Литература

Источник: С. А. ГЕДЕОНОВ. ВАРЯГИ И РУСЬ

(См. Прилож. к II m. Зап. Имп. Акад. Наук. №3. Отрывки из исследов. о вар. вопр. С. Гедеонова. Стр. 130-168).

Имя варягов вне памятников русской письменности является впервые под формой vaeringjar в исландских сагах около 1020 года; под формой варанг у Абу - Рейхан Мухаммеда Эль - Бируни в 1029⁶⁶; у византийца Кедрина под формой βάραγγοι в 1034 году.

Так как слово варяг обличает не собственно русское лингвистическое начало, а между тем известно на Руси уже в IX столетии, т. е. за 150 с лишним лет до первого помина о варягах у скандинавов, арабов и греков, то мы в праве заключить, что оно зашло к нам не скандинавским, арабским или греческим путем; что, стало быть, те варяги, от которых по сказанию летописи вышел Рюрик, были, по всей вероятности, не из Швеции.

Этого заключения норманская школа допустить не может.

В прежние годы отыскивали скандинавских vaeringjar в федератах IX века и фарганах Константина Багрянородного.

Ныне эта связь порвана.

В своих дополнениях к изысканиям Круга г. Куник покончил с высказанным впервые Стриттером (Mem. pop. IV. 400. № b) предположением о мнимом тождестве варангов с фарганами (см. Krug. Forsch. II. 770-782). К представленным им вполне убедительным доводам я прибавил указание на приводимое Рейске из Абулфеды свидетельство о восточном происхождении фарганской дружины и на сохранившееся у Нубийского географа известие об азиатской (трансокеанской) провинции Farghána, отчизне этих фарганов⁶⁷ (Отр. о вар. вопр. 131).

Фарганов, как известно, считали продолжением псевдоготской дружины федератов, будто бы исчезающей в начале IX века. Но уже Олимпиодор и Прокопий знали о разноплеменном составе этого войска, готского только при начале; г. Куник, отрекшийся еще в 1862 году от предположения о происхождении варягов от федератов (там же, замеч. 217), приводит в «Каспие» г. Дорна стр. 420, место из Кедрина (ed. Bonn. II. 546), в котором об отряде Федератов, как состоявшем из диких обитателей Ликаонии и Писидии, упоминается под 1041 годом, следовательно, современно варангскому корпусу и совсем независимо от него.

Как фарганов, так и федератов следует считать выбывшими из русской истории.

Что же станется теперь с теорией норманского происхождения варягов?

С последним манифестом норманской школы по вопросу о зачатках варяжского имени выступил г. Куник в изданных им дополнениях к сочинению г. Дорна «Каспий». Из этих дополнений мы извлекаем следующие положения: под предполагаемой формой wâring на древнешведском наречии, разумелись дружинники (ратники, от предполагаемого же древнескандинавского wâra = обет, присяга) шведских конунгов; от этого шведского wâring, около 850 года или ранее, наше варяг; около 950-го греческое βάραγγος.

Система эта, как видно, зародилась не под влиянием каких - либо новых открытий по части истории варягов, а только вследствие вынужденного отречения норманистов от тех внешних точек опоры, которыми до последних годов они привыкли считать, с одной стороны, мнимую связь норманских вэрингов с готскими федератами; с другой, мнимое существование у народов готской крови, из среды коих греки по временам набирали наемное войско, соответствующей греческому βάραγγος, но в исторических памятниках не имеющейся и, притом, лингвистически невозможной формы warang.

Об употреблении у скандинавов варангского или варяжского имени нам известно следующее:

1. Оно дошло до нас в норвего - исландских источниках под формой vaeringi (множ. ч. vaeringjar). Никакой другой формы скандинавская письменность не знает.

Отсюда, конечно, еще не следует, чтобы в вопросе, загадочном по преимуществу, норманская школа не имела права искать подкрепления своим убеждениям в открытой для всех области исторических и лингвистических предположений. Выговаривая это право для себя, мы охотно предоставляем его и другим. Дело однако же в том, что предлагаемая форма wâring далеко не отвечает выводимым из ее мнимого существования заключениям. Возможность ее перехода в греческое βάραγγος более чем сомнительна; из wâring могло бы образоваться только βάριγγος. В приводимых из византийской письменности примерах мнимого усиления первоначальной основной гласной перед носовой гортанной (Γαστέλεγκος и Γαστέλαγκος, Σφέγγος и Sphangus, Σφέγκελος и Σφάγγελος; Kunik, αρ. Dorn. 636, 637) я вижу только происшедшие от нерадения или произвола переписчиков варианты различных кодексов; тоже самое должно сказать и о встречающихся в грамоте 1088 г. формах βάραννοι, κούλπιννοι (ibid, 417); они, очевидно, произошли от таковой же ошибки списывателя, принявшего двойное γγ за двойное νν. Да и самая (предполагаемая) форма wâring не может устоять против дошедшего случайно до нас, в названии острова Väringö (ö = остров) подлинного древнешведского имени Väring. "Väringö, - сообщают мне из Стокгольма, - островок лежащий вблизи от твердой земли, в большом проливе между Стокгольмом и Фурусундом"⁶⁸. Название Väringö этот остров, вероятно, получил потому, что служил сборным местом наемникам, отправлявшимся в Грецию для поступления в варангскую дружину; оно вполне тождественно с норвего - исландским vaeringi и доказывает, что подобно норвежцам, шведы Х-ХІ ст. говорили не waring, a vaering. Но от общескандинавского vaeringi = väringi не могли произойти ни русское варяг, ни греческое βάραγγος.

2. В памятниках древнескандинавской письменности о вэрингах (vaeringjar) упоминается не прежде первой четверти XI столетия.

На основании системы, относящей начало (и притом начало русское) варангской дружины в Греции к 988 году, г. Васильевский полагает, что Болле сын Болле был первым норманном (в общем значении этого слова), поступившим в эту дружину около 1020-1026 года (Ж. Μ. Н. П. ч. CLXXVI. Отд. 2, стр. 112). Если бы даже такова и была мысль записанной в начале XIII ст. Лаксдэльской саги, то все же нельзя основать строгого хронологического вывода на словах: "Nec nobis quidem relatum est, Normannorum aliquem sub Constantinopolitano rege meruisse prius, quam Bollium, Bollii filium". Этими словами доказывалось бы только, что около 1020 года учреждение постоянного варангского корпуса в Греции было действительно еще новизной для норвего - исландских слагателей саг, или что здесь говорится о Болле Боллесоне только в смысле знаменитого и по знатности рода известного норманна. Но должно заметить, что там, где издатели Лаксдэльской саги по рукописям Арна Магнусона читают nordmadr (Laxd. S. Hafniae. 1826. с. 314-315), в тех рукописях, которыми пользовался Эрихсен (Disquis. hist. апtiq. ар. Schloetzer. Allg. Nord. Gesch. 565), стояло несравненно вероятнейшее Islendskr madr; к тому же вся та часть саги, к которой принадлежит история Болле Боллесона, почитается позднейшим и весьма сомнительной достоверности ее дополнением (Finn. Iohann. Hist. eccles. Isl. vol. 4. praefat. p. VI. - Laxd. S. praefat. XVI). Что норманны ездили в Грецию для поступления на императорскую службу задолго до 1020 года, исторический факт, основанный не столько на положительных свидетельствах (впрочем см. Kunik ар. Dorn. 675), сколько на том логическом выводе, что при постоянных сношениях норманнов с Русью ІХ-Х века (будь эта Русь скандинавского или славянского происхождения), почти немыслимо, чтобы некоторые из них не доходили до Киля и, по примеру своих союзников или (как думают норманисты) однокровников, не служили наемниками в византийских войсках. Только, как вместе с тем следует признать не менее положительным фактом и позднее учреждение в Греции варангского корпуса и позднее упоминовение в памятниках древнескандинавской письменности об имени вэрингов (vaeringjar), то, этих норманнов, греческих наймитов в ІХ-Х веках, придется искать не под варангским, а под другим именем, о чем см. гл. XIX.

3. Вэрингами у норманнов назывались только служившие в варангском корпусе в Греции.

До сих пор это положение, утвержденное на бесчисленных, вполне достоверных свидетельствах, считалось исторической, всеми принятой, аксиомой (см. Krug, Forsch, I.231. - Kunik, Beruf. I.41-46). Г. Васильевский старается подорвать его указанием на мнимое употребление Гейдарвига - сагою (Heidarviga saga, Сага о битве на Вересковой Пустоши. - Прим. ред.) названия vaeringjar для обозначения и тех норманнов, которые служили варягами у русских князей. Вига - Барди, рассказывается в этой саге, изгнанный судом из своей исландской родины, после долгих скитаний "прибыл в Гардарики, и сделался там наемником, и был там с вэрингами, и все норманны высоко чтили его и вошли с ним в дружбу". Это свидетельство имело бы цену, если бы дело шло о временах Олега, Игоря, Святослава; как вошедшее в народное предание или сагу не менее сорока лет после учреждения варангского корпуса в Греции, оно может быть отнесено только к варангам в Византии (с чем согласны Гопф и К. Маурер, а в последнее время и г. Куник, ар. Dorn. 675) или к норманнам, возвращавшимся на родину из Греции через Русь по отбывке своей варангской службы. На Руси все норманны слыли варягами; между тем сага именно отличает Вига - Барди от вэрингов (как при начале Гаральдова сага Гаральда Гардреда - Haralds saga Sigurdarsonar, Сага о Харальде Сигурдарсоне). - Прим. ред.), указывая только на его сообщество с ними; значит (если даже и допустить, что дело идет собственно о Руси), сага думала не о рус­ских варягах, а о греческих варангах. Да и какой вес может иметь уединенное свидетельство Гейдарвига саги, при отсутствии во всех остальных, имени вэрингов для норманнов, служивших наемниками у русских князей? "Если где - либо, - говорит Сенковский, - то в этой (Эймундовой) саге, слово варяги, vaeringar или vaeringiar долженствовало бы встречаться на каждой странице, потому что повествователи сами служили здесь в звании варягов, сами исполняли их должность; к удивлению, оно нигде не встречается и кажется им неизвестным" (Библ. д. чт. 1834. II, 30, прим. 4). Уже Байер говорил с тем же выражением изумления: "Inauditum apud hos piratas nomen varegorum" (Срвн. Отр. о вар. вопр. 137-149). Слишком часто приводимая норманистами ссылка на недостаток шведских источников IX и X столетий здесь не у места; исландские саги рассказывают с возможными подробностями о пребывании именно на Руси (и не редко по найму русских князей) своих норвежских выходцев Олафа Тригвасона, Магнуса, Эйлифа, Рагнара, Эймунда и пр.; но варягами (вэрингами) их не называют. Норвежцы Гаральд и Эйлиф служат у Ярослава в качестве оберегателей границ (Hist. Наr. Sev. cap. 2); для Руси они варяги как по народности, так и по служебному званию; но сага признает за Гаральдом имя вэринга только со дня его поступления в варангскую дружину, в Константинополе (ibid. сар. З). Допустить ли, что варяжским именем на Руси отличали себя одни только шведы; норвежцы же и датчане, отправлявшие вместе с ними варяжскую службу у русских князей, варягами себя не называли, сберегая это имя (под формою ѵаеringjar) только для тех из своих соотчичей, которые служили наемниками в варангской дружине греческих императоров? Я не думаю, чтобы это предположение могло рассчитывать на большое сочувствие в ученом мире.

Позднее и вместе с тем одновременное появление варяжского имени у греков и у норманнов понятно только при следующих условиях: а) варяжское имя водворилось у греков в следствие учреждения в Греции, при посредничестве Руси, особого, постоянного норманского корпуса варягов - варангов в последние годы X века; b) норманны приняли от греков имя варангов под формой ѵаеringjar и обозначали этим именем только служивших наемниками в варангской дружине.

Откуда же на Руси имя варяг и какое имеет оно значение?

Это имя кажется не коренное русское. По причинам, о которых ниже, я не могу вполне согласиться с мнением тех ученых (Sjögren. Ber. Finn Magn. 74. Kunik. Beruf, I, 1-37), которые приписывают исключительно иноземное, преимущественно германское происхождение всем словам славянских наречий, заканчивающимся суффиксом ang⁶⁹; относительно русского языка оно, в известной степени, основательно.

Но непосредственных сношений с германскими народами дорюриковская Русь не имела. Остается предположить (и с этим предположением вполне согласна и историческая вероятность), что подобно тому, как слова szeląg и sterląg перешли к нам от германцев польским путем, слово varag, германское по своему корню, занесено к нам с варяжского (балтийского) Поморья господствовавшими на нем славянскими племенами.

В др. верхнегерманском наречии wari (Wehr) оборона; warjan, готск. varjan (wehren) оборонять; отсюда и Wehr в смысле оружия. С другой стороны, в сохранившемся в трех редакциях вендском словаре Геннига (по списку Гильфердинга) имеется:

Ped. I. Degen  - Waro. Schwerdt - Warang, waró. Wehren, sich wehren - Warrióissa.

Ped. II. Degen - Warów, Warang. Auf dem Degen - No wára. Schwerdt - warang, waróv, Wehren, sich wehren - warryjoýssa.

Ped. III. Degen - Waró, accus. Warang. Auf den Degen - no wara. Schwerdt - warang, waró. Wehren, sich wehren - warryóissa.

Что waro есть ничто иное как древнегерманское wari (Wehr), несомненно (срвн. Schleicher L. и. F.Lehre d. Polab. Spr. 213); но warang! У Геннига warang противополагается waro, как меч шпаге; по другой редакции оба слова признаются однозначащими: по третьей warang оказывается винительным падежом waro. Как видно, показания вустровского пастора довольно неопределенны. О винительном падеже warang (warᾶ - варѧ) при именительном waro думать нельзя; warang (warᾶ) могло бы быть винительным падежом только (мужск. рода) слова war' - варь (срвн. царь, царя и т. п.), если бы дело шло о существе одушевленном; при обозначении неодушевленных предметов мужского и среднего рода винительный падеж не разнится от именительного. Г. Шлейхер (185) объясняет warᾶ (warang) уменьшительным от waro; но средние уменьшительные на ѧ также исключительная принадлежность одушевленных существ (напр., теля, куря, ягня); приводимые на стр. 186 мнимые примеры противного нимало не убедительны⁷⁰. Скорее можно бы предположить особую форму варѧ (срвн. имя, пламя, буря, тля); но что же станется тогда с другой, однозначащей формой waro?

Относительно производства русского варяг из вендских наречий, конечно, равно передает ли Геннигово warang форму warᾶ - варѧ или (что вероятнее) составное, при суффиксе ąg, слово varąg - варѧг - мечник (см. Отр. о вар. вопр. 160), так как, вопреки слишком уверительно постановленному норманистами лингвистическому закону, суффикс ang, ank может быть доказан в коренных славянских словах, преимущественно польских; напр., pstrąg (salmo fario, форель) от прилаг. pstry - пестрый, у чехов pstruh, по-русски пеструшка, у иллирийцев bistranga (Diction. Megis. 1592), у мадяр pisztrang, morąg (чернобурый зверь; срвн. murček, bos niger, Linde); pająk (паук), у древан, по Геннигу, poyang; Krishank (Krzyzak, Kreutzherr) от хорутанского krish, крест; omięg (cicuta virosa), чешcк. oměg, woměg, русск. όмег, церк. омљг; wasąg (waząz'ek, rad. wiąz, Flechtwagen, Carn. vesénga)⁷¹ и т.д., не говоря уже о словах каковы: krąg (крaг), drąg (дрaг, tignum); urąg (рaг), ląg, ciąg, prząg (?), с производными: brzegoląg, dyląg, pociąg, zaciąg, zaprząg, poprąg и пр., в которых конечное ąg если и не является в значении суффикса, то все же свидетельствует против мнимого отвращения славянских наречий к этой форме окончания слов⁷².

Грамматическая правильность производства русского варяг от живого, по всем законам славянской лингвистики составленная, у Геннига буква в букву записанного вендского varąg - warang, неотрицаема; естественность этой этимологии особенно заманчива в виду тех невероятных истязаний, которым ревнители норманнизма подвергают скандинавские языки и истории в тщетной надежде вымучить у них нечто подходящее к вендо - русскому varąg - варѧг, к словено-русскому Русь. В этом отношении норманская школа оказала существенную услугу русскому делу; каждая новая, неудавшаяся ей попытка разъяснения основных пунктов вопроса умаляет в значительной степени веру в непогрешимость ее положений; между тем, при настоящем состоянии науки выбор предоставляется едва ли не исключительно между шведским и вендским происхождением варягов; между шведским и словено-русским происхождением Руси. Эта - то необходимость выбора и упрочивает за не слишком богатой письменными свидетельствами (в особенности историческими памятниками вендского края) славянской теорией строго научное значение.

Как норманны понимали норманно-вендских пиратов под общим именем viking'ов, так, по всей вероятности, вендо - германские слыли в Помории под общим названием varąg'oB (меченосцев, ратников). О постоянных союзах вендов с норманнами в деле морского разбоя см. Отр. о вар. вопр. 157-159. В этом смысле - пиратов - воинов (при том почетном значении, каким, в свое время, отличаются равносильные варяжскому, названия гуцулов, казаков и т. п.), перешло слово varąg от балтийских славян к восточным; под этим названием стали они разуметь всех вообще балтийских пиратов, были ли они шведы, норвежцы, оботриты, маркоманны - вагиры и пр.Это первоначальное значение варяжского имени никогда не исчезало совершенно в русских понятиях; в книге о древностях Рос.государства упоминается о варягах (разбойниках), живших еще до основания Киева на берегах Теплого (Черного) моря (Синод. библ. № 329 у Карамз. I, прим. 282); в сказании о Мамаевом побоище князь Дмитрий Ольгердович говорит о собранной им (против венгров?) дружине: "Божіимъ промысломъ совокуплени быша иные люди, брани дѣля належащія отъ Дунайскихъ Варягъ [26] " (Изд. Сахар. 52). В Никоновской летописи под 1379 г. варягами названы, кажется, литовские ратники: "Князь Ягайло Литовский... совокупилъ литвы много и варягъ, и жемоти, и прочее и поиде на помощь Мамаю царю"⁷³. [27] Полабское varąg отозвалось и в польском названии местечка Warąz в Галиции (см. Москвит. 1841 г.). Словом варяжа областной архангельский говор обозначает заморца; заморье, заморскую сторону (Слов. Даля).

Сами венды себя варягами, в этническом смысле, не называли; это имя, как уже сказано, было походным, подобно имени viking; в русской летописи (тоже самое должно сказать о договорах, о Русской Правде, о похвальном слове митрополита Илариона) нет и следа, чтобы первые русские князья считали себя варягами или от варяжского рода. У восточных славян слово varąg вскоре перешло из нарицательного в географическое народное, в смысле имени франк на востоке; им стали обозначать все те народности, от которых выходили балтийские пираты - варяги. Многозначащие в этом отношении слова летописи: "Ти суть людье ноугородьци отъ рода варяжьска" (Лавр. 9). Голый факт, засвидетельствованный этими словами, тот, что еще в Несторову эпоху новгородцы похвалялись, если не прямым варяжским происхождением, то родством с варягами; отличались от прочих русских племен варяжскими особенностями своего быта. Этих слов Нестор не мог бы написать, если б они не были, в самом деле, выражением, основанного на верных преданиях и приметах, народного убеждения. Теперь, были ли эти новгородцы - варяги скандинавского происхождения? Тогда пусть нам укажут на следы норрены в новгородском наречии; на следы одиновой веры в новгородском язычестве; на скандинавское начало в праве, обычаях, образе жизни древнего Новгорода. Если же норманская школа не в состоянии удовлетворить этим, более чем справедливым требованиям исторической логики (а что она не в состоянии, мы уже видели), остается допустить, засвидетельствованный и фактическими доказательствами (см. гл. IX) западнославянский характер новгородского варяжства в ІХ-ХІІ веках. Это варяжство Нестор относит к влиянию именно тех дружинников, которые пришли вместе с Рюриком; но трудно предположить, чтобы в 17-тилетнее княжение Рюрика (княжение, как известно, ознаменованное не совсем дружелюбными отношениями новгородцев к пришлым варягам) Новгород мог сделаться варяжской землей (когда и Киев не назван варяжским у Нестора), да еще в том, до невозможного преувеличенном размере, о котором свидетельствует летопись: "Преже бо бѣша словѣни". Рюрик привел с собой не более трех, четырех сот человек; призывавшие князей племена не разрешили бы им дружины, которая при составе более многочисленной могла бы немедленно сделаться господствующей силой⁷⁴. Но под влиянием ли этих 300-400 человек оваряжилась Новгородская область в течение нескольких лет? Всего естественнее предположить, что еще до Рюрика (и не позднее половины VIII столетия) колония вендов, быть может, тех маркоманнов [28], о которых Гельмольд говорит: "Sunt autem in terra Slavorum Marcae quamplures, quarum non infima nostra Wagirensis est provincia, habens viros fortes et exercitatos praeliis, tam Danorum, quam Slavorum" (cap. 87), поселилась в Новгороде; у туземцев они слыли под общим названием варягов.

Такова, по нашему разумению, была история варяжского имени до второй половины IX века; таковы исторические события и особенности, с которыми мы имеем сообразить дошедшие до нас в летописи и во многом уже против прежнего изменившиеся понятия Нестора о варягах. Но об этом в главе XIV.

О судьбах варяжства и варяжского имени после призвания, независимо от воззрений самого летописца, должно заметить, что, если его сильно занимают варяги (и потому, что Рюриковичи были от варяжского рода, и вследствие того значения, какое получило варяжское имя по учреждении в Греции дружины варангов), то собственно русских людей X века они мало интересовали. Варяжские князья, утвердившие свой стол в Киеве и выселившиеся с ними поморские дружинники, стали русью; варяжские наемники, приходившие в Русь по редкому зову князей, были явлением случайным, мало заметным в русской жизни; варягами русь себя никогда не называли. Вот почему, идущие от Руси известия арабских писателей о варягах начинаются не прежде второй четверти XI столетия, то есть с того времени, когда поездки норманнов в Киль усилились до того, что, по вестготскому закону, никто из сидевших в Греции не мог пользоваться правом наследства в Готландии (Вестготск. зак. II. О праве наследства XVI), а имя варангов приобрело особый почет и известность (даже в самой Руси) как отборного византийского войска. Если бы основателями государства в 862 году были так называемые варяги - русь (норманны); если бы эти норманны прилагали себе всегда и везде название варягов (waring); если бы, наконец, известия арабов о варягах шли от норманнов (см. Kunik. Beruf. I, 72), было бы совершенно необъяснимо, почему варяжское имя (warang, wareng, warank) не отозвалось в сочинениях Ибн - Даста, Ибн - Фоцлана, Масуди и других писателей X века, так подробно рассказывающих о Руси, как с 1029 года оно отзывается у Бируни, а за ним у Ибн - Эль - Варди, Димешки и пр. Ясно, что только с водворением варяжского имени в Греции оно проникает через Русь и на Восток; но отсюда и двоякий характер арабских известий о варягах. С одной стороны, под названием варангов арабы понимают уже одних скандинавов⁷⁵; в самом деле, с принятием христианства сношения Руси с вендо - варяжским Поморием должны были прекратиться; при Ярославе варяги состоят исключительно из норманнов. С другой стороны, в тех же арабских известиях передаются не скандинавские, а коренные русские понятия о варягах. Варангами называется народ, Варенгским - море. У норманнов Варяжское море - Ostersalt; варяжский путь - Austurweg; вэрингами (vaeringjar) именуются только состоящие в греческой службе. Но не могли же норманны вместо своих собственных передавать арабам словено-русские понятия о варягах.

Мы читаем в летописи под 944 годом: "А хрестеяную русь водиша ротѣ въ церкви святаго Ильи, яже есть надъ ручаемъ, конецъ Пасынъчѣ бесѣды и Козарѣ: се бо бѣ сборная церкви, мнози бо бѣша варязи хрестеяни". В этих словах г. Куник (ар. Dorn. 429) видит доказательство отождествления летописью руси и варягов. Мне кажется, они свидетельствуют о противном. Выражение "сборная церкви" прямо указывает на церковь св. Ильи (без сомнения, единственную христианскую в Киеве) [29], как на общую руси (туземцам) с варягами (иноплеменниками). Русских христиан в 944 году было, конечно, немного; Святослав говорит еще в 955 году: "Како азъ хочю инъ законъ пріяти единъ? ". По всей вероятности, церковь св. Ильи построена крестившимися в Греции варягами. Русинами не называет летопись и варягов - мучеников при Владимире; но об Ольге, как о русской святой, восклицает восторженно: "Си первое вниде въ царство небесное отъ Руси, сію бо хвалятъ Рустіе сынове, аки началницю: ибо по смерти моляше Бога за Русь"; тоже самое о святых Борисе и Глебе (Лавр. 29, 59). Я уже не говорю о том, что против исключения из числа присягавших Игоревых людей всего славянского элемента его войска, равно протестует и летопись, и история.

Я высказал еще в 1862 году предположение о зачатке варангского корпуса в Греции в 980 г., как состоящем в прямой связи с поступлением в греческую службу отправленных Владимиром к императору сварливых варягов - норманнов (Отр. о вар. вопр. 164). В монографии, впрочем в высшей степени замечательной, как по верности научной оценки скандинавских саг, так и по собранным в ней новым известиям и данным о значении и составе греко-варангского корпуса, г. Васильевский относит начало варангской дружины к 988 году, а первыми варангами считает тот шеститысячный (по указанию армянского писателя Асохика) русский отряд, который был послан Владимиром на помощь императору Василию. Против моего предположения г. Васильевский приводит, с одной стороны, свидетельство Лаксдэльской саги о Болле Боллесоне, как о первом норманне, вступившем в военную службу к византийскому императору; с другой, то обстоятельство, что на основании этого (моего) предположения пришлось бы допустить, что император не послушался совета Владимира: "Не мози ихъ держати въ градѣ... но расточи я разно" и т. д. Слова Лаксдэльской саги, как сказано выше, относятся, по всей вероятности, к одним исландцам; данного ему совета император послушался на половину. Варягов в град не пустили; в граде не держали; еще в 1034 году, при первом помине о варангском корпусе, он квартирует в отдаленном фракисийском феме в Малой Азии. Менее удобоисполнимой оказалась вторая половина совета (быть может, изобретение самого летописца); норманны не дали бы себя расточить по два и три человека, кого в хазарский, кого в фарганский, кого в армянский отряд. К тому же сила и ценность варангской дружины состояла в ее совокупности; норманны имели свое оружие, свою тактику, свою сноровку в битвах; все эти выгоды исчезали при расточении их по другим войскам. Не могла, наконец, и греческая империя бояться переворота от горсти, в отдаленную провинцию Малой Азии отправленных норманнов, когда эти самые норманны не смели противостать Владимиру, "сольстившему ими" и в добавок выгнавшему их из Киева.

Остается рассмотреть, на чем основана теория о русском происхождении варангского корпуса.

В приводимых г. Васильевским из истории Афона преосв. Порфирия, из греческой вивлиофики г. Сафы, из византийской истории г. Гопфа и пр. грамотах 1060, 1075, 1079 и 1088 гг. варанги и русь стоят рядом и притом без разделительной частицы или (ἥ), которой отделяются остальные члены предложения. Отсюда г. Васильевский (Ст. III, 129) заключает о равнозначимости в греческом словоупотреблении выражений βάραγγοι и 'ρώς и о первоначально русском составе варангской дружины, допуская однако же, что скандинавы, которые ушли в Византию в 980 году от князя киевского Владимира, могли поступить в состав корпуса, организованного через восемь лет (там же, 151). И здесь, насколько мне кажется, приметы товарищества двух друг от друга различных народностей произвольно обращены в приметы родства. Судя по воззрениям норманистов на деятельность скандинавов в Руси ІХ-ХІ веков, едва ли не придется допустить, что не только норманны, призванные в 862 году и потомство их, но еще и все вообще скандинавы (шведы в особенности) хозяйничали по произволу в земле восточных славян, приходили на Русь когда и куда им хотелось то малыми партиями, то сотнями и тысячами, отправлялись через Новгород и Киев в Грецию без зова и дозволения русского князя и греческого императора; одним словом, видели в обреченных "на свое любезное земледелие славянах" своих поставщиков дарового провианта, в греках - своих природных банкиров. Этого не было и быть не могло, даже если бы призванные варяги и были норманнами. Из дошедших до нас постановлений договоров: "Приходящей русь да витають у святаго Мамы, и послеть царство наше, да испишють имена ихъ... и да входять въ городъ одиными вороты, съ царевымъ мужемъ, безъ оружья, мужь 50" (Лавр. 13; срвн. Игор. догов. там же, 21), видно, во - первых, что наймом руси у греков распоряжался великий князь киевский; во - вторых, что греки не допускали к себе иноземцев - наемников иначе, как при известных мерах предосторожности. От варягов-норманнов требовалось, разумеется, тоже, что от руси. Без дозволения новгородских посадников шведы не могли прибыть в Новгород; без дозволения и посредничества русского князя (конечно, взимавшего с них установленную пошлину) - в Константинополь. Уже при Игоре водились писанные паспорты: "Нынѣ же увѣдѣлъ князь вашь посылати грамоту ко царству нашему: иже посылаеми бывають отъ нихъ сли и гостье, да приносять грамоту, пишюче сице: яко послахъ корабль селько" (дог. Игор. 20). На писанную грамоту или паспорта указывают прямо слова варягов Владимиру: "Да покажи нам путь въ греки". Отправленное перед ними посольство имеет характер извинительного (по случаю многочисленности варягов 980 года) объяснения. При этих условиях, то есть, с одной стороны, при выходе варягов из Руси с русской грамотой; с другой, при естественном, почти обязательном товариществе руси и варангов не удивительно, что греки соединяли как бы в один оба корпуса; почти тоже делают они и в отношении хазар и фарганов (Const. Porph. De cerim. ed. Bonn. I,576). Иные из византийских и армянских писателей XI века считали, кажется, варангов видом руси; Пселл в рассказе о возмущении Варды Фоки в 988 году (см. Василъевск. Ст. I, 122) указывает, по всем вероятностям, на новоучрежденный в 980 году варангский и Василием к русскому присоединенный отряд словами: ἡ ξενικὴ ἑτέρα δύναμις⁷⁶. Ни одно из приводимых г. Васильевским свидетельств не оправдывает его предположения, будто бы "сами русские, служившие в Византии, называли себя варягами, принеся с собою этот термин из Киева" (Ст. I, 143). На Руси под именем варягов (будь оно принято в смысле народа или воинов-наемников) постоянно разумеются иноземцы. Никакого особого повода прилагать себе это иноземное, варяжское прозвище не могли иметь те шесть тысяч руссов, которые в 988 году состояли на службе у греческого императора. Византийские писатели знают о руси - наемниках в 902, 935, 949, 962, 963 годах; о "работающихъ въ Грецѣхъ руси у хрестьяньского царя" упоминается в договорах Олега и Игоря; почему же и эти русь не называют себя варягами?

Противно мнению г. Васильевского г. Куник (ар. Dorn, 655-662) полагает на основании известного места Льва Остийского о гуаланах, что имя "варанг" раздавалось в Византии по крайней мере уже около 950 года. Я думаю, действительно, что под названиями Guarani, Guarani, Guarain южноитальянские летописи понимают варангов; но отсюда еще не следует учреждение постоянного варангского корпуса в Греции до 980 года. Константин Багрянородный, исчисляющий (преимущественно по поводу лангобардского похода в 935 и критского в 949 году) все наемные войска, служившие в его время у греков, знает между ними руссов, далматов, мардаитов, фарганов, хазар, мослемов, палермитанцев, турок, армян (De cerim.ed. Bonn. I, 576, 579, 654, 655, 661, 664, 673); но о варягах не упоминает, чего, при его точности, нельзя объяснить ни небрежностью, ни умышленным включением варангов в состав русской дружины (cfr. Kunik, ар. Dorn, 660). По всей вероятности, Guarani Льва Остийского были варягами - наемниками, посланными с русским отрядом и под именем которым их отличала русь, великой княгиней Ольгой на помощь греческому императору по случаю одного из лангобардских походов, между 950 и 964 годами⁷⁷. По отбывке своей службы, эти варяги возвратились через Русь восвояси. Это явление уединенное, не записанное и забытое византийцами.

Что касается до другого мнения г. Куника, будто бы из русской формы варяг не могло, в лингвистическом отношении, образоваться греческое βάραγγος (см. Каспий Дорна, 637), я замечу, что гг. норманисты вольны не признавать западно - славянского происхождения Рюрика и варягов его; для нас слово варяг еще долго после призвания произносилось по законам вендской фонетики, varąg, как Святослав Svętosłâv (у греков Σφενδοσϑλάβος); да и в самом русском наречии ІХ-ХІ веков, вероятно, еще господствовал (по крайней мере, отчасти) ринизм общеславянского Ѧ.

От греков приняли скандинавы имя варангов под формой ѵаеringi - vaeringjar, заменяя греческое ang своим северным ing, а начальное а в слоге βαρ, скандинавским ае; так ἄγια Σοφία - Aegisif, παλάτια - Pólótur и т. д. Названию vaeringjar прилагался, кажется, смысл наемников (см. Отр. о вар. вопр. 165, 166); что этим названием отличались исключительно служившие в греческой варангской дружине, показано выше. Как в лингвистическом, так и в историческом отношении скандинавские βάραγγοι - vaeringjar представляют разительную аналогию с другой греко-германской дружиной, с так называемыми немицами. И те и другие отличаются в Греции специальным, от славян греками занятым именем; и те, и другие знают это имя только в Греции; ни норманны-варанги, ни германцы-немицы не именуют себя варангами и немицами вне пределов своей византийской дружины. Отыскивать первородную форму варяжского имени у шведов VIII века то же самое, что указывать на греческое ηεμίτζοι как на туземное германское прозвище герулов времен Одоакра.