| Быль пропеть
я о себе могу,
повестить о скитаньях
как на пути многодневном
не раз безвременье,
нередко в сердце
горе горькое
и не невзгоды всякие
5
знал в челне я,
многих скорбей обители,
качку морскую,
и как ночами
я стол, бессонный,
на носу корабельном,
когда несло нас на скалы:
холод прокалывал
ознобом ноги,
ледяными оковами
10
мороз оковывал,
и не раз стенало
горе в сердце горючее,
голод грыз утробу
в море души измученной, –
того не может на суше
человек изведать,
живущий благополучно,
что я, злосчастливый,
плавая по студеному
15
морю зимою,
как муж-изгнанник,
вдали от соотчичей
….
льдом одетый,
градом избитый,
ни единого звука,
лишь студеных валов я слышал
гул в непогоду, –
изгою одна отрада:
20
клики лебедя,
крик баклана,
стон поморника –
не смех в застолье,
пенье чайки –
не медопитье;
бури бились о скалы,
прибою вторила
крачка морознокрылая,
и орлан роснокрылый
25
клекотал непрестанно.
Но никто же из друзей-сородичей
сердце невеселое
не в силах утешить:
умом постичь не может
муж многосчастливый,
гордый, горя
в городе не изведавший,
добродоблестный,
что же понуждает
30
горемыку изнемогшего
в море скитаться:
мгла все гуще,
пурга с полуночи,
земь промерзает,
зерна ледяные
пали на пашню,
но и теперь мой разум
душу побуждает
продолжить единоборство
35
с валами солеными
среди далеких потоков,
взывает сердце
во всякое время
к душе, спешила бы
путешественница по водам
до земель иноплеменных
в заморских странах,
ибо нет под небом
столь знатного человека,
40
столь тороватого
и отважного смолоду,
в деле столь доблестного,
государем столь обласканного,
чтобы он никогда не думал
о дальней морской дороге,
о пути, что уготован
всевластителем человеку:
ни арфа его не радует,
ни награды в застолье,
45
ни утехи с женой,
ни земное веселье
и ни что другое,
но непогоды, бури
жаждет душой он,
путешествующий по водам:
рощи цветами покрылись,
стал наряден город,
поля зеленые,
земля воспряла,
50
и все это в сердце
мужа, сильного духом,
вселяет желание
вплавь пуститься
к землям дальним
по стезе соленой;
вот кукушка тоскующим
в кущах голосом,
лета придверница,
тревожит песней
55
грудь-сокровищницу, –
праздный того не знает,
человеку этому неизвестно,
что изведали многие
на стезях нездешних,
в землях чужих изгнанники;
грудь-ларец покидая,
дух мой воспрянул,
сердце мое несется
по весеннему морю
60
над вотчиной китовой,
улетая далеко
к земным границам,
и ко мне возвращается
голодное, неутоленное
из полета одинокого
сердце, и манит
в море выйти
на пути китовые;
ведь только господним
65
я дорожу блаженством,
а не жизнью мертвой,
здесь преходящей, –
ведь я не надеюсь,
что на земле сей благо
продлится вечно;
из трех единое
когда-нибудь да случится,
пока человеческий
век не кончится:
70
хворь или старость,
и сталь вражья
жизнь у обреченного
без жалости отнимут;
пускай же каждый
взыскует посмертной,
лучше славы –
хвалы живущих,
какую при жизни
заслужить он может
75
победной битвой
с недругом злобесным,
подвигом в споре
с преисподним диаволом,
чтобы потомки
о том помнили
и слава отныне
жила бы в ангелах
о нем бессмертная,
среди несметной
80
дружины блаженных.
Уже не стало
на земле величья:
ушли всевластные;
кесари ныне,
кольцедарители,
не те державцы,
что жили допрежде,
особы сильные,
в усобицах необоримые,
85
владетели пределов
добродетельные и правые.
Рать погибла,
радость минула,
прозябают слабейшие
вожди в обители мира,
хлопочут без пользы;
пала слава,
роды благородные
хиреют, старятся,
90
как и всякий смертный
в мире срединном:
слаб он и бледен,
одолели годы,
плачет седовласый,
в земле покоятся
прежние его соратники,
дети высокоблагородных;
мужа мертвое
не может тело
95
вкусить веселья,
ни сесть, ни двинуться,
ни почувствовать боли,
ни опечалиться сердцем.
Знатной казною,
златом устелил бы
брат могилу братнюю,
сокровища несметные
с ним захоронил бы, –
не много в том проку:
100
душе, в прошедшем
грешившей немало,
не в золоте спасение
от грозы господней,
не в казней земной,
что она скопила.
Божья гроза настанет,
земь перевернется;
господь укрепил
исподы мира,
105
основал поверхность
и твердь небесную;
дурень, кто владычного не страшится, –
придет к нему смерть нежданная;
блажен, кто в жизни кроток, –
стяжает милость Божью.
Элегии "Морестранник" и "Скиталец", значительно более пространные и сложные по композиции, можно считать зачатками германской медитативной лирики. Собственные горести героя, скитающегося по волнам океана, служат в них поводом для размышления о превратности судеб и бренности этого мира. Текст элегий представляет сравнительно немало языковых затруднений, и основные усилия исследователей сосредотачиваются на интерпретации их замысла, прежде всего на выяснении соотношения в них языческого (т. е. традиционного для германской поэзии) и христианского мировоззрения. Элегия "Морестранник", с ее немотивированными переходами от отчаяния к воодушевлению, получила множество различных осмыслений. Ее толковали и как случайное соединение элегических и дидактических фрагментов; и как диалог между старым, изнемогшим в борьбе с волнами моряком и юношей, рвущимся в дальние странствия; и как предвосхищающий романтиков гимн непокорной морской стихии. В последние годы утвердилось мнение, что "Морестранник" – это утонченная христианская аллегория, в которой изображается путь жизни или путь от мирского знания (отождествляемого с этикой героической поэзии) к высшему, религиозному знанию. Однако и сами интерпретаторы иногда признают неадекватность толкований этой элегии (ср.: Greenfield. Op. cit., p. 154; Shippey I, p. 54).
1 Быль пропеть я о себе могу… – Формульное начало элегии, ср. прим. к ст. 1 "Плача жены".
2-25 …повестить о скитаниях… клекотал непрестанно. – Эти безостановочные в свое движении строки (знаки препинания в изданиях элегии расставляются с большой долей произвольности) – замечательный пример того искусства, с которым поэт изображает единство природы и внутреннего состоянии героя. Обращает на себя внимание редкостный по конкретности подбор разных видов морских птиц в ст. 20-24; в поэзии (если не считать загадок) почти не встречаются другие птицы, кроме условных орла и ворона и, дважды, – кукушки.
36-37 …взывает сердце… путешественница по водам. – В этих и последующих строках элегический мотив морского скитания получает новое, символическое, переосмысление. Сторонники аллегорического истолкования "Морестранника" иногда отождествляют это, желанное для души, путешествие в "заморские страны" со смертью.
53-55 …вот кукушка… грудь-сокровищницу. – Ср. сходное место в ст. 23 "Послания мужа". Грудь часто называют в древнеанглийской поэзии "сокровищницей духа (разума и пр.)"; ср. также ст. 13-18 "Скитальца".
60 …вотчина китовая – море.
64 …пути китовые – то же самое, если принять традиционную конъектуру. Но в рукописи стоит wælweg, что значит "путь мертвых".
72-80 …пускай же каждый… дружины блаженных. – Примечательное видоизменение героической заповеди древнего германца, жаждущего славы на земле. Ср. в "Беовульфе":
Каждого смертного
ждет кончина! –
пусть же, кто может,
вживе заслужит
вечную славу!
Ибо для воина
лучшая плата –
память достойная!
(ст. 1386-89)
97-102 Знатной казной… что она скопила. – И в этих строках переосмыслены, в соответствии с евангельским "не собирайте себе сокровищ на земле" (Мт. 6, 19) традиционные представления германской поэзии: стремясь к славе, герои домогались и материальной платы за подвиги; золото служило на земле подтверждением удачи и доблести воина и сопровождало его в загробный мир.
107 …стяжает милость Божью. – В переводе опущены последние 16 строк этой проповеди, очень слабые по стиху и к тому же испорченные в рукописи. |
|
