куча с хозяйственными отбросами, в которой была найдена палочка с рунической надписью (24). Они постарались уточнить причины, вследствие которых скандинавские вещи "случайно" попадали в Ладогу, и пришли к выводу, что они появились здесь, с одной стороны, в результате торговли (25), а с другой, "очевидно во время пиратских нападений на Ладогу" (26).

Предметов скандинавского происхождения, найденных в толще Е (по нашей датировке VIII-IX вв.), сейчас известно уже много. Среди них имеются вещи, связанные с религиозными верованиями, что, пожалуй, исключает возможность говорить о появлении их здесь в результате торговли. Есть основание считать, что и грабительские набеги норманнов, как причина появления скандинавских вещей в Ладоге в период до X в., также маловероятны.

В 1940 г. В. И. Равдоникас начал исследование могильника, расположенного против Ладоги на правом берегу Волхова в уроч. Плакун. К 1940 г. на могильнике насчитывалось 13 низких и плоских насыпей. В первых же четырех раскопанных курганах были обнаружены сожжения в ладьях. "Это первая в Приладожье группа могильных памятников, – писал В. И. Равдоникас, – которую определенно и надежно можно связать с норманнами" (27). Могильник он датировал X в. в соответствии со сложившимися представлениями о времени появления в Ладоге норманских вещей. В 1952 г. раскопки на Плакуне были продолжены Н. Н. Гуриной и Г. П. Гроздиловым. В 1968 г. на могильнике исследовано 11 курганов, из них в десяти обнаружены обычные сожжения в ладьях, совершенные на стороне и затем ссыпанные на поверхности погребенной почвы, и в одном – погребение в глубокой камере с остатками сожженной ладьи, ссыпанными над гробовищем. Особый интерес представляет курган № 7 (сожжение в ладье на горизонте) (28). Кроме ладейных заклепок, фрагментов железных оковок, грубой лепной керамики, в кургане найден ряд вещей, представляющих особый интерес: бусы из стекла и серебряной рубчатой проволоки, фрагменты кувшина, сделанного на гончарном круге из светлой хорошо отмученной глины и со следами орнамента в виде серых слегка выпуклых фигур геометрического характера – полос, сетки, креста. Массивный "с горбинкой" носик кувшина, вылепленный отдельно, соединяется с внутренней полостью кувшина лишь небольшим отверстием. Вдоль ручки – продольный паз. Даже предварительная реконструкция кувшина не оставляет никаких сомнений в том, что в кургане № 7 на Плакуне оказался кувшин, принадлежащий к группе сосудов, пользующихся особым вниманием у скандинавистов Западной Европы. Это так называемые фризские кувшины (friesische Kannen). У необгоревших сосудов наружная поверхность покрыта черным составом и орнаментирована накладной серебристой фольгой. Таких кувшинов известно лишь около трех десятков. Не считая депаспортизованных фрагментов в музее Утрехта, фризские кувшины найдены только в 11 точках, из них в Швеции – в пяти (около 20 кувшинов), в Норвегии – в одной (1 кувшин) и на европейском континенте – в пяти (примерно 10 кувшинов). Несмотря на то, что большая часть фризских кувшинов найдена в Швеции, исследователи считают, что мастерская по их изготовлению находилась в низовьях Рейна, то есть на территории древней Фризии, поскольку в Скандинавии для них нет исходных элементов. Судя по находкам кувшинов в хорошо датированных комплексах, все они укладываются в очень узкие хронологические рамки. X. Арбман датирует их только IX в. (29), а Д. Селлинг сужает их датировку до первой половины IX в. (30). Таким образом, в кургане на Плакуне оказался кувшин, достаточно редкий и для западных территорий, сделанный во Фризии в IX вв. Находка его прибавляет еще одну – 12-ю – точку на карте находок кувшинов этого рода.

Очень интересна и находка в кургане четырех биконических бусин из рубчатой серебряной проволоки. Такие бусы известны только в Северной Прибалтике, на островах и прибрежных землях Балтийского мори (острова Эланд, Адельзё, Аландские острова, Бирка) (31). В тех случаях, когда комплексы с бусами из серебряной проволоки поддаются датировке, они всегда относятся только к IX в. Существенно, что в Швеции такие бусы оказываются в комплексах вместе с фризскими кувшинами. Взаимовстречаемость на территории Швеции проволочных бус северо-балтийского типа и фризских кувшинов, возможно, указывает на то, что фризский кувшин попал в Ладогу не непосредственно из Фризии, а через Швецию. Кроме того, находка в кургане на Плакуне не только кувшина IX в., но и бус того же времени, делает датировку его достаточно точной и устойчивой: курган № 7 был насыпан в IX в., а может быть и в первой его половине.

Кроме своей ранней даты, курган N° 7 интересен еще тем, что в нем была погребена женщина. Об этом свидетельствует найденное в кургане ожерелье из стеклянных и серебряных бус. Любопытно, что в Швеции фризские кувшины находят, как правило, именно в женских погребениях.

Женское погребение на норманском могильнике близ Ладоги – факт, представляющий большой интерес. К тому же оно не единственное. Безусловно, женские погребения были обнаружены на том же могильнике еще в двух курганах (№ 5 и 13). Следовательно, курганы на Плакуне – это могилы не случайных заезжих купцов и уж, безусловно, не грабителей, совершавших пиратские нападения на Ладогу. Это – кладбище группы выходцев из Скандинавии, живших здесь постоянно и даже с семьями. Хронологические рамки могильника в целом еще не определились. Вещевой материал большей части курганов поддается датировке плохо. Но про курган № 7 можно сказать уже сейчас, что он насыпан именно тогда, когда па ладожском поселении стояли постройки горизонта Е2 и когда на нем появилась палочка с рунической надписью и, как видно, появилась совсем не случайно. Что привело сюда норманнов и кто они были по своему социальному облику – покажут дальнейшие исследования. Но не следует видеть в их появлении здесь чего-то исключительного. В восточной части Северной Прибалтики на финских и балтийских землях отдельные группы норманнов появились еще в вендельское, то есть до-викингское время. Видимо, и Южное Приладожьс в этом отношении не было исключением.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В 1911 и 1913 гг. на небольшом участке до материка доходил и Н. И. Репников, но вскрытые им постройки были маловыразительны, а большая часть вещевого материала впоследствии смешалась с материалами более поздних слоев. Сб. Старая Ладога, Л., 1948, стр. 36-37.

2. В. И. Равдоникас. Старая Ладога (из итогов археологических исследований 1938-1947 гг.). – "Советская археология" (далее – СЛ), XI, 1949 и XII, 1950.

3. В. И. Равдоникас. Указ. соч., СА, XII, 1950, стр. 35.

4. В. И. Равдоникас. Указ. соч., СА, XII, 1950, стр. 36-38, рис. 33 и 34.

5. А. А. Спицын. Предметы с выемчатой эмалью. – "Записки отделение русской и славянской археологии (Русского археологического общества)", т. V, вып. 1, 1903, стр. 166, 169, 178, 190.

6. С. Н. Орлов. Старая Ладога, Л., 1949, стр. 16.

7. В. И. Равдоникас, Указ. соч., СА, XII, 1950, стр. 38.

8. В. Л. Янин высказал весьма вероятное предположение, что находки сасанидских и куфических монет близ д. Княщино в 1874, 1875 и 1884 гг. относятся не к разным, а к одному кладу. См.: В. Л. Янин. Денежно-весовые системы русскою средневековья. Домонгольский период. М., 1956, стр. 90, примеч. 2.

9. Определение научн. сотр. отдела нумизматики Гос. Эрмитажа М. Б. Северовой.

10. О. И. Давидан. К вопросу о происхождении и датировке ранних гребенок Старой Ладоги. Археологический сборник, № 10. Л., 1968, стр. 54-63.

11. Г. Ф. Корзухина. О времени появления укрепленного поселения в Ладоге. СА, 1961, № 3, стр. 83, рис. 5; она же. К уточнению датировки древнейших слоев Ладоги. – Тезисы докладов третьей научной конференции по истории, экономике, языку и литературе Скандинавских стран и Финляндии. Тарту, 1966, стр. 61-63.

12. В. Г. Адмони и Т. И. Сильман. Предварительное сообщение о рунической надписи из Старой Ладоги. Сообщения Гос. Эрмитажа, XI. Л., 1957, стр.40.

13. В. И. Равдоникас и К. Д. Лаушкин. Об открытии в Старой Ладоге рунической надписи на дереве в 1950 г. – "Сканд. сб.", IV. Таллин, 1959, стр. 43.

14. Там же, стр. 44.

15. Там же, стр. 40, 41 и 44.

16. Там же, стр. 40-41.

17. Там же, стр. 36.

18. Там же, стр. 38.

19. Перечень газетных и журнальных статей о ладожских рунах см. в кн.: И. П. Шаскольский. Норманская теория в современной буржуазной науке. М.-Л., 1965, стр. 135-136.

20. A. Liestøl. Runene fra Camla Ladoga (Староладожские руны). – "Kuml", (1958), Aarhus, 1959, s. 134, 136.

21. Ad. Stender-Petersen. Runenstaven fra Ladoga et vidnesbyrd om Ruslands Praehistorie (Ладожская руническая надпись – свидетельство о доисторической Руси). – "Kuml" (1958), Aarhus, 1959, s. 119, 126.

22. Там же, со ссылкой на мнение Герд Хэст, стр. 119 (и стр. 126).

23. В. И. Равдоникас и К. Д. Лаушкин. Указ. соч., стр. 44; И. П. Шаскольский. Указ. соч., стр. 137; Н. В. Энговатов. Находки рунических надписей на территории СССР. – "Сканд. сб.", VI. Таллин, 1963, стр. 240; он же. Руническая эпиграфика с территории СССР и норманизм. СА, 1964, № 4, стр.217-218; В. Б. Вилинбахов. Несколько замечаний о теории А. Стендер-Петерсена. – "Сканд. сб.", VI. Таллин, 1963, стр. 335.

24. В. В. Похлебкин и В. Б. Вилинбахов. Несколько слов по поводу гипотезы проф. А. Стендер-Петерсена. – "Kuml" (1960), Aarhus, 1960, s. 133-134.

25. Н. В. Энговатов. Руническая эпиграфика, стр. 217.

26. С. Я. Орлов. Старая Ладога. Л., 1960, стр. 27; Н. В. Энговатов. Указ. соч., стр. 218.

27. В. И. Равдоникас. Старая Ладога. – "Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР", XI, 1945, стр. 41.

28. Исследован Невской экспедицией под руководством Н. Н. Гуриной в 1952 г. Материалы могильника, хранящиеся в Гос. Эрмитаже, не опубликованы.

29. Н. Arbman. Schweden und das karolingisch Reich. Stockholm, 1937, S. 88-90, 101-104.

30. D. Selling. Wikingerzeitliche und frühmittelalterliche Keramik in Schweden. Stockholm, 1955, S. 46, 56-57.

31. H. Arbman. Schweden..., S, 89, 90, табл. 24, 2 и 64; он же. Birka. Bd. I. Die Graber. 1940 и 1943, погребения №№ 66, 551, 606, 639, 649, 791, 1081 и III – 1932 г., табл. 114, 1, 7-12; H. Ryth. Forhistoriska undersökningen på Adelsö. Stockholm, 1936, s. 37, рис. 59 и 60; E. Kivikoski. Kvarnbacken. Ein Gräberfeld der jungeren Eisenzeit auf Åland. Helsinki, 1963, S. 54, табл. 51, 18, 19.