| Меня на битву
победоподатель
Христос подвигнул;
я же неустанно
люд испепеляю,
на земле прозябающей,
несметное племя смертных
умею, не прикасаясь
5
уничтожать, когда державный
в сраженье меня посылает.
Я же порою
сердца их радую,
порой утешаю
прежних недругов
из дальней дали,
когда я снова
после пагубы
их путь исправлю.
(Солнце)
Платье мое безгласно,
пока я по земле ступаю,
пока я тревожу воды,
пребываю в селеньях;
но над краем героев
порой меня возносят
белые мои доспехи
и поднебесный воздух, –
5
и тут я улетаю,
тучами увлекаемый,
прочь от земного народа,
и наряд мой белый
звучный и певучим
звоном полнится,
чистым звучаньем,
когда я разлучаюсь,
с водой и с берегом,
дух блуждающий.
(Лебедь)
Голос – мое богатство –
из горла исходит,
я песнопевец славный,
и наполнена разными
голова моя звуками,
я распеваю громко,
все лады выводить умею
и не чуждаюсь смеха;
5
старый певец, под вечер
человекам в селеньях
приношу утешенье,
когда в тиши возглашаю
всякими голосами,
и все, усевшись тихо,
в домах мне внимают.
Меня, пересмешника,
знаешь ли, как прозвали,
звонко поющего,
10
вроде скомороха,
радость людям
несущего и веселье
голосами своими.
(Соловей)
Воевал я волны,
я с ветром бился,
не раз был в распре,
рыская по землям
в чуждой пучине,
отчизну покинув:
в бою, побеждая,
стою на месте,
5
а едва подвинусь –
тут одолевают
враги меня и гонят,
и гнут, и ломают,
утащить они тщатся
то, что я защищаю.
Не слаб я и цепок,
коль лапы целы,
пока меня камни
морские держат,
10
держусь упорно.
Скажи мое имя.
(Якорь)
Дивно содеянный,
я служу господину,
в бранях остренный,
я изрядно украшен:
в пестрые доспехи,
в паволоку сутужную,
клад смертоносный вложен
в ножны владыкой,
5
он же в походах,
в охотах ратных
несет меня в сечу,
и под солнцем в селеньях
камни на мне сверкают,
искусно оправленные
кузнецами-золотоделами.
Я концом заостренным
Живых убиваю;
Вождь меня украшает
10
серебром, самоцветами,
и в хоромах со мною
не худо обходится,
но охотно славит
мои достоинства
в медовых застольях.
То под запором держит,
То опять выпускает
Странника усталого
Метаться в поле,
15
битволюбивца;
убийца недругов
в руках у друга,
вне закона объявленный,
как оружие проклятый,
наперед я знаю,
никто не станет
мстить, коль скоро
срежет меня свирепый
ратник в сече,
20
ибо не оставлю
по себе потомства,
род мой древний
на мне прервется,
когда не уйду я,
государя утратив,
от того меченосца,
что казной меня одаривал;
рок меня покарает,
коль на радость владыке
25
буду я, как было,
в битве покорен
приказаниям хозяина, –
в наказание без богатства,
без потомков останусь,
и не встану рядом
с невестой на свадьбе,
и навек у меня отнимет
чаянье счастья
тот, кто вначале
30
цепями меня опутал,
и теперь я должен
радоваться в безбрачии
дишь ратным сокровищам.
Не однажды, обманувшись украшениями,
Жену я возмущаю,
Умаляя ее желания,
И хулит меня женщина,
Хлопает руками,
Попрекает меня и злые
35
речи выкрикивает;
я же брани не слушаю
(Меч?)
Рылом я рою
утробу поля,
в землю взгрызаюсь,
везомый серым
врагом угодий,
шагает хозяин
в хвосте властитель,
идет сутулый,
5
по полю ступает,
в спину меня толкая,
и в след мой сеет;
вослед за серым
рыщу я, отпрыск рощи,
упроченный ремнями,
ни возу привезенный,
изъязвленный, израненный.
Когда я иду,
бороздою справа
10
земь чернеет,
а слева – зелено;
пробит хребет мой
бивнем остреным,
внизу изогнутым,
голова же пронзенна
рогом крепки,
сбоку упроченным:
я в землю вгрызаюсь,
когда хозяин,
позади идущий,
как должно мне служит.
(Плуг)
И души, и жизни –
живота я лишился,
сгубил меня убийца
и в бучило бросил,
утопил меня, а после
на солнцеприпеке
положил сушиться –
и шерсти не стало,
5
совсем облысел я;
усердно лезвие
меня разрезало,
грязь соскоблило,
а пальцы – сгибали,
а перья, птичья радость,
каплями истекая,
ткань мою рвали,
как пахарь поле, –
глотнет на водопое
10
красильного соку
и сеет снова,
черным дорогу обозначая;
заключили меня в оболоку,
деревом одели,
обделали кожей,
золотом узорным
кузнец-создатель
тонкой сутугой
витой украсил.
15
да будет красная краска,
сбруя моя богатая
и наряд сокровищный
радостью для державного
мудрого мужа,
а не мукой для неуча,
и станет смертный,
меня постигший,
душой совершенней,
в сраженьях крепче,
20
умом богаче
и благоугодней,
духом тверже,
и в друзьях удачливей:
обреете он достойных,
стойких и верных,
близких и любимых, –
добудут славу,
казну умножат,
познает он радость,
25
блаженство жизни,
окруженный любовью
всеми превозносимый.
Спроси, что я такое,
нужное многим?
Знатно мое имя.
(Книга)
Надел земельный
дивно украшен
этим крепчайшим
и жесточайшим,
этим несметным
богатством смертных.
Скошенный, брошенный,
кручёный верчёный,
5
битый, перевитый,
сеянный, веянный,
прославленный, приправленный,
издалека направленный
на возу ко двору.
От него на пиру
веселье живущим,
хвалу поющим,
тем, кто прежде жил,
кто надежду пил,
10
кто всем известен,
кто был бессловесен,
а как раз, опочив,
стал горласт и речив,
всякого судит.
Спроси у разумного,
догадаться он должен,
что это за диво?
(Ячменное зерно)
Я видел зверя,
живущего в селеньях:
скот он кормит,
а сам клыкастый,
рылом грабит,
грузит усердно,
загнутым книху,
все хозяину тащит,
рыщет по оврагам,
траву ищет:
находит, хитит,
что худо выросло,
а все, что красиво,
многосильно корнями,
стоять оставит
на старом месте,
расти, расцветать
и блистать цветами.
(Грабли)
Родом я из утробы,
морозом окованной,
лоно болотное,
земля мне матерь;
сотворен я, знаю,
не из руна волнистого,
думаю, не из кудели,
сделана я искусно,
5
пряжу мою не пряли,
не сновали основу,
нити не звенели
под натиском гребня,
и челнок, жужжа,
не бежал по зеву,
бёрда зубами
меня не били,
червяки-искусники
не ткали меня чудесно,
10
желтый не украшали
шелк узорами,
и все же я всюду
и всем известна,
среди людей прослывшая
одеждой славной.
Скажи нелживо
совершенномыслый,
владеющий словами,
что за одежда?
(Кольчуга)
Съела словеса козявка,
мне же показалось
дивным это дело,
когда разглядел я чудо,
как червь источил
изреченья мужа,
тать ночной потратил
уставы могучего –
5
песня стала пищей.
Преуспел ли пришелец,
много ли стал умнее,
чернила пожравши?
(Книжный червь)
Я сирота безродный,
изуродованный железом,
дрекольем исколотый,
по горло сытый бранью,
мечами посеченный,
я часто в драке
бываю, в свалке
не на живот, а на смерть,
5
и не ищу защиты
в нещадной сече,
но в битве я буду
разбит навеки,
молота потомком
измолот буду,
каленолезвым
железом кузнечным
изрезан в крепости:
мой жребий – грядущие
10
жесточайшие сечи;
залечить, я знаю,
ни единый не сможет
среди людей целитель
рваные эти раны
травяным зельем –
плоть моя уязвленная
лезвиями терзаема
и днем, и ночью
в резне смертоносной.
(Щит)
На песке морском
я под скалами обретался,
то место по лукоморью,
мель родная
была мне люба;
людям же редко,
не часто случалось
со мной встречаться
5
в той пустыне,
в местах далеких;
лишь на рассвете воды,
волны бурые
обнимали меня и ласкали,
и едва ли тогда я думал,
что рано ли, поздно
пора настанет,
вязать словеса
я, безъязыкий, буду
10
над медовой лавой –
это доля чудесная,
для ума немалое диво
тому, кто не смыслит,
как это может
нож и десница,
мужа мысль
и умело лезвие
так меня означить,
чтобы я наедине с тобою
15
смог бы смело
письмо издалека
честь по чести прочесть,
чтобы речами нашими
из людей ни единый
овладеть не смог бы.
(Тростник?)
Приводимые здесь загадки из Эксетерской книги опубликованы под №№ 5, 6, 7, 8, 16, 20, 21, 27, 34, 47, 60 в издании Уайетта, послужившим основой для перевода (Wyatt A. J. Old English Riddles. Boston, L., 1912). Всего в Эксетерском собрании сохранилось 95 загадок, но некоторые из них с трудом читаются из-за повреждений рукописи. Древнеанглийские загадки также имеют непосредственный источник в латинских загадках (enigma) – жанре, получившем особое развитие именно в Англии, откуда происходят сборники загадок VIII в. Татвине (Tatwine), Альдхельма (Aldheim) и Эвсебия (Eusebius). В этих сборниках можно найти оригиналы таких, например, загадок, как Соловей (Альдхельмова De luscinia) или Кольчуга (De lorica из того же лат. сборника). Однако, как часто отмечают, древнеанглийские загадки превосходят эти оригиналы по своим художественным достоинствам, а некоторые из них являются и вполне самобытными. Это связывают с существованием другого, более глубоко, корня загадок, уходящего в германскую традицию. Предрасположенность древнегерманской поэзии к затейливым иносказаниям находит яркое выражение в таких перифрастических обозначениях предмета, как кеннинги, с которыми иногда сравнивают загадки. Их сравнивали не раз и с гномическими стихами. Подобно последним, загадки охватывают самый широкий круг тем, спускаясь "с небес" к предметам низменным (ср. загадки "Соха", "Грабли", "Книжный червь") и выражали представление средневекового человека о мировом порядке. Предмет предстает в них не в своем внешнем образе, а со стороны своих функций, связывающий предмет с человеком. Отсюда нередкое "очеловечивание" самого предмета, а в иных случаях и появление в загадках лирических нот, для этого жанра неожиданных. Древнеанглийские загадки предстают тем самым как особый способ поэтического изображения, а испытание сообразительности партнера, т. е. установка на разгадывание, отходит в них на второй план. Это, как и пространность описания, нередко охватывающего предмет с самых разных сторон, отличает древнеанглийские загадки (как и их латинские прототипы) от фольклорных. Многие из них разрастаются в самостоятельные произведения, занимающие место среди лучших стихов древнеанглийской поэзии. Истолкование ряда загадок остается тем не менее проблемой для исследователя, и некоторые из снабжающих перевод разгадок гипотетичны (см. ниже прим.). Вероятно и существование намеренно двусмысленных загадок.
(Лебедь)
Загадка основана на восходящем к фольклору представлении, что оперение лебедя рождает музыку при полете.
(Соловей)
Некоторые исследователи считают, что это описание больше подходит к сойке или какой-либо другой птице-пересмешнику.
(Меч)
Загадка, в особенности ее вторая часть (сетования "меча" на неудавшуюся личную жизнь?) вызывают затруднения у истолкователей. Оригинальное ее объяснение предложил Л. Шук (Shook L. K. Old English Riddle N 20: heoruswealwe. – In: "Medieval and linguistic, studies in honor de Francis Peabody Magoun, Jr.", London, 1965, p. 194-204), который, несколько иначе читая ее, полагает, что речь идет о боевом соколе, др. англ. heoruswealwe, букв. "меч-ласточка". Украшенный цепями и кольцами сокол принужден жить в неволе и в одиночестве.
(Книга)
В загадке опоэтизировано изготовление рукописной книги, начиная с выделки пергамента (ст. 1-6) и кончая украшением уже переплетенного кодекса. От древнеанглийской эпохи сохранилось немало богато иллюминированных кодексов. Древнеанглийское письмо, как и его ирландский прототип (так называемый инсуларный вариант маюскульного письма), отличается большим изяществом очертаний; его характеризует, о словам палеографа, "неспокойная игра угловато-кривых линий с окружностями и полукругами" (Киселева Л. И. О чем рассказывают средневековые рукописи. Л., 1978, с. 72-73).
(Ячменное зерно)
В стихотворении, наряду с канонической аллитерацией, большую роль играет рифма, что, вероятно, указывает на его связь с фольклором. Ср. разработку этой темы Робертом Бернсом в его знаменитом стихотворении "Джон Ячменное Зерно".
(Кольчуга)
Стихотворение известно также на нортумбрийском диалекте (рукопись IX в. хранится в библиотеке Лейдена). Оно непосредственно связано с загадкой Альдхельма De lorica. Подобно загадке о книге, интересно детальным описанием ремесла, в данном случае ткацкого: см. по этому поводу: Von Erhardt-Siebold E. Old English loom riddles. – Philologica. The Malone anniversary studies. Ed. By Th. A. Kirby and Henry Bosley Woolf. Baltimore, 1949.
(Щит)
7 молота потомок – меч.
(Тростник)
Тростник (или аналогичное прибрежное растение) мало подходит для вырезывания рунических знаков, поэтому некоторые исследователи предлагают читать конец загадки как описание музыкального инструмента (свирели, дудки). То или иное толкование загадки зависит от того, где проводится граница между нею и последующим стихотворением, никак в рукописи не обозначенная. |
|
