| Общая тенденция развития рунического алфавита заключалась очевидно в том, что фонематические непоследовательности (т. е. отклонения от соответствия руны фонеме) появлялись в нем и умножались по мере изменений, которые претерпевала выражаемая им система фонем, и достигли максимума в младшем руническом алфавите (1). В силу свойственного всякой письменности консерватизма, фонематическая реформа алфавита видимо вещь гораздо труднее осуществимая, чем фонематическая последовательность при создании алфавита. Об этом свидетельствует история письменности многих современных народов.
Относительно того, какую систему согласных выражал первоначально рунический алфавит, едва ли могут быть какие-нибудь разногласия. В полном соответствии с фонематическим принципом, звонкий смычный и гоморганный звонкий щелевой, т. е. [b] и [đ], [d] и [ð], [g] и [з], которые несомненно были аллофонами одной фонемы, обозначались в старшем руническом алфавите одной руной, т. е. рунами b, d, g соответственно, тогда как глухой смычный и гоморганный глухой щелевой, которые были явно-разными фонемами, обозначались в этом алфавите двумя разными рунами, а именно рунами р и f, t и þ, k и h соответственно. Создатель рунического алфавита, как это и естественно для всякого, кто поставлен перед чисто практической задачей выражения в письме того, что необходимо для понимания написанного, стихийно предвосхищал фонематический принцип нередко даже в большей мере, чем фонетисты теоретики старой школы. Фонемам соответствовали и все руны, обозначавшие остальные согласные, а именно руны s и z, n и m, l и r, w и j. Если даже и полагать, что [w] и [j] были неслоговыми аллофонами фонем /й/ и /ĭ/, функциональная самостоятельность этих "аллофонов" вполне оправдывала бы их обозначение особыми буквами. Единственное отклонение от фонематического принципа в области согласных заключалось в том, что руна ŋ обозначала не фонему, а сочетание фонем /ng/ или /ing/ (birgŋgu камень из Упедаля, marŋ пряжка из Шабадбаттьяна, mairlŋu камень из Танема, uŋwinaR камень из Орстада), т. е. была лишней. Впрочем, в надписи примерно той же эпохи сочетание /ng/ выражено и двумя рунами (iuþingaR камень из Рейстада). В целом, восемнадцать рун выражало первоначально семнадцать согласных фонем (если считать фонемами и [w], [j]).
Важнейшими изменениями, которые вели к отступлениям от фонематического принципа в области согласных, были дефонологизация звонкости у щелевых и фонологизация звонкости у смычных. Рунический алфавит мог, как известно, только в очень ограниченной степени приспособиться к этим изменениям, да и то ценой полного отказа от выражения различия согласных по звонкости (2). В результате, отнюдь не уменьшившаяся система согласных выражается в младшем руническом алфавите посредством всего двенадцати рун.
В области гласных исходное положение неясно, зато позднее общая тенденция еще отчетливей.
Неясно, в частности, какая система гласных выражена в древнейших надписях и особенно в надписях, найденных вне Скандинавии. Поэтому рунологи позволяют себе здесь различные допущения, которые, в сущности, недоказуемы. Так, допускается, что руна а могла в древнейших надписях обозначать æ (3) или что руна е могла в этих надписях обозначать æ (4) или что руна i могла в так наз. "готских" надписях обозначать e (5) и т. д. Принято допускать также, что обозначение германского ē1 посредством руны а характерно только для скандинавских надписей. Однако сравни marŋ (пряжка из Рабадбаттьяна, вероятно от *māri-); а также тот факт, что явных обратных случаев, т. е. случаев обозначения этой фонемы какой-либо другой руной, нет не только в скандинавских, но и в континентальных и, в частности, в так наз. "готских" надписях.
С фонологической точки зрения достоверным является в сущности только то, что в той мере, в какой фонема, соответствующая германскому /ē1/ последовательно обозначается руной а (6), т. е. качественно совпадает с /ă/, а не с /ě/, а звуки [ŏ] и [й] обозначаются разными рунами, причем руна о встречается и там, где соответствующий звук мог возникнуть только по аналогии (а именно в holtijaR золотой рог из Галлехуса, dohtriR камень из Тюне) и следовательно является самостоятельной фонемой, а не аллофоном фонемы /й/, рунический алфавит выражает систему гласных, сложившуюся в результате перехода /ē1/ > /а/ и расщепления /й/ на /й/ к /ŏ/, т. е. систему из пяти долгих и пяти кратких гласных, которую обычно полагают для праскандинавского:
Что касается руны ė, то она уже в древнейших надписях явно не имела последовательного фонематического применения, т. е. была лишней. В частности, лишней она была, если она обозначала нечто среднее между ĭ и ě (7), поскольку чего-то среднего между /ĭ/ и /ě/ к фонематически отличного от них конечно не существовало. Следовательно, система из пяти рун, а именно рун a, e, i, o, u, выражала систему из десяти гласных фонем, причем (поскольку всякий краткий занимал в своей подсистеме совершенно то же место, что и соответствующий долгий в своей, т. е. отличался от него только по своему количественному, но не по своим качественным различительным признакам), все качественные фонематические различия между гласными находили свое вполне последовательное выражение. Неясно только, было ли такое положение исходным для рунического алфавита.
Важнейшими изменениями, которые вели к отступлениям от фонематического принципа в области гласных, были, во-первых, появление носовых гласных, во-вторых, – связанное с редукцией безударных гласных появление подсистемы безударных гласных и, в третьих, возникновение целого ряда умлаутных фонем. Как известно, рунический алфавит мог приспособиться только к первому из этих изменений, да и то в очень ограниченной степени (применение руны а для обозначения /ā/). Ни второе, ни третье из этих крупнейших изменений системы гласных не нашли никакого отражения в руническом алфавите. В результате, значительно возросшая система гласных выражается в младшем руническом алфавите посредством всего четырех рун.
Какую же систему гласных выражал рунический алфавит первоначально?
Согласно обычным представлениям об истории германских гласных праскандинавская система из десяти гласных развилась из прагерманской системы из девяти или восьми гласных в результате перехода /ē1/ > /ā/ и расщепления /й/ на /й/ и /ŏ/:
или
Общим для обеих этих систем является то, что краткие в них были несимметричны долгим и следовательно в большей или меньшей мере не совпадали с ними по своим качественным различительным признакам. Несомненно, в частности, что при обеих этих системах /й/, как это видно из его позднейшей истории, имело аллофоны [й] и [ŏ], тогда как /ū/ не могло иметь аллофона [ō], поскольку существовала фонема /ō/. Таким образом /й/ отличалась от /ū/ по своим различительным признакам не меньше, чем /ă/ от /ō/.При системе из восьми гласных фонем /ē/ могло иметь аллофон [ā] (и дальнейшая история этой фонемы подтверждает такое допущение), тогда как /ě/ не могло иметь аллофона [ă], поскольку существовала фонема /ă/. Таким образом /ě/ тоже отличалось от /ē/ не меньше, чем /ă/ от /ō/. Поэтому, если бы рунический алфавит возник при одной из этих систем, пяти (или даже шести) рун было бы недостаточно для сколько-нибудь последовательного выражения всех качественных различий между гласными. Так, хотя /ă/ и /ō/ обозначались бы разными рунами (а различие в обозначении этих фонем несомненно существовало с самого возникновения рунического алфавита, о чем свидетельствует графическое соответствие рун a и о североиталийским буквам а и о (8)), /й/ и /ū/, а также /ĭ/ и /ī/ должны были бы обозначаться одной руной и и j соответственно.
Между тем есть все основания полагать, что при асимметрии кратких и долгих гласных должна быть налицо тенденция к дефонологизации различия по количеству между гласными и к превращению двух подсистем с качественными и количественными различиями в систему с одними качественными различиями, и эта тенденция должна благоприятствовать графическому различению всех фонем, входящих в эту систему, и, наоборот, препятствовать одинаковому обозначению двух фонем, входящих в разные подсистемы.
Неясно, как могло бы выражаться различие между /ě/ и /ē/ в асимметричной системе. Если предположить, что при системе из восьми рун /ě/ обозначалось руной е, а /ē/ руной ė, то остается непонятным, почему руна ė впоследствии потеряла фонематическое значение. Германское /ē/, т. е. позднейшее /ē1/, от дифференцировавшееся в праскандинавском в /ā/, отнюдь не было редкой фонемой и всегда сохраняло свою отдельность. Этому противоречило бы и название руны ė (*eihwaz > *ihwaz), которое, видимо, никогда не начиналось с /ē/. При системе из девяти рун /ē1/ должно было быть качественно ближе к /ě/, чем /ē2/, так как /ě/ должно было быть одного подъема с /ă/, т. е. было открытым, а /ē1/ тоже должно было быть открытым, поскольку оно позднее стало /ā/. Фонема /ē2/ могла совпасть качественно с /ě/ только при симметричной системе из десяти фонем (9). Можно поэтому предположить, что руна ё обозначала первоначально /ē2/, и такое предположение делалось и независимо от фонологических соображений (10). Но и в этом случае остается непонятным, почему эта руна потеряла фонематическое значение. Правда, верно, что /ē2/ было редкой фонемой (11). Но ведь в том то и дело, что она, конечно, с течением времени стала менее редкой, чем она была при своем возникновении, а не наоборот (12). Название руны ė тоже не подтверждает того, что она первоначально обозначала /ē2/. Предположение, что ei при переходе в ī стало сначала закрытым ē (13), т. е. очевидно /ē2/, фонологически невозможно, так как в таком случае /ī/ из /ei/ должно было слиться с /ē2/, чего, однако, как известно, не произошло.
Рунический алфавит, очевидно, также не подходил бы для выражения праготской системы гласных, т. е. системы, в которой /ĭ/ и /ě/ слились в одну фонему, поскольку и в этой системе краткие и долгие были асимметричны и общее число гласных фонем было не меньше семи. Если верно предположение, что в готском (и вероятно уже в праготском?) долгота гласных была нефонологична (14), то тогда характерная для асимметричной прагерманской системы гласных, тенденция к дефонологизации различия гласных по количеству нашла свое завершение именно в готском, поскольку именно в готском асимметрия кратких и долгих гласных сохранилась.
Таким образом, руна ė скорее всего была фонематически лишней с самого начала (так же как руна ŋ). Но даже если предположить, что эта руна в какой-то мере является следом асимметрии кратких и долгих гласных, остается все же несомненным, что рунический алфавит более последовательно выражал симметричную систему из десяти фонем, чем он мог бы выражать асимметричные системы из девяти, восьми или семи фонем. Невозможно предположить также, чтобы характерный для рунического алфавита принцип последовательного обозначения долгого и соответствующего краткого гласного одной руной был бы результатом реформы, проведенной после установления симметричной десятифонемной системы.
Поэтому представляется наиболее вероятным, что рунический алфавит возник при симметричной десятифонемной системе гласных, т. е. той системе, которая, по-видимому, всего древнее в северногерманской области, но которая, как известно, распространилась позднее и по западногерманской области, а может быть была налицо и в готском (15). Впрочем, согласование этого чисто фонологического вывода с вероятным местом и временем происхождения рунического алфавита не входит в задачу настоящей статьи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. О том, что непоследовательности, характерные для младшего рунического алфавита, прослеживаются в зародыше в старшем алфавите, смотри, в частности, H. Arntz. Handbuch der Runenkunde. Halle, 1944, стр. 90 сл.; C. J. S. Marstrander. De nordiske runeinnskrifter i eldre alfabet. I. Oslo, 1952, стр. 150, 161.
2. См. В. Trnka. Travaux du Cercle linguistique de Prague, 8, 1939, стр. 7.
3. Например, W. Krause. Runeninschriften im älteren Futhark. Halle, 1937, стр. 234.
4. Marstrander. Указ. соч., стр. 50.
5. Krause. Указ. соч., стр. 20 и 172.
6. Наиболее бесспорными случаями являются, по-видимому, mariR наконечник из Торсбьерга, makia наконечник из Ви, frawaradaR камень из Мёйебру, swabaharjaR камень из Рё.
7. R. Henning. Die deutschen Runendenkmäler. Strassburg, 1889, стр. 67; S. Bugge. Norges Indskrifter med de Ældre Rimer. I. Hefte, Christiania, 1905, стр. 67; Arntz. Указ. соч., стр. 72.
8. С. J. S. Marstrander, "Norsk tidsskrift for sprogvidenskap", I. 1928, стр. 88 сл.; Arntz. Указ. соч., стр. 36-37.
9. Однако, есть основания полагать, что еще и значительно позднее скандинавское /ē/ было фонетически: более закрытым, чем /ě/. Так, преломлению подверглось только /ě/, но не /ē/. См. М. I. Steblin-Kamenskij, "Studia Linguiatica". 1958, 2, стр. 84 сл.
10. С. Marstrander, "Norsk tidsskrift for sprogvidenskap", I. 1928, стр. 118-119.
11. Там же, стр. 118.
12. См. J. Kurylowicz, "Biuletyn polskiego towarzystwa językoznawczego", 11, 1952, стр. 50-54.
13. Arntz. Указ. соч., стр. 50.
14. March and, "Language", 33, 1957, стр. 236 сл. Ср. О. F. Jones. "Language". 34, 1958. стр. 353 сл.; Е. Р. Натр, "Language", 34, 1958, стр. 359 сл.
15 W. G. Moulton, "Language", 24, 1948. стр. 76 сл.; W. F. Twaddell, "Language", 24, 1948, стр. 140 сл. |
|
