|
Песнь о Вöлундре открывает второй (неопубликованный) том Эдды С. Свириденко – "Песни о героях" (ОР РГБ, фонд 261, карт. 12, ед. хр. 1). Первый том – "Песни о богах" – вышел в свет в 1917 г. в издательстве Сабашниковых и, в сущности, подвел черту под знаменитой его серией "Памятники мировой литературы". Несколько поколений читателей особенно ценили этот том, находя в нем для себя "истинную Эдду" и один из лучших памятников переводческой культуры начала века. Не говорим здесь о выдающейся роли труда Свириденко в истории русской скандинавистики*. Второй том стал известен специалистам, в том числе и автору настоящей публикации, около 10 лет назад. Казалось более чем желательным – необходимым – воссоединить, наконец, оба тома и издать Эдду Свириденко в серии "Литературные памятники" изд-ва "Наука", как своего рода "двойной памятник". По условию подобного издания, оно должно было включать подстрочные комментарии Свириденко (которые она считала неотделимыми от самого перевода), ее статьи, а также комментарий и статьи издателя, дающие взгляд из нашего времени как на труд Свириденко, так, естественно, и на сами эддические песни, ею переведенные. Многолетний опыт работы над этим изданием, однако, наглядно показал его неосуществимость. Стало ясно, что невозможно объединить в одном кратком комментарии, линии, ведущие в совершенно разных направлениях: истолкование трудных мест оригинала и разъяснение взглядов переводчицы, частью воспринятых из научной литературы ее времени, но частью отражающих ее собственное поэтическое видение Эдды. Приходится к тому же отметить, что переводы второго тома Свириденко не во всем оправдывают возлагавшиеся на них надежды. Мы склонны не замечать слабых мест ее перевода мифологических песней, запомнившегося по тому, легендарному, сабашниковскому изданию. Но переводы второго тома, будучи перепечатаны и прочитаны свежим взглядом, выдают свое несовершенство. Отчасти это объясняется и тем, что героические песни вообще труднее поддаются переводу, чем песни мифологические: самая их героика не может быть воссоздана иначе, как средствами поэтического языка. Язык же Свириденко не вполне свободен от общепоэтических клише своей эпохи и неоправданных прозаизмов. Экзотической кажется теперь ее транслитерация древнеисландских имен (которой она придавала большое значение и отстаивала ее в своей статье и в письмах к М. В. Сабашникову). Не отвечают современному пониманию эддической текстологии ее представления о соотношении стиха и прозы в эддических песнях, об интерполяциях, допустимости реконструкции текста и т. п. При всем сказанном, труд Свириденко сыграл знаменательную роль в истории нашей культуры; говоря словами Ф. А. Брауна, он был настоящим "литературным подвигом". Ее переводы героических песней, вне всякого сомнения, нуждаются в публикации. Но речь может идти скорее не о предназначенном для широкого читателя издании всей свириденковской Эдды, а о публикации отдельных, наиболее удачных переводов в филологических изданиях. Читатель-филолог прочтет эти тексты не для того, чтобы лучше узнать через их посредство древнеисландский памятник, а для того, чтобы оценить по достоинству труд переводчицы – первооткрывательницы эддической поэзии в России.
Предлагаемая публикация в общих чертах следует тому плану, который был обдуман для полного издания. Перевод Песни о Вёлунде (в комментарии мы придерживаемся общепринятой транслитератции имен) был выбран нами, в частности, по той причине, что он не содержит пространных комментариев переводчицы, иногда далеко уводящих от оригинала. Комментарий, прилагаемый к публикации, также сведен к минимуму, содержа в основном пояснения к отдельным темным (или не понятым переводчицей) местам песни. Вместе с тем, нам показалось целесообразным дополнить комментарий заметкой о стихе Свириденко, бывшем в свое время предметом горячих споров, но по существу не исследованном.
В Свитйоде1 был конунг2 Нидудр. У него было два сына и одна дочь; ее звали Бодвильдр.
Было трое братьев, сыновей финского3 короля: одного звали Слагфидр [3], другого Эгилль, третьего Вöлундр. Они бегали на лыжах и охотились за дичью. Они явились в Волчью Долину и построили себе там дом; поблизости находилось озеро, называвшееся Ульфсйар [4]. Однажды рано поутру братья нашли на берегу трех женщин, которые пряли лён. Неподалеку от них лежали их лебединые сорочки4; они были валькирии. Две из них были дочери конунга Глодвэра5: Гладгудр, по прозванию Белая как лебедь, и Гэрвор, Альвитр6; а третья была Ольрун, дочь Киарра [7] из Валланда7. Братья взяли их в свое жилище. Эгилль взял в жены Ольрун, Слагфидр взял Гладгудр, а Вöлундр – Альвитр. Они прожили вместе семь зим; потом они улетели повидать битвы и не вернулись обратно. Тогда Эгилль отправился искать Ольрун, а Слагфидр искал Гладгудр, Вöлундр же остался в Волчьей Долине. Он был искуснейшим из всех людей, о которых говорится в старых сагах. Король Нидудр велел взять его в плен, как рассказано в этой песни.
С юга летели над Мирквидром8 темным
Мудрые девы на бранное дело.
У берега озера сели на отдых,
Лен они пряли там, юга воительницы.
Эгилля стала женою одна,
Покоился сильный у сердца красавицы.
Вторая была словно лебедь бела;
*Слагфидра ложе она разделила9,
Третья же дева, сестра её стройная,
Вöлундра шею рукой обвивала.
Дома они просидели семь зим.
Восьмою зимой беспокойство их мучило;
[На девятую вещим пришлось невтерпеж]:
Потянуло к далекому лесу воительниц,
В брони одетых, на бранное дело.
Вöлундр искусный, отгадчик погоды,
В дом одинокий вернулся с охоты.
Жен не застали в жилье опустелом
Слагфидр и Эгилль, и начали поиски.
Эгилль к востоку поехал за Ольрун [8],
Слагфидр к полудню за Гладгудр отправился.
Вöлундр остался в Волчьей Долине.
В золото камни искусно он вделывал,
Кольца на нити нанизывал в ряд.
Так в доме сидел он своем, дожидаясь,
*Что вернется жена с белокурыми косами.
Нидудр проведал, Нйаров10 властитель,
Что в Волчьей Долине жил Вöлундр один11.
Отправились ночью воители в бронях;
При месяце тускло мерцали щиты.
С коней у жилища они соскочили,
И к Вöлундру в двери неслышно вошли.
Увидели кольца они на шнурке –
Семь их там сотен висело подряд, –
Сняли их с нити, и снова надели:
Только одно захватили с собой [9].
Ловкий стрелок и погоды отгадчик,
Вöлундр в жилище пришел издалека.
Он мясо медвежье стал жарить на вертеле;
Весело хворост сухой загорелся,
[Высушен ветром, у мудрого Вöлундра].
Лег он на шкуру медвежью, и кольца
Князь Альфов считал; одного не хватало.
Он подумал с надеждой, что Гэрвор надела,
Золотое кольцо, – что жена возвратилась.
Долго сидел он; уснул наконец,
Но пробужденья дождался недоброго:
На крепких руках он веревки почувствовал,
Узы тугие на сильных ногах.
Что за люди ремнями связали меня,
Лыковой вязью мне ноги стянули?
[Нидудр промолвил, властитель над Нйарами:]
"Откуда ты столько сокровищ достал
В Волчьей Долине? Поведай мне, Вöлундр!
На Грани стезею за золотом ехали,
И Рейн златоносный от нас далеко"12.
"Я недавно владел еще большим богатством –
Как жил с молодою женою я здесь.
[Глодвер родитель был Гладгудр и Гэрвор,
Ольрун дочь Кйарра; не бедны мы были.]13
– – – – – – – – – – – – – –
– – – – – – – – – – – – – –
[Во дворе находилась супруга властителя]
И вошла со двора в королевский покой.
Голос понизив, сказала она:
"Хмуро он смотрит, ваш пленник из леса"14.
Конунг Нидудр дал своей дочери Бодвильдр золотое кольцо, которое он взял в доме у Вöлундра. А сам он взял себе меч Вöлундра. Королева же сказала:
"Пламенеют огнем его очи змеиные [11],
Он зубами скрипит, видя меч у тебя,
А у Бодвильдр кольцо на руке драгоценное.
Прикажи перерезать в ногах его жилы,
На житье помести в Сэварстадре15 его".
Так было сделано; у него перерезали сухожилья в коленных суставах и поместили его на острове, который находился недалеко от суши и назывался Сэварстадр. Там он ковал для короля различные драгоценности. Никто не решался приходить к нему, кроме только одного короля.
"Нидудр у пояса носит свой меч,
Что часто точил я искусной рукою,
[Что выковал сам из булата я лучшего;]
Навек я утратил заветный мой меч!
[Здесь не бывать ему, в кузнице Вöлундра.]
Дочь недруга носит жены моей золото –
Досталось кольцо драгоценное ей".
Сна он не знал и ковал день и ночь,
Мастерил украшенья для Нидудра разные.
К жилищу пришли сыновья короля,
Заглянуть им хотелось к искуснику в кузницу.
Подбежали к ларю, отпереть попросили.
Глядели, – а Вöлундр задумывал дело.
Увидали в ларе драгоценности дети,
Им показалось: без счета там золота.
"Приходите опять, приходите вы оба!
Я вам золота дам, как придете опять.
Но молчать вы должны: ни служанкам, ни челяди –
Никому не болтать, что сюда приходили"16.
– – – – – – – – – – – – – – –
– – – – – – – – – – – – – – –
Брат поутру молвил на ухо брату:
"На остров войдем, поглядеть на сокровища!"
Подбежали к ларю, отпереть попросили;
Покуда глядели, удел их свершился.
Головы Вöлундр обоим срубил;
Ноги под горном в земле схоронил.
Черепа же, где волосы пышные были,
В серебро он обделал и Нидудру дал.
Сделал Вöлундр из глаз самоцветные камни17
И оправив их прочно, послал королеве;
Из зубов смастерил ожерелье он белое,
И послал его дочери Нидудра в дар.
Золотыми уборами тешилась Бодвильд…
– – – – – – – – – – – – – – – – –
Сломала кольцо и пошла к кузнецу:
"Лишь тебе одному я сказать это смею"18.
"Я кольцо починю, будет цело оно,
И красивей, чем прежде покажется конунгу,
И найдет твоя мать, что горит оно краше,
Для тебя оно будет таким же прекрасным".
Хитрости полный, он пива ей подал;
В кузнице сидя, уснула красавица19.
"Теперь отомстил я за все, что стерпел;
За одну лишь обиду еще отомщу!" [13]
– – – – – – – – – – – – – – – –
"Пусть бы те жилы теперь были целы,
Что мне перерезали Нидудра люди!"20 [14]
– – – – – – – – – – – –
Весело Вöлундр взлетел в высоту,
Бодвильдр ушла со слезами, в заботе
О гневе отца, о побеге любовника.
Во дворе находилась супруга властителя
И вошла торопливо в жилище она.
Опустилась она у стены отдохнуть:
"Нидудр, князь Нйаров, ты спишь или нет?"
"Сна я не знаю, в заботе я бодрствую,
С тех пор, как не вижу моих сыновей!
Голова моя стынет… Сгубил нас совет твой.
С Вöлундром надобно мне говорить.
Вöлунд, ответь мне, от альфов явившийся,
– – – – – – – – – – – – – – – – –
Что с сыновьями моими, поведай!"
"Дай мне сначала священную клятву –
[Краем щита и бортом корабля,
Меча лезвием и спиною коня – ] [15],
Что в гневе жены ты моей не казнишь21,
[Что любимую мною не будешь губить,]
Если даже избрал в этом доме я деву
И наследника жду во владеньях твоих.
Можешь отправиться к мастеру в кузницу:
Там я детей твоих трупы зарыл:
Головы им отрубил я обоим,
И схоронил я за горном их ноги.
Черепа же, где волосы пышные были
В серебро я обделал и Нидудру дал;
Самоцветные камни из глаз я искусно
Сделал и их королеве послал.
Из зубов смастерил ожерелье я белое
И послал его дочери Нидудра в дар.
А Бодвильдр, наследница ваша последняя,
Носит под сердцем дитя от меня".
"Век я не слышал ужаснее вести,
Гневом я век не кипел, как теперь!
Но всадник тебя в небесах не догонит
И стрелок ни один не подстрелит злодея –
Так далеко к облакам ты летишь!"22
Весело Вöлундр взлетел в высоту,
Нидудр остался, истерзанныей горем.
– – – – – – – – – – – – –
"Такрадр, послушай, вернейший из слуг!
Позови поскорей светлобровую Бодвильдр,
С отцом говорить пусть нарядная явится".
– – – – – – – – – – – – – – – – – –
– – – – – – – – – – – – – – – – – – –
"Правда ли, Бодвильдр, что было мне сказано:
На острове с мастером вместе сидели вы?"
"Правда, отец мой, все то, что сказали:
На острове с мастером вместе сидели мы,
[То ласки был час – на несчастье великое!]
Поневоле тогда уступила я Вöлундру,
Противиться я не сумела ему.
ПРИМЕЧАНИЯ
* О судьбе перевода и самой переводчицы см.: Смирницкая О. А. Софья Свириденко и ее Эдда // Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. 1999. Древняя Русь и Скандинавия (в печати).
1. Свитйод – Швеция.
2. Король – здесь и во всем тексте я употребляю слова король и конунг (сканд.) безразлично, как равнозначащие.
3. Под финнами подразумеваются обыкновенно не столько финны в собственном смысле, сколько вообще негерманские обитатели скандинавских стран: лапландцы, эсты и т. д. [1]. Что Вöлундр с братьями оказываются "финнами" – это прибавка того собирателя, которому принадлежит проза: в самой песни они названы альфами. Подземные альфы пользовались славой искусных кузнецов и волшебников; эти же свойства приписывались и финнам, что вероятно побудило автора прозы сделать Вöлундра и его род "финнами" [2].
4. Обычный фольклорный мотив: девушки попадают во власть братьев, которые успевают спрятать их лебединые сорочки.
5. Глодвэр – северная форма франкского Chlodowech [5].
6. Гэрвор – "Хранительница ратей"; Альвитр – по обычному толкованию "Всезнающая" [6]. Остальные имена переводятся различно.
7. Валланд – мифическая страна, "Край битв".
8. Мирквидр – "Темный лес". Часто фигурирующее в Эдде название леса. Скорее мифическое, чем географическое наименование.
9. Восполнено на основании предшествующей прозы.
10. Нйары – подданные Нидудра, очевидно люди шведского племени.
11. Что Вöлундр один, т. е. без братьев, и с ним легче совладать.
12. Нидудр берет в плен Вöлундра под тем предлогом, что подозревает его в краже золота у него, Нидудра. Грани – конь Сигурдра, на котором он вез клад убитого им дракона Фафнира. Нидудр хочет сказать, что Вöлундр и не убивал дракона, и не доставал золота из вод Рейна, откуда издавна добывали его карлы – стало быть, ему неоткуда было достать столько золота, как только украв у кого-нибудь [10].
13. Вöлундр напоминает, что он и его братья женаты были на королевских дочерях, следовательно получили за женами богатое приданое.
14. Пленник – Вöлундр.
15. Сэварстадр – название общего характера, означает просто "морское место", "место на воде".
16. Из слов песни не видно, почему Вöлундр не убил сразу мальчиков: рассказ об этом сохранился в Саге о Тидрекре. Дело происходило зимой, и мальчики прибегали на остров по льду, покрытому снегом, на котором, разумеется, остались их следы. Вöлундр сказал им прийти вторично, когда будет новый снег, и идти к его жилищу по льду, пятясь задом: таким образом следы должны были вести не в кузницу, но от нее. И когда затем, после исчезновения мальчиков, Вöлундра спросили, не видал ли он их, кузнец ответил, что они, правда, приходили к нему, но потом ушли обратно; и следы на снегу подтвердили его слова.
17. Самоцветные камни из глаз были сделаны, вероятно, при помощи чар; если только в то время не представляли себе человеческий глаз твердым и способным сохраниться в таком виде. Быть может, на это представление натолкнул вид некоторых, так называемых полудрагоценных камней ("кошачий глаз" и т. п.).
18. Бодвильдр, очевидно, боится гнева отца, подарившего ей кольцо.
19. Пользуясь опьянением Бодвильдр, Вöлундр овладел ею [12].
20. После этих строк утрачен отрывок, где сообщается о том, как Вöлундр смастерил себе искусственные крылья (как о том известно из Саги о Тидреке) [16].
21. Подразумевается, конечно, Бодвильдр [17].
22. В Саге о Тидреке Нидудр пробует все-таки подстрелить Вöлундра и поручает это его же брату Эгиллю [18].
КОММЕНТАРИИ
В рукописи Эдды эта песнь завершает мифологический цикл (она помещена непосредственно перед Речами Альвиса, трактующими в поэтической форме о самом поэтическом языке). Издатели, однако, обычно выносят Vkv в начало героических песней – на том основании, что ее действие локализовано в земных пределах. Справедливо говорить о "граничности" песни, определяемой самой фигурой ее главного героя – волшебного кузнеца Вёлунда. Подобно реальным кузнецам (чье ремесло вызывало суеверное восхищение и вместе с тем страх), он живет "на отшибе", у края заселенного пространства, везде оставаясь чужим. В мифологическом аспекте Вёлунд в качестве "князя альвов" связывается с нижним миром (черные альвы – существа, родственные карликам); в аспекте героического предания он – "сын финского короля" ("финны", под которыми подразумевались обычно саамы – обитатели крайнего севера, слыли колдунами). Одиночество, отверженность Вёлунда – один из сквозных мотивов песни. Так, все три брата, Слагфид, Эгиль и Вёлунд, женятся на "лебединых девах" – валькириях, но Вёлунд выбирает себе среди них ту, которая и самим своим именем напоминает о своей "нездешности" (см. прим. 6). Братья Вёлунда устремляются на поиски своих исчезнувших жен; Вёлунд же один "остался в Волчьей Долине".
Свойством "граничности" обладает и пространство песни. В ее начальных строфах присутствуют реальные черты скандинавского Севера (братья-охотники, лыжи, медвежатина, которую жарит на вертеле Вёлунд). Но лес, где поселились братья, – одновременно мифологический Мюрквид – граница между "здешним" и "нездешним" мирами. Из-за Мюрквида, с юга, где совершаются главные эпические битвы, прилетают валькирии. В этом контексте не кажется случайным упоминание золота Рейна в 14 строфе песни. Так же двоится и мир короля Нидуда, обитателя Свитьода, т. е. Швеции, и одновременно "властителя ньяров" (строфа 7); племя это неизвестно истории, и по одной из этимологий его название отсылает к нижнему миру (см.: Топорова Т. В. Язык и миф: герм. *Walundaz, *Wēlundaz // Изв. Акад. Наук СССР. Сер. литературы и языка. Т. 48, № 5, 1989. С. 444).
"Граничным" в известном смысле оказывается и само место песни в германской традиции. Сказание о чудесном кузнеце Веланде (Виланде), скорее всего, было воспринято скандинавами от их ближайших соседей – приморских западногерманских племен. Сохранились его отголоски в древнеанглийской и нижненемецкой поэзии; к нижненемецким источникам восходит и Сага о Тидреке (сочиненная, судя по имеющимся данным, в Норвегии), в которой есть и рассказ о Вёлунде. На западногерманский источник сказания указывают и некоторые языковые особенности песни. Однако западногерманские слова ассимилировались в новом языковом и мифопоэтическом контексте и приобрели новый смысл. Так, слово ørlǫg в контексте строфы 1 (у Свириденко: "бранное дело") связывают с западногерманским поэтизмом в значении "битва" (др. англ. orleʒe, др. сакс. orlag). Но в древнеисландском языке это слово значит "судьба". Тем самым строка песни получает двойной смысл: валькирии ищут новых битв и вместе с тем "пытают судьбу" – ørlǫg drýgia. Ассимиляция предания в скандинавской традиции придает ему новые измерения и глубину.
Песнь обоснованно считается одной из самых архаичных в Эдде. Ее архаичностью объясняли неясности текста и пробелы в повествовании. Вслед за А. Хойслером, и всю песнь рассматривали как объединение двух независимых фабул: основной (сказание о пленении Вёлунда и его мести) и побочной (восходящая к волшебной сказке история о лебединых девах, улетающих от своих возлюбленных). В работах последнего времени эти "изъяны" песни получают новое историко-поэтическое освещение. Сюжетное единство песни создается, как полагает И. И. Чекалов, ассоциативными связями между ее темами, сложившимися в устно-эпической традиции (см.: Чекалов И. И. Композиция Песни о Вёлюнде и проблема фабульного двоения // Скандинавский сборник. Т. ХХХI. Таллин, 1988. С. 168-179). П. Б. Тейлор обнаруживает архетипическую основу песни в мифах, символизирующих природные циклы – смерть и возрождение (Taylor P. B. The Structure of Völundarkviða // Neophilologus. V. 47, 1963. P. 228-236). При взгляде на песнь в контексте традиции пробелы в ней (например, отсутствие упоминаний о "технике" полета Вёлунда, см. прим. 16) трактуются скорее, как информационные просветы, связывающую песнь с различными и разновременными версиями сказания. Диффузность песни и многовариантность предания о волшебном кузнеце Вёлунде объясняли также как отражение исходного семантического синкретизма индоевропейского корня *uel- (Топорова Т. В. Ук. соч. С. 443).
С. Свириденко опиралась в своем переводе на издание Эдды Саймонса-Геринга (Edda. Die Lieder der Edda / Hrsg. von B. Sijmons und H. Gering. Bd. 1. Нalle/Saale, 1906), а также напринадлежащий Г. Герингу перевод (Die Lieder der sogenannten älteren Edda / übersetzt und erläutert von H. Gering. Leipzig, 1893). Обширный научный аппарат содержится в следующих изданиях песни: Tvær kviður fornar. Völundarkviða og Atlakviða. Með skýringum / Jón Helgason tók saman. Reykjavík, 1962. P. 23-80; The poetic Edda. Vol. II. Mythological Poems // Ed. with Transl., Introd. and Com. by U. Dronke. Oxford, 1997. P. 243-328.
1. Эсты включены в этот ряд ошибочно. Под именем finnar (мн.ч.) в древней Скандинавии были известны как собственно финны, так и в особенности саамы – жители северных областей Норвегии и Швеции.
2. Относительная автономность вводной прозы в Vkv, действительно, позволяет видеть в ней своего рода вторичную "прибавку" к стихотворному тексту: проза эта не поясняет событий песни и не обрисовывает сцену действия (обычные функции вводной прозы в эддических песнях), а в основном варьирует содержание начальных строф.
3. Слагфид(р) – буквальное "бое-финн". Обычная форма дисл. finnr возникла как результат аналогического выравнивания.
4. Ульвсьяр – "волчье озеро"; в названиях лесного обиталища Вёлунда (и его братьев) видят намек на черты изгнанника – "волка", приписываемые ему в традиции (см.: Топорова Т. В. Ук. соч. С. 445).
5. Сhlodovech – Хлодвиг, имя основателя Франкского государства, а также двух других королей династии Меровингов.
6. В имени (или украшающем эпитете?) Альвитр (Alvítr) современные исследователи чаще всего видят скандинавизированную форму да. ælwiht – "нездешнее существо" ("alien creature"; cp. Bēowulf 1500, где это слово относится к морским чудовищам). Но слово дисл. vættr "существо", этимологически тождественное да. wiht, фонетически с ним несходно. В этих условиях второй компонент имени валькирии мог сближаться с дисл. vitr "мудрый" (с кратким i), откуда и принятый в некоторых изданиях перевод – "премудрая" (у Свириденко – "всезнающая"). Толкование этого имени (встречающегося в оригинале также в строфах 1 и 3) сопряжено и с серьезными морфологическими проблемами, заставляющими издателей прибегать к конъектурам.
7. Кьяр (Киарр) из Валланда – это место сопоставляют со строками 76-78 древнеанглийской поэмы Видсид: "был у Кесаря, что праведно правил <…> землями вальскими" (пер. В. Тихомирова; см.: Древнеанглийская поэзия. М., 1982. С. 19). Наименование Валланд понимается в таком случае как обозначение романских стран (в сагах оно чаще всего относится к Франции). Но земная действительность перекрывается в песни мифологической, где Валланд – "Край битв" (ср. valr "павшие воины", Valhǫll "Вальгалла").
8. Эгилль к востоку поехал… – в оригинале глагол skreið в значении "пустился на лыжах"; ср. тот же глагол во вступительной прозе: "Они бегали на лыжах" (skriðu). Глагол весьма симптоматичен: финны (саамы) с древнейших времен именовались германцами как "финны-лыжники" ("скридефинны"); ср. Σκριθιφίνοι у Прокопия (VI в.) = Scridefinnas в строке 79 да. Видсида; ср. также формулу Finnr skríðr "финн бежит на лыжах" в дисл. правовом тексте Griðamál (клятвенное обещание мира).
9. Только одно захватили с собой. – Это (висевшее отдельно?) кольцо принадлежало валькирии Хервёр – жене Вёлунда (ср. строфу 11). Мотив похищенного кольца сближает это сказание с рассказом о заклятом кольце, которое Локи отнял у карлика Андвари (героический цикл о Сигурде и Нифлунгах): "…одно кольцо, взятое из всех других, представляет собой тот же магический акт заклятия золота, что и в Речах Регина, оно также несет поругание Нидуду и гибель его роду" (Чекалов И. И. Ук. соч. С. 175).
10. Из текста неясно, принадлежат ли слова, в которых упоминается "золото Рейна" Нидуду (как в переводе Свириденко) или Вёлунду (к чему склоняются многие издатели). В последнем случае Вёлунд отрицает, что он завладел легендарным золотом, на которое притязает Нидуд.
11. Очи змеиные – этот эпитет интерпретировался как прямой намек на "змеиную ипостась" волшебного кузнеца (см. Топорова Т. В. Ук. соч. С. 446). В том же духе трактуется автором одно непонятное место в древнеанглийском стихотворении Деор: Wēlund him be wurman / wræces cunnade "Велунд изведал <…> // в змеекузнице / тоску изгнанья" (пер. В. Тихомирова; см.: Древнеанглийская поэзия… С. 11). Неясно, как толковать be wurman ("у, подле змей"?). Так, предполагали, что под "змеями" может подразумеваться выкованное Велундом оружие со змеевидным орнаментом (К. Мэлоун), или просто копья (обозначаемые как "змеи" в скальдических кеннингах; А. Дж. Уайет видел здесь обозначение шведского Вермланда. Допустима ассоциация "змей" в кузнице Велунда со змеиным рвом (ormgarðr), в котором нашел свою смерть Гуннар, герой скандинавского сказания (о представлениях, связанных с этим змеиным рвом см.: The Poetic Edda. Vol. I. Heroic Poems / Ed. with Transl., Introd. and Com.by U. Dronke. Oxford, 1969. P. 65-66; Гвоздецкая Н. Ю. Значение древнеисландского слова ormgarðr и контекст Гренландской Песни об Атли // Эпос Северной Европы. Пути эволюции. М., 1989. С. 143-148. Представляется, однако, крайне сомнительным, чтобы сочетание be wurman в данной строке относилось к самому Вёлунду: "Вёлунд змеем гонение изведал" (Топорова); этому противоречит, в частности, форма мн.ч. сущ. (wurman < wurmum, дат. мн.).
12. В оригинале выражение, которое может быть переведено буквально, как "он одолел ее пивом".
13. Обиды Вёлунда будут полностью отомщены, когда он унизит Нидуда, рассказав ему о содеянном.
14. Жилы – в оригинале слово fit, которое обозначает, собственно, плавательную перепонку. Следует ли понимать его в том смысле, что Вёлунд уже говорит о себе как о (водоплавающей) птице, стремящейся взлететь? Данное слово возводили и к нфранкск. vittek "крыло"; ср. совр. нем. Fittich "крыло (большой) птицы".
15. Смысл этой клятвы проясняется текстом другой эддической песни (Вторая Песнь о Хельги Убийце Хундинга, стр. 32-33): щит Нидуда не защитит его, корабль не поплывет, меч не будет разить и конь споткнется, если он нарушит клятву.
16. Природа летательных способностей Вёлунда остается неясной из песни. Одни исследователи приписывают их действию волшебного кольца, вновь обретенного Вёлундом. Другие предполагают, что Вёлунд, будучи искусным мастером, соорудил летательный аппарат. При этом ссылаются на Сагу о Тидреке, восходящую к немецким источникам (там Вёлунд взлетает на чудесных крыльях) и в особенности на знаменитое изображение сцен с Веландом (Вёлундом) на ларце Фрэнкса (резьба по моржовой кости, Нортумбрия, VII в.). На передней стенке ларца вырезана сцена в кузнице: Веланд держит в руках чашу, рядом лежат тела сыновей Нидуда; справа изображены две женские фигуры – Беадохильд (Бёдвильд) со служанкой (?). В стороне стоит воин, душащий птиц. Можно думать, что это птицы, из оперения которых Веланд сделает себе крылья, а воин – его брат Эгиль, известный как искусный лучник: имя Æʒili (дисл. Egill) вырезано на крышке ларца рядом с фигурой лучника (см. прим. 18). Заметим, однако, что на крышке изображена фигура парящего человека (Веланда) без крыльев.
17. Перевод Свириденко более точно следует подлиннику, чем перевод А. Корсуна, из которого выходит, что Вёлунд говорит о двух своих женах – валькирии и Бёдвильд: "Сперва поклянись мне <…> // что не был убийцей / жены моей милой; // другую жену / мою ты знаешь, – // дитя родит она / в доме твоем" (Старшая Эдда / пер. А. И. Корсуна, ред., вступ. ст. и комм. М. И. Стеблин-Каменского. М.; Л., 1967. С. 72). В исландском тексте нет никаких намеков на валькирию, и его можно понять только так, как он понят в переводе Свириденко: Вёлунд хочет защитить Бёдвильд, которая носит его дитя, от кары отца. В западногерманской традиции, а также в Саге о Тидреке упоминается сын Веланда – да. Видья, сн. Виттиг, Витеге. Традиция делает его соратником знаменитого героя Дитриха Бернского (дисл. Тидрек = исторический король остготов Теодорик Великий). Этот Видья отождествляется, с другой стороны, с историческим Видигойей (Vidigoia) который упоминается в Гетике Иордана, как "храбрейший из готов".
18. Версия Саги о Тидреке напоминает сцену, вырезанную на крышке ларца Фрэнкса: справа изображен воин (Эгиль), целящийся из лука, наверху – парящий в воздухе человек (Веланд). Но Эгиль на изображении целится не в Вёлунда, а в шагающих ему навстречу воинов (люди Нидуда?), т. е. скорее пытается защитить брата. Изображение содержит и ряд других деталей, не поддающихся истолкованию.
Размер Эдды С. Свириденко может быть определен как произвольное чередование строк четырехстопного дактиля, амфибрахия и анапеста, или, иначе, как четырехстопный трехсложный размер с переменной анакрусой 2. Как заметил в статье к своему изданию Старшей Эдды М. И. Стеблин-Каменский, "эти длинные и монотонно скандирующиеся силлабо-тонические строки абсолютно непохожи на эддические двухударные строки /имеются в виду краткие строки – О. С./ с переменным количеством слогов"3. Начиная с издания Старшей Эдды Стеблин-Каменского (1963), эддические размеры всегда передавались дольником.
В самом деле, нетрудно констатировать неосновательность притязаний Свириденко, всерьез полагавшей, что она перевела эддические песни "в размере подлинника" (как об этом сказано уже на титульном листе Эдды). Нетрудно, наверное, найти и "исторические оправдания" для первой переводчицы Эдды, сославшись на то, что силлабо-тоника еще абсолютно господствовала в те годы в русской поэзии, что дольник (не говоря уже о чистой тонике) еще оставался экспериментальным размером4, а книга, заложившая основы теоретического стиховедения (Символизм Андрея Белого) вышла в свет в том же 1911 г., когда Свириденко представила на суд специалистов рукопись своего перевода и получила за него первую премию Императорской Академии наук.
Но и эта критика, и эти оправдания скользят лишь по поверхности стиха Свириденко. И в том и в другом случае остается незамеченным, что, не отступая от силлабо-тоники, Свириденко самым решительным образом эту силлабо-тонику переосмыслила и создала стих, который был воспринят ее современниками как формальное достижение – как опыт воссоздания древнегерманского аллитерационного стиха на почве русского языка. Ведь если и допустить, что сама переводчица могла заблуждаться относительно "размера подлинника", но не могло быть по этому поводу заблуждений у ее первого рецензента Ф. А. Брауна, профессора германской филологии и виднейшего знатока древнеисландской литературы в те годы. Между тем Браун находит в переводе Свириденко "крайне редкое сочетание серьезной филологической эрудиции, художественной чуткости и выдающегося формального таланта" (выделено мною. – О. С.)5. И развивая эту оценку, он пишет далее в своей рецензии, что Свириденко, следуя оригиналу, "пожертвовала счетом слогов, но хорошо воспроизвела ритмическое чередование, как бы оно ни было непривычно для русского уха"6. Разница привычек сыграла, видимо, решающую роль в том, что "ухо" читателей второй половины ХХ в. утратило чувствительность к новациям Свириденко, казавшимся столь смелыми профессору Брауну.
Итак, в чем же состояло открытие Свириденко, требовавшее усилий восприятия для ее первых читателей и не замечаемое потомками? Нужно сказать, что сама переводчица не помощник нам в разъяснении этого вопроса. Ее пространные рассуждения в Предисловии к Эдде лишь уводят в сторону и показывают, насколько далека она была от теории аллитерационного стиха. Она руководствовалась не теорией, а интуицией, которая редко ее подводила.
Отстаивая избранную стихотворную форму, Свириденко была весьма строга к своим предшественникам, среди них к З. П. Тулуб, выпустившей в свет в том же 1911 г. "брошюру", содержащую стихотворный перевод Völuspo (так на титульном листе). Приведем отрывок из перевода З. П. Тулуб:
И придет могучий
Сын Гадюки. Смело
Он пойдет навстречу
Мировой змее.
Он змею заколет
В гневе, защищая
Поселенья смертных.
И покинут люди
Родину… Сын Фьорги
Отойдет от змея –
И, склонясь в бессильи,
Свой испустит дух.
Подробно разобрав перевод Тулуб, Свириденко резюмирует: "Из всех этих частностей создается общее впечатление, очень далекое от того, которое вызывается эддическим подлинником. В особенности несчастный выбор размера способствует этому; с музыкальной стороны, размер этот соответствует приблизительно ритму "крейц-польки". Переложить на подобный ритм величественные, суровые строфы Vǫ@luspǫ@ (так у автора – О. С.) – это не многим лучше, чем запеть "Коль славен" на мотив Камаринской"7. З. Тулуб переводит Vsp трехстопным хореем; Свириденко же приходит в своих сбивчивых рассуждениях к выводу, что "чаще всего подходящим размером оказывается дактиль, реже амфибрахий, еще реже анапест: и никогда, ни в каком случае не ямб и не хорей"8.
Но почему дактиль? Если уж говорить о силлабо-тонических заменах эддической метрики, то разве не является самым употребительным в Эдде (особенно в некоторых ее песнях) именно "хорееобразный" ритм урегулированного А-стиха? Ср.:
Vsp 2.1-4. Ec man iotna / ár um borna,
Þá er forðom mic / fœdda hofðo.
В самом урегулировании эддического стиха (и, в частности, в ограничении числа безударных) принято видеть влияние скальдического дротткветта, который даже некоторые виднейшие скандинависты уподобляют трехстопному хорею, т. е. размеру, избранному для своего перевода г-жой Тулуб9.
Тем не менее, выбирая в качестве переводного эквивалента эддического стиха, трехсложные размеры (специально о дактиле будет сказано далее), Свириденко была совершенно права.
Основное различие между русскими двусложными и трехсложными размерами состоит не в числе слогов в стопе самом по себе. Добавочный слог в слабой позиции трехсложных размеров весьма существенным образом меняет отношение метрики к языковому ударению. Ямб и хорей иерархизируют только словесные, но не фразовые ударения. Это значит, в частности, что односложные слова в слабой позиции могут выделяться сколь угодно сильным смысловым или экспрессивным акцентом, не нарушая правильности стиха. Ср. у Вяч. Иванова:
# Единая двух кóней колет шпора #
# Мечты одной два трепетных крыла #
# В иные взят, – так молвит он, – места #
# И наш пожар чье солнце предварил? #
Ямбический стих, учитывая словесные, но не фразовые ударения, оставляет широкие возможности для смысловой интерпретации. В силу этого, не в последнюю очередь, ямб – это самый литературный, книжный стих. Иное дело – трехсложные размеры. Их трехсложность, т. е. объем стопы, превышающий среднюю длину русского слова, означает, что они способны иерархизировать не только словесные, но – в известных пределах – и фразовые ударения. В обычном случае одно-двухсложные слова в слабой позиции акцентно подчиняются одному из соседних слов на сильных позициях (чаще последующему):
А когда же мне, дитятко,
Ко двору тебя ждать?
Замена тебя на более "полновесное" слово (например, сына или сынка) деформирует стих. Как следствие, трехсложники в целом звучат более монотонно: их акцентный ритм в значительной степени навязан принудительной сильноударностью всех иктовых позиций и слабоударностью всех неиктовых позиций. И как второе следствие, трехсложники по одному существенному параметру ближе к чисто-тоническому стиху: их метрика более непосредственно соотнесена со смыслом. В этом отношении они ближе к устной народной поэзии. Поэтому, в частности, они так широко используются в литературных подражаниях народному стиху (например, у Некрасова).
Но эта общая закономерность не распространяется, как известно, на начальную безударную позицию в строке амфибрахия и в особенности анапеста. Одно-двухударное слово в данной позиции может нести сколь угодно сильное фразовое ударение. Ср. в анапесте:
# Снежно – холодно – мгла и туман #
И (значительно реже) в амфибрахии:
# Чу! Два похоронных удара #
# Да, вот она жизнь человечья! #
Сильное начало в анапесте повышает его ритмическую выразительность и открывает широкий простор для игры на словоразделах. Все это вполне оценили поэты – предшественники Свириденко, отдавшие предпочтение из трехсложных размеров анапесту10. Напротив, дактиль с конца XIX в. отстает от других трехсложников11 – возможно, не в последнюю очередь, по той причине, что он не имеет начальной слабой позиции и не оставляет места для упомянутых акцентных отягощений.
Но Свириденко избирает дактиль в качестве неотмеченного, фонового размера своей Эдды. Вводя же анапест и амфибрахий, она лишь в редчайших случаях заполняет начальную слабую позицию словом, допускающим сильное фразовое ударение (в переводе Vkv такова строка: 25.1. Сделал Вöлундр из глаз драгоценные камни). В этой позиции у нее встречаются почти исключительно безударные слоги многосложных слов либо служебные слова, составляющие акцентно-интонационное единство со словом, выделенным метрическим ударением. Особенно показательны строки анапеста:
Vkv. 13.1. Что за люди ремнями связали меня
22.2. Я вам золота там, как придете опять
33.4. Что во гневе жены ты моей не казнишь
Заметим, что первое ударное слово в строках анапеста как общая тенденция выделяется у Свириденко аллитерацией, нередко подкрепленной дополнительными звуковыми повторами. В приведенных выше примерах этот принцип выдержан только в строке 33.4, но в целом строки анапеста с аллитерацией на первом ударном слове заметно преобладают в Vkv (31 строка против 22 строк с другим расположением аллитерирующих ударных слогов). Примером может послужить строфа 17, целиком переведенная анапестом:
Пламенеют огнем его очи змеиные,
Он зубами скрипит, видя меч у тебя,
А у Бодвильд кольцо на руке драгоценное.
Прикажи перерезать в ногах его жилы,
На житье помести в Сэварстадре его.
Существенно, что аллитерация хотя и применяется переводчицей из строки в строку (строки без аллитерации допускаются лишь в единичных случаях), не имеет в ее стихе закрепленных мест. Поэтому выделение аллитерацией первого ударного слова в анапесте воспринимается именно как прием – интонационный ключ к прочтению строки. Свириденко подчеркивает особый метрический статус начальных слогов в амфибрахии и анапесте, вынося эти слоги за край строки. Неровной строке в своих строфах она придавала особое значение и требовала от наборщиков, чтобы они выполняли установленное ею правило. Приведу выдержку из ее письма М. В. Сабашникову от 27.I. 1914: "Оправившись от болезни, и возобновив работу, я высылаю завтра все корректуры (включая полученные вчера) и обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой лично обратить внимание на выполнение одного моего указания. В присланных гранках есть одна общая крупная ошибка, которую необходимо исправить. Строки стихов все начаты с одинаковых расстояний от полей" (ОР РГБ, ф. 261, к. 6. № 20). Наборщики, как приходится констатировать, не лучшим образом выполнили это указание: опубликованный первый том содержит множество от него отступлений. Для понимания намерений переводчицы, необходимо обратиться к ее рукописи.
Из отмеченных и, как может показаться, частных особенностей стиха Свириденко, многое следует.
Избегая отягощений на слабых позициях, Свириденко стремится к совпадению стихового и акцентного (фразового) контура строки, т. е. выявляет семантическую значимость стихотворной формы. Как известно, стих и смысл были абсолютно слитны в аллитерационном стихе.
Тем не менее, ее стих не представляется нам монотонным по своему звучанию. Разнообразие в него вносит метрическое варьирование – прием, который может рассматриваться как еще один шаг навстречу стиху подлинника. Строки амфибрахия и анапеста воспринимаются на фоне доминирующего дактиля как строки отмеченные, наделенные повышенной выразительностью. Дактиль у Свириденко – это своего рода аналог А-стиха; амфибрахий и анапест – аналог других, более редких метрических форм.
Условность этой аналогии вполне понятна. Типы аллитерационного стиха различаются, как мы знаем, не прибавлением каких-либо слогов и, более того, не просодической схемой как таковой, а своим языковым материалом. Их синтагматика, в силу единства стиха и языка, не может рассматриваться в отвлечении от формульности традиционной поэзии. В этом плане представляет интерес, например, многократное повторение в Vkv ритмико-синтаксических формул С-стиха с глагольным модификатором в позиции ключевой аллитерации12. Ср. Vkv 4,6; 12,2; 21,4; 23,8, а также 8, 1-4:
Oc þeir af tóko, / oc þeir á léto,
fyr einn útan, / er þeir af léto.
Можно было бы показать, что эти редкие формулы С-стиха участвуют в структурировании композиции песни. Метрическая вариативность стиха Свириденко имеет совершенно иные функции: это один из приемов (наряду с внутристрочной аллитерацией), определяющих интонацию авторской поэтической речи. Метрические перебивы, т. е. смена дактиля амфибрахием и анапестом, отмечают эмоциональные вершины песни и вносят в нее лирическое начало; ср. завершающие песнь слова Бодвильдр:
42. "Правда, отец мой, все то, что сказали:
На острове с мастером вместе сидели мы,
[То ласки был час – на несчастье великое!]
Поневоле тогда уступила я Вöлундру,
Противиться я не сумела ему.
В стихе Свириденко, созданном с опорой на "размер подлинника", не могло не отразиться ее собственное, глубоко индивидуальное, прочтение Эдды.
Примечания к Дополнению
1. Ссылки на Vkv даются по изданию: Edda. Die Lieder des Codex Regius nebst verwandten Denkmälern. B. I. Text / 5. Verbesserte Auflage von H. Kuhn. Heidelberg; 1983.
2. См.: Гаспаров М. Л. Русские стихи 1890-х – 1925-го годов в комментариях. М., 1993. С. 75.
3. Стеблин-Каменский М. И. "Старшая Эдда" // Старшая Эдда. Древнеисландские песни о богах и героях. Пер. А. И. Корсуна. Ред., вступ. статья и комм. М. И. Стеблин-Каменского. М.; Л. С. 193.
4. Свириденко учитывает существование в классической русской поэзии (от Ломоносова до Фета) "сложных ритмов, не укладывающихся в рамки освященных обычаем простейших русских размеров" (речь фактически идет о дольнике), но сама прибегает к ним лишь в отдельных песнях – с целью подчеркнуть "простонародность" их стиля; ср. строки из Песни о Тримре: Потряс головою, взмахнул кудрями // Земли сын грозный, вокруг озираясь. (Свириденко С. Предисловие // Эдда… С. 63).
5. Браун Ф. А. Отзыв о труде С. Свириденко: "Эдда" Полный перевод в стихах" // Сб. отчетов о премиях и наградах, присуждаемых Имп. Акад. Наук. Пг., 1916. Т. 6. Отчеты за 1911 год. С. 202-203.
6. Там же. С. 207.
7. Свириденко С. Предисловие // Эдда… С. 51.
8. Там же. С. 63.
9. Ср., напр.: Hollander L. M. Some observations on the dróttkvætt meter of skaldic poetry // The Journal of English and Germanic Philology. V. 52. P. 189-197.
10. "К 1880-м годам <…> анапест оторвался от своих соперников и вышел на первое место. У Надсона на 7 дактилических и 17 амфибрахических стихотворений приходится 30 анапестических" (Гаспаров М. М. Современный русских стих. Метрика и ритмика. М., 1974. С. 64).
11. Там же. С. 65.
12. О повторах в данной песни см.: Чекалов И. И. О структурно-семантической функции повторов в "Песни о Вёлюнде" // Скандинавский сборник. Таллин. С. 146-154.
публикация, комментарии и дополнение О. А. Смирницкой |
